Опять в новинку все эти шумящие улицы. После долгой зимы в русской глубинке так тяжело, оказывается, возвращаться на своё старое место. Домой ли возвращаемся или опять лишь на перевалочный пункт, от станции до станции бороздя ногами пыль путешествий? И есть ли дом на этой земле, такой, чтобы мог стоять и не колебаться от стихий мира сего и людской неправды? Кто-нибудь откроет дверь и встретит тебя с простёртыми руками и покажется тогда, что нашёл ты дом, но сердце щемящей правдой напомнит о том, что не время ещё распаковывать чемоданы. С такими размышлениями возвращался путник после дальней поездки в русскую глубинку, где жил в уединенной сосредоточенности и размышлении о своих далёких корнях и традициях. Неспокойно было на душе, потому что встретить его могли далеко не с хлебом солью, а, скорее, с кнутом. Ещё бы, уехал никого не предупредив, забросил свои обычные дела, и умчался сломя голову в неизведанные таёжные глуши русских деревень. Как посмотрят теперь на него братья, какие найдут слова, чтобы высказать с укоризною свои печали? Да ничего, как-нибудь справимся… Не в загул уходил ведь, не скрывался ни от кого. Только далеко забрался, в глушь, и если бы даже захотел кто из родни приехать погостить – не добрался бы, потому что дорога туда не из лёгких. А то, что не понимали его и смотрели свысока, так это ещё давно видно было, прежде путешествия в русскую глубинку, потому как жили близкие люди с совершенно иными взглядами на жизнь, с заботой об одном только своём благополучии. Как найти, да как купить, спрятать как, и как схитрить – скучное занятие, достойное, разве что, рыбки аквариумной. Поэтому и пошёл в путешествие, чтобы отдохнуть от обычной жизни, для того чтобы потом вернуться назад с радостью в сердце. Шумящие улицы всё сильнее набирали угрожающий ритм большого города. Машины проносились со скоростью звука, оставляя за собой лишь ветер и выхлопные газы. Солнце неспешно выглядывало то из одной, то из другой тучи, словно по временам закрывая свой ослепительный глаз от привычных картин бурлящего города. Только стекло и бетон, пластик и резина, и среди всего этого безжизненного материала – живые организмы людей, запертые в механические тиски города. Навязчиво хотелось поправить бороду и смахнуть с неё синтетический осадок цивилизации, но грязи на самом деле не было. Было только рефлекторное чувство защиты от грязной пыли. Нужный дом постепенно становился всё ближе и ближе и, наконец, оказался перед самым носом, возвышаясь подобно неприступной отвесной скале. Душный лифт и изрисованная лестничная площадка, массивная металлическая дверь и знакомый номер квартиры. Всё было знакомо и в то же время как-то безумно далеко, не вписывалось в рамки ритма нынешней жизни. Теперь уже никуда ни деться, и не изменить положения вещей. За эти секунды уже не успеешь привести себя в порядок, не успеешь выглядеть по-другому. Да это и ни к чему, ведь давно покончено со страхом, будто на тебя посмотрят, как на помешанного. Чтить и хранить свою культуру, жить по традициям своего народа, – что может быть тут страшного или непристойного? Что может быть непривычного в нашем родном языке, не обезображенном ненормативной лексикой или жаргоном? Что особенного в обычной мужской бороде, напоминающей об обычном мужском целомудрии? Что во всём этом необычного!? Спустя несколько секунд после звонка, тяжёлые железные двери отворились. Удивлённое молчание сменилось напряжённым молчанием, а после переросло в долгую неудобную паузу. Могло ли быть иначе, и есть ли дом на этой земле, такой, чтобы мог стоять и не колебаться от стихий мира сего и людской неправды? Когда перед тобой откроют дверь и встретят тебя с простёртыми руками, тебе, может быть, покажется, что нашёл ты дом, но сердце щемящей правдой напомнит о том, что не время ещё распаковывать чемоданы.