Умывальник. Измятые лица. Безымянное млечное утро. Остается мне только молиться, чтоб еще ты приснилась кому-то. Разбросав родниковую свежесть, взгляд-желание, пьяная слякоть. Деревянная грубая нежность, окаянная мутная влажность. Беспросветное чистое утро, безнадежная быстрая трасса, поворот тристо метров и тупо лезет в голову слово "опасный". Небо в ноги и землю в прическу, шпагу в спину и реки Шампани, ногу к горлу и черствую корку - недобитые летом желанья. Это бред и не надо иначе, я не знаю другого исхода. А поэт потому часто плачет, что предчувствует волю народа. И по раме сухой барабаня, как по ране рукою шершавой, нервы в струны и голову в пламя, сердце в камень и бурые шпалы. Робкий возглас "Ребята не надо!". Подлежащее - старая стерва. Лужа крови и море досады. Дополнение - рваные нервы. Околесица - наша погода, бесшабашная наша награда - препарировать слово "свобода" на задворках девятого ада. Я собрание бешеных мыслей, я подшивка из макулатуры, я мечтаю о сказочной выси, просыпаясь отчаянно хмурый. Я эмоции прячу в подвале и завидую искренним чувствам, что в гостях уж давно не бывали, опасаясь облавы искусства. Вновь пишу как 15-тилетний: очень больно и очень красиво. Этот почерк отчаянно летний, значит, вновь мы отчаянно живы. Жаркий воздух и линия тела, неосознанная потеря, непредвиденная находка, неразгаданная походка. Верный признак свободы - скука, неназначенная разлука, ожиданье случайной встречи, игры в прятки, и так - каждый вечер. Надоевший донельзя спор, о бесспорном значении внешности, одновременно легкий укор в отношеньи духовной небрежности. Подбирающееся ближе осознание нужности действий и бессилие мутной жижи, невозможной и бесполезной. Состояние этого тела подчиняется строгой системе с неизвестными до предела отношеньями к высшей теме. Рифма к святому не липнет, жертва к иконам не ходит, сердце ни звука не крикнет. Скромное стадо уродин. Робкий крадется сентябрь грустной околицей августа. Площадь, цыганский табор, автобусное "пожалуйста". Неправильное время, пыльный письменный стол общероссийской премией карабкается на престол. Нам не престало, братцы, зариться на пьедестал. Просто устал стараться, братцы, я просто устал. Просто за годы пыли не было в нашу честь ливня. Дожди-то были, столько, что и не счесть. Джаз непонятной жизни - ключ к неизвестной дверце, где, как по всей отчизне - новое черствое сердце. Грязное, грубое горе. Липкий язык демократа. К надписи на заборе добавлена новая дата. Памятник архитектуры - след от колес Истории, меч короля Артура на вымершей территории. Мокрые крыши города, где арматурный пейзаж, бесом в ребро и бороду, манит покинуть этаж. Шагом, простым и быстрым, К черту, что будет потом! Вспыхнет, погаснет искра, обернувшись плевком... Умывальник. Измятые лица. Безымянное млечное утро. Вряд ли вновь мне такое приснится. И я этому рад почему-то.