Последняя пятница лета… Кокетливо солнце повисло. Я – сделаю смерти из света, и самоубийства – из смысла, а лик – из оскаленной рожи, любовь – из небрежной кончины… И даже жестокости Божьей найду три весомых причины. Сергей Олень Майка позвонила около семи. Конечно, я ждал ее звонка, как всегда жду. Как там? - ныне, и присно, и во веки веков... жду и буду ждать. Наверное, любой звонок, как и любое событие, можно вычислить математически. Ведь вся жизнь - это чистая математика. События - физика, а отношения и процессы в человеческих телах - химия. - Привет... Голос хриплый, и, если не знать, что существо женского пола, подумаешь - мальчик - тинейджер, класс девятый - десятый. - Здравствуй, солнце. - Здравствуй, Хрюндель. Насмотревшись когда - то "Масяни", мы часто звали друг друга - Хрюндель и Масяня. Тем более, что Майка и Маська - созвучно. И моё нерусское фамилие Шандель - тоже сходно с Хрюнделем фонематически. - Что у тебя новенького? У меня всегда есть новенькое. И у Майки тоже. Потому что мы видимся нерегулярно. Нельзя сказать, что часто, но зато каждая встреча прочно застревает в памяти. Наши встречи - как фейерверки, как водопады, или как черт его знает что еще - яркое и страшное. - Может, встретимся? Я прошу, а Майка снисходит (или не снисходит). Это закрепленные роли, их нельзя исполнять по - другому. Мы же просто играем. Но играем очень серьезно. Она думала несколько минут. А я смотрел в это время в окно, где пенилась нахально - пышная сирень. Уровень сахара в крови рос скачками. - Значит, мы едем развлекаться? - спросила Майка весело. Я одевался, слегка дрожа. Черная майка с "Рамштайном", черные джинсы. Вроде бы, одежда, лишенная цвета, должна успокаивать. Нет. Нет. Не сработала одежда. Пришлось расстегнуть ремень и кольнуть в живот обычную дозу. Шприц - ручка всегда при мне, с 14 лет. (Все диабетики слишком сенситивны. Свойство психики. Особенность заболевания). От меня до Майки ехать 17 километров. Мое место жительства - поселок на тысячу жителей. А она обитает в пригороде задымленного и скучного гнездовья с миллионом человеческих птиц и птичек. Ресторанчик "Лагуна" - наш любимый. Мы там познакомились полтора года назад. По дороге к Майке я всегда покупаю непременно там бутыль аргентинского вина. Его нет в магазинах, оно черное, горькое. Но Майкина мания - пить эту отраву в моей тойоте. По дороге в тот же ресторан. Майке позволительны всякие вывихи в поведении. Была бы без вывихов - я бы не чувствовал к ней такой наркотической тяги. Она сидела на автобусной остановке около своего дома. Тоже во всем черном. Может, это и штамп, но блондинка в черном всегда эффектна. А на груди - огромный медальон с восточным орнаментом. Кто - то подарил. Майка вечно его таскает, говорит - в нем живут злые силы, которые охраняют ее. - Ну, дай, я тебя поцелую! - она чмокнула меня около уха. И села рядом, закинув ногу на ногу. Черные колготки, черные платформы. Самые красивые в мире ноги. Я посматривал на них искоса, и во рту пересохло и защипало. Мало, значит, кольнул инсулинчика... - Вина мне купил? - Бери пакет, открывай, пей. - Димка, давай в "Лагуну" сегодня не поедем! - А куда поедем? - Поехали, где еще не были! Трудная задача. Я гнал мимо полей, рощ, деревень. Рекламные щиты звали в сафари - парки и сауны. Но это нам не было интересно. Мы не новорусские. Мы также и не нищие. Мы - бог знает кто. Ищем приключений себе на жопу. Майка пила вино, проливала частично на мои джинсы. Черные пятна на черном коттоне. - Куда ты меня везешь? - Куда глаза глядят. - Знаешь, что я придумала? - она закинула самую красивую в мире ногу мне на колено, и игриво предложила: - Давай, заедем в какой - нибудь дачный поселок, залезем на чужую дачу и устроим там себе интим. Фантазия у Майки абсолютно больная. По диплому она - контролер банка, но работает на договорной основе декоратором витрин и клубов. Самые дикие интерьеры в городе сделаны ею и ее приятелем Лёшечкой. (По моему сильному подозрению, Майка с этим Лёшечкой спит. Она отрекается от спанья с такой противной образиной, но я все равно подозреваю). - Поедем, - послушно ответил я. У меня меньше фантазии, чем у Майки. Я по диплому всего лишь инженер. Чисто математическое мышление. А по жизни - никого не касается, кто я. У меня больше, чем у Майки, дерзости. Деревня Федино. По проселку я бил свою Тойку до этого Федина 8 км. - Здесь, наверняка, охранник есть. Мы пошли между аккуратных палисадничков. Не шикарные дачи, так, третьего сорта. Людей нет. Будний день, середина весны. Все хозяева дач в городе. - Вот неплохой домик, - сказала Майка. И я спокойно стал ломать замок на калитке попеременно охотничьим ножом и ломиком. Где - то вдали забрехала собака. - Димка, шухер! - Майка подпрыгнула на месте, как мяч. - Мужик бежит!!! Мужик - конечно, платный охранник, правда, бежал и бронебойно матерился. - У него обрез! - заорала Майка. И мы помчались! Ёкарный бабай, как мы гнали до нашей тачки... За эти три минуты было прожито сорок жизней и прочувствовано сорок смертей. Когда мы выехали из Федина, Майка обхватила меня руками и захохотала. Я еще задыхался. И нарезал со скоростью сто двадцать по страшному разбитому шоссе. - Я соврала про обрез. Можешь назвать меня сучкой и даже полупить маленько. - А я знал, что ты врешь. Какой, на фиг, обрез? Ты хоть знаешь, что такое обрез, Масянь? Маська стала ржать, наливать вино в пластиковую рюмочку, хлопать меня по коленкам - все это одновременно. Я затормозил, остановил Тойку прямо посреди дороги и накинулся на странную девушку, обладающую больной фантазией. Я содрал джинсы с левой ноги, она колготки - с правой, уже в процессе я откинул сиденье, Майкины ноги взлетели к потолку. Одна ступня белая, с ярко - зелеными ногтями. Другая ступня - черная, в "Леванте". (Все диабетики очень сенситивны. И повышенная потребность в сексе. Особенность заболевания). - Теперь потише, Дима... вкручивайся, знаешь, так, винтом... Винтом - всегда срабатывало безупречно. Из меня выплеснулось столько перегретого наслаждения, что было залито все: Майкин живот, ее трусики, левая часть сиденья, пакет с бутылкой черного аргентинского. - Дай, дай мне мой рюкзачок, - простонала Майка. Влажные салфетки, ей и мне, их приторная фиалочная вонь заглушила Майкины "Кензо". Этот запах салфеток тоже входит в число моих причудливых чувствований. - Я очень есть хочу, Маська. - У меня имеется припас, - похвасталась Майка, и подправила перед зеркальцем чуть подплывший мейк - ап. Глаза у нее очень голубые и очень глубокие. Много мыслей, еще больше безумия, и немерено - красоты. Красота, безумие и мысли, что для меня самое интересное в Майке? А я не знаю... - Только съедем на обочину. Конечно. Делать лав - мейкинг на дороге можно, а вот питаться - никак. Такие вот у нас предрассудки. У Майки в рюкзачке обнаружились два бутерброда с сыром и ветчиной и два диетических хлебца с вареным мясом. И еще есть банка диетической Колы. Скажите, что чувствует к вам девушка, если нарочно для вас таскает в рюкзачке диетическую дрянь? А может, она больше для себя это взяла. Чтобы не ехать в ресторан. Я никогда не звонил Майке сам. Мы не договаривались так, я достоверно знал, что не должен Майке звонить. Почему? Ни почему. Я ей не бойфренд. Не любовник. Я вообще не знаю, кто я ей. По идее, человек с моей хворобой не имеет права на какие - либо отношения вообще. (Диабетики с тяжелой формой заболевания доживают максимум до сорока лет. Зрение теряют еще раньше). Надо честно осознавать такие вещи. Зяма заехал за мной около десяти вечера. Моя мама Зяму терпеть не может, видимо, подозревает, что он - с темной стороны моей луны. - Дима, куда на ночь глядя? - Мам. Ты же помнишь вроде бы - мне двадцать шесть лет. Мама с отвращением посмотрела на Зяму. У него есть особая примета, которая вызывает у людей реакцию отторжения. У него нет левого глаза. В седьмом классе наш одноклассник Вигасин спер у отца настоящие охотничьи патроны. Мы бросали патроны в костер и падали пузами на траву, как в фильмах про войну. При четвертом взрыве мелкий камушек рикошетом влетел Зяме в глаз. И теперь он ходит с черной повязкой. По - моему, это дебильно - в наше время пугать людей пиратским имиджем. Поставил бы себе Зяма искусственный глаз, и моя мама доверяла бы ему больше... И нам не приходилось бы ехать на работу в такую рань. Для работы нам нужна глухая ночь. - Ничего, - утешил меня Зяма, - до Николина все равно два часа пилить. Мы добрались до Николина к полуночи, но все равно пришлось еще два часа сидеть в машине в пролеске. Я завел будильник в сотике и уснул. А Зяма читал при фонарике детектив в пестрой обложке. Комаров набился полный салон, но мы набрызгали какой - то хренью от них, помогло. Мобильник запел. И мы пошли в кромешной тьме. Уличных фонарей в Николине мало, и все, все, все жители спят. Маленький город, нет ночных клубов, нет разврата. Зато есть хорошие машины. Вот три пятиэтажки стоят буквой П. А между ног этой буквы - немерено машин. Автопарк для наивных. - Вот эта, - показал Зяма. И убрался в черные тени кустов, подальше, не фиг ему путаться под ногами. Он свою миссию выполнил. Нашел это бирюзовый Седан, и дав ему в течение нескольких дней несколько пендалей, определил тип сигнализации. А я теперь использую свой "парализатор". Штучка маленькая, зато трудился я над нею полгода. Паял, искал мелкие редкостные детальки, а прежде всего - изобретал ее и рассчитывал. Кошки заорали в углу двора. Там мусорка. А с меня пот холодный ливанул от ужаса. Химический запах ацетона. (Все жидкости организма у диабетиков пахнут ацетоном. Как это мерзко, блин...) "Парализатор" сработал без накладок. А дальше дело было за замком. Замок такого типа - только вырезать. Я зову это второе свое изобретение - "открывалка". Все гениальное просто, в открывалке использован метод банального консервного ножа. Я сел за руль Седана и поехал. За кустами прихватил Зяму. - Все окей, - сказал он, - я наблюдал, ни в одном окне света не было. Спят, как сурки. - В барсетке, - сказал я быстро - быстро, - у меня в барсетке... сахар. Брось мне в рот два куска. Зямка перепугался насмерть. Кинул мне сахар в пасть, как собачке цирковой, и все спрашивал жалостно: - Худо тебе, Димарь? Может, давай, я порулю, а ты сзади полежишь? - Фигня, фигня, сейчас все пройдет, не ссы. Гипогликемическая кома - еще хуже, чем когда сахар зашкаливает. Но я ловко собой управляю. Ловчее, чем чужими машинами. В пролеске я пересел в свою Тойку, а Зяма повел Седан. Через проселки, где Макар телят не гонял, в Брянскую область. Там Седану замок новый вделают, номера перебьют. Там другие умельцы, круче нас с Зямой раз в сто. Уже на другой вечер Зяма принес мне хорошую зелененькую пачку. Могу дать матери на хозяйство. Могу положить на карточку. Могу, наконец, купить нечто дорогое и ошеломительное для Майки. Больше тратить ни на что неохота. Потому что в любой момент может не сработать шприц - ручка или сахар. Химические процессы не поддаются строгому контролю. - Привет! - сказала Майка. Она стояла на моем крыльце - смеющаяся, хорошенькая, как ветка нахальной сирени из нашего сада. Пахло от нее вечными "Кензо", а над волосами был проделан какой - то эксперимент с помощью воска и фена. Они торчали во все стороны, как у балбеса - шестиклассника. Юбочка, маечка, во всем минимализм, кроме глаз. Глаза огромные, и в них отражается вся пылкая и пасторально - пошлая весна. - На чем ты приехала? - удивился я. - Подруга с парнем поехали в эти края купаться, а я с ними навязалась. Что - то соскучилась по тебе. - У меня для тебя подарок есть. - О! Классно! Люблю подарки. Кто еще ей дарит подарки? В сущности, я мало что знаю про Майку. Встречи раз в месяц и семнадцать км расстояния - это влияет. - Вот. Смотри. Нравится? Сумочка из змеиной кожи. Экзотика дорого стоит, но Майка сама из породы королев, княгинь, короче, дорогих женщин. Таким не дарят пластмассовые китайские бусы. - Супер, Димка! Супер! У меня как раз платье такое есть! Она несколько раз меня поцеловала. И можно было бы прямо тотчас завалиться на диван и улететь под небеса (матери дома нет, в окна вовсю лезет запах сирени). Но Майка быстро спросила: - Мы едем развлекаться? - Конечно! Поехали без выпивки, без закуски, и только через пять км Майка поинтересовалась: - А куда мы едем? - В Яблочное. - Что это за Яблочное? - Это деревня, где нет людей. - Совсем - совсем нет? В России очень много деревень, где совсем - совсем нет людей. Я знаю, я много где шляюсь. Я это Яблочное давно для Майки припасал. Буйно цветущие сады, трава в рост человека, попадавшие заборы и десяток пустых домов. Последние деды и бабки померли, когда я еще школьником был. Я рассказывал Майке об этом, а она жалась ко мне и радостно вздыхала. И проселок туда зарос. Мы мучили Тойку на корявых колдобинах еще час. Зато потом Майка просто обалдела от счастья. Яблони и сливы цвели в Яблочном прямо, как в Эдеме. Улиц нет - трава, травища. - Димка! И в дома можно входить? - Конечно. Они же ничьи. Ближайшая деревня здесь в семи км. И даже если не лень кому - то было топать через лес, чтобы обобрать Яблочное, что там особенно возьмешь? Мы вошли в крайний домик, с синей крышей. Полутемно. Шнурами стелился по стенам домовый гриб. Паутина обтягивала углы и запечье. Но на комоде сохранилась вязаная скатерочка, на отставших обоях темнели чьи - то фотографии. - Димка! Страшно! - простонала Майка. - Не пищи, Масянь. Здесь нет призраков. Хочешь, пошарим по сусекам? Она, конечно, кивнула. И мы стали открывать ящики комода, старый - престарый сундук, откуда роем прыснули полевки, посудный шкаф, прислоненный к стенке (у него не было ножки). Я нашел пачку писем. А Майка - колоду черных игральных карт, таких сейчас уже не выпускают. Все дамы - в розах и лентах, все валеты - в перьях и кружевах. - Фу, как все плесенью пропахло! Майка набрала в свою змеиную сумочку кучу "ценностей" - сломанную брошь в виде вазочки с букетиком, несколько пуговиц, иконку, партийный билет неведомого Воробьева Павла Игнатьевича. Я нашел в шкафу две свечки. Зажег их и прилепил прямо к столу. И мы стали с Майкой при свечках читать письма неизвестно от кого неизвестно кому. Письма были писаны еще чернилами, заплесневели и оплыли. - Дим, - сказала Майка, - брось, на фиг! У меня сейчас прямо мороз по коже пошел... ведь это с того света письма! - Ну, да. Кто их писал - давно получил отдельную квартиру с деревянными стенками. Она хихикнула, и тотчас зрачки у нее расширились. - Так и мы помрем... и ничего от нас не останется, кроме заплесневелого барахла! Я бросил дурацкие письма на пол, и притянул к себе на колени напуганную свою сумасшедшую подружку, поцеловал ее. - Маська, не волнуйся. По - любому, ты меня переживешь. - Это почему? Неохота мне было рассказывать ей медицинские скучные ужасы. Хватит мне собственных черных мыслей по ночам. - Мась, я страшно жрать хочу. Почему мы ни хрена не захватили? Маська засмеялась самодовольно, и побежала в машину за рюкзачком. Бутерброды диет - хлебцы, банка Джин - тоника, банка диет - колы. - Масенька... Я чуть было не брякнул ей, что я ее люблю. Вовремя притормозил свой дурной язык. И мы стали есть и пить, а за окном смеркалось, и свечки трещали тихонько. Призраки умерших наблюдали за нами из углов и паутинных сетей вполне доброжелательно. Майка чуть охмелела от джин - тоника и сообщила, что не против даже сотворить интим в этом страшном месте. Диван был пыльный жутко! Пришлось подстелить джинсовку. Но получилось - с призраками, пылью и свечами - изумительно, совершенно другой вкус секса, новые и необычные реакции тела и психики. Какой - то неоткрытый наукой гормон вырабатывается, если примитивное совокупление перенести в обстановку ужаса и тайны. Мы ехали домой заполночь, Маська спала, положив свою пацанскую головку мне на плечо. Назавтра я обнаружил, что забыл уколоть инсулин. И ничего страшного! Майка лечебная, или экстрим лечебный. Не знаю. Прошло сколько - то дней. Я спал до одиннадцати, а потом ехал на работу. То есть, я гонял Тойку по дорогам, большим и маленьким. И искал девушек. Майкиного типа, ухоженные и шикарные, мне не нужны. Я отбирал по особым признакам: серые от пыли тряпичные кроссовки, когда - то розовенькие носки, длинные немытые волосы. При этом должна быть хорошая фигурка и лицо без ярко выраженных уродств. - Девушка, вас подвезти? Села. Грязные волосы пшеничного цвета, заколоты ста заколками в неаккуратную дулю. Кроссовки, носки - все в наличии. - Сигарету дать? - Давай. Дал ей Мальборо, и по одним только ногтям с полуоблезшим малиновым лаком понял, что дело будет слажено, все получится. Такие ногти - это же тавро! - А ты местная? - Ага. - Работаешь? - Телятницей. Ей было стыдно за телятницу. И за старые джинсы. Я смотрел на дорогу, сама девка меня уже не очень интересовала. Но надо довести дело до конца. - Зарплата, небось, хреновая? - Ой, три тыщи, а больше здесь не заработаешь. - В город поехала бы. - У меня там знакомых никого нет. У меня и родни вообще нет, один отчим. Пьет, сволочь, и пристает еще... а мамка прошлым летом померла... - Хочешь, на работу устрою в Москву? Официанткой в клуб для богатых людей. Квартира, зарплата нормальная... а что тебе здесь сидеть, такой красивой девчонке - в деревне. Слажено дело. Вечером я позвонил Шалфею. - Завтра привезу новенькую. Готовь бабло. - Сколько лет? - спросил Шалфей с особой паскудски - важной интонацией. Это он цену себе набивает, нашел перед кем выделываться, я его сущность знаю вплоть до хромосом. - Восемнадцать. Я и не спрашивал, сколько девке лет. Всем им, кто посвежей - восемнадцать, это в цену одиннадцать штук. Двадцатилетняя стоит уже десять. А моложе восемнадцати они не берут, у них клуб солидный, и проблемы с законом не нужны. - Вези. Я и отвез. Получил свои заслуженные одиннадцать, и сразу купил Майке в итальянском бутике босоножки. Ее размер ноги - 35. Ее размер груди - три. Я знал о ней все, но я не знал, с кем она проводила время все эти недели без меня. Моя сенситивность удручает меня. Некуда выплеснуть ее, я не могу, как нормальный мужик, нажраться от тоски. Я колю инсулин в живот и лежа слушаю Manowar. - Димуль! - ласково сказала из - за двери мама. - Иди, сынок, покушай, я тебе голубцов сделала, как ты любишь. - Спасибо, мам, офигенные голубцы. Я не могу их любить, я ничего не могу любить, и думать про это мне вредно. К вечеру потребовалась уже вторая доза инсулина, но и она не победила тоски. Ночью пришлось звонить в Скорую. Кома - она черна, как ночь, и приходит ночью... - Привет, Хрюнделёк! - Привет, Масяня! - Как у тебя дела? - Все хоккей. Подарок для тебя есть. - Какой ты классный мальчик, а! Приедь ко мне, поедем развлекаться! Я мчал со скоростью сто даже по ее пригороду. Позвонил Зяма. - Возможна хорошая удача, Димон. - Что? - Бумер, новенький, необкатанный, в Свирске. - Завтра? - Ну да, завтра, будь готов, я еще звякну. - Давай. - Давай. Значит, я куплю Майке скутер. Скутер, как она мечтает. А то ей далеко ездить по ее декораторским делам, а общественный транспорт - не для таких королев. - Поедем в "Луну", это клуб, который мы с Лешечкой оформляли. Она оделась соответственно клубу - бежевое платье - лоскуток, волосы посыпаны чем - то блестящим, и на губах тоже голубое сверкание. Хорошо, что я всегда в черном. Хоть в клуб, хоть на ночной угон, ха, ха. Майка заранее забронировала столик в уютном углу. Она показывала мне свой декор - зеркала в форме пятиугольников и треугольников, хаотично натыканные по стенам, звезды из черного стекла на потолке, витые черные проволочные фиговины (типа медальоны такие над столиками). - Нравится? - Очень. - Честно? - Честно, очень. Стиль "умирающее искусство". Люблю такое. Маська стала веселая, а еще пуще развеселилась, когда я преподнес ей босоножки. Она только глянула на фирменное клеймо и ахнула: - Это же дизайнерские, Димка! Я получил поцелуи прямо при народе. Ужасно приятно. Черные звезды под потолком зажглись, на танцполе закрутились лазерные фонари. А нам принесли еду и напитки. Вино "Кардинал" - Майке. Минералку - мне. Цыпленка с картофелем "Анна" - ей. Отбивную без гарнира - мне. И мороженое - обоим. - Майка, - сказал я, - ты делала заказ заранее? Вот теперь будешь лопать два мороженых! - Они на ксилите, - самодовольно ответила она. - Так что наслаждайся! И положила под столиком свою ножку мне на колено. Все было вот так великолепно, пока не появился этот белобрысый со снобистской стрижкой "дикий стиль". - Привет, Тони, - сказала ему Майка, а у самой лицо стало скучное - прескучное. Как будто ей спать захотелось. Или голова заболела. - Пойдем, потанцуем, - Тони (конечно, всего лишь банальный Антон, на самом деле) взял Майку за запястье и повел. Он не спросил моего разрешения, как, вроде, положено. И он держал Майку так по - хозяйски, что я понял - он с ней спал. Не один раз. Чаще, чем я. И может, спит до сих пор. Пот вдруг хлынул у меня по лицу и шее, как тогда, когда я брал бирюзовый Седан. Отвратительный ацетоновый запах. Я встал и пошел в туалет, оформленный все в том же черно - минимальном жанре. Умылся под краном, вытер лицо платком, и даже дезодорантом брызнулся. Только бесполезно это - ацетоновый запах идет изо рта тоже. Вся жизнь - чистая химия, игра химических процессов. А в бога верят малохольные гуманитарии, у которых по химии были двойки. Мобильник запрыгал на поясе. Это Шалфей. - Слушай, Шандель! - (без приветствия, сука). - Ты кого привез, мать твою за ногу? Эта погань две недели отжиралась за наш счет, а вчера спиздила у Валерки двести баксов и сбежала... Еще раз такую привезешь, вообще от твоих услуг откажемся... - Понял, - ответил я, и отключился от этого козла. Каждый сутенер строит из себя босса. В зале под черными звездами Майка и белобрысый Тони уже сидели за столиком. И я сразу понял, что белобрысый на нее наезжает. Майка была необычная. Злая и надутая. - В чем дело? - спросил я. И придвинулся так, чтобы нарушить личное пространство белобрысого. Это причинило ему дискомфорт, обиду - все, как психологи говорят. - Уходи, сматывайся, Тони! - злобно сказала Майка. Тони был не менее агрессивен. Но выплеснул свой яд на меня, а не на синеглазую сумасшедшую злую. - Кому надо смотаться, так это тебе! Чесал бы ты отсюда по - хорошему! - Я? А ты кто, собственно, такой? Под рубашкой у меня опять стало мокро. Ацетон шмалял изо всех пор. - Я? Да я ее, бля, муж! А ты что за хрен с горы? Я посмотрел на Майку. Конец света - она плакала! Здоровенные, как вишни, слезы падали с ее ресниц. - Он бывший, Димка! Я с ним три года как в разводе! Только он никак не отвяжется от меня... прилип, как банный лист к жопе. - Встал и пошел вон, - приказал я Тони. Он прищурился на меня - типа, испугать хотел. - Может, выйдем? - Выйдем! Мне уже по фигу было, что в висках сильно стучит, а во рту сохнет. Мы пошли к выходу, а Майка бежала за нами, но ничего не смела говорить. Охранники благополучно сцапали нас прямо около входа. У них уже взгляд наточен на инсинуации под названием "Нарушение порядка". - Стоять, падла! Что за дела? В ментуру вас сдать, уродов? Обыскали профессионально. У Тони ничего крамольного не нашлось, кроме пачки китайских дешевых презервативов. А у меня - ампулы и странного вида шприц. - Это что? Героин?! Звони, Шурик! - Читать умеешь? - спросил я спокойно. - Инсулин. - Инсулин, бараны вы тупые! - закричала Майка. - Сахарный диабет - знаешь такую болезнь? Знаешь, что диабетики от нервного потрясения умереть могут?! - Отпусти его, - сказал парень в форме. Смущенно и испуганно. И добавил: - Нечего тогда в разборки лезть, если такие дела... Тони посмотрел презрительно не на меня, а на Майку. - Нашла себе... инвалида полудохлого... И ушел. И мы тоже ушли. Стол Майке бесплатный предоставили, так что даже платить не надо было возвращаться. В Тойке Маська заревела уже без стеснения. А я сидел и дрожал по - страшному, и не мог определить природу непонятной дрожи. Подскочил сахар? Или упал? - Масенька, достань у меня в бардачке глюкометр, плиз. - Димка, я не знала, что ты так меня любишь! Ты мне никогда не говорил. - Ты мне тоже не говорила, что у тебя муж был. Меня трясло и трясло, и Майка подала мне глюкометр, а сама обняла меня и прижалась лицом к моей груди, пропахшей ацетоном. - А на фиг про него говорить, я тебя люблю, а не его. Дрожь усилилась, стала мелкой и дробной. Майка с ужасом спросила: - Димка, а ты не умрешь?! Глюкометр показал - норма. В порядке мой сахар. Это бесился тот самый, неоткрытый наукой гормон. - Чего это мне умирать? Видишь, норма. Значит, едем. - Куда? - Мы едем развлекаться. Мы едем развлекаться!