И попробуйте сейчас объяснить этому ребёнку, что есть справедливость. Удар! Худенький, чумазый мальчонка волком завыл, сжимая дрожащими пальцами ещё минуту назад крепко натянутый поводок. А теперь он, поводок, безжизненно повис, ставший таким же неподвижным, как и пёс, пристёгнутый к нему. На мокром от дождя асфальте съёжилась маленькая, хрупкая фигурка хозяина собаки. Замечательной, весёлой, огненно-рыжей, мохнатой собаки, с растрёпанной, волосатой, смешной мордой и задорно торчащими жёсткими усами, только что так увлечённо игравшей с ним. - Маааама! Ринда умерлааа! Совсем, совсем, совсем…. Пронзительный крик перерос в захлёбывающийся слезами шепот. Подъездная дверь глухо чавкнула, выпуская переполошённых детским криком, жильцов нижних этажей многоквартирного дома, во дворе которого, прямо напротив входа на детскую площадку, всё это и случилось. Мы все хорошо знали эту неутомимую парочку. Мальчик лет восьми и его четвероногий друг. Они постоянно играли в нашем дворе. Они оба, маленький хозяин, и его рыжая, ласковая и абсолютно безобидная кудлатая псинка, каждый день гуляли рядом с детской площадкой. Мы все видели их так часто, что даже вечно ругающие собачников, молодые мамаши со своими крохами, и каждодневно исправно сидящие на лавочке, старушки, принимали их за неотъемлемую часть двора. Они, то носились наперегонки с другими ребятами, то, на потеху зевакам, отрабатывали команды, исполняли различные трюки. Нам порой казалось, что этот пёс, считает себя тоже маленьким мальчишкой, потому как участвовал он во всех их проделках, забавно пытаясь повторять всё за ними. И мать этого ребёнка мы знали тоже очень хорошо. Она редко выходила из дома, потому как была сильно больна и передвигалась с помощью костылей. Поэтому и выгул домашнего питомца полностью лежал на детских плечах. Обняв, трясущимися руками мокрое от дождя и сочившейся из пасти ярко-алой крови, сразу ставшее таким жалким, собачье безжизненное тельце, мальчик тоненько жалобно плакал. Он гладил своего мохнатого друга, что-то приговаривая ему на ушко и оттирая слёзы испачканными в горячей собачьей крови, пальчиками. Машина, перечеркнувшая жизнь безобидного существа, скрылась прежде, чем выбежали из подъезда люди и мать ребёнка. В этот ранний вечер моросил дождь, поэтому гуляющих людей на улице не было. - Я видел…Я видел его. Я видел убийцу. Я его знаю. Он здесь, на спортивной площадке в волейбол играет. Андрей его зовут – скороговоркой проговорил мальчонка, увидев подошедшую мать. Но окружившие его люди только качали головами. И лишь природа, словно чувствуя горечь потери, плакала вместе с малышом холодными прозрачными чистыми слезами-каплями. Мальчика увела мать. Соседи завернули в простынь и унесли собаку. Дождь разошелся, смывая следы трагедии. Да, если бы можно было так же смыть происшедшее из ранимой детской души, как хлёсткие упругие струйки воды смыли алое пятно с асфальта! Мы потом узнали, что собаку действительно сбил парень, живущий тоже в нашем дворе. Он втайне от родителей взял покататься старенький дедушкин «Москвич», и опасаясь гаишников, катался дворами, выжимая из ржавой жестянки что, только возможно. Заехал он и в наш двор, красуясь перед пацанами, где и пересёкся его путь с нашими героями. Узнали мы и том, что родители этого горе-водителя ответили на звонок матери мальчика. Что, мол, дескать, ребёнок гулял один. И больше никого там не было. И что разве можно верить находящемуся под пережитым впечатлением малышу, чьи показания нельзя засчитать, в связи с юным возрастом. Да, и, в конце концов – это всего лишь простая собака. В местном отделении милиции так же сказали, что для заведения дела о причинённом материальном ущербе, хотя, причём тут деньги, нужны показания совершеннолетнего человека. Всё это мы узнали от матери мальчика. Прошёл месяц. Стоял чудный летний день. Мы сидели на лавочке, разморённые нещадно палящими лучами солнца. Мимо проходил мальчонка, поздоровался. Мы спросили, почему он не играет больше во дворе. Мальчик остановился и грустно, но твёрдо ответил: -Я не могу гулять в одном дворе с убийцей. Я не могу видеть, как он гоняет мячик, хохочет, а её…её больше нет. Я вырасту и отомщу ему. Обязательно отомщу. И худенькая, щуплая фигурка, сгорбившись, исчезла в прохладной темноте подъезда. Мы все замерли, застыли, словно замёрзли от той невыносимой боли, звучавшей в его словах. В жаркий полуденный зной нам стало зябко и холодно. От его боли. От несправедливости. От невозможности помочь. Мальчик повзрослеет. Возможно, душа его зачерствеет, со временем покроется толстой непробиваемой коркой. Может потом, он, что-то и поймёт, но это потом, гораздо позднее. А сейчас он будет жить рядом с безнаказанностью, рядом с чёрствой буквой закона. И вы попробуйте сейчас объяснить этому ребёнку, что есть справедливость!