За два пролета до пятого этажа я наткнулся на ее ноги. Примостил пакеты на ступенях и сделал вид, будто вожусь с развязавшимся шнурком. Понятно, узлы на кедах не поддавались и большей частью я открыто пялился на хорошенькую попку десятью ступенями выше уровня глаз. Хозяйка, стоя спиной, то ли не слышала звуков моего приближения, то ли не обращала на них внимания – курила, опершись локтями в подоконник, и шевелила бедрами, переминаясь и двигая едва прикрывавшим промежность лоскутом ткани. Мне не нравится когда курят в подъезде, но сейчас я был благосклонен и терпелив как пастор в момент исповеди. Дитя мое, погруженное в свои праведные мысли, изучало двор сверху, а я изучал дитя снизу, прощая мысленно все его грехи и вознося хвалу господу за создание совершенных форм. Возможно, в этот момент я был близок к поэтическому экстазу. В голове проносились вереницы слов, рифмующихся с тонкими душевными переживаниями, и самым подходящим из них было «Европа». Это был порог создания великого сонета, и если бы не пакет… Собирая рассыпанные помидоры, я старался не поднимать голову, жалея, что природа не снабдила человека потайным перископом в области темени; впрочем, и периферийного зрения оказалось достаточно, чтобы понять, что шоу завершилось. Она смотрела на мои ловкие движения огородника и, казалось, посмеивалась про себя, еще больше смущая, когда приходилось подцеплять подгнивший овощ, купленный из экономии на соседнем рынке. С таким портфолио лучше было бы застрелиться баклажаном, чем находиться в поле ее зрения, что я и сделал, стараясь скорей собрать свое овощное рагу - нет, не застрелился, - двинулся дальше, навстречу, – простой российский обыватель в фиолетовых штанах со стрелками. А ноги у нее были действительно хороши. Полутень колготок играла светом, создавая объем и вытягивая линии в безукоризненные объекты эротических фантазий. С каждой новой ступенью я все ближе приближался к ним, не смея поднять головы, лишь глазами, исподлобья, стыдливо и оценивающе поглощал неожиданный ракурс на фоне исписанных дворовой шпаной облупленных стен. Она улыбалась. Да, я почувствовал это, когда мой взгляд оказался на уровне ее пупка. (Вы знаете, сейчас так ходят все, приспуская нижнюю часть туалета на бедра). Она действительно улыбалась мне - возможно, даже смеялась – движения ее живота выдавали смех, руки скрестились на груди и двигались в такт дыханию. Она хрипло откашлялась и сплюнула на пол. Я робко поднял глаза, провожая выпущенный в сторону окна дым. Теперь можно было рассмотреть ее лицо. -Котя, ты скоро?! – спросила она. Словно скрип ржавого колеса. Вопрос относился не ко мне. Подобные вопросы не задают первым встречным обладателям пакетов гнилых помидор. Так спрашивают денди их капризные, избалованные вниманием и роскошью светские дамы. Словно читая мои мысли, она повернулась к распахнутой двери коммуналки и, подчеркивая свою исключительную востребованность, вновь капризно прогнусавила: -Котя! Ну, долго еще ждать?! Я заметил зацепку на колене, пятно на застиранной юбке и грязные ногти. На пороге появился ее «брат-близнец», - те же мешковатые глаза, обвислые щеки, бесформенный нос, сальные волосы и пьяная улыбка до ушей. Разве что гуталином глазки не подведены... «Котей» оказался мой сосед Саня. -Гы! Даня…а ты чё, эта… - говорит Саня. – Купи телефон! Недорого. Двести рублей! – он достает из пакета пожелтевшую от старости трубку. -Да пошел ты…, – говорю. -Не, ты чё… -Через плечо!.. – отвечаю я, и протискиваюсь мимо вонючего пуза. В дверях оглядываюсь, ловлю ее мутный взгляд и завидую ему. Такая женщина!...