Он проснулся от того, что Лиза тихонько застонала во сне. Спали они в разных кроватях, сдвинутых вместе – своеобразный компромисс, достигнутый за годы супружеской жизни: она хо-тела прижиматься к нему и дремать у него на плече, а ему всегда было жарко от ее пышущей по-сле всего теплом кожи, и, несмотря на все свои чувства, обычно ему хотелось оказаться как только можно дальше от этой печки… он задыхался. Да, душно. Опять она забыла открыть форточку. Он встал с постели, голый, как есть (да кого им было стесняться, если подумать), прошле-пал на кухню, жадно выпил два стакана сырой воды. Полегчало. Вот только сон как рукой сняло. Внезапно он подумал о том, было ли бы так же жарко с Верой… Здравый смысл подсказы-вал, что так же, но у него не было возможности проверить на деле: им ведь не приходилось засы-пать вместе. Он даже удивился: как, ни одной ночи? Ну да… Она всегда уходила не позже десяти, ее вечно ждали дома (впрочем, он подозревал, что она просто не хотела связывать себя какими-то там ночевками, не хотела быть неверно поня-той… хотя черт ее знает), и он оставался один, на прохладных, чуть влажных простынях… что-то было в этом воспоминание такое, ностальгическое, от давно потерянной холостятской свободы, от времени, когда, возвращаясь домой, можно было не забегать в магазин за хлебом и яйцами, а, от-правляясь к друзьям, не надо было никуда звонить и судорожно прикидывать, когда вернешься… Быт, проклятый быт, как он все заедает, даже самой искреннее и лучшее … Он распахнул окно, холодный ночной воздух сладко опалил кожу: да, давление бы поме-рить… Но мерить он ничего не стал, а вместо этого заварил себе кофе, сделал бутерброд и поплот-нее прикрыл дверь на кухню: спит Лизка чутко, еще услышит, как он тут возится, вскочит, будет суетиться, бегать, спрашивать… Опасаясь, как бы не налетели на свет комары и прочая кусачая мошкара, он погасил лам-почку и так, в темноте, принялся за свой бутерброд. И почему только они не завели ребенка? Дураки. Все думали, еще успеют, все думали, на какие деньги… вот и деньги есть, а для ребенка уже поздно: ну не в сорок же с лишним лет обза-водиться первенцем! Засмеют… Дураки. Так хоть смысл бы какой-то был. Оправдание всему: вот, не зря жизнь прожили, человека воспитали… Ага, как же. Интересно, а Вера вышла замуж? Должна была, все выходят, кроме самых болезных… Он вспомнил, какой она была тогда: гибкая, стройная, насмешливо-тонкая, язвительно-грациозная, как сиамская кошка… и такая же скупая в проявлениях чувств. Что он в ней нашел?… Обычная самка… много о себе думающая. Интеллигентка!… Этакая флейтисточка. Ну да играла она и вправду хорошо, на что он терпеть не мог всех этих Бахов-Бетховенов и то за душу брало иногда. Главное, конечно, что ей самой нравилось. А готовить не умела. Тут Лизка-крыска ей, конечно, сто очков вперед даст: на кухне по полдня могла проводить, и старания ее даром не пропадали… вон какое брюхо отъел. Он невольно огладил обвисший живот и даже ощутил невольную досаду на крыску, что та так хорошо справля-лась со своими обязанностями. Диету бы какую-то ввела что ли, разгрузочные дни там… Может, и с давлением тогда получше бы стало. Внезапно он почувствовал себя больным и старым, никому, в сущности, особенно не нуж-ным человеком. Все лучшее прожито, впереди – пустота, заполненная в меру нелюбимой работой, в меру любимой женой и долгими вечерами перед телевизором… Такое настроение накатывало на него редко, но если уж накатывало – значит надолго. Кризис среднего возраста, говорят. Да!… Какие мы все в молодости были горячие, устремленные, казалось все еще будет: толпы де-вушек, деньги, весь мир у ног нового его властелина… Дорожка, однако, не оказалась усыпана ро-зами. Лишь однажды показалось: вырвешься из круга, преодолеешь всю эту дрянь, липнущую к мозгам и телу, сможешь уйти, сможешь все изменить… А, ерунда. Ну, останься она тогда с ним, ну приведи он ее в этот дом, разве не то же самое ждало бы их через годы? Давление, яйца-хлеб, бытовуха, от которой хочется орать, но чего орать: все так живут! И ничего… не жалуются… Живут – хлеб жуют. Да и готовила она и вправду на редкость дерьмово. Флейтисточка… За окном пошел дождь. Теперь ему уже стало холодно, кожа покрылась мурашками, но он нарочно не закрывал раму: пускай, так хоть воздух идет… Не так душно. В коридоре послышалось тихое шарканье. Видимо, все-таки проснулась Лиза. Ага, так и есть: - Миша! Мишенька! Ты что не спишь?… Передавали, сегодня магнитная буря ожидается… Миша, я тебя умоляю, не сиди на холоде, ведь простудишься, ну как будто маленький!... Он вздохнул. Захотелось кофе покрепче.