Этот странник вошел в полуночное синее море И по лунной тропе в одинокий отправился путь. Он услышал далекий призыв в золотом ля-миноре, - Не пытайся бродягу на грешную землю вернуть. Он по бликам идет, по нехоженым снам Занебесья, И гитара его, будто эхо в пространствах звучит. И в согласье с басами кипит, разливается песня, А у плахи небесной его стерегут палачи. Он проходит, а нимфы ламбаду танцуют в лагуне, Поднимается в вечность, а вечность похожа на миг. Ах, погубят скитальца, погубят невинные лгуньи, Захлебнется в блаженстве последний восторженный крик. А пока он идет, разбегаются вечные звезды, Нагнетает ламбада безудержный чувственный зной, И сплетаются звуки гармоний в волшебные грозди, И не думает он к суете возвратиться земной. Он идет. А палач свой топор приготовил разящий, И глухой капюшон опустил на стальные глаза - Это предок его, это рода ревнительный пращур, Тот, что веское слово обязан и ныне сказать. Но рассеян скиталец. Палач ему вовсе не страшен - За собою не знает ни зла, ни какой-то вины, Из лагуны к нему невозможная нимфа Наташа Шла, в ламбаде качаясь на тонком луче новизны. Новизна ощущения терпкой и сладкой тревоги, И в полнеба глаза, и волос водопад на ветру. И стояли они на искрящейся лунной дороге, И струился огонь в единении сомкнутых рук. Ну, а пращур, вконец изумленный, совсем растерялся И топор свой напрасный в широкую плаху вогнал, И руками развел... А на лунной серебряной трассе Целовались бродяги, небесный презрев трибунал...