Моя мама с детства приучала меня к интернациональной дружбе между мексиканцами и конголезцами. Она давала мне в руки маленькие цветные мелки и поливала их уксусом. Мелки шипели и растворялись, стекая между пальцев пенистой кашицей. Я плакал, жалея мелки, а мама плакала, жалея пошатнувшиеся идеалы последнего Интернационала. -Вот такая она, международная солидарность!.. – всхлипывала мама и дула мне на ладони. - Не волнуйся, - успокаивал я ее, шмыгая пятилетним носом и поправляя ушами панаму, - только люди высокой идейной убежденности, политической зрелости, образованности, крепкой дисциплины и организованности, не боящиеся никаких трудностей и испытаний, могут с честью решить задачи, выдвинутые историей перед народами! -Ты все еще надеешься на сознательность подрастающей смены? – спрашивала мама. Я не знал, что ей ответить, поскольку еще не понимал значения слова «смена» вне контекста графика работы воспитателей в нашем детском саду. Я уклончиво мямлил что-то насчет классового подхода к явлениям общественной жизни, и меня оставляли в покое. Идеи сближения народов с тех пор вселили в меня благоговейный и трепетный синдром хижины дяди Тома. Все нации равны и все должны сблизиться, решил я и начал свою пламенную борьбу за объединение угнетенных рас. На первом курсе института я попытался жениться, с одобрения мамы, на темнокожей йоруба* Оуойе Мбхвангва, но она сбежала от меня во время первой же попытки полить мелки уксусом на ее груди. Затем я привлек внимание раскосой мимбреньо** Эсмеральды Техеро - та с удовольствием помогала поливать мелки, но наотрез отказывалась дуть на ладошки - от нее ушел я сам. И, наконец, в моей жизни появилась смуглая Оксана Кучеренко, которая, с интересом наблюдая за подготовкой к испытаниям крепости международных отношений, сказала просто: -Слышь, ты, дурень, пиды руки помий, и суй, якщо до дивчины припэрся! С тех пор мечты об афро-мексиканском содружестве уступили место действительности российско-украинских отношений. В коллекции моих мелков остались красно-бело-голубые, вперемежку с жовто-блакитными, цвета. Я обзавелся еще одной, независимой родиной, и ездил раз в год с дружеским многотюковым визитом к дальней закарпатской Оксаниной родне, поскольку ближняя, включая внучатого племянника от второго брака тещи, уже год как обосновалась в нашей хрущевке-трамвайчике, и сейчас топталась в три шеренги на перроне Киевского вокзала. -Здоровеньки булы! – кричу я им через замызганный стеклопакет плацкарта. Они машут мне в ответ и улыбаются. Родня есть родня, ничего не поделаешь! -Ось, тоби, «буэнос диас», гроши, ковбаса и яйця, - говорит Оксана, сидя в позе провожающей, напротив моего бокового койко-места. Она называет меня так, потому что не разделяет любви ни к Мексике, ни (тем более), к далекому Конго. Все что ее интересует во мне, это сохранность некоего «пинозета»*, собранного в количестве сорока двух жмень и бережно упакованного в коробку из-под чебуреков быстрой заморозки. – Я даю тебе четыре огурца, из них два – на обратную дорогу, - продолжает она в переводе на русский. - На станциях из вагона не вылазь, к бабам не чепляйся, к цыганам тоже! Водку не пей, носки не снимай, свитер новый - под голову, лапти тоже! Будет холодно – укройся, будет вонять – не дыши! Чай будут носить – чтоб сахар не брал, я поклала. Чай тоже положила, но не помню где!.. Чай тоже не бери! Только воду… -А в туалет, милая?..- перебил я ее. Оксана убрала ляжки с прохода, пропустила две трехкубовые полосатые сумки и начала: -Одна нога тут, другая в туалете! Руки держат пинозеты... -А … чем я буду держать?.. – вставил я испуганно… -…попросишь помочь! – разрешила она. Поезд тронулся, Оксана упорхнула, родня утерла слезу, проводница собрала билеты, и в воздухе начали сливаться ароматы жареных куриц, яиц, колбас, помидоров, огурцов и клинского пива. Я снял носки, зашвырнул пинозеты на верхнюю полку, съел четыре огурца, выпил два стакана водки, заказал чай с двойным сахаром и стал приглядываться к пышнотелой цыганке из соседнего отсека. Пассажиры вагона, кто как мог, обустраивали свои места, стараясь создать имитацию пятизвездочного домашнего уюта. Тетка напротив, к примеру, занавесила простыней первый этаж и, кряхтя, тужилась, очевидно, пытаясь стянуть с крупных форм спортивные панталоны. Простыня упала, и все сидящие вокруг в ужасе закрыли глаза. -Не надо так напрягаться, гражданка! – заметил седой парень с верхней полки. – Просто заявите о намерениях! Тетка гневно посмотрела наверх в зажмуренные глаза парня и, целомудренно прикрыв рыхлые колени, стала вновь запихивать простыню под верхний матрац. В другом отсеке, не там, где цыганка, (у меня, повторю, боковое, через одно от туалета), бодрый старичок, напоминающий кого-то из «Маппет Шоу», уже подсуетился и принес кипяточку. Насыпав в таз горчичного порошка, он, покрякивая, поливал костлявые ступни и вежливо пояснял: - Систематическая ошибка показывает, какую ошибку допускал бы человек или устройство, если бы они каждый раз ошибались на одинаковую величину. Чтобы полнее характеризовать имеющуюся сумму ошибок, надо знать, какой имеется разброс этих ошибок относительно систематической… Сидящий напротив (его лица я не видел) гуцул в трико, мусолил колоду карт и старался не обращать внимания на прячущего под матрацем бумажник лоха. По проходу сновали и знакомились различные молодые люди, принося с собой запах мочи и табачного дыма из тамбура. Где-то неподалеку орал ребенок, на соседнем боковом похрюкивал пузатый гастарбайтер, цокало домино… а над всем этим царила простота и безмятежность дальнего следования. Напротив меня сидел дед, лет семидесяти, в пиджаке и кепке. Его место было внизу, но он не торопился ложиться. -Слушай, как там у вас, надо паспорт на таможне показывать? – спросил дед. -Надо, - отвечаю, - иначе не пропустят. -С заработков, что ли? -Нет, - говорю, - наоборот. -А-а…- понимающе потянул он. – А я, вот, к дочке еду, во Львов. -Могут не пустить! – заметил седой парень сверху. -Чего это? – занервничал дед. -А в кепках сейчас никого не пускают! Карантин в Конотопе!.. Парень стал перечислять все необходимые справки для пересечения российско-украинской границы, их оказалось полтора десятка, включая тест на астигматизм, пока дед не понял, что его разыгрывают, и не рассмеялся. -Я-то думал, вы серьезно! -А кто сказал, что нет? – спросил парень, стараясь не улыбаться. -Да врет он все, не слухайтэ! – сказала, наконец, освободившаяся из штанов тетка.- Тильки прививку от малярии и холеры… Я прислушался к разговору. Оксана про прививки ничего не говорила. -Пиво, печенье, чипсы!.. – пропел над ухом дядечка с тележкой из вагона-ресторана. – Вафли, шоколад, орехи… гривны на рубли… Проводница разнесла декларации на украинско-английском языке. Я долго думал над фразой «мета прiбуття», и написал «перевоз пинозета». Честности меня всегда учила мама и международная солидарность. Дед-сосед тоже испытывал затруднения от высоты языкового барьера, и я помог ему, тщательно переписав фамилию и цель прибытия. -Пиши, к дочке еду, - сказал он, махнув рукой. – У нас в Архангельске нет никакой малярии. -Наверное, у них есть, - заметил я. Ближе к границе в вагоне начала оживать экономическая деятельность. Здоровые хлопцы меняли деньги по «выгодному курсу», торговки носили удивительные светильники из пластиковых проволочек и птичек, вращающихся вокруг пальца. Эти дефицитные предметы вызывали восторженное оживление и вздохи счастливых обладателей покупок. С каждым километром и прибытием новой партии продавцов цены падали, курс рос, и вздохи плавно перерастали в стоны. -А мелки у вас есть? – спросил я у торгашки. -Чому ж нэма? – ответила она и достала из корзины коробку с надписью «Hecho en Mexico». - Мабуть ще уксус трэба? -Мне бы бальзамический, моденский - он коричневый цвет дает, - попросил я. -«Асето бальзамико ди модена…» - прочитал дед, надев очки. - Вот хохлы дают! Самогонка, что ли? -Уксус. -И чего ты им делать будешь? -Мелки поливать. -Ну, да, без этого никак... - Дед потер платком под кепкой и стал собираться в тамбур. - Пойду, пыхну. Не желаешь?– он показал пачку небольших сигариллок с портретом какого-то ацтекского вождя. -Спасибо, не курю, - поблагодарил я Оксану… и ее кулаки размером с кокос. Дед удалился, и я забрался к себе наверх. Стянул новый свитер вместе со штанами, укрылся простыней и задернул дерматиновую шторку, чтоб не мешали фонари. После нашей квартиры духота вагона напоминала легкий океанский бриз - я заснул крепким сном до самой границы. «Не желаете приобрести пончо?» – спросил тихий голос. – «Всего сто песо». «У нас еще тепло», - отказался я. «Зато у нас холодно!» «Сожалею!» «Я вам сожалею… сто песо…» -Внимание! Таможенный контроль! Всем приготовить документы! Голос звучал в полной темноте и, как казалось, с легким акцентом. Наконец, где-то возле купе проводника зажегся фонарь, и молчаливые силуэты стали приближаться к нам. Освещая лица пассажиров, контролеры оставались в тени; лишь когда они подошли совсем близко, и чья-то рука выхватила мой паспорт, я обратил внимание на их странные лица и не менее странную униформу. Точнее, вся странность состояла в том, что их одежда весьма отдаленно напоминала форму российских пограничников. Я, конечно, не силен в формах пограничников, но в ирокезах индейцев кое-что соображаю. -Буэнас ночес! – робко приветствую я скуластых детей прерий. -Русский? – спрашивает голос из темноты. -Си, сеньор! - Не потеряйте! – сказал тот же голос и в моей руке оказался картонный жетончик. –Hasta luego! Они растворились в темноте тамбура, оставив после себя запах кактусов и трубки мира. -На обратном пути можуть скальпа сняты, колы жетона не буде! – обрадовала всезнающая тетка. -Кто? – спросил я. -Мексиканци! -Откуда? -От верблюда! Подивись на нього! Шо, перший раз через кордон?! – возмутилась толстушка. -Да-да, точно!.. – улыбнулся я. – Я забыл!.. Скоро, думаю, за мной прилетят вампиры с вурдалаками. С сожалением нашарил над головой пустую бутылку водки и повернулся на бок, носом к проходу - мама учила смотреть смело в глаза опасности. -Семечки, мескаль, текила… - вновь появился дядька с тележкой, - …пиво, орешки, мате… гривны на песо… Снова начали шнырять подозрительные личности, предлагая свежие мексиканские журналы, статуэтки инкских богов, пирамидки, сомбреро, пончо, светильники из прозрачных проволочек и птичек вокруг пальцев. Ко всему, появился харьковский хрусталь. -Стой! – поймал я одну подозрительную личность. – Почем пончо? -Двести песо. Будешь брать, за триста отдам? -А текила есть? -Сто песо. -У меня нет песо, - с сожалением заметил я. -А у меня нет текилы!.. – хохотнула подозрительная личность. – В Конго рубли берут! -Да ну тебя! Я повернулся к окну и уснул во сне. «Не желаете приобрести пробковый шлем от солнца?» - спросил тот же голос. Где-то я его уже слышал! «Разве в Карпатах так жарко?» «Как хотите, всего-то сто франков!» Я открыл глаза и увидел свою цыганку. Она положила подбородок на мою подушку и пронизывала темным буравчиками маслянистых глаз. Я сложил пальцы крестиком и зажмурился. Снова открыл. Цыганка исчезла. -Гав! – оказывается, она просто присела, и вот, вновь буравит меня зрачками. – Испугался?! -Вот еще! Это ты мне пончо продавала? – спросил я, не понимая, почему мы с ней на «ты». -Допустим, - сказала она. – А почему ты не купил? Я недорого беру. -У меня не было песо! -У него не было песо!.. – хмыкнула она. – Мог бы и одолжить! -У кого? -Да вот, хоть у него! – цыганка показала куда-то вниз. Я свесил голову и увидел деда, как и прежде сидящего за столиком. Перед ним лежал развязанный платок с монетами. -Он же из Архангельска! – удивился я. -Он новости смотрит, в первую очередь! – заметила цыганка. -И что там?.. -Я пошла спать! Она удалилась, виляя бедрами и поигрывая пробковым шлемом. -Что там, в новостях, дед? – спросил я. Но дед не ответил, потому что спал. Вот так - сидел и спал с открытыми глазами! Я дотянулся до газеты и бросил ее поверх дедова платка. Жаль будет, если мелочь потеряет. Пусть и не наяву… -Внимание! Таможенный контроль! Приготовить документы и декларации! Крупногабаритные вещи предоставить к осмотру! В вагоне стало совсем жарко. Несмотря на раннее утро, было довольно светло, причем свет был какого-то неестественного оранжевого оттенка. В первом приближении за ночь вагон превратился в кактусовую рощу, уставленную тотемами и бутылками с продуктами переработки голубой агавы. Среди всего этого великолепия находился я, терзаемый сомнениями и догадками о силе наркотика, под воздействием которого находился в данную минуту. Моя цыганка лениво помахала со своего места оранжевым паспортом. -Привет! – крикнул я. -Тихо! Зараз тебе буде «привет»! - снова моя всезнающая спутница подала голос.- Скормлють львам… -Кому?! – спросил я. -Ось им, дивись в окно! Я одернул штору и увидел саванну. Вдали, посреди пожухлой травы, освещенной оранжевым солнцем, в нетерпении прогуливалось небольшое, особей двадцать, семейство царей природы. Белая прерывистая полоса, означающая государственную границу, тонкой лентой уходила за горизонт. Поезд стоял посреди всей этой красоты, окруженный сотней чернокожих стражей в униформе. Несколько из них сосредоточенно изучали папку с какими-то документами. Очевидно, что задание им предстояло серьезное, поскольку, получив указание по рации, они бросились врассыпную, каждый к своему вагону. -Бред какой-то! – сказал я себе. – Ну, и сны! Надо по приезду оказать бескорыстную помощь народам, борющимся за свое освобождение! -Оружие, наркотики, мелки, уксус…и другие запрещенные предметы есть?! Чьи-то руки с силой развернули меня лицом к проходу. Спина болела от полученного только что тычка резиновой палкой. Колени тоже болели, только непонятно от чего, видно отлежал. И еще глаза не хотели открываться… -Паспорт! Оружие! Наркотики! Мелки!.. – кричал мне в лицо здоровенный африканец в пятнистой панаме. -Ничего нет! – спросонья забываю, чему меня учила мама. Второй африканец заглянул в свою папку и оскалился. Радостно проговорив что-то на непонятном мне наречии, он подал знак первому, и вдвоем они легко сдернули меня с полки. -Пойдете с нами, пожалюйсто!.. Вежливые, блин… Это был не сон. Это была явь. Мы вышли из вагона и окунулись в сухой пар африканского континента. Футболка прилипла к спине. Моим-то провожатым было не привыкать, им здесь хоть дубленки носи… Промок же я, как минимум, еще по двум причинам, одной из которых были львы, а вторая причина сидела за покрытым зеленым сукном столом и что-то объясняла спутниковому телефону. Мне почему-то показалось, что в руках этой причины может оказаться весь мой коммерческий вояж. Окончив разговор, эта грациозная причина в пятнистом комбинезоне цвета сафари встала из-за стола и подошла вплотную. Из-за слепящего глаза низкого солнца трудно было сразу разглядеть черты ее лица, но когда она подошла ближе, я узнал в ней Оуойе Мбхвангва. За спиной моей первой любви на высоких шестах развевались конголезский, мексиканский и украинский флаги. -Ну що, ти привiз менi, мо; пiнозети? – спросила она. Из вагона высунулась голова дядечки с тележкой. -Пиво, кассава*, маис… песо на франки… Не понимаю, как я мог очутиться в Конго! :angelsmiley: