Глава 1 “О древние страхи! О эти первые творения Природы, невообразимо более древние, нежели несовершенное человеческое тело…” Чарльз Лэмб “О ведьмах и прочих ночных страхах” Утро. Солнечный свет резанул ее по глазам, ворвавшись золотыми лучиками в ее героиновые грезы. Она ненавидела утро. Спустив ноги на холодный пол, Саббат огляделась. В электрическом свете ее маленькая квартирка смотрелась куда лучше, чем сейчас. Перешагнув через распластанное на полу пьяное тело друга, Саббат подошла к зеркалу. — Мдаа.. Как говорится, мрачно и замогильно ужасно. Героиновая худоба, впалые щеки, черные растрепанные волосы, под глазами темные круги. А ведь каких-то несколько лет назад она была вполне благополучной молодой девушкой, заканчивающей экономический колледж. Она тогда жила с матерью и звали ее совсем по-другому. Но случилось страшное, и Саббат осталась одна. Пришлось переехать к отцу, которого она не видела с тех пор, как они с матерью развелись много лет назад. Но ему она была не нужна. Саббат выпроводили из чужой семьи, откупившись ежемесячной денежной помощью. Теперь же денег не было вообще. Отец узнал, что она подсела на наркотики и перестал ее обеспечивать. Зачем она все это делала? Зачем пила, кололась? Для нее это было самоуничтожением ради самоуничтожения. Успешным не понять. А она уже и так была наполовину мертва. Сколько раз она хотела оборвать свою пустую, никчемную жизнь, сколько раз пыталась со всем этим покончить. Но ее постоянно останавливала одна и та же мысль: а что, если..? Что если все изменится? Прилетит, как в детской песенке, вдруг волшебник в голубом вертолете. Ведь если она умрет, она никогда этого не узнает. Мрачные мысли оборвал телефонный звонок. — Вставай, Принцесса, тебя мамочка потеряла,- Саббат пнула пьяного друга. — Да пошли вы все... Принцесса, по паспорту Егор, был парнишкой 20ти лет. Принцесса потому что субтилен и нежен аки весенняя роза, к тому же пассивный гей. Мамочка Принцессы- Гоблин, его сводный брат. Мамочка потому что опекал его с тех пор, как они приехали в город из замшелой деревеньки под Москвой. —Ладно, пошел я. —До вечера. —Ага, в шесть у Гоблина на хате. Бывай, не опаздывай. Саббат страшно ломало, денег нет, дозы тоже. Переться к Гоблину, клянчить, противно. К отцу- западло. Темнело. Электричества нет, не уплачено. Черные шершавые стены давили, склонялись над ней, зияя трещинами. Тени подбирались к ее ногам, протягивая тонкие, гибкие щупальца. Шугняки. Саббат, задыхаясь от страха, не соображая что делает, выскочила из квартиры как была, босая, в рубашке и джинсах, в холодную, осеннюю ночь. Она брела по улицам, шарахаясь от прохожих и ментов, не разбирая дороги, не замечая холода. На остановке она прыгнула в автобус, юркнула на последнее сидение и притворилась спящей. Саббат не понимала, что происходит вокруг, мысли, чувства ее путались, все тело трясло крупной дрожью. —Ваш билетик, девушка,- толстая печальная кондукторша постучала пальцем по ее плечу. — Ваш, говорю, билетик! Саббат смотрела на нее и не могла понять, чего от нее хотят. —Совсем озверели, черти, а ну пошла вон, грязная наркоманка!- лицо кондукторши из грустного мигом превратилось в злое и брезгливое. Саббат вытолкали из автобуса, кто-то кричал, кто-то больно зазвездил локтем в живот, а ей было все равно. Ей просто было плохо. Она снова куда-то шла, дороги, улицы, нет теперь это какой-то лес. Наверное автобус вывез за черту города. Наплевать. Девушка опустилась в высокой траве. Тело сводило судорогами. Холодно. Что-то ухнуло недалеко от нее и тут же стихло. Должно быть птица. Звук повторился. Теперь Саббат отчетливо расслышала стон. Сознание ошибалось и путалось, но Саббат встала и пошла на звук. Метр, два, четыре.. Путь казался километрами, но там явно кто-то был, кто-то стонал, кому-то было так же плохо, как и ей. На серо-коричневой земле свет восходящего солнца выхватывал силуэт человека. Саббат опустилась рядом на колени и вгляделась. Он был скорее похож на живой скелет. Длинные, костлявые руки, раскинутые в стороны. Казалось, последние свои силы он вложил в мольбу о помощи. Горизонт светлел. Солнце выкатилось из-за деревьев и полыхнуло по траве. Живой мертвец съежился и закрыл глаза. Лучи скользили по его мертвенно бледной коже. Саббат вздрогнула: свет причинял ему боль, оставляя пунцовые ожоги. Саббат стянула рубашку и, накрыв ею несчастного, подхватила его на руки. Она бежала к дороге, в одной майке, с человеком, пускай и необыкновенно легким, на руках, не чувствуя холода или усталости. Она бежала, спасая человеческую жизнь. Зашторив окна, Саббат уложила умирающего на кровать, сев рядом. Она вновь ощущала свою беспомощность, не знала что делать, чем помочь. Раздался звонок. —Кто там еще? —Саббат! Ты живая? Ну даешь, мать, мы уж думали... Думали они. Гоблин с Принцессой ввалились в квартиру, разглядывая Саббат, вереща что-то невнятное. Девушка присела на стул возле еле живого незнакомца. —Кто.. кто это?- Гоблин недоуменно ткнул пальцем в сторону кровати. —Не знаю. Но он умирает, и я обязана ему помочь. —Вызови скорую.. —Нет. Тут что-то не так. Он.. странный. Не такой.. как все.. Принцесса покрутил пальцем у виска: —Да ты с ума сходишь, подруга. И окна закупорила.. Он подошел к окну и раздвинул шторы. —Не смей!- Саббат вскочила с места и с силой оттолкнула друга. —Ему больно. —От света? Ты, Саббат, не обижайся, но ты либо правда двинулась, либо.. —Либо что? Гоблин сел рядом с ней, взяв за руку: —Дорогая, ты конечно всегда была не от мира сего, но тут даже мы такого от тебя не ожидали. Ты понимаешь вообще что ты делаешь? Притащила домой какого-то калеку, может он заразный, да мало ли больных! И потом, посмотри на него, он же на последнем издыхании, вот-вот откинется. Ты что с трупом-то будешь делать? —Я не дам ему умереть. Друзья переглянулись. — Ладно, где ты его нашла? — В лесу. — Что ты в лесу-то потеряла?- не выдержал Принцесса. Гоблин неодобрительно глянул в его сторону. —Не важно. С чего ты взяла, что ему свет вредит? —У него от лучей на коже появляются ожоги. Я не вру. —Вампир чтоль,- снова влез Принцесса. Саббат молчала, ловя вопросительный взгляд Гоблина. На кровати лежал человек, в глазах которого она читала безысходность и боль. Она узнавала в нем себя, напуганную, потерявшую всякую надежду. —Какая в сущности разница. Я не могу бросить его умирать. —Да пойми же ты, это может быть опасным.. —Тем более если он и вправду вапир... —Заткнись!- оборвал Принцессу Гоблин, - Какой вампир, ты в своем вообще уме? Саббат резко встала, —Так, ну все, достаточно, спасибо за помощь и понимание. До свидания. Вытолкав друзей за дверь, Саббат оперлась о косяк входной двери и задумалась. Вампир.. Она читала когда-то о порфириках, людях, которым для существования необходима кровь, которые боятся солнечного света. Это реально. Возможно ее новый знакомый из их числа? Обычный больной человек, с генетическим отклонением. Никаких сказок о крестах и летучих мышах, о графе Дракуле и бессмертии. Все просто и реально. Реально. Саббат прошла на кухню и вынула из шкафа нож. Вернулась в спальню, подошла к умирающему. Быстро, чтобы не успеть почувствовать боль, резанула ладонь и приложила к губам еле живого, жалкого.. да бог его знает кого. Таких смешанных чувств Саббат никогда еще не испытывала. Ей было страшно, странно, и в то же время ощущение того, что каждая капля ее крови избавляет его от страданий, а может быть даже дарует жизнь, наполняло все ее существо ликованием. И пульс больше не выбивал в ее голове гулко и ритмично "жить, жить, жить..." Только бы жило оно, это странное, непонятное существо. Холодные, цепкие пальцы выпустили ладонь девушки, и Саббат заметила, что еще недавно такие умоляющие, несчастные, беспомощные глаза стали вдруг такими... хищными.. Он весь стал теперь выглядеть иначе. Все еще чрезвычайно худой и бледный, он казалось светился изнутри.. Саббат отпрянула от изменившегося гостя, попятилась и, уткнувшись в стену, замерла. Гость медленно встал, подошел к Саббат и улыбнулся. —Мало. По коже девушки побежали колкие ледяные мурашки. —Не убивай меня. —Если будешь держать язык за зубами, я оставлю тебя в живых. Незнакомец отвернулся и подошел к окну, слегка отодвинув штору. —Я уйду ночью. И ты будешь жить как прежде. Саббат сидела в кресле напротив кровати, смотрела на спящего незнакомца и думала. Она не хотела жить как прежде. Ведь прежде она вообще не хотела жить. Только теперь она поняла, что тот самый волшебник, которого она так ждала, тот единственный, кто мог изменить ее жизнь, перед ней. И он скоро оставит ее одну. Забрав с собой последнюю ее надежду. Саббат тихонько прошла на кухню и выглянула в окно. Солнце уже почти спряталось за домами и небо было алым. Таким же как ее кровь на его губах. —Я ухожу. —Навсегда? —Не знаю.. Для меня это слово ничего не значит, а для тебя - это целая вечность. Он смотрел на угасавший краешек неба, а Саббат не сводила глаз с него. Какие странные у него глаза. В них беда и одиночество. И жажда. Жажда крови. Она снова была одна. Но теперь, впервые за всю ее жизнь, у нее не было сомнений. Саббат разделась и опустилась в горячую ванну. Покрутила в руках лезвие. Провела им по запястью, будто чиркнув спичкой по фосфорному покрытию. С той лишь разницей, что Саббат не зажигала, а гасила пламя. Пламя ее жизни. Навсегда. "Для меня это слово ничего не значит, а для тебя - это целая вечность". Вода в ванной была горячей, но Саббат мерзла. Ее клонило в сон, тягучий, вяжущий, липкий сон.. Резкая боль в животе. Судороги. Снова боль, нестерпимая, острая. Собственный крик привел Саббат в чувство. —Ничего. Сейчас пройдет. Его голос. Дыхание перехватывали резкие спазмы, на губах ощущался соленовато-горький привкус крови. —Ты вернулся? —Я возвратил тебе долг. Теперь ты рождаешься заново. Внезапно боль оборвалась. Саббат лежала на кровати, укрытая одеялом, и тяжело дышала. Картины прошедших часов медленно всплывали в ее памяти. Она жива? На руках ее нет и следа от порезов. Что произошло? Хотя, не все ли равно. Главное Он рядом. —Я скоро вернусь. Жди. Саббат сползла с кровати, натянула на себя одежду. Странно, но так хорошо ей еще никогда не было. Она по-другому воспринимала мир, сознание особенно остро рисовало ей пространство, отчетливо и резко. Мысли были ясны. В дверь гулко постучали. Саббат с недовольным видом распахнула дверь: —Ну что вам еще? —Саббат?- Гоблин выглядел удивленным,- Что с тобой? —В смысле? Плохо выгляжу? —Ннеет, наоборот.. здорово выглядишь.. —Ну отлично, рада это слышать, пока. —Подожди,- Гоблин схватил ее за руку,- все в порядке? —Да, да.. —Саббат, а что с.. ну этим.. —Ушел он. —Как ушел?! Сам? Куда? —А я знаю? Домой наверное,- и Саббат захлопнула дверь перед ничего не понимающим другом. Саббат подошла к зеркалу в спальне, вгляделась в отражение. Грязная стена позади, обшарпанная тумбочка, пустые бутылки на полу.. "Секундочку, а где я?!" В зеркале отражалось все, кроме самой Саббат. Девушка ринулась к зеркалу в ванной. То же самое. —Вампиры не отражаются в зеркалах ибо лик их есть оскорбление Господа. Незнакомец скривил губы в усмешке, —Так говорят… Он стоял позади, облокотившись плечом о дверной косяк. —Я изменилась? Они смотрели на меня.. по-другому. —Это так. Ты другая. —Как это? Что со мной? Я хочу видеть. —Это просто. Тебе не понадобится для этого зеркало, этот дешевый трюк смертных. Ты можешь видеть себя со стоны своим сознанием. Саббат смотрела на него и не понимала. Что он говорит? Что произошло? Она вампир? Вот так, просто, будто ее волшебник щелкнул пальцами. Теперь она другая, не та, что раньше, теперь у нее новая жизнь. А она не умеет в ней жить. Она ничего не умеет. Не знает что надо делать, не понимает, чего от нее хотят. —Не надо бояться. Просто слушай. Я научу тебя всему, только верь мне и следуй моим указаниям и советам. Саббат покорно кивнула. — Так вот, твое сознание не ограничено твоим телом. Твое сознание- есть весь мир. Поэтому ты можешь видеть и слышать все, любую вещь во вселенной, любой звук, чувствовать любое движение, как бы далеко от тебя его не произвели. Просто верь в это. Верь мне. Саббат закрыла глаза. Она верила, верила изо всех сил, она представляла себя, такую как обычно видела в отражении, изможденную, бледную, худую, она вспоминала черты своего лица, резкие и тонкие, но ничего, ничего не выходило. Она будто пыталась разбудить свою давно забытую прошлую жизнь, далекую и ненужную. —Ничего. Оставь. Ты просто еще очень слаба. Если честно, я даже был удивлен, что тебе удалось выжить при обращении. Я помогу тебе. Вампир резко выпрямился и подошел к ней. Силуэт его подернулся белесой дымкой и стал еле заметен. Саббат потерла глаза, нет, это не иллюзия, и не галлюцинация, он действительно проникся дымом, стал им, растворившись в серовато-белом тумане, потеряв человеческие очертания. Саббат сидела не шевелясь, наблюдая за действом, чувствуя себя словно на инициации, допущенной к святой тайне удивительного, непохожего ни на что в мире, существа, загадочного и непредсказуемого. Внезапно силуэт его вновь начал проясняться, но Саббат уже не узнавала его. Перед ней стояла женщина. Величественная и сильная. Ее голубые глаза светились уверенностью и дерзостью, черные, длинные волосы обнимали узкие белые плечи. Саббат узнала в ней себя, такую, какой она была когда-то, и какой не надеялась уж больше стать. —Неужели это я? Женщина подмигнула, бесшумно опустившись на край смятой кровати, закинув за плечо волосы и улыбнувшись, ответила: —Это ты. Новая ты. Глава 2 Дни шли за днями, годы превращались в десятилетия. Саббат не видела друзей, полностью растворивших лишь в одном, прекрасном и загадочном, открывшим ей другой мир. Возможно жестокий, но все же не настолько, как ее прежняя жизнь. Единственное, что она знала о нем, было имя, странное и жесткое — Игнорабимус… Она лишь однажды осмелилась спросить, что оно значит, но полученный ответ породил в ней лишь новые вопросы. “То, чего ты не знаешь и никогда не сможешь познать.” Больше она ни о чем не спрашивала его, будто и вовсе не существовало прошлого, в котором они были порознь. Хотя Саббат до встречи с ним и не жила вовсе… Прошло время. Игнорабимус передал Саббат все, чем обладал,- свои знания, свои таланты. Лишь одно таил он глубоко в себе. Великую нечеловеческую боль. Очередная ночь охоты. Охоты за свежей плотью. Она, казалось бы, не отличалась от сотен других. И все же. Саббат шла позади группы парней, пьяных и веселых, пересекая переулок. Но вдруг что-то заставило ее остановиться… Саббат вслушивалась в звуки вокруг и не верила своим чувствам. На опустевшем переулке помимо нее был еще кто-то, кого она не видела и не могла услышать. Она явно ощущала чье-то присутствие, но этот кто-то не издавал ни единого звука. Ни биения сердца, ни дыхания. Ни даже эмоций, а Саббат хорошо улавливала тончайшие оттенки человеческих чувств. Во всем мире Саббат знала лишь одного неподвластного ее эмпатии. Игнорабимус был в этом полностью закрыт для нее. Значило ли это, что рядом… вампир? Из темноты возле нее вдруг возник Мастер, и, сжав ее руку, жарко зашептал: — Уходим, ни к чему нам эта встреча… Он растаял, а Саббат не двигалась с места. Любопытство сгубило кошку? Пусть так, но Саббат не могла так просто уйти. — Привет. Юноша. Кудрявый, с каштановыми, коротко остриженными волосами и задорным взглядом протягивал ей точеную белую руку. —Привет, кто ты? —Кимерис мое имя. А тот другой, твой Мастер? —Да. Ты один здесь? —Я один всегда и везде. У меня нет хозяев,- печально произнес он. Но тут же разулыбался белоснежной острозубой улыбкой, - Где ты живешь? —Тут недалеко,- Саббат доверчиво улыбнулась в ответ,- А ты? —Знаешь старую заброшенную усадьбу за городом? Я живу там. И приглашаю вас к себе, мне одному там чертовски скучно! —Эммм, мы подумаем, спасибо,- Саббат чувствовала зов Игнорабимуса и торопилась закончить разговор. —Ну что ж, всегда рад гостям! Как решите посетить, не стесняйтесь… Новый знакомый сделал реверанс и, подмигнув Саббат, весело зашагал прочь, насвистывая незатейливую мелодию. — Как глупо, безответственно и самонадеянно! А что если он опасен? Что если его хозяин… —У него нет хозяина. —Допустим. Но ты не знаешь его. — Я не знаю и тебя. Игнорабимус сплел вместе длинные, холодные пальцы. Его гнев ушел, он выглядел усталым и озабоченным. —Тебе со мной плохо? — Я просто хочу знать. Знать о том, кто ты, кто я, кто мы такие и сколько таких, как мы. Я хочу знать, что происходит. Вампир отвернулся к окну, завешенному плотной тканью, и мягко вздохнул. — Хорошо. Поживи у Кимериса, или как там его. — А как же ты? —Меня не будет в городе. Долго. Даже хорошо, что можно оставить тебя, мне давно нужно было отлучиться. Усадьба Кимериса внутри вовсе не выглядела такой уж заброшенной. Да, идеального порядка разумеется нет, но все вокруг было на удивление живым и уютным, будто бы это полати богача-гедониста, а не логово не-мертвого. Кимерис вел гостью через широкий, длинный коридор с рядами комнат, раскрывая двери своим лучистым взглядом. —Выбирай любую, гроб я обеспечу. —Гроб?- Саббат еще не приходилось спать в гробу. Из ее маленькой комнатки потребовалось бы выносить кровать, чтобы освободить место для чего-то еще. Скажем, для гроба. —Их здесь несколько, можешь позволить себе выбирать, - Кимерис облизнул алые губы,- Есть хочется… Сегодня ты мой гость, так что никуда не исчезай, я скоро вернусь. Саббат гуляла по главному крылу усадьбы: три этажа комфортабельны до предела, должно быть прежние хозяева любили удобства. Но красивее всего, как ни странно, оказалось в подвале. Просторное помещение, темно, пыльно, но зоркие глаза создания ночи видели все. Гробы, о которых говорил Кимерис, отделанные присборенной тканью и лентами, бесспорно красивы. Шикарная, хоть и побитая молью, мебель в стиле рококо, с резными ножками и подлокотниками, фантастической красоты канделябры на столе… Вдруг, взгляд Саббат привлек старинный гобелен, висевший на стене перед нею. На нем была изображена битва: ангелы убивали ангелов… Алые пятна крови на белоснежных телах, рваные раны, изломанные крылья, хищный блеск рубящих нежную плоть мечей… Саббат отшатнулась: одно из лиц на полотне показалось ей таким знакомым…Тело охватила колкая дрожь, попятившись назад, Саббат споткнулась о гроб и потеряла равновесие. Но кто-то обнял ее за талию, не дав упасть. — Прости, что оставил тебя здесь одну в незнакомом доме. Проголодалась? Пойдем, у нас сейчас славный ужин… Саббат сидела в кресле напротив камина, гладя по светлым волосам лежащую у нее на коленях маленькую девочку. Кимерис сидел рядом в кресле, выпуская изо рта густой белесый дым кальяна. Саббат напряженно вглядывалась в огонь, думая о лице на картине. Она знала его, но откуда? —Кимерис, там внизу в подвале я видела гобелен… —О, да! Это моя гордость! Ручная работа начала 18го века, я всегда поражался, как точно переданы эмоции, как можно было отразить все так детально на куске ткани… Но Саббат вовсе не интересовала художественная ценность шедеврального холста. Только лишь странно знакомое ей лицо занимало сейчас ее мысли… —Возможно ли, что эта битва была в действительности? — Ангельская бойня?!! Кимерис рассмеялся: — Разумеется нет! Саббат сдвинула брови. Как глупо и ограниченно не верить во что-то, если ты сам- за гранью реальности. —Ты такая забавная. С тобой очень весело… Знаешь, я благодарен тебе, —насмешка в глазах Кимериса исчезла, он снова стал внимателен и мил,— У меня уже очень давно не было друзей… Мне очень хотелось встретить кого-то, кто понимал бы меня, мою природу, делил со мной радости бессмертной жизни. Почти целый век, целый век я был один. А теперь, появилась ты… Кимерис положил ладонь на пальцы Саббат, но та резко одернула руку, прервав душевные излияния вампира и, бросив на него раздраженный взгляд, спросила: —Ты сказал, этот гобелен твоя гордость, почему же тогда он пылится в подвале? Кимерис медленно встал и подошел к камину. Он стоял спиной к Саббат, опустив плечи, словно обиженный ребенок. Он выглядел жалко, ах, если бы Саббат была способна на жалость! — Он слишком о многом напоминает мне. В прочем, не важно. Скоро рассвет. Кимерис ушел, а Саббат прильнула губами к шее девочки, оставив на ее белой коже две алые ранки. С той ночи их отношения изменились. Общество Кимериса тяготило Саббат, и он отчетливо понимал это, улавливая пренебрежение в каждом жесте вампирши. Они все еще охотились вместе, но у каждого отныне была своя жертва и своя игра. Еще одна Слепая ночь. Безлунная, темная, она давала простор воображению и возможностям, зазывая смертных в свои сети, опутывая заблуждениями и романтикой. Слепая ночь вела их к своим детям. Саббат и Кимерис давали волю своей сущности, играя в кошки-мышки с жертвами в ночном клубе. Они любили это место, здесь они могли быть самими собой и глупые люди даже не замечали этого, или, заметив, лишь думали, что они эксцентричны и пьяны. Кимерис любил общество женщин, женщины же, в свою очередь, неизменно одаривали своим вниманием вальяжного, кареглазого красавца, чем он и пользовался, приводя их той же ночью в усадьбу. Саббат же не любила долгих прелюдий и пила смертных прямо в клубе, оставляя их едва живыми и изнывающими от удовольствия под яркими, пульсирующими в тон их сердцебиению огнями танцпола. Сегодняшняя ночь не была исключением. Молодые вампиры охотились, наслаждаясь запахом особой ночи, как вдруг Саббат почувствовала неладное. Выхватив взглядом в толпе девиц Кимериса, она заметила, что он настолько увлечен, что не ощущает опасности. Однако, чувство страха Саббат все росло, превращаясь в панический ужас. Понимая, что что-то злое идет снаружи, Саббат ринулась к сцене, в гущу людей, надеясь, что толпа послужит защитой. Встав почти вплотную к сцене, она стала прислушиваться к ощущениям, но в ушах шумело от ужаса, и она почти не чувствовала Кимериса. Не зная, что делать, она звала, звала, звала… Вдруг кто-то грубо схватил ее за шею и резко вырвал из толпы, Саббат вскрикнула, но люди, среди которых она искала защиты, даже не заметили этого, беснуясь под звуки сумасшедшей музыки. Саббат волокли по полу, а она, такая сильная по меркам смертных, не могла ничего сделать. Она знала, что ее собираются убить, знала, что убийца сильнее ее во сто крат, и даже подозревала, что он не один, но продолжала звать, теряя надежду и сознание. Очнувшись, Саббат обнаружила себя обездвиженной в кромешной темноте. Рядом кто-то плакал. — Кимерис, не надо, все будет хорошо, ты слышишь… Кимерис не слушал ее, продолжая стонать. — Нам конец, нам конец, нам конец… — Прекрати, лучше объясни, что с нами, где мы? — Нам конец, нам конец, нам конец… Прощай, любимая… Раздался скрежет, глаза резанул свет фонарей. Саббат поняла, они в склепе, вокруг существа, такие же, как они, но сильнее, старше. Один из них вынул Саббат из каменного саркофага и вынес из склепа, грубо швырнув на траву. Рядом бросили Кимериса, потерянного и притихшего. Они не были связаны, но не могли пошевелить и пальцем. Саббат пыталась рассмотреть лица убийц, но внимание рассеивалось, и она никак не могла сфокусировать взгляда. Мысли путались, сознание снова и снова ускользало в липкий, нездоровый сон, в ушах раздавался многоголосый шепот, из которого она не могла уловить ни фразы… Крики Кимериса заставили ее очнуться: — Небо в огне… небо в огне… Небо в огне!!! Рассвет. Небо на горизонте, сиренево-алое, небо, что оно видела не раз, именно теперь в этот момент навеяло ей далекие воспоминания о детстве. Когда-то давно, будто в прошлой жизни, отец будил Саббат затемно, и они забирались на крышу многоэтажки, встречая рассвет. Отец говорил ей, что если встретить солнышко улыбкой, оно улыбнется в ответ и будет весь день светить только для тебя. Глупая детская присказка, ставшая теперь утешением, помогла Саббат прийти в себя, оправившись от сковывавших ее незримых пут и панического ужаса, но было уже слишком поздно. Белесые утренние лучи ползли к их телам, словно мерзкие щупальца огромного спрута. В порыве чувств, возможно последнем в ее жизни, она укрыла собственным телом Кимериса и жарко зашептала глупые слова из прошлого: -- Улыбнись солнышку, улыбнись солнышку, улыбнись…. Глава 3 Полуденный зной городских джунглей гнал прохожих под навесы и в здания, а те спешили на обеденный перерыв или встречу, домой или из дома, подгоняемые извечным чувством долга. А может, кто-то из них руководствовался не менее древней жаждой приключений, любви и бог весть еще чем, занимая свои коротенькие жизни служением Великому Божеству, пожирающему их, добровольно несущих самих себя в жертву. Вездесущему, потворствующему замусориванию смертного разума во имя лишения раболепствующих слуг Его всякой способности сделать хотя бы попытку отойти от служения, делая их и без того жалкие крохотные жизни еще более никчемными, годящимися лишь для жизнеобеспечения Всесильного Паразита, имя которому Социум. Под раскаленными солнечными лучами, словно оторвавшись от бытия и общества, шла женщина, свободная помыслами и делами от всего, что могло быть связано с материализмом этого мира, шла туда, где ее когда-то любили, где она была почти счастлива. О, как забавны человеческие чувства! Они так многогранны и разнообразны, так по-разному интерпретируются, что общепринятые нормы классификации их на злобу, сочувствие или ненависть порою просто смешны. То, что кажется самому чувствующему злобой, иногда всего лишь страх или бессилие; то, что зовется любовью, порою зависимость, или эгоизм, а иногда и тот же патетический страх, страх остаться одному или быть отвергнутым. Но чувства этой женщины, разрозненные, словно кусочки огромной мозаики, не могущие сами для себя найти определения, могли бы свести с ума даже самого рационального и хладнокровного из людей. Они, возможно, стали бы просто смертельны для любого другого человека, разрушив его разум, но Она переносила их стоически. Она была выше самой смерти, ибо она не была человеком. Ее тайну выдавали лишь ее глаза, полные того, что мы с вами, простые смертные, могли бы охарактеризовать как тоска. Тоска, древнее которой только лишь космос. Встречные люди озадаченно оборачивались ей вслед, но она продолжала идти. Остановилась она лишь перед огромным пепелищем, серым каркасом того, что когда-то было красивой старинной усадьбой. Постояв несколько минут, она резко развернулась и зашагала прочь. Теперь ей оставалось лишь одно, вернуться туда, где все закончилось когда-то и вновь началось. Войдя в маленькую, неухоженную комнатку, она дала волю рвущим ее на части чувствам, бросившись к плотно заклеенному старыми газетами окну. Она срывала бумагу в приступе звериного бешенства, ненавидя все вокруг, включая теплые солнечные лучи, проникающие теперь в комнату. Опустившись на пол в пятно желтого света, разлитое по полу, она накрыла лицо руками. Он не причинил ей вреда, этот свет, он лишь навсегда надломил в Саббат то, что еще оставалось в ней человеческого.