«Чеченцы - немногочисленный народ, их страна занимает не много места на географической карте. Но на этнической карте, на карте народов и культур, Чечня представляет собой цивилизацию, сравнимую по статусу, скажем, с российской. Это звучит крайне неожиданно, но это так…Чеченская нация является этнической корневой частью кавказской расы, одной из древнейших источников человеческой цивилизации, первоосновой духовности, прошла через хурритскую, миттанскую, урартскую культуры и выстрадала свою историю и право на достойную жизнь, став образцом жизнестойкости и демократии. Древние армяне первыми связали этноним "нохчи", современное самоназвание чеченцев с именем пророка Ноя, как отмечено выше, буквальный смысл которого означает «Ноев народ.» Ян Чеснов. 1. Ваха вошел в мою жизнь плотно. Первый раз произошло это так: мы спасли от него какого-то высокого и худого американца, ночью. …в Москве в девяностых годах на набережной за «Балчугом», как направо, был известный нигерийский ночной клуб «Кабана». Управляющим там был «человек со шрамом» прекрасно говорящий по-русски анголец Джон. Джон был на свадьбе у одного моего товарища с Капотни. Есть в Москве такой криминальный район, там одни водочные склады и нефтяные бочки, и люди дольше двадцати пяти редко живут, и он туда, в смысле, на свадьбу пацанскую, пришел с тортом и в тройке, чем вызвал всеобщий восторг правильной братвы. С тех пор Джон того жениха Серёгу-Бригадира, меня и всех моих друзей пропускал бесплатно, всегда. Однако в тот самый вечер неизвестно кем и где порезанный Джон куда-то, как назло, исчез и «на ворота» встал некий Энди – огромный черный ангел смерти, который не пропускал вообще никого и никогда. Когда я припарковал джип, поднялся по ступенькам, открыл тяжелую дверь вошел и посмотрел Энди в глаза, «снизу сильно вверх», то он сразу сказал, мол надо купить билет. Входной. На мне была черная итальянская кожаная куртка из «Садко Аркады» за пятьсот долларов, что тогда ещё были деньгами, черный лондонский кожаный же жилет, купленный на «Южной Молтонской улице» (South Molton Street), золотая, в палец, цепь с крестом-распятием, с настоящими бриллиантами, платиновый браслет, перстень с рубином (не очень большим), наголо бритая голова и, естественно, ключи от черного же и притом совершенно нового трехдверного «Шевроле Тахо», такой большой американский катафалк. Плюс тогда крутая «Моторолла» «Би-лайн». Я был парень хоть куда. Да некуда. Почти. Я посмотрел Энди в глаза, еще раз – «быканул», стараясь до них дотянуться настоящим кавказским взглядом. Как говорится, велика Россия, а отступать некуда. Энди вдруг даже с каким-то сожалением отошел в сторону, странно удивительно проворно и легко для своих габаритов, и все-таки пропустил меня и одну замужнюю девушку из Одессы, Дашу, которая была в то время вместе со мной - дежурила по апрелю. Знал об этом её мужик или нет, не знаю, честно. Может, знал. Но «муж» ее и сам был в гольяновском «движении», и на всякий случай я сказал товарищам, если со мной что случится, мол, знаете, кого искать, и где. Они ответили, если ты ляжешь, он ляжет тоже, может, на месяц позже. Я спросил, а если положат нас всех? Они – перовские ребята – помолчали и ответили, это может быть, но тогда те, кто останется в живых, скажут, что надо это было делать все же не так. Вот такая была у нас веселая, веселая Москва. «Плавают кораблики по Москве-реке, кто пешком на фабрику, кто в офис в бе эм ве, кто опохмеляется, кто кросс бежит с утра, кому чего здесь нравится, веселая Москва!» Энди поднял огромную руку и по-английски очень чисто сказал – «U know John, don't U, man, why don't U make a card, бро?» Это означало примерно – «Братэлло, ты же знаешь Джона, чё карточки не сделаешь, Вася?» Он был прав. Я, как мог, улыбнулся, промолчал, взял Дашу крепко под локоть, вошел. И вовремя. Какой-то высокий спортивного вида и пружинистого гремучего борцовского склада кавказец с красивым породистым горским лицом во всём итальянском джигитском «чёрном и белом», настоящих горячих кровей, держал за галстук - и почти за кадык – какого-то высокого и худого иностранца. - Я счас вывезу тебя в лес, - сказал он, - и ты будишь жалеть, очень. Говорил он почти без акцента. Рядом, как балерина Павлова на пуантах, стояла, чуть качаясь, бледная, несчастная утомленная Москвой официантка, предположительно немного знающая английский. Иностранец был «перегнут» через прозрачный столик, за которым он раньше счастливо сидел, а на потертой бархатной черной скамеечке за ним, вцепившись длинными натуральная блондинка, кстати, объективно, еще красивее, чем стоящая со мной одесситка. Два охранника молчаливыми тенями возвышались сзади «кавказца», никак не решаясь вмешаться в процесс принудительного воспитания иностранца и вывоза его в ближайшую лесополосу для шариатского, или какого-там-ещё суда. - Ты зачем сказал «педия»? – как будто уже собирая заморского гостя в последний путь, спросил горец. Он был, конечно, «мужчина». На меня даже не посмотрел, хотя прекрасно знал, что я почти уже зашел ему за спину. Плюс охранники. Двое. Плюс на входе огромный Энди. Плюс дежурный милиционер. Я оглянулся, кашлянул - прочистил голос - и несколько обморожено произнёс примерно следующий текст: «Уважаемые, я извиняюсь, это варка, конечно, не моя, просто, может он чё не понял?» А как еще? Я когда-то жил в Англии и надо же было чем-то попытаться отблагодарить саксов за когда-то проявленный ко мне большой гуманизм и гостеприимство.. Кавказец на мгновение, только на мгновение приотпустил галстук иностранца и боковым зрением посмотрел на меня. А я, прямым, на него. Я был прав. Под очень дорогим итальянским плащом на нем был итальянский же неприлично козырной костюм долларов за «немеряно» и белая «стойка», баксов за триста пятьдесят, наверное, тоже из «Садко Аркады». ОМОН любит такую одежду. Как увидит, на двадцать четыре часа ты - их. А, может, и на тридцать суток – был тогда такой указ – милиция имела право задерживать на тридцать суток любого по подозрению к причастности к оргпреступности. И входить на территорию любых коммерческих и не коммерческих предприятий. Я так как-то «за знакомство» неделю на Петрах просидел. Но не били. Потом они позвонили в ГУИН МВД и меня выпустили. Часы тоже были хорошие. Взрослые такие часы. «Патек Филип» называются. Такие если в Париже увидит кто, долго будут смотреть тебе вслед и гадать, был ли мальчик, иль вовсе не был. Значит, заехавший почти прямо в клуб шестисотый «родстер-купе», «Мерседес», тоже его. Честных таких машин в Москве тогда, наверное, было всего всего две, как в народе говорят, «у Аллы Борисовны и у президента». Вот. На мое счастье, в эту минуту в злосчастную «Кабану» входит такой же огромный, как наш друг из далекой, теплой и приветливой страны Энди, только белый-белый - помните фильм «Бездна», про наркотики, там на Гаити корабль затонул и белые с черными за него «бодались», вот, так там дрались два огромных монстра, один рыжий, наш, с красивым ирландским именем Кевин и один их, негр, не помню, как звали и оба как сказочные единороги, если встанут на задние ноги, «настоящие полковники», негр еще непонятно как белого тогда задушил. Солнцевский «старший» Ваня, автор впоследствии потом известной всему криминальному миру столицы фразы «Лоха надо беречь, без лоха жизнь плоха» и «Пацан сказал – сделал, не сделал, еще раз сказал», бывший выпукник московской школы олимпийского резерва по дзю-до и восходящая звезда легального криминала тож был с какой-то девушкой, только темненькой, сделанной наполовину из силикона, и, похоже, настоящая моделью - выше меня почти на голову. Вот. Входит «Вано», видит меня, иностранца, «кавказца» и охранников, моментально срисовывает ситуацию,улыбается и говорит: «Ваха, дорогой, алейкум салам, как сам, братэлло?» «Кавказец», все еще не отпуская почти начавшего уже терять от испуга сознание «посла дружбы», так же быстро, как реагирует Ваня, перехватывает у него на горле правую руку на левую и пожимает своей смуглой, жилистой и крепкой Ванину огромную. Ясно. Бригадир и бригадир. Я могу спокойно отойти в сторону. Толмача тут не трэба. Но я, по инерции, все же какое-то время смотрю на иностранца и почему-то говорю вот что: «Hello, good evening and welcome!» Мол, здорово, братишка, вечер добрый и падай к нам сюда. При слове «вилком» я широко улыбаюсь, как будто говоря «чиз», то есть «сыр», и делаю такое европейское честное лицо, мол «You know, it's one of these things», мол, бывает, вы же понимаете, take it easy. Relax. Вот такое жесткое нигерийско-московское-кавказское фондю. Кстати, нигерийская бригада в Москве была, похоже, единственной из иностранных, кто не боялся русских, и сама ездила со всеми на все «стрелки». Где-нибудь в Нью-Йорке Энди меня точно бы не пропустил. А у себя на Родине, возможно, и не отпустил точно. Потом этот «полночный джигит» выпускает иностранца, как лев антилопу, тот обрушивается на сиденье, этот обнимается с Ваней, и, почему-то со мной. Вот тогда и завязалась наша дружба. Позже он Ване так и сказал – «Ты знаешь, для меня эта вся ваша «братва-ботва» – пустой звук. Какой вор в законе? Должен быть мужчина. А вот за «Лысого» тебе спасибо! Не забуду, брат!» «Лысый» - это я. Я тогда постоянно был заточен под опасную бритву, как немецкая торпеда. Потом, через год, он уговаривал меня пойти к ним на «работу». Редчайший случай. Я обещал подумать, и пол-года бегал. Потом Ваха смотрит мне пристально в глаза и спрашивает, кто ты? Ваня начинает было ему объяснять, но я его останавливаю, мол, я и сам за себя сказать могу. Прямо там, на входе, объясняю – дед из карабахских армян, по отцу. Женился на бабушке с русскими и польскими кровями. Мать родилась в Ашхабаде, второй дед учился в трех институтах, при царе жил с родителями в личном железнодорожном вагоне, чуть не сгинул от репрессий, актер, писатель и химик одновременно. Красивый, похож на еврея, но не еврей. «Так ты чёрный русский», - говорит Ваха, так его зовут, и, опять почему-то добавляет – «Это хорошо». Потом говорит он. Армян борец уважает за созидательность – мол, нация строителей, «и на камнях растут деревья», про азербайджанцев молчит – все-таки мусульмане, а грузинов не любит. Говорит, жестокие. И слишком много у них там между собой градаций – гурийцы, мингрелы, и все такое, и все с интригами. Не верит он грузинам. Курды, и те лучше – прямые ребята. Абхазы – тоже ничего, любят пострелять. Интересно, что у меня почему-то похожие ассоциации. За исключением того, говорю, что, несмотря на Карабах, люблю азербайджанскую кухню. Какое там, отмахивается Ваха, самая лучшая кухня – ливанская и японская, ты когда-нибудь ел «ливанский помидор». Я говорю, нет. А я ел, в Лондоне. Пойдемте, присядем, сейчас расскажу, как готовить. Все это время заморский сэр сидит тихо и смирно, и по нему видно, что великий Эйнштейн не ошибся с теорией относительности. Сейчас для иностранца и его подруги либо наше измерение не существует вообще, либо время и пространство круто сжалось в одну точку в прострацию. Они белые, белые и еще белей, и немы. "Вы сдержали стотысячную армию Деникина, ваши аулы стерты с лица земли, но враг не прошел. Советская власть вам этого не забудет!», - смеясь, говорит хмельной огромный русый Ваня, осторожно огибая стоп-кадр – столик - и уводя нас в темноту зала. Краем уха слышу, как охранники успокаивают интернациональную пару словом «о кей» . Произошло вот что. Устав от пиковых дел, Ваха приехал в клуб, и стал ужинать. Заказал омаров, жульены и «туда-сюда», мол, сами сообразите. В ресторане мест уже нет даже для него – «it's a Friday night», и ему подают все на столик прямо напротив бара, сидя у которого видна расположенная по прямой от стойки танцплощадка. Ваха, конечно, не беспредельщик. Он кушает. В это время мимо проходит, как оказалось, американец с девушкой. Он допивает из горла плохое, но любимое всеми в Штатах мексиканское пиво «Корона» и пустую бутылку, не глядя, ставит Вахе на стол. Вы поняли? Ваха от такой наглости давится лобстером, слов у него нет, оружие, есть, может, но в машине. Стол привинчен к полу и бросить его в это животное не получится, скамеечка тоже. «Мотороллу» - жалко. Но надо действовать. Честь человека. Ваха встает, берет «валютного лоха» за лацканы пиджака и почти броском вкидывает его с «его тёлкой» на свое место, а сам впрыгивает на его международное. Потом он одной рукой кидает туда же пустую бутылку. Все, теперь иностранец «попал». С барханной скамеечки у стеночки он никуда никогда не денется. Видя конфликт, подбегает несчастная и обездоленная девушка-официантка и пустая с еще не осевшей пеной бутылка, прозрачная, прикольной формы исчезает-испаряется в полумрак, все, вещдока, если что, нет. Метрдотель с хвостом в «Кабане» тоже американец, но сейчас отсыпается, он появится только к утру. Второй, свободной рукой Ваха достает мобильный, вежливо и страшно улыбается официантке и звонит своим. Чтобы они подтянулись к клубу, на случай «конфликта с администацией и властями». Он коротко бросает в дырочку несколько отрывистых слов по-чеченски и просит «девушку» перевести на английский, что на Кавказе ставить свои пустые бутылки на стол нормальным людям очень не принято и за это могут «сильно спросить». Девушка переводит. Ваха улыбается еще обаятельнее и страшнее. При этом, наверное, официантке вспоминается Казбич из «Героя нашего времени», имам Шамиль и русско-турецкая война. И тут на свою беду иностранец, он же супер-менеджер, был во всех странх мира и «вообще» - «просвещенный мореплаватель» - говорит (наступает его очередь в диалоге) - «I am sorry, но в любом ночном клубе не в зоне ресторана, это нормальная практика! Вы можете посмотреть по этому вопросу «Википедию», сэр!». Слово «зона» Ваха, ко всеобщему огромному счастью, не понимает, а вот с «педией» выходит нормально. По-английски это произносится как «пидиа», и эта гласная «и» еще тянется немножко. То есть «пииидиа». Сами понимаете, что он Ваху, понимаете, кем, понимаете, назвал. Сначала, «*** такой», «бутылку ему в лицо по(д)ставил», потом, при «своей» еще и сказал очень нехорошее слово. На «п». Плюс официантка, то есть, две женщины. Такого не прощают. Тем временем, Ваха аккуратно кладет еще более дорогую, чем у Вани, «Мотороллу» во внутренний карман плаща, «стечкин» туда поместится точно, и берет высокого гостя за галстук, и, соответственно, за кадык. Как барана со своего дувала. Все, назад дороги нет, дальше «статья». Вахины люди, конечно, уже мчатся, скорее всего, на красный свет, по встречной или по осевой. Им все равно, у них война. У них война всегда. Они воины. Ваха хватает за плечо официантку, но уже контролируя каждое слово и движение, просит снова перевести. «За «пЭда» ты мне ответишь, за каждую букву, за каждую», - медленно говорит он. – «Я клянусь.» Дальше вхожу я и Ваня. Потом Ваня-Вано говорит те самые слова, и Ваха отпускает жертву и идет рассказывать нам секреты арабской кухни. Полностью же спасает ситуацию, как не странно, тот самый огромный Энди. Он, не зная всего того, что произошло, но, конечно, кто-то ему «цинканул», мягко и не слышно, как большая чёрная пума, появляется у угла в баре, где мы «прискли» и нам уже подали капучино, и на ломаном русском говорит: «Рибьята, он очэн извиняется». На лице у него почти виден Гарвард. Я, так же шутя, отвечаю: « Is there any trouble here?» То есть, «проблем никаких, их просто нет». Что я говорю по-английски Ваха не знает, но с Ваней, а теперь уже и со мной он, если и не кунак, то по крайней мере, «по понятиям» «близкий» точно. Плюс, похоже, в тот день денег он срубил «нормально», и в принципе настроение у него хорошее. Плюс он почти поужинал, почти. И он говорит – «Ничего, Эдик, пусть живет. Он и так никто, и звать его – никак». Довольный Энди отступает назад, как-то уже более резко огибает наш угол теперь слева, «снимает» эбеновой в золотых перстнях рукой «главного иностранного менеджера» с блестящего бархатного сиденья - вынимает его из «черной дыры» - и мощно ставит перед гардеробом. Блондинка, которая только что чуть не угодила на «кавказский субботник», со слезами облегчения одним прыжком оказывается почти у выхода. Все, что надо, с ней – сумочка и каблуки. Уже начинает светать. Она ныряет в холодный проем за дверью и энергично машет оттуда своему жителю самой свободной страны испуганной ручкой. «Тут все просто так, кроме денег», как в «Брате-2», «америкос» расплачивается, и, как-то сразу внезапно повзрослев, с гордо поднятой головой, как заправский дэнди, исчезает в морозе «большого плохого города». Москва – второй Нью-Йорк, yes. Чёрный Энди, подобно хорошему профессионалу «НБА» - а, может, он им был? - баскетбольными шагами в два маха вновь покрывает расстояние от бирки до места, где мы сидим. При этом он, согнувшись, огибает меня, Ваню, тень Вахи и ставит нам от заведения три коктейля и тарелку с тропическими фруктами. Это настоящий декаданс. «Эдик» – почти профессионал, молодец, умеет отвечать за бизнес. Жаль, нет Джона, тогда мы бы еще и устриц поели до отвала. Звонит телефон. Ваха, теперь уже неторопливо, достает его, открывает и опять что-то говорит, прямо как заправский полевой командир. Не знаю вот только, наш или «ихний». Вахин тейп, соответственно, не появляется. Можно отдыхать. Ваня, увидев, что он «разрулил рамс на пять баллов», легонько хлопает меня по спине. Я чуть не влетаю при этом в Ваху, который уже заказывает три текилы. Я спрашиваю Ваху, как это сочетается с кораном, он совершенно серьезно смотрит на меня и отвечает – «Никак». Мы все переходим на круглые лакированные табуретки ближе к танцевальному подиуму, чтобы наши красавицы не скучали, красавицы взлетают на него «зажигать», уверенно входя в ритм «уныния и разврата», Ваня впологолоса начинает петь «Сулико». При звуке кавказского мотива Ваха начинает отбивать по коричневой стойке сильный чувственный аккомпанемент и спрашивает, а в Москве я откуда. Я говорю, вырос в Перово. Тут смеется уже Ваня. Перовские, говорит он, были крепкие ребята, всех «переезжали», но теперь их уже почти никого нет на свете. На Ване ботинки «пачотти» сорок шестого размера из «Олимпик Пенты» и от «пачотти» же ремень с двумя кинжалами серебристого цвета. Мы двое – и Ваня, и я – абсолютно в черном, как сто лет назад кто-нибудь где-нибудь в Палермо. Ваха сразу заказывает бутылку столичной – a la familia. Я говорю, Ваха-джан, как ты в Москву попал?.. Он так же серьезно на меня смотрит и так же серьезно говорит: «Никак». Мы все смеемся. Потом мы распиваем эту бутылку, доедаем фрукты, слушаем музыку, и, конечно, не танцуем. Потом приносят заказанные теперь уже Ваней сладости. Представляете? Черные, как смоль волосы Вахи, почти синие, в центре моя блестящая лысая голова, наполовину ниже их, сверкает точно, как алмаз величиной с отель «Риц», и похожий на Дольфа Лундгрена белокурый ариец Ваня с яркими голубыми глазами-льдинками на тонированном от загара на Кипре вместе со «старшими» лице. Вавилон отдыхает. Потом разъезжаемся. При этом Ваха говорит свою коронную фразу – «Я в Москве пойду с любым один на один». И это правда. Ваха – чеченец, но вырос в Махачкале, говорит на аварском, лезгинском, осетинском и даргинских языках. И , похоже, чемпион всего Кавказа по всем видам всей национальной борьбы. «Человек-змея». Ваня - просто терминатор. У него «стосороковой» был еще в девяносто пятом году. А я после китайского приехал, от иероглифов отдохнуть. У меня крыша съехала. Давно. 2. Из дневника майора уголовного розыска П.: «Думаю, что иллюстрацией к поданному мной рапорту может служить история, происшедшая с одним так называемым чеченским уголовным "авторитетом" В., которому удалось решить проблему "наезда" на свою группу другой, существенно большей криминальной группы, возглавляемой также "авторитетом" В., но из русских. Когда чеченского "авторитета" В. Я потом спросил, как же ему удалось договориться с русским "авторитетом", он ответил: "Надо знать русских. Для них главное - не деньги, а справедливость. В этой же ситуации правда была на нашей стороне, поэтому-то мне и удалось договориться". В Москве представители чеченской ОПГ начали действовать с середины 1980-х годов. В начале 1990-х годов группировки активно действуют в следующих сферах - гостиничный бизнес, игорный бизнес. Главными лидерами были (имена) и вышеупомянутый В. Мне кажется, что чеченские преступные группировки (ЧПГ), которые действуют во многих российских городах и контролируют около (цифра) тысяч коммерческих фирм и банков, являются одним из основных источников финансирования незаконных вооружённых формирований (названия). По данным заместителя директора нашего 2-го «убойного» отдела (имя), чеченская диаспора Москвы контролирует десятки кредитно-финансовых учреждений, через которые происходит отмывание средств, полученных преступным способом. Суммы исчисляются триллионами рублей. В 2004 году нами были задержаны лидеры чеченских преступных групп (имя), (имя) и г-н В., подозреваемые в финансировании формирований сепаратистов. Три гражданина, по сведениям моих «источников», имеют статус «воров в законе».(пропуск) В настоящее время данное преступное сообщество, более известное среди населения как "чеченская община", насчитывает в своих рядах около 3 тыс. человек, из которых в короткий срок порядка (количество) членов может быть сформировано хорошо вооруженное боевое подразделение. Из этнических ОПГ чеченское ОПГ было одним из первых, которое под влиянием различных жёстких внешних и внутренних факторов приобрело к (цифры) году характер организованного сообщества с хорошим централизованным управлением. В итоге, в 1991 году все перечисленные лидеры были арестованы, произошел распад единого преступного сообщества на отдельные группы, во главе которых встали собственные лидеры.(пропуск) Попытки таких лидеров, как (имя) и его кунака В. объединить московские группировки к успеху не привели. Объясняется это не только противодействием со стороны правоохранительных органов, но и тем, что (имя), пытаясь закрепиться в среде "воров в законе", стал платить "долю" в воровской "общак", к чему В. отнёсся крайне отрицательно. Попытки "договориться" с вышедшими недавно на свободу славянскими авторитетами (имена) закончились конфликтом и теряющий силу В. обратился за помощью к кавказским "ворам в законе", что также не привело к каким-либо результатам. В. вынужден был "эмигрировать" в Сирию. Но, несмотря на сохраняющуюся раздробленность чеченских групп, нельзя недооценивать традиции их народа объединяться и действовать сообща в периоды экстремальных ситуаций, что, по моему мнению означает то, что при наиболее крупных операциях и чеченские группировки будут действовать как единое целое. Их организация не пирамидальна, а, по моему наблюдению, кланы и группы сходятся, как лучи, к совету старейшин, который принимает решения. По моим оперативным данным, внедрить в чеченскую среду подставных лиц невозможно - чеченцы жестоки не только к чужим, но и к своим. Интересной особенностью ЧПГ является ее способность мгновенно разбиваться на несколько структур, быстро исчезающих из нашего поля зрения, и "гастролеры", подчас даже не знающие русского языка, выполнив задание, сразу исчезают в горных аулах, где найти их не (зачеркнуто) представляется возможным. Лично я считаю, что ЧПГ в Москве и России - самые сильные и организованные, в силу своей национальной специфики и наклонностей. ЧПГ также активно действуют за пределами СНГ. Лично я считаю, что лучше всего при даже самых незначительных контактах с членами преступных групп из бывшей Чечено-Ингушской АССР первыми открывать огонь на поражение. 23 июля 1995 года, 22:11, холодно. Москва.» Примечание на полях блокнота: «Кроме того, по так называемому «адату», обычаям части чеченских тейпов, чеченцам не возбраняется обогащаться за счет соседей-иноверцев, особенно славянских национальностей.» 3. Ваня умный, базара нет. Сам ездит на машине за триста косарей, такой большой семьсот пятидесятой «бэхе», тюнингованной в Бельгии, называется "Карат", братская могила, ни огнём, ни пламенем, а как при мне на мойке люберецкие спросили – они вообще все философы, его машина, моментально сказал – «Общаковая!». И всё. Взятки гладки. Кто будет интересоваться общаком? Он еще часто учил меня никогда не участвовать в блатных интригах. «Интриги идут или от больших денег, или от нечего делать, Грант. Не принимай в них участия. Если что, скажи, старшим виднее. Или ворам. Хотя, по правде, старшим часто все равно, и ворам тоже. Так что осторожнее, брат.» Философия у Вани была своеобразная. «Отнять у человека шапку легко», - говорил он, а ты сделай так, чтобы лох тебе ее сам принес. И так еще и еще раз. В свои двадцать семь Большой Ваня уже был миллионером, в гринах. Жениться, однако, не собирался. Долго общаться с женщинами он не любил, а любил вспоминать армию – он служил в морской пехоте в Латвии и часто рассказывал, как они там дрались на автомобильном рынке Юрмала с уголовниками, или, как он их называл, «синими»; как он и еще один его такой же двухметровый друг-азербайджанец, кстати, из клана Алиевых, ушедший в армию от тюрьмы, не позволяя на себя никому наступать, вернувшись после битв с бывшими зеками за контроль над наперсточниками, снова дрались, теми же вечерами - с дедами, железными кроватями. «Это покруче японской борьбы кемпо будет», - часто в завершение говорил он. А мне хотелось добавить – и посильнее «Фауста» Гёте. Но все деньги Ваня вкладывал в легальный бизнес. Человек долго в таком ритме, как я, не выдерживает, сказал мне как-то «большой брат». Потом Ваню убьют – он с другом заедет на какой-то страшный заброшенный сервис на кольцевой дороге, поменять маслофильтр, и какие-то наркоманы, подойдя к нему, когда он сядет в свой сверкающий синий «бумер-карат», чтобы помчаться в находящееся всего в сорока минутах знаменитой сумасшедшей «Ваниной езды» на Калине казино «Метелица», где у него своё место для парковки, обкуренным голосом потребуют у него ключи от машины. Ваня скажет им, что он также «идет по преступной жизни, как они», а «они» сразу выстрелят ему в лоб из обреза. Сидящий рядом друг детства – художник - не пострадает, а «их» так никогда и не найдут. Но это будет потом. 4. Второй раз мы с Вахой встретились в «Бэллсе». Был в девяностых такой известный ночной клуб. «Беллс» вообще было место хорошее, там и драк-то почти не было. Только Витя Рязанский разве что сунет кому-нибудь между делом боковой, как тому мажору, что хотел войти без очереди, он так прямо и залетел через верх в свою открытую «Феррари», или тому турку, что на Ванину красавицу опёрся, с «дэвушкой» говоря, или Петровка там, ищя кого-то, пару раз всех положит на пол, а так - нет. Да, еще кто-то двум браткам из Казахстана показал нож, а потом сам же от них и бегал под дождем по Пятницкой, пока его не забрали в знаменитое отделение на набережной. Так что все - спокойно, солидно. И Лайма Вайкуле как-то пела. …На выезде из Москвы их «Ленд-Крузер» остановили гаишники. Была «проверка на дорогах». Они вышли из машины, и по кавказскому обычаю, все, как один, не сговариваясь подтянули ремни. Делается это так – двумя руками подтягиваешь джинсы вверх к груди, взявшись за ремень, а талией проворачиваешь по часовой, иногда, и лучше всего, покачиваясь на каблуках несколько раз из стороны в сторону. Вгоняя себя в джинсы, становишься джигитом. Сразу в себе полностью уверен, и не боишься никого. Это вообще сначала делали одни кавказцы, когда выходили из машины для «разговора», оправляли одежду, по горскому обычаю. Потом так часто стали делать и «славяне», особенно «спортсмены». Им это, конечно, придавало серьезности и спокойствия, а вот ОМОН, наоборот, очень не любил этот жест, видя в нем вызов. Клал всех. И их всех положил. И так они на выезде с кольца лежали три часа, в луже, в ноябре. У них звонили телефоны, мимо неслись машины, а они лежали и лежали. Потом ОМОН просто взял и уехал – братва ведь не будет жаловаться, чеченцы опоздали везде, и взбешенные, приехали отмываться в «Беллс». Ваха – таким я еще никогда его не видел – вбежал в бар, увидел меня, закричал – «Ара, дай телефон!» - телефоны у них отобрали, и все деньги, и кредитные карточки, оставили только права и паспорта, я дал, и говорю, только мой номер не оставляй. Ваха, надо отдать ему должное, тут же взял себя в руки, и уже начал смеяться. «Нэ буду», - сказал он. – «А то еще придётся делиться!» Через пять минут подъехал большой микроавтобус «Шевроле» и повёз нас в гостиницу «Украина», где Ваха жил в люксе. А еще через сорок минут мы все сидели в азербайджанском ресторане «Тройка» на Профсоюзной улице. …Уже находясь в Китае я с ужасом узнавал из рунета незнакомые мне тогда, но часто упоминавшиеся Вахой чеченские фамилии и имена, и к сожалению, большинство из них - в печальных хрониках. Все то, что он говорил про авизо – когда деньги делили мешками – у тебя двое детей, тебе мешок побольше, у тебя один – тебе поменьше, я потом тоже узнавал в наших «масс мидиа». И не только. Появлявшиеся имена криминального мира всего СНГ Вахой были названы точно и четко. До сих пор не понимаю, где он и с кем общался в нашей Москве. Ваха служил в Закавказском военном округе в спецназе внутренних войск в спортроте. Когда их полк приехал с визитом в знаменитую балашихинскую «Дивизию Дзержинского» на показательные выступления, он «сделал» там всех, даже по-настоящему страшных старших прапорщиков. «Ты понимаешь», - рассказывал он, - «Они все, конечно, умеют бороться. Но они сердятся. А я хитрый. Если надо, дам себе руку сломать, чтобы выиграть и победить. Вот не начался еще бой», - почему-то он говорил, не «схватка», а именно «бой», -«А я уже знаю, как с ними надо. Один только у вас есть»,- тут он назвал очень известную фамилию, - «Вот не знаю, как с ним. Больно здоровый. Я на сборах сам видел, он подтянулся на перекладине широким хватом пятьдесят раз, до касания затылком. Я так не могу, только сорок…» И это были не пустые слова. При случае я упомянул его имя одному знакомому офицеру из «Витязя», краповые береты, так называется самый крутой отряд в наших ВВ, он подтвердил, что когда он был срочником, приехал с Кавказа какой-то здоровый малый, молодой, и всех положил. Но честный – солдат из своей части, независимо от национальности, в обиду не давал, и еще, что интересно, вообще не признавал никаких авторитетов. Ваха совершенно не обращал внимания на блондинок. Когда он выруливал на своем открытом «родстере» – его потом отнял в Чехословакии, куда Ваха поехал к брату решать какую-то проблему, Интерпол, на Ленинский проспект, там он купил квартиру, он цокал языком и говорил – «Смотри, какая брюнетка пошла. Прямо горянка!!» Своей родине в душе он не изменял никогда… «Ты понимаешь, они не могли при женщинах облегчится. Чеченские обычаи запрещают это. Понимаешь?», - горячился он, - «И умерли прямо на пересылке от разрыва сердца. Понимаешь?!» Я отвечаю, понимаю. И, мол, не я же это все организовал. Тогда Ваха нервно курил со мной в каком-нибудь пятизвёздочном притоне. 5. Какой там был шашлык! Я давно такого не ел. Прозрачная, надламывающаяся от жира осетрина, почти мраморная, свежайшая, легко замаринованная сухая баранина, хрустящий светящийся темно-синий кавказский лук, розовые нежные-нежные, похожие на сказочные апельсины с очищенной кожурой, помидоры, холодный светло-коричневый медовый квас и настоящий, белый лучащийся домашний сыр, настолько пресный, что почти невозможно ощутить какой бы то ни было его неземной вкус. Вместе с этим подали сваренную вместе с кожурой - прямо из Баку - молодую картошку, маленькую, абсолютно круглую, похожую на находящийся в параллельном измерении земляной волшебный жемчуг, щедро политый сверху домашней, резко увеличивающей любую потенцию сметаной и посыпанный укропом со своего дувала. Ахтамар. Массаракш. Сбоку на тарелке лежали тоже фантастически зелено-фиолетовые реган и тархун, как редкие цветы, одним своим пряным халяльным благовонием навсегда отбивая охоту мыслить и рассуждать, магически непонятно откуда взявшийся в это время в Москве кресс-салат, купить который было невозможно, ни за какие деньги, нигде. …Последний раз я так ел в Пятигорске. Как и сваренное покойной бабушкой варенье из арбузных корочек и розовых лепестков…. Далее шли: осенний пальчиковый сладчайший азербайджанский сиреневый виноград, тот, что без косточек и тает во рту у небожителей, темно-желтая, как осенняя луна татская горская дыня и только что выпеченный в земле во дворе настоящего правоверного и по настоящему рецепту круглый лаваш. А к кислому молоку с травами – айрану – пострадавшие от неконфуцианского рязанского ОМОНА джигиты попросили подать воздушную, как давным-давно в детских снах мамины бизе из духовки, ореховую пахлаву, белую, развращающую ханской вседозволенностью, мягкую, как девственная кожа одинокой наложницы, кос-халву и настоящие, почти черные месхетинские медовые соты, из которых надо было высасывать старый густой мед, а потом по-кавказски надменно и, одновременно, стыдясь, выплевывать воск прямо на пол. Плюс были кроваво-красный, тот, что скрывают в Армении от туристов, харчо, золотистая чехертма с иероглифами кусочков только что брошенных в ароматнейший куриный бульон сырых яйц и густой-густой северо-кавказский «пти», суп, превышающий любую вербальность, бледно-золотистый от орехов и сухого жёлтого цветка запрана. Что и говорить, кунг фу у повара было отменное. Брюс Ли, из Степанокерта. В эти супы, господа, всегда надо бросать не рвущийся из-за свежести лаваш, а потом снова доставать оттуда, смоченный в этой тяжелой воде и сначала любоваться цветом и гаммой, в уж потом «взросло» есть, если хватит духу. Но и тогда ночью, кладя голову на подушку, будешь знать, что все-таки совершил грех. И был настоящий «Боржоми», это я вам отвечаю, я настоящий «Боржоми» ночью с завязанными глазами по шипению отличу. И я с друзьями-вайнахами поливал этот неверный, пластилиновый, осенне-жёлтый лаваш вишнёвым гранатовым соусом «нар», как говорили они, «щяряб», макая его в жестокий дымящийся супер-суп «пти», зачерпывая со дна эту невероятную остро пахнущую космическую гущу, другой рукой брали прозрачную от «правильной» жарки баранину или осетрину, молились этому солнцу и дыму в патио закрытого на санитарный день «своего» ресторана и слушали специально заведенную для нас кассету с дудуком и зурной, под аккомпанементы барабанов и китайской скрипки «ар ху». И все проплывающие за окном машины, как в средние века тонущим морякам «Летучий Голландец», казались нам иллюзорным творением дьявола, да и вся Москва. А по-настоящему мы были уже в раю, на земле. Потом, конечно, приехали и гурии. 6. Ваха с земляками «держал» эту «точку», «правильно и хорошо», и «точка» послала нам в тот день свое благословение. - А теперь я тебе скажу одну вещь, - после того, как мы в очередной раз выпили айран с покрошенной в него петрушкой, сказал Ваха, - только клянись на этот хлеб, ты никому не расскажешь, точно. Я поклялся. - Я суфист, - сказал Ваха. – Только никому не говори, понял? Вообще, наверное, надо говорить не «суфист», а «суфий», но все равно я моментально вернулся с неба на землю. - Я Джалал Ад Дина аль-Руми всего прочел, на арабском, - сказал он. Потом помолчал и добавил. – Ну, почти. Основную часть, кроме логики. Те, кто слишком увлекаются логикой, как правило, мало медитируют. Мне оставалось только спросить, читал ли он Рене Генона, «Символизм креста» и «Символы священной науки», но я не осмеливался. - Понимаешь, Ара, - сказал он, - люди все время спорят, что было первое, яйцо или курица. Стоя на позиции дуального мира ответить на этот вопрос невозможно. Что первично, сознание или материя? Отсюда пошло много философских школ. Если стоять на точке зрения истины - ни то, ни другое. Она, истина, абсолютная, есть и в сознании, и в материи. Глаза Гранта – Грант, или уши Вахи - он сам? Ваш Маркс, - тут я возражаю, я, не «красный какой», - дуалист. Это слово Ваха не может произнести правильно, и у него получается «дуалисьт», как в Рунете. - Это такой тип мышления, - продолжает он. - Суфизм стоит на точке зрения «мономира». Причем, он только условно называет его «моно», он даже и не «моно-» вовсе, мы так говорим, чтобы хоть как-то было понятно. На самом деле – есть «моно», значит, есть «два». А это уже – «дуальность». Реальность- то на самом деле «не увеличивается, не уменьшается, не грязная, не чистая, не исчезает и не-рождена». Я говорю, знаю – «восемь «не» - "Я, склонив голову, поклоняюсь Тому, который проповедует: ничто не рождается и не исчезает, все не-постоянно и не-прерывно, не-едино и не-различно, не приходит и не уходит". Тут Ваха просит одну из приехавших белорусских гурий, почему-то в тирольском костюме и в лайковых перчатках до локтя, принести нам шесть, на всех, чашек кофе. Кофе тоже отменный. Турецкий. Сварили в песке прямо здесь, во дворе. Музыкальный центр начинает играть что-то на арабском, без слов, хорасанской вязью. Старинной. - У реальности три тела, - картинно отставляя мизинец с дорогим перстнем, говорит Ваха-джан. - Это как бы «пустотность», «свет» и «пробужденность». То есть, она сама по себе светится и, если туда войдёшь, если повезёт, всегда будешь знать обо всем что угодно. Вот и сидели они не в мечетях, а, как мы сейчас, в чайханах, и вообще в мечети не ходили. За что им периодически рубили макитры. А, киваю я. Понимаю, «макитра», это на блатном языке, голова. - Вот она, реальность эта. Вообще-то, это все - Одно. А вот, как начинает действовать, у «этого» появляются три и-по-ста-си. Слушай, говорю, так получается практически «Святая троица». Ваха смеется. Я, говорит, в Иордании был в медресе. Они говорят, Землю создал аллах. А аллаха тогда кто создал? Так Иса был раньше Магомета. Что он не сказал? Что «Он» создаёт: уже существующее или скорее то, что ещё не существует? На самом деле, бог ведь не создаёт уже существующее из-за отсутствия этому подтверждения. Если, например, человек уже есть, то дальнейшее воздействие на него ведь не является творением. Если предположить, что «Он» создаёт то, что еще не существует, так, братан, к несуществующему относится масло из песка. Есть на Востоке такое выражение, точно. - Пусть «Он» тогда сотворит нечто такое. Но здесь «Он» не способен к творению. Это все по-прежнему остаётся несуществующим. Ваха допивает кофе, щелкает пальцами, нам приносят ещё. На этот раз не с каким-нибудь молоком, а с настоящими датскими натуральными сливками. Чем я заслужил такой обед, не знаю. Наверное, тем, что за час до них заехал тусануться в «Бэллс». - Может, наш Бог делает несуществующее существующим? Но этого не происходит вследствие взаимной противоположности, да? Что является существующим, то таковым и остаётся. Что же является несуществующим, то таковым и остаётся тоже. Таким образом, батан, у этих двух должна быть взаимная противоположность. Подобно тому как между светом и тьмой, жизнью и смертью, раем и адом. Само собой разумеется, где светло, там нет темноты, а где темно, значит, там нет света. Точно так же, кто жив, тот, несомненно, живёт, а кто мёртв, тот, несомненно, умер. Это я тебе клянусь. Я, - он показывает рукой наверх, - «туда» отправлял. А «туда» отправлять тяжело. - Именно поэтому из-за отсутствия тождества между существованием и не существованием Богу-творцу, безусловно, не присуще творение. Так мы считаем. Тут к Вахе подходит-подкатывается недавно подъехавший сам хозяин. Толстенький, кругленький, как блин, весь в масле. Последний раз он появлялся тут, когда здесь обедал глава криминальной милиции района. Спрашивает, может, закрыть его недостойную лавочку на спецобслуживание. Ваха кивает. И сам отдохни, дорогой, говорит он ему, ступай. Всех денег всё равно не заработаешь. - В чём состоит другой недостаток идеи Бога-творца? – продолжает джигит. - Он творит других, возникнув сам или не возникнув? Но если предположить, что, не возникнув сам, то «Он», по всей видимости, не в состоянии создавать других. В силу природы того, что само не произведено. Например, не может возделывать землю сын бесплодной женщины. Киваю головой. Это тоже известное кавказское выражение. - То же самое в случае с Богом, - улыбается Ваха. - Если предположить, что «Он» творит других, возникнув сам, тогда, минуточку, братишки, возникает вопрос, в силу чего «Он»-то возник? То ли от самого себя, то ли от другого, то ли от обоих - себя и другого - вместе? В действительности ведь нельзя возникнуть от самого себя, потому что это элементарно противоречит опыту. Ибо неверно, что может разрезать само себя лезвие меча, пусть даже чрезвычайно острое. Киваю. Чисто горский язык. Давно так в Москве никто не говорил. - Ибо неверно, - серебряными щипцами кладет в снежную пену большой прозрачный кусок ледяного кубинского сахара Ваха, - что может танцевать даже хорошо обученный, искусный танцор, встав на свои собственные плечи. Чисто горский язык. - Почему? Да разве видано такое, разве можно предположить, чтобы быть рождённым самим собой, быть родителем самого себя? Такие речи неизвестны людям а наших краях, клянусь. Дальше, братья, - я замечаю, что пока он это всё говорит, сидящий слева крупный Вахин боевой товарищ, чем-то похожий на тех, с рисунков Михаил Юрьевича, все время все это негромко, но уверенно, и похоже, очень квалифицировано, переводит слова старшего кунака на чеченский. Все застыли и сидят без движения. Слышно только, как на кухне толстенький босс упрекает в чем-то по-азербайджански мальчишку-официанта. - Можно предположить, что «Он» произошёл от «Другого». Но это невозможно, поскольку «Другого» нет, если нет Бога-творца. Если же предположить, что «Другой» есть, тогда получится, как это сказать на русском, такой ряд, - Ваха на секунду замолкает, подбирая верное слово, вместе с ним сразу по-военному замолкает и «переводчик», - возникновения. Следовательно, недостаток и будет состоять в обратном движении в бесконечность в силу природы безначального. Кто тогда «Того» создал? Если нечто существует и не имеет начала, то его существование не может прекратиться, да? Отсутствие семени означает отсутствие и ростка, ствола, листьев, цветов, плодов и прочего. Я сижу зачарованный. Чисто горский язык. Он и по-русски звучит, как музыка зурны, представляю, как по-арабски. Я бы, наверное, просто сразу «отъехал». - Почему? – любуясь смесью белого, черного, твердого и мягкого, Ваха вдруг становится очень похожим на Омара Хайяма. Мне почему-то хочется его спросить «Нохче ву?» - Потому что никакого семени нет. И точно так же невозможно возникновение от другого и от обоих, от себя и другого, и так далее, вместе вследствие логической ошибочности и таких предположений. Поэтому Бог-творец не существует. Вот и получается, что на самом деле, мир-то создан только нашим сознанием. Мы создаем и это солнце, и луну. И так далее. А вообще, в финале, нет ничего. На самом деле пять видов нашей энергии, - тут он показывает на себя, начиная с макушки, – ветер, - указывает на горло, - вода, - на центр груди, - огонь, - на пупок, - земля, - на пах - пустота, взаимодействуя с внешними пятью и создают все окружающее. А если в истину войдешь, если повезет, ничего этого нет. Я в Японии был, видел, как там горные монахи-отшельники бьют камни на выбор ребром ладони, любой, хочешь третий бьют, хочешь, пятый сверху, так они перед этим сначала что-то ловят, да? Тут мы начинаем есть «Шварцвальдер», такой вкусный-вкусный австрийский торт. Невероятно. Хотя, что такого, для Вахи с его авизо, Вена – дом родной. Как и с Данией Бельгия. - А что говорил Сидиййд Али-Мухаммад? – он кладет мне самый большой кусок торта на фарфоровое блюдце, с заспиртованной тёмной вишенкой. – А потом, соответственно, Мирза Хусейн Али, Бахаулла, то есть? У истины есть два проявления – чистое – ее мудростью, и нет, – он обводит накачанной рукой всех сидящих вокруг, - при этом какие-то сидящие у выхода двое явно «левых» ассирийцев встают, бросают на нас нехороший взгляд, и уходят. Наверное, враги. Один из джигитов порывается встать, но тут худой человек в полковничьей милицейской форме за соседним столом, тоже кавказского вида, успокаивающе машет ему рукой. Мол, не обращай внимания. Братан. - Вот и получается взаимная беспрепятственность феноменов, - по слогам выговаривает Ваха. Похоже, специально готовился для встречи со мной. И то верно. Надо же брату с Кавказа рассказать, что такое реальность на самом деле. Как говорится, обучай, не уставая. Здорово. Тут Вахе звонят. Он берет трубку и просит какую-то Марину просто подождать, и что он завтра приедет туда, куда они скажут и ответит за все свои слова, всем и всегда. - Так вот с из Западом, - Ваха стукает кулаком. Похоже, он явный антиглобалист. Вся «Тройка» затихает. - Это разница тысяч. Так он и сказал. Наверное, по-чеченски это имеет смысл. «Большая очень разница», то есть. - Вот это сознание, которое создает все вокруг, это мономирное сознание. А на Западе – дуальное. Да, соглашаюсь я, это действительно «две большие разницы». - То есть, как говорят в аулах, «оно делает, и не делает, не делает и делает». По-настоящему же, - Ваха наконец берется за свой немецкий торт, - надо стоять и на той платформе, и на другой. То есть, и знать, что нет ничего, и спасать. Вокруг все живые существа ведь тоже тобой созданы, а кем? А то некоторые, как у них на Западе, просто сидят, и как будто ничего нет. Так китайцы захватили Тибет. Да, чувствую, еще немного, и я с Вахой и его друзьями точно поеду в Персию. Я говорю ему Есенина, мол, если стихи слагаешь плохо, тогда ты не из Шираза, вовек. Ваха смеется. Стихи, это хорошо, говорит он. Имам Шамиль тоже писал стихи. Похоже правда. Ваха действительно тайный суфий и эти - как их там, наджбандия и кадирия – тарикаты ему не указ никакой. С конца XIX века эти ордены разделились на три ветви, кунта-, батал- и бамат- хаджийские. Батал-хаджийская ветвь культивировала лихость, воинское мастерство, замкнутость и насилие по отношению к врагам. Боюсь, но по всему, изначально Ваха, конечно оттуда…Кунта-хаджийская ветвь, наоборот, культивировала мягкие ненасильственные методы. Во время Отечественной войны именно «батал-хаджийцы» были жестокими, убивали солдат и офицеров Красной Армии и грабили военные склады. В результате, был репрессирован весь народ. В 50-е уже стало известно о появлении вайнахской "черной кассы", в которую мюриды вносили обязательные пожертвования. В славянских группировках это называется "общак". Или «чердак», что реже. Те деньги шли на финансирование различных проектов, и усиление ичкерийских братств-орденов. С начала 60-х годов объективная информация о чеченцах стала как никогда скудной - собственных историков у чеченцев практически не было, а русские не могли изучать историю чеченцев, не зная их языка. В результате, в девяностых получилось, что русское востоковедение не знало о чеченцах практически ничего. Но, немного зная Кавказ, я тогда подумал, что если о мировоззрении Вахи узнают свои, а тем более вражеские тейпы, ему не сдобровать сильно. Официальный ислам в Чечне еще никто не отменял. - И вот, - продолжает Ваха, - нельзя те видения, что получаются у нас в молитвах и приходят в визуализациях, считать существующими реально. Если думать, как европейцы, - он почему-то показывает на проезжающий за окном красный «Кадиллак», - то это может получиться легко. И тогда святой превращается в шайтана. Любовь Исы – «я есть мир». Но «я» есть и меч, и люблю, и караю. Это любовь избранная, с ограничениями. А вот кавказцы познавали мир и себя с помощью чувств, и следующих, более высоких этапов разворота сознания, а также - вдохновением. Поэтому Фирдуси более велик, чем Пушкин. И Алишер Навои. Тут Ваха вдруг начинает читать – «Быть ниже лезвия, когда клинок тебя перерубает – ад…» Я тут же вторю – «Но шаг вперед и ты, дервиш, владеешь раем…» Все абреки смеются. Из кухни выходит хозяин, и что-то, склонившись почти до земли, говорит нашему «тамаде». - Не-не, Лёма рассчитается, - говорит Ваха. – Он просто рассеянный, я ему позвоню. Он мне самому сорок за покер должен. Ты не переживай. На такой машине ездит, как не заплатит? Иди пожалуйста, мы при разговоре. Я заканчиваю « Святые рубаи» – «Делай же тот шаг вперед, затем другой и третий!» Говорю, да, Ваха-джан, великие философы все познавали мир с помощью инсайта, это видно по их работам. Помнишь, как у Канта, «за вселенной все та же Вселенная…» Да, говорит Ваха, трус умирает тысячу раз, а герой испытывает смерть лишь однажды. - Ну а откуда тогда пошло начало мира? - спрашиваю я. - А это - говорит Ваха, - ошибочный вопрос, который задает ошибочный Грантик. Но его можно использовать, иначе Учитель не сможет рассказать. Однако, слова Учителя палец, указывающий на электрическую лампочку, а нужен как раз сам свет. Когда Грант или Ваха вернется в «мономир», этот вопрос отпадёт. Тогда мы обнаружим, что мы и сами – древние пророки. А что спорить, кто был раньше, Адам или Ева, яйцо или курица…Когда есть тот, кто спрашивает, и тот, кого, и сам вопрос, всегда будем стоять на дуальной позиции. А дуальный мир – это не истина, братья. И ответ - невозможен. С абсолютной точки зрения этот вопрос не существует вообще. Вот поэтому мы и видим Учителя, как человека, а не как Пророка, а в глазах Учителя мы все пророки, а не люди. Он-то с Богом соединился, в сердце своем, Бог-то внутри, а не снаружи, нет снаружи никакого Бога. Вот так и надо смотреть на мир, как будто мы уже в раю. А я и так в раю, почти, так хорошо... И гурии ждут, пока мы закончим «говорить по теме». - Ведь вокруг-то ничего не существует. А если думать о себе, как о куске мяса, - тут Ваха на минуту поиграл смуглыми скулами и задумался, видимо, снова в поисках «Слова», – небезопасно. Так что всё, что мы видим вокруг – ненастоящее, - видимо, заканчивает он. - И мы имеем полное моральное горское право обратить все это в пустоту. И думаем мы все головой, а не сердцем. Но мы же все спорим. Как малыши в детском саду. Сколько будет «дважды два». А они - практиковали. Вот и ходили по углям без всякого для себя вреда, дервиши. И в ямы их закапывали живыми, и ничего, и взглядом монастырь могли сжечь, и сухими оставались под дождем, и пуля их не брала. * * * …приехав после семилетнего вынужденного отсутствия домой в Москву на шестидесятилетие отца, я узнал, что Ваха погиб, в одной из стран Ближнего Востока, куда он поехал выручать из местной тюрьмы какого-то тейпового родственника, притом совершенно ему незнакомого. Кафе, в котором он сидел и пил под зурну маленькими глотками свой любимый кофе, было обстреляно с воздуха большим американским самолетом. По словам очевидцев, уже почти разделенный трассерами надвое, он все-таки выбежал из-под полосатого навеса и метнул в самолет нож, с которым не расставался почти никогда. Там было написано: «Зёленый цвет появляется из голубого, который он превосходит». На фарси. Этот звон в 90-х, когда Ваха проходил через арку-металлоискатель, хорошо помнили во всех главных московских казино. Но никто не «тормозил». …метнув нож, он сразу упал и, почему-то, радостно улыбнулся. Наверное, он не хотел долго жить. Ваха, как всегда. Кавказский викинг. - И я за газават, Грант, большой газават тому злу, которое внутри во мне самом, - сказал мне в тот вечер он. Он мне так сказал. И я ему поверил. © Copyright: Грант Грантов, 2009 Свидетельство о публикации №1905035311