Я должна признаться, что я совершенно бесчувственна. Мораль и нравственность мне непонятны, я утратила их когда – то, в середине гуляния по жизни. И забыла, какими они были – мораль, нравственность и чувства. Я ухудшаю свое положение. Читаю немерено много, а чтение, как известно, разъедает мозг и душу. И вступаю в связи: дружеские, приятельские и сексуальные. Много и неразборчиво. Наверное, так нельзя. А что поделаешь – характер, менталитет, все такое. Герои моих книг иногда обижаются на меня. Верите, нет, на самом деле, они – живые. И независимо от нас обитают в другом мире. Не очень понимаю, как это происходит, но писатели вытаскивают существа из того мира и заставляют их служить своим целям. Честолюбию, невоплощенным желаниям и тэ пэ. Один из моих героев недавно сказал мне: «Ленка, ты обрекаешь меня на немыслимые страдания. За что? Ты же не бог!» Я задумалась. В самом деле, я не бог. И как это у меня получается управлять волей и желаниями других существ? Моему герою (не главному, главная – я) около девятнадцати лет. Вряд ли он красив. Вряд ли вам интересна его внешность. Его зовут Георгий, но более употребительна погоняла Граф. Граф в сопровождении Боськи поехал в Обнинск. День был осенний и противный. И осень ощущалась только по серому небу с размазанными облаками и по редким острым каплям. Капли проникали за шиворот. Граф и Боська поеживались. В Обнинске всегда страшные ветра. Вообще - то, Обнинск – наркоманский центр России, а не Роза Ветров. Кожаная косуха Графа и джинсовка Боськи плохо спасали от закидонов погоды. - Ёшкин кот, - сказал Граф, выходя из электрички, - как не приедешь сюда – этот уродский ветер. И откуда он берется, падла? Граф и Боська не особо разговаривали между собой. У них была цель, к ней они и двигались. Знаете, по – настоящему, их туда вела я. Но они полагали, что они сами избрали цель. По пути были троллейбус, грязь и пивные банки около автовокзала. Боська страшно замерз. Он был моложе Графа, и хотел извлечь из данной поездки только одно благо: немножко денежек. Но при этом он боялся переходить дорогу. Машины неслись, как сумасшедшие, в четыре полосы. Давайте, я отвлекусь, пока Граф и Боська стоят на дороге, где сучье правительство Обнинска не озаботилось поставить светофор. У вас есть фобии? Фобий на свете миллионы. Есть даже боязнь клоунов и боязнь чучел животных. Моя подруга Таня страдает социофобией. То есть, люди ей страшны, а вернее – утомляют. Я боюсь любовных отношений. Они налетают хуже самых экстремальных автомобилей. И сулят кровь и смерть. Поэтому я понимаю Боську. - Боська, ёкарный бабай! Беги! Граф махал с другой стороны дороги. Он умел перебегать дороги перед носом у машин. А Боська не мог пересилить ужаса перед бензиноядными чудовищами. (Я тоже не могу убить в себе ужас перед Любовью). - Беги, бля! Нет никого! Боська зажмурил глаза и перебежал пустую серую дорогу. Дальше друзья держали курс на заросли бетонных одинаковых домов. В одном из этих домов жил Полковник. Графу глубоко противно было иметь дело с Полковником. Хотя работал Граф просто на фабрике мороженого, где производил искусственный лед, в свободное время он, подобно мне, усиленно травил себе мозги чтением. В районных библиотеках можно взять: за плату (25 руб. в месяц) – Дарью Донцову, Бориса Акунина, Тополя и Бушкова, а забесплатно – запыленную белиберду 19 века. Граф скачивал в Интернете бестселлеры. Зюскинд и Мураками – тоже не истина в абсолюте, но все – таки уводят подальше от искусственного льда, зарплаты и неприятных визитов в Обнинск. - Привет, - сказал Граф, переминаясь с ноги на ногу. - Заходи, - хмуро ответил Полковник. Без всякого «здрасте». Ну, про Полковника достаточно писала пресса, чтобы еще мне о нем распространяться. Все в наше время знают всё о наркобаронах. Он впустил Графа и Боську в кухню. И стал отмерять стаканом и сыпать в черный пакет. Граф смотрел скучающе. Боська - жадно и с легким страхом. Боська до сих пор боялся сушеной травы серо – зеленого цвета. - Ну, покедова, - сказал Боська на прощание. Граф вообще не прощался. Он ведь читал Мураками (а иногда даже Ницше) и третий год готовился к поступлению на философский. Общаться с такими уродами, как Полковник, его заставляли только странные обстоятельства жизни. Путешествие назад мы пропустим, хорошо? Зачем вам знать, где именно жили Граф и Боська… Где – то жили. Там Граф поместил пакет в картонную коробку из – под миксера. И сел к компьютеру читать. Дома было полутемно и вообще противно. Скрашивали тоску телефонные звонки: то Рябой, то Гусь, то Валерка Иванов. К вечеру почти весь пакет был реализован. Теперь у молодежи появился способ оторваться от серой и сырой осенней реальности, а у Графа имелся повод сходить к Люське. Люська жила в Садочке. Садочек – это, практически, деревушка, прилепившаяся лет тридцать назад к умирающему крошечному городку. Для молодежи здесь нет ни работы, ни радостей, кроме разве той, что привозил раз в две недели Граф. - Люся. Привет. Это вот я… Даже те, кто торгуют планом, способны чувствовать трепетание крыльев бабочки в районе сердца. Если у них нет фобии на Любовь. У Графа фобий вообще не было. Нет, как любой нормальный человек он боялся армии, смерти, а также того, что менты заметут с черным пакетом. Но Любви он не боялся. Он, как дурак, шел ей навстречу, не понимая, что Люська его использует. Во всех отношениях Люська была хуже меня. Она была крашеная брюнетка, и носила джинсы с низкой талией. А я предпочитаю короткие юбки. Она привыкла от мужчин Брать. А до сих пор умею только Давать. Секс, деньги, короткую ласку, утешение… Не осуждайте Люську. Жизнь оглушительно дала ей по морде, и она не могла от этого удара очухаться. - Я тебе вот, принес… Граф протянул пакет с обычным набором: бутылка французского вина, коробка зефира «Шармель», ананас, сигареты «Voque» и коробочка с кое – чем еще. - Зарплату, что ли, получил? – спросила Люська. - Ага. Граф робел в присутствии Люськи. Хотя к ее дому в Садочке подъезжал всегда на байке, замысловато украшенном кожаной бахромой и зеркальцами. Люська была интеллектуалка. Могла впустить. А могла и сказать – голова болит. - А я одна, - сказала Люська. Это означало – интим возможен. Аморально, да? Некрасиво? Но Люся Мальчевская не хотела с Графом никаких отношений, кроме интима, и тот бывал редко. Граф был счастлив, когда Люська оказывалась одна. То есть, ее можно было обнять и некоторое время держать в руках ее ладошки. Предвкушать дальнейшее. - Музыку включить? – спросила Люська. – Открывай вино – то! Я одна, родители на смене… Граф откупорил вино, а Люся включила Лигалайз. Она работала в отделе культуры, и в душе совершенно уверена была, что таким дебилам, как Граф, может нравиться только Лигалайз. А Граф предпочел бы Бетховена в рок – аранжировке, но упрекнуть возвышенное существо (Люську) в плохом музыкальном вкусе было нельзя. Под Лигалайз Граф и Люся выпили вина (Люся допускала только по рюмочке!), а поскольку нам элитного алкоголя не перепадет, давайте отключимся. После короткого перерыва я расскажу вам, как Люська использовала Графа. Вы что любите – вино или водку? Я могу пить только водку. Потому что она способна анестезировать и открывать каналы в другую реальность. Конечно, если пить ее в одиночестве. Если в компании, то это будет беседа: «За жизнь», суперхит: «Эх, мороз, мороз», и другая пошлая гопота. А если вам необходимо помедитировать и подумать без страха на темы: жизнь, смерть, вечность, то какая там компания ... Люська, к сожалению, не умела пить водку. И нельзя ей было. Она ведь использовала Графа не как источник денег. Очень мне надо описывать проституток! В маленьких городах очень бедный генофонд. Люське нужны были гены Графа. Она знала, что он не курит и не пьет, и что его покойный отец был директором спортшколы. Мать у Графа тоже не подкачала в плане генетики – почетный донор, учительница физкультуры, вела секцию фитнеса для тех, кто слишком много потребляет жареной картошки на ужин. Люська родила два года назад ребенка. Как вроде положено по правилам морально – нравственного социума. То есть – по Любви. Ребенок умер через два дня после родов. Острый алкогольный синдром плода, сказали Люське врачи. Еще родишь, сказали они. Пока ребенку не исполнилось девять дней, он считается – плод, добавили они. А того – гони в три шеи, от которого родила. Найди молодого и без вредных привычек. Врачи говорили то, что записано в клятве Гиппократа. А вы не знали, что там такое записано? Значит, я открыла вам врачебную тайну. Люське нужен был Граф, потому что она устала лежать ночами под одеялом и вспоминать того, кто по Гиппократу считается «плодом». В этом она не хуже меня. У кого есть на кладбище могилка в 50 см длиной, присоединяйтесь к нам с Люськой! Может, поплачем вместе. Может, пробьет на философский разговор. О том, что есть смерть. И кого она подбирает, и где ее логика. И все такое. Но философия – скучное занятие. Секс – лучше. Секс прогоняет дурь из башки, кипятит кровь и превращает тебя в веселое бессмысленное животное. - Люсенька! Граф стоял на коленях перед диваном, на котором расположилась Люська, и сначала облизывал ее по всем правилам Кама – Сутры, а потом там же, на краю дивана, почти на весу, накачивал своей энергией, своей генетикой, своей Любовью… Во дурак, блиннн! Любовь с генетикой – не друзья! От Любви рождаются плоды с остроалкогольным синдромом. - Еще, еще, Гошка! – крикнула Люська. Она была девушка легковозбудимая. Она была девушка сентиментальная. Она делала секс с Графом, а думала про Эдика – художника. В голове у нее отложилась следующая странная теорема: качественная генетика, сложенная с многократным сексом равняется избавлению от морально – психических страданий. А Любовь в эту теорему не вписывается, поэтому Люська совершенно автономно от Графа любила некого художника. Я ей это позволю только потому, что так складываются законы параллельной реальности. Граф сказал мне: « Ленка, ты же не бог!» Да, я не бог. Поэтому я не мешаю Люське любить Эдика. - Может, я останусь? – спросил Граф. Ему ужасно не хотелось идти домой и спать одному в холодной кровати. Люськино тело было для Графа откровением, вдохновением и вечной моделью для тайных мастурбаций. Люськина душа Графу в руки не давалась. В конце концов, он был не дурак. Читал философов. Не курил траву. Только продавал ее. В десяти заповедях не записано: «Не продавай травы». Без травы будет мало денег. Мало денег – плохой антураж – Люська Мальчевская не подпустит к себе. Граф желал Люськиной души сильнее, чем ее тела. Он хотел бы ходить с нею в кафе и около клуба стоять, держа руку у нее на талии. Но его допускали только на Люськин диван. Сама Люська, и я, конечно. За это он и упрекнул меня в причинении ему страданий. Граф, прости. Люське необходимы здоровые хромосомы. Люська Графу отказала. После сеанса генетических упражнений она спала сладко, без лишних мыслей. И утром позвонила Эдику. - Привет! Ты один? Хочешь, приеду? Эдик ответил: -Хорошо, приезжай. Он не сразу это сказал, потому что Люська не совсем вписывалась в его субботу. Эдик, как вам не противно, тоже Люську использовал. У Люськи было точеное и пропорциональное тело. Граф вдохновлялся Люськиным телом для мечтаний и мастурбаций. А Эдик делал с Люськи наброски. Все имеют свои недостатки. Недостатком Эдика была лень. В отличие от торговли травой, лень упоминается в Библии, как один из семи смертных грехов. Эдику лень было даже поднять задницу, чтобы найти себе постоянную модель и писать этюды планомерно. Он рисовал то руку, то ногу. То от Люськи, то от Муськи. Потом соединял куски воедино, смешивал краски – чем дурнее, тем лучше. И называл полученное психоделической живописью. На свете до фига чудиков, которые готовы покупать такую психоделику, и даже за нормальные бабки. - А ты привезешь? – спросил Эдик. - Конечно. Люся начала собираться, вся дрожа от радости. Радость ее была абсолютна. Самая высокая степень радости, когда человек не замечает, как пролетают километры до другого города, как противно пахнет бензином в автобусе, и как Эдик не выражает аналогичного счастья. Люська обняла Эдика. Люська его поцеловала. Люська смеялась, рассказывала какую – то дребедень. И вручила Эдику коробочку с кое – чем, которую ей подарил Граф. Эдик сказал спасибо, а потом час рисовал Люськину талию и Люськин живот. В следующий час он отдавал Люське свою сексуальную энергетику. Но без генов! Детей Эдик смертельно боялся, потому что дети ввергают мужчину в Брак. Брак и свободная психоделика – вещи несовместимые. Гены были слиты в резиновый футляр, проверенный электроникой и завязаны на узелок. Это следовало выбросить, а Люську – отправить куда подальше. Потому что в три часа должна была приехать я. Я приехала, и шла к дому Эдика при хорошей солнечной погоде. Потому что это у них была холодная осень, а у меня - середина августа. Скоро у меня день рождения. Я встретила Люську, когда она выходила из подъезда Эдика. Она меня не заметила, ведь мы шли по разным рельсам. По заданной схеме этой истории, я использовала Эдика. - Почему у тебя такой свинарник? Ты что, не мог убраться к моему приезду? Эдик стал создавать видимость деятельности. Ходил из угла в угол с веником, и убирал с глаз подальше тряпки, измазанные красками, немытую посуду и наброски Люськиного живота. Я отняла и посмотрела. Люськин живот лучше моего. Он не имеет шрама от кесарева и моложе моего лет на пятнадцать. Но мой живот сокращается лучше в естественном процессе слияния двух существ. Эдика это сводит с ума, и он повторяет: - Ты самая лучшая. Ты такая сексуально раскованная. Ты для меня лучше всех девушек. Вот так я использую Эдика. Мне до балды его гены, и я не вижу ни капли таланта в его мазне. Но он влюблен в меня Животной Любовью. А это единственный род Любви, который не вызывает у меня фобии. Столкнулись - вспышка восторга - разлетелись - сладкие воспоминания. И хватит. - Пойдем, пожуем чего - нибудь. У Эдика нашлось на кухне вкуснейшее мясо с вешенками, которое приготовила его мамаша. Аппетит у нас разгулялся от многочисленных оргазмов и курения того, что Люська привезла в коробочке. Водку же я не пью в компании. А окунуть голову в забвение необходимо. Рассеять ненужные мысли. О восторгах Животной Любви. О Тоске и Одиночестве. О Слезах из - за того, что бывают могилки длиной в 50 см. - Ну, мне пора. Я поеду. - Дай, я тебя поцелую. - Поцелуй. И дай мне еще тяжку на прощание. Я встретила Графа как - то на одном Интернет - форуме. Фотки там не было, но был ник Graff, и я заговорила с ним. Вот тогда Граф и упрекнул меня за страдания. Наивен Граф. Страдания составляют движущую основу этого мира. Граф не хочет продавать траву, а хочет Люськину душу в вечное пользование. Люська не хочет адских воспоминаний под одеялом, а хочет генетику Графа. Еще она хочет Эдика, но Эдик желает меня. А я... чего я хочу? Секса - не особенно... травы? - тоже не остро... Видимо... существует еще третий мир, и в том мире кто - то пишет книги обо мне. Он и знает чего я хочу. Но он тоже ведь не бог?!