В песок (очень короткая история про главенство финансовых институтов в нашем современном мире) Дзынь, дзынь, дзынь… Каждое утро, отправляясь на работу, маленький мальчик брал с собой колокольчик, чтобы мама всегда могла найти его, если возникнет вдруг в этом необходимость. Но такой необходимости почему-то никогда не возникало, возможно, в силу того, что мальчик был сиротой. Солнце всё также светило, как и вчера, и также, как и всегда в жаркий июльский день любого года. Ведь в любом году будет хоть один жаркий июльский день. А может – нет. Но в этом точно был. Завтрак: чай без сахара, чёрный хлеб с швейцарским сыром. Обед: макароны с швейцарским сыром, стакан тёплой воды. Ужин: макароны с швейцарским сыром, стакан воды комнатной температуры. Иногда допускалось потребление ста грамм шоколада с изюмом и жареным фундуком. И так каждый день. Мальчик мало зарабатывал. Потому что был маленьким. И жил он у одной тёти, звали её Ларисой. У которой и работал. И которая так хорошо готовила макароны с сыром. Она была взрослая, даже старая, хотя морщин ни на лице, ни на какой-либо другой части её развитого тела ещё не было видно. У неё были длинные, до пояса, тёмные-претёмные волосы и светло карие, почти жёлтые глаза. Она умела очень интеллигентно кушать персики и играть на фортепьяно четырнадцатую сонату Бетховена. Наизусть. Красивая. Но старая. Тридцать два года. Ей остался год до возраста Христа, возраст, который переживают только погрязшие в грехах и страхах люди. Она это знает, она это знала, даже когда ей было двадцать два, и двенадцать. А в два года она ещё не умела читать и часто таскала из серванта шоколадные конфеты, дабы насладиться их запахом, спрятавшись от нежелательных свидетелей (мамы, папы, черепахи и пяти рыбок в трёхлитровой банке) под диваном, на котором её зачали её мама и бывший одноклассник, а потом однокурсник, а также свидетель на свадьбе, коллега по работе и просто хороший любовник мамы. Папа был слишком умным, и потому мама без труда обманывала его. Она никогда не умела любить. Но умела других заставлять любить её. Лариса не верила в Христа. Лариса не могла иметь детей. Поэтому она наняла маленького мальчика, когда тому не было ещё и трёх лет, работать её сыном. Он работает у неё уже шесть лет и почти забыл, как её зовут, называя её мамой. Рабочий день мальчика (Лариса нарекла его Робиком) начинался с подъёма в семь утра. Он просыпался, десять минут лежал с закрытыми глазами, просматривая сначала задом наперёд, а после как более привычно для восприятия, весь сон за прошедшую ночь, чтобы ничего из него не забыть и чтобы следующей ночью увидеть продолжение сна; вставал, застилал кровать, шёл в ванную, умывался, чистил зубы указательным и большим пальцами правой руки; потом из кухни доносился пахнущий дешёвыми сигаретами и нелёгкой женской долей голос Ларисы, призывающий к завтраку; они вместе завтракали, мальчик одевался и шёл в школу. Лариса же целыми днями находилась дома. У неё был муж, которому она платила за исполнение своих обязанностей в два раза больше, чем сыну, что весьма удручало последнего. Хоть обязанности эти и были разного рода. Но муж был человеком деловым, и постоянно находился в состоянии командировочного. Лариса была прилежной домохозяйкой и постоянное отсутствие мужа образовывало в ней нишу, в которой скапливалось несметное количество заботы и ласки, которое было просто необходимо на кого-нибудь направить, иначе они начинали жечь сердце и обесцвечивали глаза. На любовников денег не было, хотя сами любовники были просто необходимы. Поэтому мальчик иногда спал вместе с Ларисой, своим дыханием и запахом берёзовых листьев от волос успокаивая её. Мальчику было приятно засыпать рядом с мягкостью и теплом чужого тела, которым наделила Ларису её мать, при этом не научив её быть вожделенной для мужчин и рожать детей. В те минуты мальчик Робик плакал от переполнявшего его чувства благодарности Ларисе за макароны с швейцарским сыром и непросушенное постельное бельё. Но однажды мальчик по дороге в школу встретил собаку, и она предложила ему за хорошие деньги стать её хозяином. Мальчик согласился. Они построили из пакетов из-под молока себе конуру, где вместе грызли кости умерших при странных обстоятельствах людей без постоянного места жительства и выброшенных из окон на последних этажах высотных домов сухари из белого хлеба. Пили воду, стекавшую им в рот из водосточных труб, что придавало некоторое утончённое благородство их существованию. За деньги, что платила собака, мальчик выгуливал её в парке неподалёку от дома Ларисы, учил всяческим командам и отгонял от кошек и тёток, возвращавшихся после работы с купленным на рынке постным мясом для диетического супа. Иногда они вместе любовались на тринадцатизвёздочный полосатый флаг на луне и дули на облака, изрешечивая их и делая похожими на головки швейцарского сыра. Иногда собака начинала скулить от мучившего её чувства просачивающегося в песок времени, но мальчик за это её строго наказывал, начисляя пени за каждую минуту воя в размере двух процентов от платы за его услуги. Вскоре собака перестала рыться в песке. Кончался август, собака была счастлива, постоянно виляла хвостом, да так, что вскоре он у неё отвалился. Пришлось все деньги отдать на операцию по восстановлению хвоста, поскольку собака без хвоста всё равно что рубашка без правого рукава. Больше собаке нечем было платить мальчику, и он вернулся к Ларисе. Лариса сидела на подоконнике, вся в чёрном – траур по безвременно ушедшему из мира сего сыну, - и пила кефир с мёдом. Идеальным было б пить молоко с мёдом, но продавщица в магазине была ещё неопытной, и вручила Ларисе по ошибке вместо молока кефир, что, впрочем, ничуть не возмутило по природе своей смотрящей на всё с точки зрения полнейшего фатализма Ларису. Увидев Робика, живого и невредимого, Лариса восприняла это как чудо, как милость Аллаха, узревшего горе матери, лишившейся единственного сына. И решила она тогда построить мечеть на пересечении улиц Г. и К., где ныне расположена парикмахерская, в коей Лариса постоянно делает себе подравнивание секущихся кончиков волос. К этому времени из командировки вернулся муж, которому Лариса должна была заплатить много денег. Но ровно столько же надо было пожертвовать на строительство мечети. Лариса стала вдовой. Лариса была счастлива. Вновь обретя сына, но потеряв мужа, она продолжала носить чёрный траур. Это было ей к лицу, подчёркивало аристократическую бледность кожи. Многие отмечали, и среди них были и мужчины, что это явно её хорошит. Мужчины начали приходить, и довольно часто, к Ларисе. Мальчик перестал спать с Ларисой и разучился прокручивать сны задом наперёд. Через год мечеть достроили, но в день её официального открытия у одной девочки, живущей неподалёку, был день рождения. Она и её друзья безобразно напились и закидали мечеть петардами, что повлекло за собой разрушительные последствия. Началась война между девочкой и её друзьями и Ларисой и мальчиком Робиком, её сыном. Численный и не только перевес был на стороне первых. Маленькие ублюдки устроили засаду на Ларису, поймали её и распяли на кресте из лопат, которые забыли рабочие, строившие мечеть. Мальчика Робика, позднее его назвали Луи, решили оставить в живых, поскольку он, по слухам, разносимых Аргестом, воскрес из мёртвых, и за одно это его следует уважать и не лишать снова жизни. Девочка очень полюбила Луи, а Луи – девочку. Им нравилось вместе вырезать буквы из старых газет и журналов и составлять из них неоконченные письма для старых дев. Чтобы стать законными супругами, девочка и Луи организовали свадьбу на сто персон и стали жить в дупле огромного дуба, куда поместился синий диван и MP3-плейер без наушников. Но когда они полетели на самолёте в свадебное путешествие в Баден-Баден, оказалось, что в самолёте недостаточно топлива для перелёта, и поэтому они погибли, держась за руки и с паспортами в зубах. На месте, где раньше была воздвигнута за предельно короткие сроки мечеть, теперь только песок, в котором постоянно роется собака, ищущая пакеты из-под молока и своим воем наводящая ужас на мирных граждан. Только вот она забыла, как делать дырки в облаках, чтобы они стали похожи на головки швейцарского сыра.