Моя жизнь – это пустыня. Раскаленная днем и ледяная ночью. Жар и озноб. Озноб и жар. В ней есть миражи. Цветные и черно-белые. Они растворяются прежде, чем я успеваю в них поверить. В этой пустыне есть только я и песок. Мириады бездушных песчинок. Наблюдатель влияет на систему. Единственный вопрос, который меня по настоящему волнует: «Есть ли смерть после жизни?». Путешествие продолжается. Мы сидим в кафе. Такое знаете обычное кафе. Необычно то, что кофе подают в больших кружках. Это приятно. Он старательно мне рассказывает историю о зонтике и самолете. Я не понимаю, то ли зонтик не влез в самолет, то ли самолет в зонтик. Переспрашивать неудобно. В последнее время у меня пропадает слух. Все остается по-прежнему, но звука нет. Сломанный телевизор. Иногда это бывает интересно. Люди похожи на рыб, которых выбросило на берег. Может, их поймали рыбаки в желтых резиновых плащах, которых мне показывают по каналу «Discovery». Люди открывают рты и машут руками-жабрами. Иногда их трясет, а это значит, что конец близок. Я догадываюсь, что они просто смеются. Беззаботные. Кислорода много, шансов мало. Иногда я тоже задыхаюсь. Некоторые утверждают, что это астма. Я знаю, что это не астма. Это мой секрет. Интересно, если мы рыбы, то кто здесь рыбак? Хотя это не важно. Звук возвращается в картинку. Я улыбаюсь. Мне не трудно. Я могу сделать вот так глазами. Ему приятно. Еще могу так. Могу показать что-нибудь. Показываю длинные ноги в чулках. Мне не трудно. Это ничего не стоит. В отличие от салата, супа, фондю, чизкейка и кофе. Я покупаю только сигареты и «Орбит». - Жанна, тебе нравиться твое имя? - Родители назвали меня в честь Жанны Агузаровой. - Я не знаю, к сожалению, кто это. - Я тогда тоже не знаю, - улыбаюсь я, - Давайте сегодня обойдемся без сожалений. Знаете, имя – это такой ключ к любому человеку. Когда, например, кто- то теряет сознание, нужно делать следующее. Больно бить человека по лицу и кричать на ухо его имя. Тогда он быстрее придет в себя. Вот так. Я от души бью его по бритому потерянному лицу. Я улыбаюсь. Я кричу ему на ухо: «Саша! Саша! Саша!». Он ловит мои дикие руки, я сдаюсь, успокаиваюсь и улыбаюсь. Мне не трудно. Ровно минуту я была во всех зрачках, которые только есть в этом кафе. Саша удивлен и испуган. Я же сама вежливость, покорность и безмятежность. Я – цветок Будды на этой суетной свалке. - Александр, Вы такой милый и интересный собеседник. Расскажите что-нибудь еще. Он берет разные слова и неумело пытается их сплести в нечто целое. Остаются разрывы, дырки и узелки. Детский лепет, приправленный взрослой спесью. Дефективный элемент дефективной системы. Я таких нежно люблю. С ними обычно все заканчивается без проблем. Мне скучно. Я улыбаюсь. Я представляю, что с потолка начинает капать дождь. Он усиливается и вот уже между нами стена воды. Капли падают на тарелки, в чашку с кофе, мои руки… Сквозь струи дождя он кажется нежным и беззащитным. Саша… Капли становятся розовыми, теплыми и искрящимися. Под этим дождем мы дети цветов и все возможно. Его рука ложится на мое колено. Я улыбаюсь. Я делаю дождь черным, грязным и тяжелым. Капли на столе оставляют нефтяные разводы. Мне самой становится тоскливо. Он убирает руку. Повисает пауза. Я тушу сигарету в остатках кофе. На Саше написано, что это выходит за рамки «нормально». Мне все равно. Я представляю, что вода превращается в кровь и стекает по его лицу. Он начинает тяжело дышать, брови сдвигаются в одну смешную, он хлопает себя по груди. - Сердце правее. – говорю я. – Верить в мифы вредно. - Что? - он тянется за бумажником, бросает на стол ворох купюр, тяжело встает. - Расплатись. Мне что-то нехорошо. Давай продолжим в другой раз. - Бывает. – Я улыбаюсь. Мне не трудно. Считаю сдачу. Недурно. Этот придурок даже не попросил телефон. Пока собираюсь, переворачиваю чашку с остатками кофе. Гадание верное. Это и есть моя жизнь. Мое прошлое, настоящее и будущее. Размазанное коричневое пятно, а посередине мокрый бычок. Я улыбаюсь. Мне не трудно. И мне нельзя верить. Уже на улице в кармане начинает шевелиться телефон. Незнакомый номер… Не люблю незнакомые номера. Хотя они все такие. В телефонной книжке у меня всего две записи. Первая – «Бог», вторая – «Смерть». Что будет, если нажать на кнопку «вызов», я не скажу. Я вам не слишком доверяю. Вообще- то, вы мне и не нравитесь вовсе. - Юлечка, добрый день. Это Сергей Павлович. Голос не то чтобы незнакомый, скорее, смутно забытый. Сергей Павлович, так Сергей Павлович – я не спорю. Это неважно. Мне сегодня, кстати, негде ночевать. - Как я рада Вас слышать, Сережа. Куда пропали? Я скучала. - Работал, Юлечка. Работал. Солнышко, что ты сегодня собираешься делать? Надеюсь, что не занята. Очень хотелось бы встретиться. - Хм, знаете, Сережа, планы есть. - Очень жаль. - Я собираюсь к подруге на юбилей, можно сказать. И знаете, я без кавалера. Так что, милости просим. Будьте так любезны, составьте компанию. Очередной престарелый с последними надеждами. По голосу слышно, что проблемы с сердцем у товарища имеются и без меня. Надо быть поосторожнее. Моя карма – хрустальный сосуд. Через десять минут рядом с моей персоной тормозит машинка. С облегчением понимаю, что помню этого папика. Нефтяник из Кагалыма – знаете, из тех, кому в столичных клубах девчонки из городков вроде моего делают минет за сто долларов. Видимо, он надеется, что здесь дешевле. Может, он и не из Кагалыма. Это не важно. - Юлечка, как продвигается Ваша научная работа? Какая еще научная работа? Достаю блокнот, быстро листаю, нахожу страничку «Сергей Павлович», пробегаю по диагонали. Хорошо. Герой смотрит в каракули. Я не боюсь разоблачения. Я веду свой конспект, как завещал великий Ленин. Он, знаете ли, пропускал все гласные в записях. А мой медицинский почерк превращает окончательно все в тайные письмена. «Смотри, смотри, старый козел. Не жалко». У меня, можно сказать, научная организация труда. Я улыбаюсь. Мне не трудно. - Вы знаете, я думаю, что аналитическая философия – единственно приемлемый взгляд на жизнь. Людвиг Витгенштейн утверждал, что мы можем познать только то, что доступно нашим пяти чувствам. Вот как я могу понять, что вы существуете? Например, вот так. – Я глажу его расползшееся по коленям пузо. Ему приятно. Мне не трудно. – Хотя и они нас обманывают. «Тебя, Сергей Павлович, без сомнения». - Куда поедем? - Вы знаете, Сережа, нам, пожалуй, надо купить подарок моей подруге. Ее Алла зовут. Замечательная девушка. - Хорошо. Мы едем в цветочный магазин. Я выбираю букет полчаса. Мне нужно самое лучшее. Я не приемлю компромиссы. Старый козел топчется на своих разбитых копытах. Ему хочется сесть, силы гравитации перевешивают его дохлую волю к жизни. Он даже пытается слинять: - Сергей Павлович, как же я без Вас? У Вас такой утонченный вкус. Без Вашего совета я обязательно выберу не то. Я нагибаюсь, чтобы получше рассмотреть очередного кандидата на презент, и даю Сергею Павловичу рассмотреть то, что его так интересует. Наконец, букет выбран, но нам еще нужно купить подарок. Хороший подарок. В ювелирке мы проводим еще полчаса. Сергей Павлович уже готов заплатить за все, лишь бы ему дали возможность сесть и не потерять свое пожеванное лицо. За все так за все. Но переоценивать свои возможности в ситуации – это от лукавого. Я – белая фата Марии на руинах Вавилона. Я выбираю относительно скромное колечко. - Вы знаете, на день рождения еще рано, мы пока можем заехать в одно местечко. Выпить, потанцевать, познакомиться поближе… Я смотрю в центр его груди, зрачки падают вниз. Но мой взгляд далеко от этого обреченного тела. Я представляю костер, пластичный огонь, извечную трансформацию. Я представляю Жанну Д’Арк и Коперника, танцующих свой последний танец в грудной клетке этого добропорядочного гражданина и отца семейства. На лбу нефтяника проступает роса холодного пота. До утра еще надо дожить. Пока мы едем, я слишком долго рассказываю свой сон про Лысую певицу и оранжевого крокодила, которые куда-то ехали на скелете коровы по заданию «Аненнербе». Куда, не помню. Это не важно. Этот сон мне, правда, недавно приснился. Мне нельзя верить. Не расслабляйтесь. Хотя вы уже устали. Вас же интересует любовь.. Все утра мира и все ночи без нее ничтожны. И вы ничтожны без этого великого оправдания. Если ее нет, то муравей несет больше смысла, чем ваши внутренности, которые вы гордо именуете собой, душой, индивидуальностью… Все это не звучит гордо, это звучит жалко. Я тоже жалка. Любила ли я когда-нибудь? Ответ «да». Или ответ «нет». Выбирайте, какой вам больше нравится. Я - Маленький принц среди дохлый лисиц. Я – девочка лет пяти, которая сидит в песочнице. Знаете, раньше были такие, с грибком наверху. Девочка смотрит на его ржавые внутренности, разглядывает пауков, живущих в железных недрах. На улице идет проливной дождь. Холодно. Сыро. Грязный советский песок. Девочка не слышит маму. Затащить домой ее можно только вместе с песочницей. Маленькие ручки вцепились в обшарпанную деревяшку. В них великая сила – сила отчаяния и надежды. Девочка ждет. Мама не знает ответа. Никто не придет. Моя жизнь – пустыня. Начало этой пустыни – там, в маленькой советской песочнице. Можете заняться столоверчением от скуки, пригласить дедушку Фрейда на зеленый чай и поговорить с ним обо мне. Хотя я не представляю особого интереса. Обо мне не напишут в газетах. Дефективный элемент дефективной системы. Просто я не могу прикоснуться к кому-то, никто не может прикоснуться ко мне. Мы добрались все-таки до клуба. Запаса прочности Сергея Павловича хватило на чуть большее, чем я рассчитала. Точнее, на полчаса зажигательной джиги со мной и четыре виски. Пришлось немножко помечтать о том, как в его груди и голове плавятся предохранители. Даже запахло паленым мясом. Честно. Старый козел схватился за сердце и валидол. Пришлось объяснить ему, что эти таблетки - пустышка: мята с валерьянкой вряд ли его спасут. Я – чистая воля благой силы. Это я к тому, что я даже усадила козла в такси. Аллу мы так и не поздравили. Я вообще не знаю, когда у нее день рождения. И не уверена, что она вообще родилась и существует. Это неважно. Я пошла в туалет. Вымыла руки. Мокрым пальцем у себя на лбу написала имя. Какое, не скажу. Это неважно. Провела по губам. Моя рука превратилась в руку мужчины. Мне стало тепло, даже жарко. Потом я вспомнила, где эти пальцы сейчас. Мне стало холодно. Жар и озноб. Мне нельзя расслабляться. Я улыбаюсь. Это нетрудно. И мне до сих пор негде ночевать. Я хочу, как олимпийская чемпионка, нырнуть в чужое тепло. А прямо сейчас было бы неплохо подкрепиться. Накормил меня мужчинка лет сорока. Сразу видно, что он безнадежно пытается пристроить свой нефритовый стержень во что-то молодое и свежее. Я заказала пять видов роллов, мисо, саке и так, по-маленьку. Пока мы сидели, я нудно рассказывала сказку народов тундры про месть. Вы о ней наверняка слышали. Мысли от нее путаются, последовательность событий теряется, память стирается… Простая такая сказочка. Я поела и сказала «спасибо». Я – вежливая девочка. Мужик еще минут пять посидит, придет в себя, но Сабину ему не вспомнить. Все просто. В одном романе, который любят наши обыватели, героиня с именем коктейля говорит, что она стала ведьмой от горя и бедствий, поразивших ее. Это очень похоже на правду. Мне нельзя верить. Вам интересно, будет ли секс? Будет. Иногда эти барахтанья тычинок и пестиков бывают приятны. У одних мужчин руки похожи на дохлых рыб, у других – на трепещущих бабочек. С последними, как раз, и бывает приятно. Я хожу туда и сюда, смотрю на руки мужчин и ищу живые пальцы. Нахожу. Сажусь напротив. Смотрю на его руки, слушаю историю, которую они мне рассказывают. Это добрая и приятная сказка с жестоким концом. В моей голове проносятся сцены из древнегреческих мифов и кадры дешевых порнофильмов с нашим участием. Он сам подходит ко мне. Вы думаете, что все сложно. Я говорю – все просто. Я – шумерская богиня в разрушенном вандалами храме. Мы уходим вместе. Меня зовут Даша. Моя жизнь – пустыня. Я стряхиваю пепел на его волосатую грудь. Он не сопротивляется. Он доволен и спокоен. Сытое животное. Кто-то сказал, что страх и печаль – реакция на время. Тоска и ужас – реакция на вечность. Это похоже на правду. Он лежит рядом со мной. Рядом со мной лежит вечность. Я больше не Жанна, не Даша, не Юля… Я закрываю глаза и исчезаю. Я прихожу к нему всегда ночью, он никогда не приходит ко мне днем. Я просачиваюсь в его сны, они ускользают от него утром. Каждый раз случается ошибка. Светает. Где-то в теле шевелится усталость. Я вернулась в себя. Я вспоминаю свое имя. Даша. Трещинки на потолке и шум холодильника. Сон вдвоем – это странное приключение. Мне снится что-то про удар ножом в спину. Страшно. Я просыпаюсь с болью в боку, на котором лежит чужая рука. Он просыпается с улыбкой. Ему повезло больше. Вы же уже поняли, что лучший способ жить – это просыпаться со мной? Он что-то говорит, а у меня опять пропадает звук. Я одеваюсь и ухожу. Путешествие продолжается. Небо похоже на мокрую тряпку. Я рисую радугу и приделываю прохожим большие розовые уши. Я улыбаюсь. Мне не трудно. Говорят, нет надежды – нет страха. Это похоже на правду. Этому нельзя верить. Страх он всегда здесь. Он живет где-то между лопаток. Надежда тоже рядом. Она живет с другой стороны. Надежда на то, что мне сегодня позвонит Смерть. Или мне позвонит Бог. Вы знаете, у них одинаковый голос. Вы спрашивали, любила ли я когда-нибудь? Ответ «да». Или ответ «нет». Выбирайте, какой вам больше нравится.