не осталось ни одного места на теле, где бы можно было утаить горошину. Потом был прощупан каждый шов в одежде. Наконец нам разрешили одеться и приказали построиться. Открылась вторая дверь, в конце дворика, и мы оказались на территории тюрьмы. Длинный проход между блоками огороженными забором из мелкой сетки, был длиной около шести сот метров. Нас вели колонной, в которой я выделялся своим ростом и цветом кожи, хотя за десять дней отдыха я успел загореть почти как тайец. За заборами и с лева, и с права я, увидел огромное количество заключенных. Причем это были не добрые, вечно улыбающиеся тайцы, а покрытые с ног до головы татуировкой, злые азиаты, похожие на якудза, которых я видел в голливудских фильмах. Увидев меня, многие из них подбежали к забору и начали тыкать в меня пальцами, а затем, поднося руку к горлу, изображали не двусмысленный жест, перечеркивающий кадык. Я видел это, а они показывали снова и снова, и это означало только одно, что мне здесь - «писец». Глядя на их угрожающие лица с раскосыми, черными глазами, холодок пробегал по спине и сердце падало, куда то в живот. Их были тысячи, как я узнал позднее полторы – две в каждом блоке. Командоры остались в шмонном дворике и офисе за воротами. Нас вели зеки и, как я понял, у них здесь полное самоуправление. Когда мы зашли в свой блок, и решетчатая дверь закрылась, меня тут же окружила толпа. Со всех сторон я почувствовал, тычки в тело и грубые крики на тайском языке. Ощущая себя среди диких туземцев, с трудом подавил нарастающий гнев. Здравый смысл подсказывал мне, что они ждут только повода, чтобы меня разорвать и я опустив голову молча терпел. В голове крутилась одна только мысль – что же будет дальше. Когда толпа, вокруг меня немного поредела, представилась возможность немного оглядеться. Заметив, на каменном ограждении окружающим подобие клумбы, несколько европейцев, я направился к ним. Они выглядели очень зашуганными, но меня встретили с улыбками, в таких местах все белые люди чувствуют солидарность. Сразу же объяснив мне, основные правила, чтобы не нарваться на расправу, что можно, что нельзя. Оказалось, иностранцу, в тайской тюрьме нельзя ничего, хотя там и так ничего не было. Блок, представлял, из себя территорию, около километра в периметре, с вышками по углам. В центре находилось четырехэтажное здание, первый этаж, которого был без стен и служил залом, для размещения, сидя на полу всех заключенных этого блока. Рядом со зданием находился длинный сан узел, с двумя рядами толчков и душевой, снабженной трубой с дырочками, через каждые пол метра. Так же имелись емкости для хранения воды, как оказалось она здесь дефицит. Мою беседу с иностранцами прервали крики команды, все вскочили и побежали занимать места на первом этаже. Там все рассаживались по комнатам. Я спросил куда сесть, мне сказали, что сообщат и я остался ждать у входа. Стоял и ловил на себе тысячу враждебных взглядов, пока не подошел, явно местный блатной, и грубо толкнул меня к предназначенному месту. Сев, как все на пол, скрестив ноги я, старался не смотреть на повернувших головы и глазеющих на меня в упор ближайших зеков. Пересчитывали всех по комнатам специальные люди, затем докладывали одному старшему. По окончании всего пересчета, Группы вставали и направлялись к лестнице на этажи. Внизу, перед лестницей производился небольшой, по сравнению с предыдущим, шмон. Проверяли личные вещи, в основном искали сигареты, потому, что курить в здании, было запрещено. Камеры были прямоугольными приблизительно 8 на 4 метра в углу, которых находилась низкая параша, отгороженная небольшой стеночкой. Там же была бочка с водой и ковшиком. Пол был деревянный, с наваленной посередине кучей тряпок, как оказалось это были спальные принадлежности блатных, которых в каждой камере было 6 – 8 человек. Остальные 50 были рядовыми зеками и спали на голом полу. Как только дверь в хату закрылась, меня окружили сокамерники. Они начали ощупывать меня со всех сторон, а один, рослый с наглой рожей, расстегнул шорты и вытащил передо мной член. Я сразу подумал, что угодно готов терпеть, но не сексуальные надругательства и приготовился к драке до последнего. Окружающие начали пихать меня и знаками показывать, чтобы я тоже показал свой член. Замотав в ответ головой и сжав кулаки я смотрел на них из под лобья, соображая, как же мне драться в ограниченном пространстве с полусотней туземцев. Решив, что пусть у меня за спиной лучше не будет никого я, потихоньку начал смещаться к стене. Как не странно мне это удалось. Со всех сторон на меня кричали и махали руками, я ждал, превратившись в комок мышц. Тут я услышал английские слова, подняв взгляд, я увидел тайца, лет сорока, с добрым взглядом. Он объяснил мне на ломаном английском, что они хотят, чтобы я показал им свой член, и мне лучше сделать это. Я спросил его – что будет дальше? Он сказал – они просто посмотрят. Выбрав из двух зол меньшее я оттянул шорты и вывалил свою балду на всеобщее обозрение. По камере пронесся одобрительный возглас, туземцы лезли вперед отпихивая друг друга, чтобы посмотреть. Дело в том что их природа обидела в этом отношении и в основном они обладали небольшими размерами. А у меня с этим было все в порядке, даже на родине, славящейся русским размером. Спрятав свое достоинство я, увидел, что тайцы заметно успокоились и разошлись по комнате. Я нашел глазами того, кто говорил на английском и спросил его, где можно присесть. Он, что то крикнул на тайском, после чего, ко мне подошли несколько блатных. Их можно было отличить, по более красивым и качественным татуировкам. Посоветовавшись между собой они, вытолкнули меня на середину комнаты и жестами показали, чтобы я сидел здесь. Я сел на пол и опустил голову, делая вид, что я погружен в свои мысли, а сам чутко прислушивался к тому, что происходит. Несколько человек окружили меня, они ходили вокруг, показывая на меня, что то выкрикивали. После некоторых выкриков вся камера взрывалась хохотом. Я напряженно смотрел в пол, стараясь быть спокойным, ждал еще, каких ни будь провокаций. Видимо их это раздражало, поэтому пара человек время от времени наклонялись и кричали мне в лицо фразы, о значении которых я мог только догадываться. Но по интонациям и выражению лица, было понятно, что это оскорбления. Все закончилось, когда по тюрьме пронесся протяжный крик, это был призыв к молитве.