Воробей, говоришь, в окно стукнул? И про то сказка есть. У одной девочки болела нога. Нет, не падала. Нет, не ударялась. Сначала чуточку, а потом вот аж досюда. И ходить, а ночью совсем. Что за девочка? Да кто ее вспомнит? У нее были Барби в кровати, одинадцать свечек на последнем торте и мама, которая плакала от слова "ампутация". Был папа, он привозил деньги и разговаривал с врачами, стенами, сестрами и даже с Барбями строгим голосом. И была весна, снег таял, а девочка и не видела. Воробьи звали играть на карниз, на облагороженный секатором кустик шиповника, но всему свое время, не так ли? Веткам время сейчас - покрываться волосатыми зародышами листьев. - Так. В окно смотри!(бряк) "белая эмаль, совсем,как на тех мисках... чик-чирик. Где-то (не так уж и глубоко) в земле, шевелились, разбухнув от влаги, воскресшие зерна, у них - Не дергайся! Я те больно-то не делаю! (бряк) ... из которых мы ели на даче... чирикчирик лопнула-разошлась кожица. кожура. появляются -Да не ори ты! Я уж оглохла! (бряк, бряк, дзынь) ...только форма, как у мандариновой дольки или... чирик. чирик, чирикчирик чирик! корешки и вот уже тянется к солнцу бледный, толстый, чем -А больше и не делаю. Столько, сколько надо! (бряк) ...как у фасолины. мы накрывали фасоль мокрой ватой..." чирик... ближе к солнцу, тем темнее, первый росток. -Всё, девочки. Отбой. В темноте. Дрожащее. -А мне ужин не привезли сегодня. Завтра что, вторник? Уже? Сказка, да. Удалили опухоль, сделали девочке замечательное синтетическое колено. Перевязки, "а знаешь, какой тяжелый у рентгенши передник!", хи ми я и жизнь, воробьи по подоконнику на пружинках и зырк глазом, зырк другим. об коготь проворно стереть нетерпение с клюва. Фрррр без формы в воздух пернатое пятно - пролетели-протянулись, и пролетели, и протянулись ночи-дни, сложились в "вот уж пол-года как". У девочки не было больше ноги и тазобедренного сустава не было. Зато были метастазы и надежда на чудо. И мама теперь не плакала, зато по вечерам читала дочери, да, пусть будет дочери, Библию. А папа перестал быть строгим и улыбался, улыбался, дурак. Старый, беспомощный. И листьям надоело братство, они распадались на лагеря, одевались в сигнальное, лупили, обагрялись и замертво отдавались Северным ветрам. Девочке очень хотелось... -Жить? -Быть, как все? -Чтобы больно не было? Издеваетесь? Вы собрались жить вечно и не болеть никогда. Глупости! Не надо перебивать. Ей очень хотелось воздуха. Она вышла и села продрогнуть на лавочку, посмотреть пляску пятен, пятен теплого еще солнышка, которого так хочется плечам и шее, но нельзя даже самую чуточку. Воробьи смешно прыгали, купались в пыли возле самых... Возле самой ноги и галдели прощально низкому солнцу благодарственную птичью молитву. Время пришло. Постояло у девочки за спиной. Повздыхало. Подышало в затылок, коснулось волос. “Знаешь, меня больше нет”, – тихо сказало время. Я помню. Ты было. Кажется, чтобы собирать камни, а потом снова разбрасывать. И струйка песка из ладони в ладонь всегда вниз. Закончится песок – пойду купаться. А время смешалось с песком и сквозь пальцы прошло. Привет. Я тебя не жалею. Теперь она вся на солнце, теперь можно. А что воробьи? В окно к тебе стукнули? Они принесли тебе вести Оттуда.