А вот и тёплый свет янтаря, привезенный, когда-то давным-давно из Прибалтики, неизвестно кем и неизвестно кому… Хорошо мне живётся на моей «маленькой Родине» в посёлке, при цементном заводе «Спартак», где если ветер дует с завода, то вся листва во дворе становится белой, будто выпал первый снег! В двухэтажке, двери квартир никто не запирает, все ходят друг к другу в гости когда вздумается. По вечерам в доме становится шумно и весело. Лучшая мамина подруга – Нина. Она кажется маминой сестрой. Настолько они близки. С большими, как переспелые оливы, глазами, с черными кудрявыми волосами и хриплым низким голосом, она напоминает Шахерезаду из «1000 и 1 ночи». Сказочные «рецепты молодости» Нина и мама испытывают на себе, каждый день, потому что Нина вечно болеет надуманными болезнями, которых нет ни в одном медицинском справочнике, а мама ей «ассистирует». За компанию. Нинин муж, дядя Павел, работает на заводе вместе с папой Манолем (именно так в посёлке называют деда). В шестилетнем возрасте я с родителями переехала в Москву. Но каждое лето мы ездили в посёлок «Спартак» и останавливались у тёти Нины. Привозили ей и всем друзьям гостинцы – московские продукты и хлеб. Да-да, московский хлеб для них был намного вкуснее, чем спартаковский: серый, вязкий как глина, и с «устюками». Каждый год, еле дождавшись каникул и, наконец, очутившись у Нины, я с трепетом шла в дом, загадывая желание: «если на полу террасы сохнут самые сладкие в мире яблоки, значит на этот раз соседский Юрка, наконец-то влюбится в меня». Не торопясь, я проходила в большую, светлую комнату, где на трюмо в ряд стоят матрёшки, от самой пухлой и здоровенной, до самой маленькой с полмизинца. «Всё как обычно!» – отмечала я, с удовольствием плюхаясь на уже застеленную для меня кровать, над которой висит гобеленовый коврик, с изображением толстых курчавых детей и узкомордых собак. А пока мы живём в посёлке. Ходим с родителями в гости к Нине почти каждый день, на другой конец «Спартака», через лесопарк, за которым течёт широченная речка «Проня». В такую даль меня водят специально, чтобы мои ножки окрепли. Обратно, папа везёт на черном, блестящем мотоцикле, усадив спереди на бензобак. И я ужасно воображаю перед соседями. Мамина подруга Кава (Клара Васильевна) – учительница английского языка в школе: полная, смешливая, любящая над всеми подтрунивать, особенно над своей мамой Катей. - Юлька, скажи: «Катька – дура»! Я как попугай повторяю: - Катька – дула! И все смеются. Однажды Клара снова просит меня сказать любимую издевку. Я задумываюсь и вдруг произношу: - Катюшечка! Баба Катя, улыбается: - Какая умная девочка, не то что вы, взрослые дураки! Другая мамина подруга Кува (Шура) – худощавая, вечно работающая в огороде, где стоит выкрашенная в жёлтый цвет будка, в которой живёт пёс Шарик: черный, огромный, смесь дворняги с водолазом. Он на всех рычит и зло лает, показывая здоровенные, крепкие клыки. А со мной дружит и позволяет кататься на себе верхом. Зимой я запрягаю его в санки, и Шарик, радостно виляя хвостом, возит меня по заснеженным дорогам посёлка. У Шуры есть муж дядя Коля и сын Витька – мой «жених», к тому времени уже взрослый парень, заканчивающий школу. Приходя на обед, он дразнит, пугая меня каждый день до слёз стуком в дверь, мерзким голосом произнося неизменное: «Я – Фантомас!». Мне года четыре. Однажды осенью я возвращаюсь от своей подруги Ирки из дома напротив. Дороги раскисли от непрекращающегося уже несколько дней холодного моросящего дождя. Я неосмотрительно наступила на смешно чавкающий под резиновыми сапожками край лужи и неожиданно, словно на лыжах съехала на её мутное дно. Всё. Ноги накрепко увязли в грязи. Без посторонней помощи мне никак выбраться. Я стою одна посреди дороги и реву-у-у! И тут, к моему счастью, вдалеке замечаю тёмно-зелёный дождевик дяди Коли. Шутник и любитель выпить – он всё время обзывает меня ужасно непонятным словом «хунвэйбиночка» моя. Только бы он меня заметил! Я кричу во всё горло: «Дядя Хунбинбин, вытащи меня!» Услышал... Оглянулся… Подошёл и выдернул как гриб из сапог, взяв подмышку, отнёс домой, хохоча на весь посёлок. Так и прозвали его после этого случая «Красноносый Хунвэйбин». А вот и блёстки, ещё минуту назад сиявшие на пёстрой поверхности, ёлочной игрушки. Помню себя года в два, когда по уши влюбляюсь в мужа Нининой дочери Лёльки, и съедаю целую тарелку нелюбимой противной манной каши, чтобы он меня похвалил. Мне года три. Мы с папой ходим по вечерам к школе «смотреть на Луну», и во время этих прогулок он вслух придумывает сказки: про дворец Султана Паши, про верблюда, который прошёл в игольное ушко, про огромный арбуз – в нём живёт школьный сторож дядя Коля. Сердолик – красный камушек. Никто и не догадывается, почему я до сих пор плачу каждый раз, когда смотрю «мультик» про Винни Пуха и Пятачка. Мне уже лет пять. Огромный красный бант на макушке в каштановых, кудрявых волосах, новое, сшитое мамой, розовое платье в рюшечках. Тёплый весенний день. Блестят на солнце раскрытые вымытые окошки. Первое мая – всенародный праздник и мамин День Рождения! Нарядная и важная я выхожу во двор, где меня ждет подруга Ленка. - Юлька, к нам за дом старьёвщик приехал. Меняет ненужные вещи на пластмассовых кукол-пупсов и шарики. - Пошли, посмотрим. Старик-татарин в синей грязной телогрейке, жмурясь, греется на солнышке, свесив ноги в поношенных башмаках с телеги, запряжённой старой худой кобылой, жующей молодую травку. «Меняю вещи! Подходите! Меняю старые вещи!». - Ленка, у тебя есть старые вещи? — слабеющим голосом спрашиваю я, с тайной надеждой взирая на горку не надутых ещё разноцветных шариков. - Не-а, зато в огороде у дяди Миши валяются ненужные резиновые сапоги. - Ты уверена, что он их не носит? - Точно уверена. Были бы нужные – дома бы лежали. Надо проверить. Мы идём в соседний подъезд. - Дядя Миша куда-то пропал, – огорченно вздыхаю я после длительного долбления ногой в закрытую дверь. - Надо спешить, старьёвщик уедет! – зудит Ленка. Незамеченными, продираясь сквозь колючий крыжовник, мы лезем через дырку в заборе в огород. Ну, вот и сапоги; тяжеленные, болотные. Мне немного не по себе: ведь взрослые учили не трогать чужое. Но старьевщик сейчас уедет, и я не успею обменять эти ненужные дяде Мише сапоги на подарок для мамы – красный заветный шарик! Мы ужасно спешим, хотя и очень устали. Дети, это точно ваше? – недоверчиво спрашивает старик. - Наше, -- честно глядя в его узкие щёлки глаз, дружно врем мы. И вот, наконец, у меня в руках красный огромный воздушный шар. Он нетерпеливо рвётся в синее праздничное небо! Я несусь по посыпанной гравием дорожке, крепко держа его за нитку. Шарик летит за мной как верный друг. Воздушное чудо для мамы… И тут, я спотыкаюсь о камень... Раздается хлопок!… Я чувствую сильную боль в коленке. На белоснежных колготах огромная дыра с алой каемкой. А где же мой шарик? Вместо чудесного волшебства в ободранном грязном кулачке нитка и остаток красной резинки… Я уже не ощущаю боль в колене, вскакиваю с дороги и бегу… Я забываю, есть ли у меня дом… Я снова падаю, и уже не могу подняться с земли от слёз, бессилия и обиды. Дома мама долго ругает меня за разорванные колготки и грязное платье. А дяде Мише повезло – он успел забрать сапоги у старьевщика, и может, поэтому нас не выдал?…