И мы, дома свои оставив – корабелам, Прижались (каста полоумных!) к высоте, Мы – с башнями срослись в одно, душой и телом, Мы – целое и часть, мы – божества в беде, Ведь, помнишь, башни все – из Вавилона родом, И, знаешь, все они упасть обречены, В песок зыбучий ли уйдут они, под воду – Мне судьбы их ясны, мне их пути видны. Они падут. Кто раньше, кто – за гранью граней. Те, что успеют раньше – обретут покой На время, но – когда-то Вавилонской станет Любая башня, низкая ли, высоко… У них у всех судьба – Берлинских стен бесстрашней, Тянуть нас в секту дней последних, их вериг (Берлинская стена была ведь – тоже – башней, Но, правда, к счастью, – почти полой изнутри)… И есть ещё у каждой башни – своё имя, Но на одно лицо мы здесь, теперь – для тьмы, И башням неизвестно, что случится с ними, Но башни знают, отчего погибнем мы. Мы все здесь – узелками – в секте Вавилона, Здесь, в резервации времён последних, как – Себя, себя самих – удушливые клоны В фойе Театра после третьего звонка. Мы в Заповеднике немотном – без движенья, В немых силках остановившегося дня, Пришедшего за Вавилона разрушеньем, Одетого в кристаллы чёрного огня. Здесь – обморок Атлантов, морок звёзд и пламень, В эпилептической горячке бьётся миг, За нами все следы – потеряны богами, Метелью сметены, засыпаны костьми… И башни – Небосвод затягивают в секту Уже, чтоб стать его промозглым палачом, Чтоб с ним внутри погибнуть, как погибли те, кто Богами прежде был и мог бы стать ещё. И это Небо, и последний Архитектор – Уже навечно в этой секте, в этой тьме, В которой заживо народы гнили, все, кто Покинуть дом и к высоте прильнуть посмел. И этот полый мир – с его круговоротом, И неба головокруженьем – мёртв до дна. Ведь, помнишь, люди все – из Вавилона родом, И башни все – ждёт то же, что сгубило нас. *** (из цикла "Все Башни")