Вместо вступления: --------------------------- В нашем горном ЭМО* работала машинистом подъёма «слепого» ствола Катя, женщина красоты необыкновенной. Завистницы прозвали её Фурцевой (была такая Министром культуры тогда). Так в обиходе и обращались; она, кажет-ся, и не обижалась на это. Как человек, Катя была удиви-тельной доброты; как работник – изумительнейший; как баба – «гулящая», но это вне производственных отношений. * В шахте есть понятие «Слепая» – значит: нету выхода наружу. Машинист там – Катенька… Такая! – мужики, как пчёлы, рядом кружат. Мёд во взоре, и медовы губы. Красота! – дай, Бог, чтоб каждой даме… Но вокруг туман из сплетен грубых, а у них бетонный есть фундамент. Муж её – дуб двухметроворостый. Говорят, что с нею не балует. Оттого в семье не так всё просто, – после шахты пьёт напропалую. Лишь к утру чуть-чуть да и обсохнет. И спешит наполнить день работой. А жена-красавица пусть сдохнет со своею бабьею заботой?! Каждый день всё потому же кругу. Каждый день из года в год всё тоже. То, что сплетники передают друг другу, повторять, конечно, мне не гоже. Корень в том, что я – её начальник, и хочу – карась! – и непременно, может это пошло изначально, но поговорить с ней откровенно, собственно совсем не понимая, для чего мне эта откровенность. О, наивность! Вечная! Святая! Не познавшая земную бренность! Перед откровенностью нагою ты пасуешь как перед гиеной. И не надо, чтобы в зад ногою, иль тебя обдали тухлой пеной. Просто рассказали бы о жизни, той, с которой лично не столкнулся. Луч меняет направленье в призме, так и мир во мне перевернулся. после посещения подъёма, Катя где дежурила в ту смену. Будто много лет со мной знакома, рассказала откровенно смело, не стесняясь слов ненормативных, но не по-пустому применяя, о делах, как говорят, интимных, хорошо всем вместе цену зная. * «Люди, не надо судить, и не подсудны будете!» мне бы дитё родить, тогда обо всём забудете. Я начала блядовать ради лишь этой цели: мужу б бутыль целовать, а не меня в постели. У муженька изъян при богатырском виде – вечно мертвецки пьян. Зато никого не обидит. Но и не трахнет меня, он на такое слабый, считай, что с первого дня нашей весёлой свадьбы. Парнем он был хоть куда и до девчат охочий. Где эти делись года? Где эти страстные ночи? Как поженилися мы, будто подвергся сглазу. Кончились сладкие сны. Не трахнул меня ни разу. А я ведь живой человек. Природа во мне бунтует. Нельзя же весь бабий век прожить зазря, вхолостую. Рядом лежит чурбан, водкой наполнены жилы. Муж – не мужик, а срам, взяла бы и задушила. Мне уже тридцать пять Старше он. На три года. И начала блядовать ведь за него – урода! Кабы не знал… Так нет – знает он всё, конечно. Но за десяток лет не встретился мне человечней. Всё он прощает мне. Любит!… Но пить не бросит. От этого горе вдвойне сердце моё морозит. Мне от него никогда уйти, ох, не хватит силы. Бегут и бегут года. Домчатся так до могилы. Если бы кто сумел сделать мне сына иль дочку, я бы весь свой беспредел давно подвела бы под точку. Но где среди вас говнюков, простите нелестные справки, достойных найти мужиков? Есть ёбыри, словно пиявки; чуть-чуть лишь напьётся кровей и сразу отвалит довольный. А что до печали моей – ему как ослу до престольной. Такие бывают дела, хороший товарищ начальник. Жизнь, в общем, не очень-то зла, но много в ней разных печалей. Могла б при своей красоте давно пребывать королевой, но числюсь одною из стерв, от мужа бегущей налево». * Катерина, Катя, это правда: королевой ты могла бы стать! В этом, верю, ни шиша бравады. Есть в тебе величие и стать. Но пошла совсем другой дорогой. Или жизнь тебя так повела?! Машинистом на «Слепой» убогой сколько лет уже ты отдала? Дома алкоголик импотентный, хахалей голодных кружит рой. Чтобы изменить мир перманентный, нужен тебе стоящий герой. А такого до конца не встретив, в страсти по нему сходя с ума, жизнь бросаешь на гулящий ветер. И сопьёшься к старости сама. В наших блядских буднях дряни много, и она корёжит нашу жизнь. Даже тех, кто тайно верит в Бога. Даже тех, кто строит коммунизм. * ЭМО - электромеханический отдел 1967 г.