Снова подошёл Семёнов. "И без тебя тошно!" - подумал Пузиков и спросил, не отрываясь от чертежа: "Что, Миша?" "Опять не подписывает." "Ты объяснил?" "Она говорит, пусть Василий Николаевич сам придёт." "Баран!" - подумал Пузиков. И сказал: "Хорошо, я с ней поговорю." "Если вы стали грубы с подчинёнными, проверьте свой желудок…" Он улыбнулся. Разуме- ется не этой фразе из американского сборника "Администрирование в промышленности", ко- торый он когда-то читал запоем. И не внезапному решению проверить, наконец, желудок. Же- лудок ни к чёрту не годился, это было известно и без проверки. Просто он попробовал взгля- нуть на себя со стороны. Чужими глазами. Глазами, к примеру, того же Семёнова. Бедный Семёнов! Стало почти правилом совать его во все "дырки" и считать при этом нику- да не годным работником. "Семёнов! Прибей гвоздь!" "Семёнов, срочно сделай эскиз!" "Семёнов, беги в цех, у них какой-то вопрос!" "Семёнов! Бери вот этих девчат и отправляйся перебирать картошку на овощную базу. И смотри, ты - старший. Чтоб ни-ни!.. Ясно?.." Волей-неволей он так привык к понуканию, что не мог уже без этого обойтись. Ведь он был Семёнов, "человек без инициативы". Впрягаясь в очередную телегу, он, не особенно задумы- ваясь, тянул её в любую какую-нибудь сторону, будучи уверен: похвалят, если в ту. Хвалили редко. Теперь его придали Пузикову. "На усиление." Тема была под угрозой срыва. Пузиков занимался ею всего месяц, а до того она находилась, как говорят, в загоне. Занимались одновременно все и… никто. И, как водится, дитя вполне могло остаться без глазу. Пузиков наконец оторвал взгляд от чертежа. Семёнов сидел на своём рабочем месте и рас- терянно постукивал пальцами по столу. В его больших, круглых, как у филина, глазах не отра- жалось ничего кроме щемящей, безысходной тоски. "Вот работничка подкинули!" - снова разозлился Пузиков. Ему не хотелось сейчас идти к Галине Михайловне особенно из-за того, что сегодня был ка- нун восьмого марта. Правда, к встрече с ней он был готов: в ящике письменного стола лежа- ли привезенные из командировки пятидесятирублёвые французские духи. И всё-таки сейчас было некстати. Он ещё раз взглянул на Семёнова и встал. После пронизывающего холода коридора за дверью отдела стандартизации его мягко обво- локло теплом и каким-то удивительным ароматом "женских" помещений, всегда вызывающим у него лёгкое волнение. Дамы зашумели, как стая встревоженных птиц, но шум быстро улёгся, так как Пузиков, не желая подливать масла в огонь, быстро прошёл к столу Кротовой и сел на "гостевой" стул. Шушуканье на их счёт уже давно не представляло ни для кого интереса. Во-первых, потому что с самого начала оба они вели себя абсолютно независимо. А во-вторых, связь тянулась уже больше года и вот-вот должна была перерасти в супружеские узы. Началось со случайной встречи на концерте Гидона Кремера. Билеты распределял местком, и их места неожиданно оказались рядом. В антракте Пузиков вдруг услышал из уст Кротовой то, что неоднократно говорил сам: рондо моцартовских ре-мажорных концертов было ей боль- ше по душе, чем сверхпопулярное анданте. Это было удивительно. Так пробудился взаимный интерес. Встречи стали чаще и постепенно переросли в привязанность. Будучи женщиной бальзаковского возраста, Кротова, тем не менее, не была старой девой. Хотя замужество оказалось, пожалуй, несколько скоропалительным: им было по восемнад- цать. И вынесла она из него немногим больше, чем Мария Стюарт, выйдя в девятилетнем во- зрасте за восьмилетнего французского инфанта. Как она впоследствии сама шутила, из шести месяцев замужества они с мужем семь были в ссоре. Уходя из дому, "молодая" торжествую- ще грохнула о паркет фамильную супницу из богемского фарфора. Это был заключительный аккорд. Теперь, как ей казалось, мужчинам не было места в её жизни, и она устремилась в безбреж- ное море книг, музыки и театра. Ни сокурсникам, ни впоследствии сослуживцам за эти десять или даже пятнадцать лет так и не удалось приблизиться к ней за границу лёгкого флирта. В Пузикове, которого она долго не принимала всерьёз, её меньше всего интересовал муж- чина. И всё-таки природный ум и эстетическая цельность, мягкость и такт, присущие им обо- им, не могли не сблизить их. Само собой устроилось так, что им не хватало друг друга, и они друг друга нашли. Сейчас он сидел напротив Кротовой и с улыбкой разглядывал милые, тщательно скрываемые морщинки в уголках глаз. "Гала, я тебя поколочу!" "Это ты насчёт Семёнова?" "Ага!" "Почему техническое описание не включили в извещение?" "Галочка, а ты не заметила, что извещение предварительное?" "Ну и что?" "Когда будем "гасить", включим!" "Ну, хорошо, Пузь, пусть будет по-твоему. Видишь, какая я хорошая?" "Ты - нехорошая, мучаешь Семёнова. Не стыдно?" "Ужасно! Придёшь сегодня?" "Завтра, Гал." Её глаза округлились. "Пузь, сегодня седьмое марта. Ты не забыл?" "Нет. Но сегодня ещё не восьмое. Разве не так?" Она растерянно теребила краешек носового платка. "Все встречают сегодня. Буквально все, кого ни спроси! У меня утка тушёная в утятнице. Зав- тра она будет сухая… Ты что-то скрываешь от меня?.." "Почему скрываю? Не скрываю! Сегодня мы с дочкой идём вечером на балет. "Волк и семе- ро козлят". Билеты в кармане, условлено заранее. Как можно не идти? Шутишь?" "И жена пойдёт?" "Жена не идёт. А если б и шла, - так что с того?" Она быстро взглянула на него колючим и оттого вдруг чужим взглядом. В нём не было оби- ды, нет! Обиду он принял бы как должное. Взгляд поразил его пустотой и льдом презрительно- го равнодушия. Он вдруг понял, что сейчас произойдёт что-то непоправимое. Кротова была не из тех, кто легко уступает завоёванные позиции. Он был "её". Почти её. Осталось совсем нем- ного. И после этого "немного" у него не останется даже малюсенькой частички "себя". Он не сможет, как раньше, свободно жить, мыслить и поступать. Он будет жить и работать под пос- тоянным контролем, "под колпаком". Он не сможет ходить туда, в свой первый дом, не смо- жет гулять сколько ему вздумается со своей любимицей дочкой. Надо будет всё согласовы- вать, обосновывать… "А как же будет дальше? Ты думал об этом?" Холодные глаза смотрели теперь в упор. Пузиков видел перед собой чужую, бесконечно да- лёкую женщину. Она была красива. Она была умна. Она была сильна. Даже слишком! А там, далеко, в своей маленькой комнатке на пятом этаже было нежное доверчивое существо, сла- бое и беспомощное, бесконечно любящее и преданное ему. "Так же и будет. Я не в силах что-либо изменить." Кротова покраснела. Неловкое молчание длилось не более минуты. "Так не будет. Не может быть." "Я не могу иначе. Я - отец." "Ну, что же… Тогда ничего не надо менять. Будь отцом, если для тебя это самое главное!.." Она не смотрела на него. Он неловко поднялся. "До свидания. Так мне зайти завтра?" "Нет. К чему всё это?.. Прощай, Василий Николаевич. Ты - хороший отец. Будь здоров!" В её голосе звучали слёзы. Он вышел. Подойдя к своему отделу, он увидел устремлённый на него вопросительный взгляд Семёно- ва. В руках его были сигареты "Союз-Аполлон". "И где они их достают?" - машинально подумал Пузиков, беря предложенную сигарету. "Не договорились с Кротовой?" "Нет. То есть, да. Договорился. Всё в порядке. Можешь скомплектовать извещение и отнес- ти ей. Она подпишет." Сидя за своим столом, он глядел куда-то поверх Семёнова, копошащегося напротив него в ворохе калек. "Можно взять сборочный чертёж?" "А?" "Сборка-то у вас!" "Возьми, я проверил. Кстати, Семёнов, ты подарок жене купил?" "Какой подарок?" "Ну… к восьмому марта." "Нет ещё." "На-ка вот. Отдай, мне не нужно." Семёнов подслеповато разглядывал флакон с французскими духами. "Сколько я вам должен?" "Так, пустяки… Ничего не стоит!" Пузиков посмотрел на часы. Рабочий день был на исходе. Где-то, собираясь в театр, обедал голодный волк и заплетали косички худенькие козлята. "А, может быть, так и надо?" - подумал Пузиков. Он не испытывал ни сожаления, ни радости. И ему не хотелось ни о чём думать. Он снова принадлежал сам себе.