А Сашки Левеншуса больше нет, Чернявого, носатого братишки. На облаках души веселой след И вот – в моей рождающейся книжке. Жил на Красноармейской. Далеко От нашенской школенки на Нагорной. Сын слесаря. Но сердцем высоко Взмывал над той действительностью вздорной, Где априори социум решал, В какую нас запихивать ячейку... А преданнейший Сашка возвышал, Чего бы ни касался, все... На шейку Сидящей впереди глядел в упор Соклассницы – и заявлял с восторгом: Влюблен, мол, в Тоню – и напрасен спор... Умел дружить... Внимательным и зорким Был в дружбе... Чутким сердцем распознал Мой, еще неявный, к рифме: -- Пиши стихотворенье! – приказал, К стихам навек приговорив, -- мне. И вот – остались первых две строки – Такие неуклюжие, смешные, Из-под моей поплывшие руки, Не обо мне. Да вот они, родные: Здравствуй, Тоня, дорогуша! Я влюблен в тебя по уши... С тех пор уже я тысячи страниц Сложил, от личных болей отрешившись, Во славу Черновцов (и Черновиц), В друзей незримо перевоплотившись. А первые две строчки – за него, За Сашку Левеншуса – и про Тоню. Две строчки помню, больше ничего. Сижу сейчвс, прикрыв глаза ладонью. То этот, то другой летит стопкадр. Вот он на сцене в бессловесной рольке – Похаживал в любительский театр... В калейдоскопе сдвинутся осколки – Три брата вспоминаются его, Три Левеншусика на Театралке, Чернявых и носатых... Отчего Воспоминанья куцы так и жалки? Сашок женился первым – и, увы, -- Не на сокласснице – малютке Тоне. На ком – не знаю. Кто-то до Москвы Добросил весть мне... С грустью отмечаю: Из класса первым он от нас ушел... Пусть радуется там, в духовном мире: Мы помним. Был он прост и не был зол. И наша память в неземном эфире Летит к нему, хранящая любовь... Прости ему, Господь, грехи земные. Пусть, по молитве нашей, вновь и вновь Он примет школьной дружбы позывные...