Удивительное место –Грузия, и есть чудесное местечко на этой созданной Богом земле – селение Тетри-Цкаро, Белый Ключ. Искушенный в путешествиях человек вряд – ли согласится со мной : что может быть интересного в кривых улочках, осенней грязи , выжженных солнцем горах и ишаках, пасущихся на желтой траве. И будет прав этот великий путешественник, но я возьму на себя смелость пригласить его в путешествие не по широтам и меридианам, а по великой Стране Моего Детства. Для приличия должна дать координаты моего Белого Ключа: 60 километров от Тбилиси на юг, к турецкой границе, по тряской извилистой дороге, мимо лысеющих гор, цветущих весной маковых полей и тенистых рощ. По дороге можно остановиться и выпить вкуснейшей на свете воды из горного родника, холодной до ломоты во лбу. Возьмите с собой любую живность, лучше молодого ягненка – и над вашей машиной долго будут кружить орлы, слетевшиеся на его плач. При проезде селений будьте осторожны – недолго налететь на домашних представителей местной фауны. Куры, гуси и свиньи так и норовят попасть вам под колеса, дабы доставить удовольствие своим хозяевам поучаствовать в перебранке с проезжающими. Если же туча устанет от небесного дефиле и присядет отдохнуть часок – другой на дороге, вы с удивлением увидите, что двигаться на ощупь в белом, пахнущем водой тумане местные водители могут так – же легко, как и при полной видимости. Разве что растет количество попавших под колеса гусей. Два часа в пути – и вы начинаете ощущать самые лучшие на свете запахи . Букет зависит от времени года. Летом хрустальный воздух пахнет зеленым грецким орехом, помидорной листвой и солнцем, осенью – опавшими листьями в ореховой роще. Зима оглушит вас свежестью и запахом легкого снега, а весна одурманит горьким ароматом цветущих маков и тоской по далекому детству. У каждого детства свой запах. Мое пахнет не манной кашей и куклами, а ореховым листом и папиной шинелью. Уловив молекулы этих любимых ароматов, я невольно раскладываю в памяти картинки моего раннего детства и рассматриваю их, как смотрели мы тысячи раз одни и те же нарисованные сказки в затрепанных раскладных книжках. Книжки были затерты до лохмотьев, но не теряли своей ценности и после овладения нами начал грамоты, когда приходила пора читать по – складам про гадкого утенка и кота Ваську. Первые свои успехи в чтении я с наслаждением демонстрировала соседскому Вовке, скандируя ему рано утром через стенку про скитания несчастного утенка. Чтением этот процесс можно было назвать с большой натяжкой, зато проснувшиеся от моих воплей родители по ту и эту сторону фанерной стены тихо захлебывались от смеха. Когда всеобщая истерика достигла апогея, процесс декламации был жестоко и несправедливо прерван дядей Мишей, Вовкиным отцом. Он стал опасаться за рассудок взрослого населения нашего финского домика. Впрочем, это никак не повлияло на мои отношения с Вовкой – моим старшим наставником и просветителем. В силу своих 6 лет он уверенно руководил моим познанием окружающей действительности. От него я впервые узнала о строении мира – если проковырять дырку в Земле, попадешь в Америку. Для закрепления материала мы сутками играли «в Америку», и настырности и постоянству нашему удивлялись взрослые. Для попадания в Америку мы по очереди залезали в треугольную дыру между шкафом и диваном нашей небольшой комнаты. Для закрепления эффекта необходимо было сверху закрыться диванной подушкой и объявить о прибытии в место назначения. Временами на нас падал ковер со стены, а мы искренне удивлялись – почему вдруг? Растянувшийся на долгие месяцы процесс игры был прерван перестановкой в комнате и исчезновением дыры. Тот же Вовка снял с меня тяжкий груз незнания и томительных догадок, почему наш охотничий пес Радж перед облегчением мочевого пузыря поднимает лапу, да и многие знакомые собаки поступают так же. Оказывается, поведал мне юный учитель, раньше псы этого не делали и справлялись без лишних церемоний. Но, однажды, какая – то собака присела рядом с забором, который тут же свалился на нее, чем доставил массу неприятных ощущений. Для избежания подобных казусов теперь собаки поднимают лапу, дабы удержать забор. Надо отдать должное, версию Вовка выдал мне без малейших раздумий, моментально. Посему сомнений не возникло абсолютно, и данное знание еще долго жило в моем доверчивом мозгу. Поистине, выдающаяся личность был этот Вовка. Такую фантазию и находчивость я, пожалуй, и не припомню более. Наши отцы служили в одном полку, а хроническая офицерская безквартирность свела две наши семьи в одном сборно – щитовом финском домике, в одной кухне, в одной кладовке и на одном крыльце. Родители вряд – ли были в восторге от офицерской коммуналки, зато нам с Вовкой там было интересно и весело. Даже томительные часы за кухонным столом, когда отцы на службе, а матери, устав от уговоров и угроз по поводу не съеденного супа оставляли нас одних в кухне : «Выйдешь из –за стола , когда тарелка будет пустая», мы умудрялись скрашивать до безобразия. Самым трогательным развлечением было наливание чайной ложкой остывшего чая во все стоявшие на столе сахарницы. Выливание очередной ложки сопровождалось молчаливым философским наблюдением за превращением сахарного песка в желтую заледеневшую массу. Этот процесс завораживал. У меня и сейчас чешутся руки при виде девственной белизны содержимого фарфоровой сахарницы. Ни тени стыда не возникало в наших головах, когда на следующее утро дядя Миша, возмущенно удивляясь проискам неизвестных пакостников, ковырял сахар, пытаясь нацарапать порцию для чая. Вовка водил меня на экскурсию в дощатый туалет со страшной дырой посередине, в который малышам было запрещено ходить под угрозой офицерского ремня. Побитие ремнем считалось не столько больным, сколько облекало позором выпоротого члена нашей детской общины. Ремень гулял по пятым точкам, невзирая на пол и возраст. Данная экзекуция полагалась за разные проделки, которые были частью нашей детской жизни. Игра в куклы на старых досках помойки считалась чуть ли не самым страшным преступлением, на которое мы шли почти ежедневно, зная, что будем позорно наказаны. Мальчишки совершали более жуткий проступок , уходя за границу воинского городка, в местное поселение . Что было с ними дома после поимки или добровольного возвращения в пенаты, вообще не подлежало обсуждению. Но они уходили снова и снова с жертвенной целеустремленностью Жанны Д’Арк на поиски приключений. Менее тяжким, но не менее серьезным считалась поимка нас на территории части, после того, как командиру полка надоели болтающиеся между военными объектами ватаги детей и солдаты, играющие с нами, чинящие велосипеды и катающие восторженную ораву в ГАЗике. Но как отказаться от удовольствия повисеть на гимнастических снарядах, побродить вокруг солдатской столовой, вкушая аромат красного наваристого борща, почувствовать себя частичкой военного сообщества под названием В/Ч №… ? Для проникновения на запретную территорию более смелые пользовались дырками в заборе из колючей проволоки. Дырки эти были слишком малы, чтобы не поцарапать выступающие части тела. Для остальных существовал более безопасный по части физических повреждений способ. Двое – трое самых занудных детишек отвлекали дежурного солдата на воротах в полк, остальные же в это время проникали на запретную землю. Эти проделки никогда не проходили бесследно, но повторялись вновь и вновь. Впрочем, иногда мы попадали в полк легально. Достойной причиной считался поход в будку под гордым названием военторг за хлебом или барбарисками. Барбариска – это кисло – сладкая стеклянная конфета в дешевой бумажке, аналог которой я не могу назвать среди современного фантастического изобилия сладостей. В силу жаркого климата и того, что несли мы их из военторга крепко зажав в кулаке, к концу пути конфеты превращались в жуткую липкую смесь из красной конфетно – бумажной массы, которая, впрочем, охотно поедалась всеми нами. Так же охотно поедали мы и самый ценный деликатес – воблу, украденную из кладовки командира полка, героя войны и очень доброго и порядочного мужика. Он и не мог заподозрить, что в исчезновении висящей на веревочках воблы повинна его дочь Риммка, 5 лет отроду, проводившая нас в святая святых – кладовку Самого, за что мы наивно уважали ее. Уже немолодая голова моя полна воспоминаний о восхитительной свободе, незримо сопровождавшей меня и детских друзей моих в безоблачном существовании. Предоставленные сами себе, мы бродили по горам в поисках огромных желтых черепах и тащили их домой, изнемогая от тяжести, дружно семеня маленькими ногами по выжженной зноем траве. А знаете ли вы, дорогой путешественник, как чудесно холодит и ласково царапает нагретые солнцем босые ноги не успевший растаять снег, затаившийся в маленькой роще? Приходилось ли вам, набегавшись под жарким апрельским солнцем, бросаться в уютные сумерки, хранящие воспоминания о минувшей зиме, бегать босиком и кататься, вопя от восторга, по прошлогоднему снегу? Мы были счастливы и пьяны этой свободой, и затеям нашим не было конца. Армейская среда несомненно влияла на наши увлечения и интересы. Восхитительные часы проводили мы, разглядывая отцовские планшеты, перебирая и раскладывая по местам хранящиеся там кальки, карандаши, ластики и курвиметры. А походы в клуб на «посмотреть новое кино» всем составом, вместе с мамами и папами – дорогого стоит воспоминание о торжественности шествия отцов при погонах и в плащ – накидках, расфуфыренных мам и стайки детей со своими раскладными стульчиками, т.к. мест было мало, и дети сидели в проходе или перед сценой на том, что принесли с собой. Однажды меня отправили одну, родители не хотели или не могли пойти в кино. Торжественно шествуя со своим стулом по проходу, уже в темноте, я неожиданно провалилась в глубокую яму, почему – то оказавшуюся у меня на пути. Сверху на меня приземлился преданный стул, не пожелавший остаться без хозяйки. Боже, если бы кто знал, какое чувство стыда и унижения испытала я, сидя на дне ямы и наблюдая светотени на потолке. В ужасе я представляла, что главный позор – не тот, что не увижу очередного фильма про войну, а тот, который постигнет меня по окончании сеанса, при зажженном свете. Но судьба была предрасположена ко мне – теплые солдатские руки подняли нас со стулом, посадили на колени и нежно держали до конца сеанса. Так и просидела я со стулом в обнимку весь фильм, тесно прижавшись к незнакомой солдатской шинели и вдыхая ее любимый с тех пор запах. Зажегся свет, нас бережно опустили на пол, и я , стесняясь, убежала. Так и не узнаю никогда, с кем свела меня судьба на 2 часа, запомнившиеся на всю жизнь. Я думаю, великий путешественник, посетивший Страну Моего Детства, уже построил в воображении своем из эпизодов, дорогих моему сердцу, цепь событий, неизбежно приближающих героев повествования к отрочеству, юности, зрелости и т.д. Кстати, один ребенок сказал: «Взрослые – это не успевшие умереть дети». Искренность этого утверждения поразительна. Продолжение следует, может быть…