Муха билась в давно немытое стекло окна. Отлетала к противоположной стене, разгонялась, и, с размаху ударяясь, снова и снова пыталась пролететь сквозь стекло наружу, к пышной зелени деревьев, свежему воздуху, чистому голубому небу. По воле случая заключенная в стенах маленькой комнатки общежития, она пыталась вырваться из этого места, где ей было плохо и неуютно. Она билась о равнодушную мутную полупрозрачную преграду, и угрожающе низко гудела. Марат подбил подушку у себя в изголовье, смотрел на окно, на борьбу мухи, и гадал, попадет она в открытую настежь форточку, или так и будет биться в стекло, «не догадавшись» подняться немного выше. Сквозь слой оконной пыли в комнату заглянул луч заходящего солнца, осветив наплетенную в углу оконной рамы паутину. Сам паук уже давно сбежал куда то от невеселой голодной жизни этой комнатки.Полы до сегодняшнего дня Марат подметал и мыл регулярно, а вот до паутины руки так и не дошли. Марат вздохнул, отвернулся от окна и начал разглядывать рисунок на потолке, который образовали потеки дождевой воды. * * * До тех пор, пока не закатали каким то современным способом, прохудившаяся крыша подтекала каждую осень. И мама каждый раз шла на поклон к коменданту общежития, возвращалась заплаканная, расстроенная, долго тихонько причитала. Но находился кусок рубероида, что то стукало у Марата над головой, громко орали, матерились мужики строители, и потоп прекращался до следующих дождей. Конечно маме было тяжело. Правда еще раньше они жили в куда худших условиях, в барачном поселке. Воду надо было набирать из старинной водяной колонки, стоящей посередине улицы, печку топить дровами, а в случае редкой удачи углем. Стирать приходилось, вынося корыто с жестяной волнистой стиральной доской на середину двора, а потом, развешивая белье на просушку на длинную общую веревку, чтобы не волочилось по земле ,подпирать раздвоенной длинной рогатиной. В очереди на новое благоустроенное жилье стояла вся улица. Но соседей сменяли соседи, Марат с мамой получали приглашения на новоселья, а сами жили по прежнему, без перемен. Походы по исполкомовским кабинетам ничего не дали, кроме истрепанных нервов, и не сократили очередь ни на сколько. Когда маму Марата многочисленные комиссии признали инвалидом и присвоили группу, районный отдел социальной защиты смог сделать для нее хоть что то, и выхлопотал комнатку в общежитии. У общежития была своя давняя непростая история. С самого начала в ней жили «химики». Так называли заключенных, отбывших длительный срок заключения, которым оставалось полгода до полного освобождения. Им не было смысла никуда бежать. и они жили на вольном поселении, соблюдая определенный режим, работая в основном на вредных производствах, за что их «химиками» и прозвали. Для общежития это был наилучший период. Его содержали в полном порядке, расписывали красивыми картинами стены, украшали затейливой резьбой по дереву панели и дверные полотна. После пятнадцати лет образцовой службы и примерного содержания, управление исполнения наказаний передало это здание профтехучилищу. Прежнюю вывеску сменила другая, оповещающая, что здание принадлежит городскому профтехучилищу номер тридцать два. Через десять лет у начинающего спиваться директора ГПТУ появились две любимые неизменные шутки. В первой он расшифровывал ГПТУ, как Господи! Помоги Тупому Устроиться! А вторая шутка была в форме загадки. Он сам спрашивал, сколько нужно времени и денег, чтобы общежитие сделать публичным домом, и сам же отвечал , что денег надо две копейки, а времени две минуты. Заинтригованным слушателям на вопросы « а как это?», он отвечал : - Две копейки- позвонить вахтеру из телефона- автомата, а две минуты,- чтобы вахтер сменил вывеску. Директор знал, что говорил. За эти десять лет общежитие повидало многое, не видело только ремонта. Надо же было директору на какие то деньги пить! Шло время и общежитие постепенно из училищного стало рабочим. Выпускников профтехучилища на заводе ставили на очередь на жилье, давая возможность дождаться квартиры проживая в «общаге». На этажах около каждой двери появились матерчатые коврики, наборы тапочек, тумбочки с принадлежностями для обуви, детские трехколесные велосипеды. Вот в этот период десятилетний Марат с мамой и переехал из барака в маленькую комнатку общежития, по ордеру от отдела социальной защиты района. Всех устраивало то, что на крошечные деньги наняли вахтера , живущего здесь же, в общежитии, а маму Марата устраивало то, что она работает, а не сидит на пособии по инвалидности, что жилье стало получше, чем темный перекошенный барак, и что в праздничные дни ее просят поменяться дежурством и за согласие доплачивают. * * * Муха на окне зажужжала и с новой силой начала пытаться вылететь на свободу. Марат, перевернулся на бок, лежал и вспоминал узкие темные этажные общежитские коридоры с дверями , по левую и правую стороны, тесную кухоньку одну на весь этаж, постоянно мокрые отсыревшие душевые с расписанием мужских, женских и семейных дней, прикнопленные на вздутые, разбухшие от сырости двери. Он припомнил, как с дружком детства, вечно голодные тринадцатилетние подростки, они воровали еду на общей кухне своего этажа. Там были такие эпизоды! Классическим вариантом считалось воровство практически готовой курицы из кастрюли кипящей на плите. Надо было только выждать, пока незадачливая повариха отлучится за какой - нибудь приправой. Он даже тихо захихикал вспоминая, как они неслись по коридору, перебрасывая друг – другу горячую, как кипяток, завернутую в полотенце куриную тушку. А еще можно было утянуть шкворчащую на сковороде жареную картошку вместе со сковородой. Ах вкуснятина! Они сидели в полумраке этой маленькой комнатки, обжигаясь глотали почти не жуя эту картошку, чтобы потом подкинуть понезаметней сковороду на место. Когда мама с изумлением видела припасенную для нее курочку, картошку, другую еду, она обязательно спрашивала откуда. Каждый раз в запасе отыскивалась история о друге , который приглашал на День Рождения, или рассказ о чьем то семейном празднике. Мама верила, просила благодарить, расспрашивала подробности. Знала бы она настоящие подробности! Как то раз, когда мама приболела и не было ни копейки денег, а есть хотелось до судорог, Марат пробрался на кухню. Никаких курочек, только в кастрюльке на плите, в бурлящем кипятке, варились оставленные без присмотра белые крупные картофелины. Действовать нужно было быстро. Марат быстрым движением сунул обе руки в кипяток , зажал по картофелине в каждый кулак и стремительно выхватил руки из кипятка. К несчастью, хозяйка была очень близко. Она зашла на кухню проведать свою картошку. Что было делать? Марат сунул покрасневшие ошпаренные кулаки с зажатыми в них картофелинами в карманы брюк. На беду, подслеповатая,ничего не заметившая хозяйка кастрюли с картошкой, смертельно скучала и, не давая уйти, расспрашивала и расспрашивала о маме, об общих делах, не замечая того, как белеет теряющий сознание от боли Марат. Кончилось все относительно благополучно. Соседка ничего не заметила, мама поела картошки, но Марат долго еще не мог держать в руках никакие горячие предметы. * * * Муха загудела, отлетела от окна на середину комнаты и начала кружить у Марата над головой. Сделав три круга, она вошла в крутое «пике» и с размаху стукнулась об окно. Удар был сильным. Он опрокинул муху на спину и некоторое время она лежала неподвижно, не подавая признаков жизни. * * * Так точно лежал на спине на полу курилки Марат, получивший от старшекурсника сильный удар в лоб кулаком. Вновь поступивших в ГПТУ, старшие, уже отучившиеся по году- два, «посвящали» в братство ПТУшников. Тут уж каждый из «стариков» и «дедов» изгалялся кто как мог, выдумывая издевательства одно другого мудренее. Отучившиеся по одному месяцу робкие запуганные «мигули», не могли противостоять хорошо организованной силе старших, и униженно исполняли всяческие их скотские прихоти, не желая получить побои. Что привлекательного было в ПТУ? В профтехучилище поступали те, кто не справлялся с стандартной школьной программой, «заваливая» один- два, а то и несколько подряд школьных предметов. И учеба в училище была единственной возможностью получить полное среднее образование, да специальность впридачу вместе с готовым рабочим местом. У Марата, например, были жуткие проблемы с математикой. Проучившись до четвертого класса на отлично по всем предметам у любимой учительницы Анны Семеновны, он растерялся, когда в пятом классе столкнулся с кабинетной системой. Кабинет сменялся кабинетом, учитель учителем, и никому дела не было до проблем Марата. В общем то решать его проблемы должна была «классная», Маргарита Николаевна Каргина, но характер у нее был в соответствии с фамилией, и очень скоро стало понятно, почему все сочувствовали пятому «Б», и красивую немолодую женщину презрительно за глаза называли «Маргоша». Из- за намерения Маргариты Николаевны сделать класс образцовым и по поведению и по успеваемости, к концу восьмого года обучения выходило, что если мама Марата добровольно заберет документы и сына из школы, то по математике оценку «три» (удовлетворительно), в свидетельстве об окончании восьмого класса поставить можно, а если нет, то двойка за учебный год, и проблемы в девятом и десятом классах. Могли оставить на второй год, но это было невыносимо стыдно, и Марат вынужден был уйти из школы и поступить в профтехучилище. Важным аргументом для небогатых семей было то, что ПТУшники с первого дня ставились на полное государственное обеспечение. Завтрак, обед, ужин. Полное обмундирование вплоть до белых рубашек с галстуком, ботинок, нижнего белья. Да вдобавок, платили стипендию, а при выходе на производственную практику, процент от заработанной суммы. Кроме того, по окончании училища и устройстве на работу, завод немедленно ставил в очередь на квартиру. Чего еще желать? Многие поступали в ПТУ по этим причинам . Детей из благополучных семей, там было немного. Мамы «благородных кровей», презрительно морщили носики:-Фи, эти будущие рабочие… И хлопотали о поступлении своих чад в более престижные учебные заведения. Остальные… Остальные, через месяц после поступления проходили унизительную процедуру «посвящения в братство». Набор приемов «посвящения» был примитивным. Полууголовные выходки были направлены на определение места истязуемого в социальной иерархии училища на все время учебы. Если «мигуль» сопротивлялся и протестовал, могли побить, но зауважать. Если покорно принимал унижение, то печать подчинения оставалась на нем до конца курса обучения, и вход во все «элитарные объединения» закрывался для бедняги навсегда. Марата завели в курилку старшие и начали бить за то, что он отказался быть жертвой их потехи. Били кулаком в лоб, стараясь попадать в одно и то же место. От ударов увесистых кулаков у Марата сыпались искры из глаз, плыло перед глазами. Каждый удар сбивал его с ног, но Марат упрямо поднимался на четвереньки, вставал на ноги, и, дотянувшись до ближайшего обидчика, давал ему пощечину. Потеха со стойким «мигулем» закончилась тем, что из носу у Марата закапали тягучие капли крови, его затошнило, и встать он уже не мог. Старшие подивились его упорству, и, перед тем, как разойтись, отозвали в сторону двоих «мигулей», и строго поручили Марата их заботам. Белая рубашка, заляпанная кровью, так и не отстиралась, пришлось пустить ее на тряпки. Плакала и ругалась мама, но зато в ПТУ Марат сразу приобрел покровительство и поддержку со стороны старшекурсников. Покровители быстренько приобщили Марата к своему кругу, своим нравам и развлечениям. Скоро уже он на спор выпивал «без отрыва» из горлышка бутылку дешевого портвейна, попыхивал папироской анаши, втягивая дым особым манером «сквозь зубы со свистом», и дрался с кем только мог по любому поводу, укрепляя свой авторитет кулаками. Три года обучения пролетели быстро. Марат получил диплом , в котором говорилось об окончании полного курса средней школы и получении специальности газоэлектросварщика третьего разряда. Завод с радостью принял партию молодых рабочих. Желающих поставили в очередь на квартиру. Особое внимание уделили сварщикам, специальность которых всегда считалась элитной. По этой специальности Марат и отработал на заводе в сварочном цехе короткое время до призыва в армию. * * * Очнувшаяся от удара о стекло муха пронзительно завизжала крыльями об облупившийся давно не крашеный подоконник, пытаясь перевернуться и встать на лапки. С первого раза не получилось, и она, второй, третий раз, пускала в ход крылья, придавленные собственной тяжестью, пока вибрация не сбросила ее с подоконника. * * * Полетел, как муха, Марат, сброшенный с верхней койки на пол старослужащими. Курс молодого бойца заключался не только в обучении навыкам рукопашного боя, исполнению уставных требований и строевой подготовки. В курс входили бесплатным приложением «воспитание» и «преемственность». Над «молодыми», вновь призванными солдатами, издевались "дембеля", скоро уходящие домой, «черпаки», у которых за плечами был год службы, «старики», которым оставались полгода службы. Грабили, избивали, надсмехались. Марату, который в дневное время посмел ослушаться «старика», в ночное время устроили «учебный полет» головой вниз. Он упал, сильно расшиб голову, получил сколько -то ударов по почкам и устное назидание о том, что старших нужно слушаться и повиноваться их требованиям. У Марата хватило ума утром на все расспросы старших по званию отвечать, что сам виноват, споткнулся и расшибся. И вторая попытка «запрячь молодого», закончилась более миролюбиво. Оценив упорство Марата в защите своей независимости, его больше не трогали. Через два месяца новобранцы заканчивали полный курс подготовки, выпускали из автомата по деревянным мишеням три пули принимали присягу, и отправлялись воевать в Афганистан. Отвоевал «по полной» Марат. Хлебнул до слез горячего горького и соленого. Привез из Афгана домой три медали, орден, тяжелое ранение и отвращение к любой войне, к любым боевым действиям. Вернулся работать на завод, и жить в свою комнатку общежития в которой и лежал сейчас, наблюдая за тем, как вынырнувшая из под подоконника муха начала заново сквозь стекло пробиваться на волю. * * * Пробивался в гражданской своей жизни Марат с большим трудом. Баламут Горбачев завел перестройку, интенсификацию, и ускорение, и оставил народ богатой могучей страны в нищенском голодном состоянии, с пустыми прилавками магазинов и жуткими очередями на жилье. Завод, на котором работал Марат , тихо скончался, и , вместе с ним скончалась надежда получить новую квартиру. Жениться и жить в крошечной комнатке с женой и мамой, стыдливый Марат и помыслить не мог. Когда через тонкие, как бумага, стенки, доносились вопли удовольствия бесстыжей Зинки, два месяца назад выскочившей замуж и использующей на всю катушку преимущества семейной жизни, Марат в темноте краснел так, что, кажется, воздух вокруг него раскалялся и полыхал жаром. Сколько Марат не намекал Зинке о том, что можно было бы кричать потише, хотя бы из уважения к маме, Зинка только кокетливо хохотала. Надо было срочно решать вопрос о переезде на новую квартиру, и Марат решил пройти по инстанциям исполнительной власти. Заявления, бланки, ожидания, обещания, снова заявления… Скромные сбережения уходили на взятки чиновникам, которых власть меняла, как перчатки, не давая иногда и года поработать на одном месте. Вскоре после выборов первого президента СССР умерла мама,а потом развалился и сам СССР, и вместе с ним последняя надежда на бесплатное жилье. Перебиваясь по «шабашкам», случайным заработкам, вдобавок ко всем бедам Марат сильно простудил голову. Бригаду, в которой работал Марат, нанял на строительство частного коттеджа подрядчик грек. Строительство шло по плану и должно было закончиться следующим летом, да на беду дочка хозяина, который нанял грека, нагуляла ребенка. От кого нагуляла непонятно, а папин гнев был бы убийственным. Поэтому дочка быстренько подыскала блаженного пацана, втолковала, какое счастье на него обрушилось и начала готовиться к свадьбе. Чтобы обеспечить дочку, и о ее безмозглого мужа собственным гнездышком, хозяин решил быстренько до свадьбы достроить коттедж и спихнуть туда молодых вместе с советом да любовью. Он пообещал греку тройную оплату за сверхурочную работу, и гонка началась. Сварочные работы велись осенью и зимой и в помещении, которое продувалось насквозь, и на территории, которую нужно было огородить ажурным металлическим забором. Вот на этой то стройке Марат и застудил голову так, что жуткие головные боли порой не давали прямо стоять, смотреть на яркий свет, читать и говорить. Врач прописал ему какие то хитрые красненькие таблетки, и предупредил, что помочь Марату могут только они, но если Марат не торопится в мир иной, надо очень строго соблюдать дозу - за один прием - одну таблетку в сутки. Таблетки и правда, помогали отлично, так, что головная боль могла исчезнуть порой на целую неделю. И Марат их прикупил побольше, так как срок хранения был удивительно большим. Денег грек заплатил половину того, что обещал и смылся тут же, как хозяин отдал ему премию за хорошую работу всей бригаде с наказом от себя лично накрыть стол для ребят строителей. Об этом Марат узнал, когда не найдя грека, бригада направилась напрямую к изумленному хозяину. * * * Муха, в который раз отлетев на середину комнаты, набрала скорость, входя в крутое пике, с размаху ударилась об стекло, и, откинутая силой удара, завязла в паутине, которую в углу подоконника когда то давно навязал паук. Прилипшие крылья спутались, связались клейкой нитью, муха билась, вырывалась, жалобно дребезжала , как бы прося помощи, затихала… * * * Совсем запутался и завяз в коридорах местной администрации Марат. Сначала чиновники принимали его приветливо, в предвкушении взятки показывали готовность порешать квартирный вопрос хоть даже в течении года. Но , повертев в руках удостоверение, сникали мямлили что то о союзе воинов –интернационалистов, об особой льготной очереди и любой ценой пытались отфутболить Марата подальше от своего кабинета, а если получится, то и в другое ведомство. Марат набирал скорость, злость, отчаяние, и , в крутом пике, с размаху вломился к мэру города. Мэр выслушал все истории Марата, сочувственно кивал головой, негодовал на конторских клерков, и обещал разобраться. Узнав о том, что Марат служил в Афганистане, предложил тут же переписать заявление с просьбой о предоставлении квартиры и приложить все документы. Поверх заявления мэр на глазах у изумленного Марата достал трехцветную ручку и наискосок заявления написал указание своему подчиненному решить вопрос максимально быстро и положительно. Марат, захлебнувшийся благодарностью, жал руку мэру, а тот проводил Марата до двери, и, прощаясь, сказал, что продублирует свой приказ по телефону, и, шутливо понадеялся, что ребята- «афганцы» знают, за кого голосовать на ближайших городских выборах. Окрыленный Марат полетел не считая ступенек вниз, строевым шагом прогрохотал по коридору третьего этажа вправо, пятнадцать шагов вперед, и, вот она, знакомая дверь отдела, занимающегося жилищными вопросами. Новая незнакомая юная секретарша томилась в крошечной приемной, в крошечной юбчонке и в тесной блузке. Появление радостного, с бумагами в руках, Марата, не встряхнуло ее, не выдернуло из томно- сонного состояния избалованной любимицы шефа. Заявление, подписанное мэром, которое вот только к груди не прижимал Марат, она небрежно взяла двумя пальчиками, чтобы не смазать свеженанесенный маникюр, и поплыла, на невероятных шпильках, покачивая крутыми бедрами в кабинет , отгороженный от посторонних толстой, оббитой черным утеплителем дверью. Марат, с неистово колотящимся сердцем присел, не отрываясь глядя на толстую дверь. Что за свою жизнь он видел хорошего от своего государства? Что получил взамен отданного, отнятого здоровья ? Он весь вытянулся сидя на краешке стула,ожидая результата. Какого? А черт его знает?… Может быть того, что увидев мэровскую резолюцию из-за дверей выскочит начальник отдела, пригласит в кабинет, будет юлить и просить подождать, пока он «позвонит куда надо», может быть вообще, сейчас вынесут какую- нибудь справку, с которой можно поезжать за ордером, а может… Да мало ли какие варианты могли быть в воображении человека, которому сам мэр написал резолюцию «решить немедленно вопрос с положительным результатом». Надпись так и стояла у Марата перед глазами, четкая, написанная черной жирной пастой из трехцветной ручки. Да ведь это не распоряжение, а практически приказ! Вот…вот сейчас…Вот открывается дверь… Из двери выскользнула зарумянившаяся секретарша, одной рукой одергивающая юбчушку, другой нащупывая пуговку блузки на груди. Закрыла за собой двери и посмотрела на поднявшегося ей навстречу Марата. -А что Вы тут делаете?,- недоуменно вскинула она узко выщипанные бровки. Марат аж поперхнулся от неожиданности, и что то невразумительно промычал, жестами давая понять, что … вот же… он…же…это…вот… -А, Вы заявление принесли…Так я его зарегистрировала, можете идти домой. Марат опять давясь замычал, запоказывал на себя, на двери кабинета. -А…Вам теперь надо ожидать вызова на прием. Юрий Владимирович поставил Вас на очередь на рассмотрение. Багровый Марат заперхал что то, пытаясь задать вопрос, секретарша его опять опередила: -Адрес Ваш знаем, пришлем почтовое извещение или по телефону. Давая понять, что времени для Марата у нее больше нет, закопошилась на столе, прихватила какую то бумажку, вышла из приемной, цокая шпильками по коридору. Марат растерянно посмотрел на толстую дверь, на опустевшую приемную, на свои пустые руки, в которых еще недавно были бумаги , собранные с таким трудом. Где то в длинном коридоре сквозняком захлопнуло двери, и от резкого перепада давления приоткрылась толстая дверь в кабинет начальника отдела. - …Да, да…,- донесся оттуда веселый мужской голос, - …На рыбалочку, конечно, на рыбалочку … Аллё, что? А-ха-ха-ха ! Возьму, конечно, она хоть и дура редкостная, но сиськи!!! … Да как же не дура, пять тысяч раз повторял, если мэр подписал черным цветом не носить … А? А-а-а-а-а, это ты, Семен Петрович не знаешь, а вот я тебе расскажу, да научу, может и тебе пригодится. Все чувства Марата были так обострены, что он сразу понял, что речь идет о его заявлении. Подслушивать нехорошо, но он весь превратился в слух, а голос из кабинета продолжал весело говорить по телефону: - Так ты слушаешь? Наш мэр любит поиграть в демократию, в доступного простого человека. Этакого рубаху парня и Всем Отца Родного. На самом деле у него девиз, ну, ты знаешь,- «Народ, я – твой рот…»… Ха-ха-ха-ха …. Ну вот, чтобы всем угодить, он всё всем разрешает. Из кабинета донесся шелест бумаги, которую, видимо, брали в руки. Марат придерживая рукой сердце, готовое выскочить из груди, затаив дыхание, слушал,боясь упустить хоть слово. А веселый голос продолжал: - Вот пишет мне: «решить вопрос максимально быстро и положительно» … А? … Да это очередному «афганцу» квартирку захотелось. Щас! … А? … А потому что у мэра трехцветная ручка. Те же слова написал бы красным,- и «клиент» уже завтра получил бы ордер, синим- это мне команда,- «подожди, еще о вознаграждении не договорились», а черным…А-ха-ха-ха …. Ну ты понял, да? А? … Да на фиг они ему нужны? Они в Афгане чеки зарабатывали, да медальки на грудь, всякие льготы, а вдобавок вынь да положь квартирку … Щас!!! Марат, полыхая гневом, уже схватился за ручку толстой двери, но жуткий приступ головной боли скрутил его и поставил на колени. Помертвевший Марат кое – как приполз домой со страшной головной болью, с потухшими глазами. Налил воды в стакан, проглотил таблетки. Прилег на кровать и , когда головная боль начала проходить, вспоминал свою жизнь и следил за мухой, которая сейчас больше и больше запутывалась в липкой паутине наплетенной в углу оконной рамы, до тех пор, пока не замерла не в силах более двигаться. За стеной заскрипела раздолбанная кровать и заорала от удовольствия бесстыжая Зинка. Марат начал потихоньку отключаться. Ему из мутящегося сознания приветливо- призывно замахала рукой мама.Луч заходящего Солнца прошелся по смятой кровати, по грязному полу с рассыпанными по нему пустыми пачками из- под красненьких хитрых таблеток, взорвался разноцветными искрами в паутине, осветив навсегда застывшую муху и погас.