Избы горели, пламя яростно рвалось в небеса, на соломенные крыши сыпались искры, сизый дым стелился по земле. Злые стрелы сильно били в стены и настигали тех, кто еще пытался бежать. Таких было немного, в основном женщины и дети. Мужчины кровавыми кулями лежали на околице. Люди в шапках с волчьими хвостами дико кричали, носились от дома к дому, кто пеший, кто конный. Свистели сабли, тускло блистая в непогожести дня. Гул пожара глушил людские крики. - Опоздали, княже, — тяжко промолвил Ратислав, стягивая с головы шлем. - Сам вижу, — еле сдерживая гнев, отозвался князь. Они спешились на окраине, моросящий дождь почти притушил угли пожарищ, лишь кое-где еще тянулся слабый дымок, жалобно жмущийся к мокрой траве. - Там бились, — доложил подъехавший Мирослав и указал рукой в сторону леса. — Не ждали их, — он скрипнул зубами. — Отбивались чем попало, больше отвагой брали, чем умением и оружием. Все полегли, — он спрыгнул с коня и, взяв его в повод, повел привязывать к скорбно свесившей ветви березе. - Хоронить, княже? — вернувшись, спросил он. Князь молча кивнул. - Может, в погоню? — предложил, сверкнув очами Ратислав. — Далеко не ушли, угли теплые. - Успеем, — хмуро выдохнул князь, — они с добычей, про нас не ведают, в степи нагоним. А своих негоже бросать воронью на съедение. Городок встал на холме, недалеко от реки, по левую руку лес и по правую, а со спины смотреть — так и вовсе чаща. Работали дружно, копали вал, ставили частокол, детинец рубили. Смолистый дух стоял над рекой, и перестук топоров с раннего утра до поздней ночи сердил бранящихся белок. Дивились купцы: на торг шли — берег пустой, обратно идем — крепость стоит. А князь, знай, усмехался в усы да ладил причал. Все, как положено: и торжище на берегу, и дорогу мощеную, к крепости. В низкой кузне, стоявшей на окраине, не слышен был перестук молотков. Даже горн притих, сердито тлея углями, словно прислушиваясь к спору. - А ты мне не указ! — ярился Стодуб. — Я княжий кузнец, а не твой. Что князь молвит, то и ковать стану, и тебя не спрошу. А ночь и вовсе моя, хочу — сплю, хочу — молотом стучу. Благо, честных людей не бужу — кузня на отшибе. - А я, что, по-твоему?! — кричал, брызгая слюной Ратислав. — Свой собственный воевода, что ль? Не княжий? Сказал к вечеру переделать брони, стало быть, переделай! А не то не посмотрю, что мастер, ожгу кнутом для порядка. - Ты меня не пугай, — отмахнулся кузнец, — я тебя не боюсь. Мне твой кнут, что корове слепень, отмахнулся бы, да недосуг. А начнешь напирать, я и вдарить могу, батюшка Святогор силою не обидел. Трехлетка с ног валю, а тебя по колени в землю вгоню, не гоношись, воевода. - Ах, так! — щеки Ратислава покрылись пятнами, он ухватился за меч. - Не тронь железку, — зло буркнул кузнец и насупившись ухватил молот. — Иди себе от греха. Скажет князь переделать, переделаю. - Ну, добро, — процедил воевода, со стуком вгоняя меч в ножны, повернулся и ушел не прощаясь. - Вот и ладно, — спокойно проговорил ему в спину кузнец и махнул сжавшемуся в углу подмастерью, — чего присох, распаляй горнило. В свежерубленной гриднице еще не выветрился смолистый дух. В узкие окна радостно пробивалось яркое солнце. Прыгали веселые блики по щитам да броням, что возле стен были сложены. Князь с молодым дружинником расположились возле стола. - Стало быть, тут, говоришь? — спросил князь, внимательно разглядывая рисунок на бересте. - Как есть, — кивнул паренек, светлые вихры ссыпались на лоб, он, злясь, откинул назад. — Обрезал бы, да все времени нет, — объяснил он князю. - Девичья краса, — ухмыльнулся князь, — тебе, дурню, спасенье, с такой копной и подшлемник не нужен. Не тронь, тесьмой перехвати, чтоб на лоб не лезли. Много их там? — он снова ткнул пальцем в бересту. - Дворов восемь, не меньше. - Считай, в два раза больше, — рассудил князь, — на виду самые смелые, а в крепи лесной еще столько же попрятались. И от нас недалеко. Выглядят как, ладные дворы? - Хорошие, — улыбнулся парнишка, — и пожоги приличные, видать на конях пашут. - Стало быть, и кузнец у них есть, — подвел князь, — иначе никак. Это нам на руку. Спасибо, Нежданко, услужил, — сказал он с улыбкой и приказал. — Беги на двор, скажи Ратиславу, пусть верхнюю дружину соберет. Все не поедем, достанет и верхней. - Порядка не стало, княже, — жалобился Ратислав, — дальше-то как? Если сегодня меня кузнец взашей погнал, а завтра? Они стояли посреди двора, глядя, как молодшие выводят коней и завистливо косятся на сверкавших кольчугой дружинных. - А ты нахрапом-то не бери, — не поворачивая головы, ответил князь, — в чужом дому порядки свои. Попроси с поклоном, не проводят с поленом. Или что, велик стал, чтоб кузнецу поклониться? Переломиться боишься? — он бросил на воеводу насмешливый взгляд. Тот молча жевал ус и пыхтел. — Дурням своим скажи, чтоб брони поскидали, упарятся, жара ведь, — князь покачал головой. — Учишь вас, учишь, — буркнул он и вскочил на коня. — Чего ради народ железом пугать? — спросил он у воеводы. — Твой приказ? На сшибку что ль едешь? Сказал ведь: земли новые посмотреть, может, на дань налезем. Двигай! — он уверенным движением направил коня к воротам. Работа спорилась радостно, припекало, торопило солнышко, и Медведко то и дело понукал лошаденку. - Не ленись, милая! — весело кричал он. — День по весне год кормит! Ты да я, да земля матушка — вот и семь ртов накормлено. — Он без усилий вгонял соху в землю, выворачивая черные жирные пласты. Сзади, на вспаханном, галдели и дрались грачи. Ласково пузырил рубаху ветер. Оружных, показавшихся из леса, он заметил не сразу. Когда заметил, бежать было поздно, да он бы и не побежал, привычки не было. - День добрый, — приветствовал его один из подъехавших. Медведко отпустил соху, нехотя отозвался: — И вам не хворать. - Как звать-то тебя? — улыбаясь, спросил князь. - Медведкой зовут, — неохотно отозвался парень. - Эдакий ослопинушка, — тихо шепнул князю воевода. — Его же конем не сшибить. В словах воеводы не было преувеличения: ростом Медведко и впрямь был велик, не низкого князя на голову выше. А в плечах так и вовсе в полтора раза шире. Во всем теле его сила великая просматривалась, казалось, поведет плечами и лопнет льняная рубаха. Однако лицо его выдавало человека незлобивого, было в нем что-то детское. Округлое, как каравай домашнего хлеба, курносое с невозможно синими глазами, глядящими из-под соломенных бровей. - Справно живете, — сказал князь, кивнув на темнеющие у опушки леса дворы. - Не жалуемся, — все так же неохотно откликнулся Медведко. - А что, молодец, не желаешь в дружину ко мне? — вдруг резко переменил тему князь. - Я-то? — опешил Медведко. - Ты, кто ж еще, — усмехнулся князь, — не коня ж твоего мне звать. — Дружинные радостно загоготали. - Нет, — Медведко покачал головой, — у меня мать да отец, да братья меньшие. На кого оставлю? Вспашу вот, — он глянул на выжиг, — засеять надо, а там покос. Потом убрать. Нет, — он помотал головой, словно убеждая самого себя. - Так ведь и я тебя не за спасибо зову, — подбоченясь, улыбался князь. — Я серебром плачу, достанет на все, и тебе, и семье. - Иди, дурень, — вмешался воевода, — тебя сам князь кличет, честь небывалая. Али князя не признал? - Признал, — ответил Медведко, переминаясь с ноги, на ногу и опустив голову. — Не могу я, — тихо добавил он, — душегубничать сердце не лежит. - Чего!? — вскипел воевода. — Ты кого душегубами назвал? - Погоди, — холодно осадил его князь, глядя на попятившегося парня. — Откуда слава обо мне такая? Кто разнес? - Так ведь как, — Медведко кинул быстрый взгляд и вновь опустил голову, — известное дело. Кто откажется дань платить тех на меч вздевать. Откуда ж иначе серебро? - Я силком под крыло никого не гоню, — скривился князь, — не любо, живите как жили. Да только налетят степняки, запалят избы, станут девок за косы ловить, детей на копья поднимут, что тогда тебе сердце подскажет? - Отобьемся, — словно убеждая себя, ответил Медведко. — Топоры возьмем, а нет, так и дрынами погоним, достанет сил. - Много ты навоюешь в дерюжке против кольчужки, — буркнул воевода. — Стрелы животом станешь отбивать? - А толку от ваших мечей да щитов! — вспылил вдруг Медведко. — Нижнюю падь всю дотла пожгли. Где вы были!? - Потому и пожгли, — горько обронил князь, — что такие вот гордые были. В защите моей униженье увидели. Жили беспечно, ни дозоров не держали, ни за подмогой послать не успели. Сам прознал, да поздно пришел, — он скрипнул зубами, — одно пепелище застал. Вот только тех, кто там веселился, я на третий день в степи настиг. Ни один не расскажет, что на Залесье безнаказанно наскочил. Степное волчье кости догладывает. Жаль, полонных не было, один скарб тащили. Да что теперь, — он хлестнул себя по сапогу. — Неволить не стану, не хотите не надо. Надумаете, пусть стрый челом принародно бьет и заступы ищет, обороню. А ты надумаешь в дружину прийти, ворота открыты. До крепости путь недалекий, сыщешь, коли захочешь. Двигай! — князь тронул коня. - Малого бы хоть на березе утвердили, — кивнул на опушку воевода, — какая-никакая, а от чужих догляда и вам упреждение. Не биться, так хоть уйти успеете. Вечерело, в гриднице тихо потрескивала лучина, да шипели, падая в плошку с водой, угольки. Князь сидел на лавке, устало привалившись к стене и полузакрыв глаза. - Тердышхан у них воеводит, — Ратислав присел рядом и стал угрюмо разглядывать собственные сапоги. — Доглядный вернулся, — продолжил докладывать он, — сказал: больше двух сотен сабель. - Немалая сила, — прищурившись, молвил князь, — на нас, стало быть, прут? - Похоже на то, — кивнул воевода, — тот отряд, что мы по весне положили, его был. - Мстить что ль идет? — усмехнулся князь. Ратислав пожал плечами: — Может, и мстить, то мне не ведомо. Хочешь, у волхвов спроси. - Им до моих печалей дела нет, — отмахнулся князь, — затворились в крепи лесной, носа не кажут. Обидел я их, не дал людей в жертву носить. Он поднялся и стал прохаживаться по горнице. Подошел к окну и глянул во двор. Дружинные гоняли молодших на потешных мечах, дубовые палки гулко сшибались, изредка сыпалась крепкая брань, когда кто-то из молодших неосторожно подставлялся. - Не ко времени, — тихо вымолвил князь, — на ноги встать не успели, даже торг не ладили. Дружинных полста человек, молодших еще столько же. Как думаешь, устоим против двух сотен? - Устоять-то устоим, — вздохнул воевода, — да с кем вернемся? - Вот и я о том, — князь снова принялся мерить шагами тесаный пол. — Хитрость нужна. Воевода ерзал на лавке. — Может, народишко кликнуть? — вслух размышлял он. — Кто-никто, а человек с полста наберем. - Хороши защитнички, — буркнул князь, — нет беды — дань плати, пришла беда — подставляйте головы. На то и защищать брались, чтоб людей не тревожить. - Медведку помнишь? — помолчав, спросил воевода. - Ну, — повернувшись, ответил князь. - В дружину пришел. — Воевода почесал в затылке. — Второй день кузнец ему кольчугу ладит. И меча подобрать не смогли, пришлось палицей обойтись. А вот с конем беда. Не держат его кони. В нем весу пудов десять, да бронь, да оружие. Короче, нет ему коня. - Как нет? — удивленно произнес князь. — А вороной, что волхвам хотели свести? - Так обидятся же. - Обидой больше, — устало отмахнулся князь. — Не на праздник берем, их же головы защищать. Дружина стояла в степи, левее распадка, круто размытого вешними водами. - Биться насмерть, — тихо напутствовал князь, — нам бежать некуда. Ваше дело простоять до поры, чтоб все втянулись, а мы из распадка ударим в тыл, прямо по хану. Степняки — народ хилый, увидят, что хан мертв, мигом побегут. Но покуда мы не ударим, драться зло! Ну, а после того и пуще живота не жалеть, пусть накрепко запомнят, как на Залесье ходить. Степняки катили волной, гикали, сверкали саблями, пыль клубилась под копытами коней. Залесские стояли молча, сомкнув ряды, сопели, сверкали глазами из-под шлемов. - Не боись! — с правого крыла громко кричал воевода. — Они от страха орут. Велик запал, да костер бы не пропал. Передним щиты вздеть, прикрывать себя и задних от стрел! Стрелять только на веру! Ветер за нас! Под кем коня убьют, низом ползи! Цепляйся за ноги к своим! Отходи назад и стрелами бей! Или коня лови! Уходить не сметь! Кого увижу бегущим, после боя сам пришибу! Стрелы взвились одновременно, но степняцкие, иссякнув под напором ветра, осыпались хворостом. Залесские же, взвизгнув зло, ударили жестко, брызнула кровь, посыпались в пыль степняки. И закрутилось. Сошлись. Зазвенела сталь, послышались хрипы. Залесские крикнули хором и ударили дружно, осадили напор, завязалась сеча. Медведко крушил палицей направо и налево, с перепугу не разбирая своих и чужих. Свои уворачивались, ругались, скалили зубы и перли вперед. Когда откатила первая волна страха, напала злость, хотелось орать и рвать зубами. Ненависть захлестывала, Медведко кинулся в гущу и расчетливо, как в лесу на порубке, принялся наносить удары. Брызгала кровь, летели ошметки, сминалось железо. Он видел страх в узких степных глазах и зверел. - Кровушки нашей хотите!? — дико орал он, забросив за спину щит и размахивая палицей. — Пейте ненасытные! — И он крушил очередной череп, сминая шлем и не замечая подставленного под удар меча. Трижды в упор били стрелами, но то ли целились плохо, то ли просто везло. - Пора, княже, — нетерпеливо теребил Нежданко, — не выдюжат, сломят. - Рано, — спокойно ответствовал князь, — не ввязались до корня, увидят нас, повернут полсотни сабель, и увязнем, как в болоте, и сами поляжем, и проку не будет. - Погонят наших, — стонал Нежданко, — и тогда все, конец. - Не погонят, — твердил князь, — не ной, там Ратислав, он один их держать будет, если придется. Степняки ломили, сказывалось число. Молодшие умирали, едва успев поквитаться. Если б не дружинные, гнали бы степняки с гиканьем по полю остатки Залесских. Но не зря князь платил серебро. Покрытые потом и кровью дружинные стояли насмерть. Их почти взяли в кольцо, уже двинулся к битве сам хан, послав вперед застоявшуюся охрану. Вот тут-то, как волки на стадо, из распадка молча кинулись засадники. Они, как призраки, распластались, прильнув к гривам коней, неслись во весь опор, сопровождаемые лишь топотом копыт и конским фырканьем. Бешено орал хан, суетилась поредевшая охрана, не знавшая, то ли встать кольцом, то ли рвануться навстречу. Налетели, смяли, рубили молча и зло. Князь крошил с оберук, сверкали мечи, грозно блестели глаза. Вскинул саблю хан, завизжал, с искаженным лицом рухнул в пыль, заливаясь кровью. - К своим, — выдохнул князь, — трубите в рог! Победный звук прокатился над полем, взметнулся израненный Ратислав — победа! Прохрипел и свалился под ноги коня. Не услышал Медведко: с двумя обломками копий в груди, с помутневшим взглядом, он все еще крушил наседавших врагов и скалил зубы, плевался кровью. Остатки Залеской дружины встрепенулись. Опешили степняки, оглянулись назад, напоролись взглядом на сверкающие мечи и кинулись прочь. Ночь, тихая, ласковая, летняя ночь упала на степь. Моргнув, засияли звезды на бархатном покрывале неба. И ветер еле слышно ворошил траву, так мать гладит по волосам заснувшего сына. Сколько было таких ночей? Сколько будет? Как звали того князя? Кто знает… Усталые кони понуро бродили, выискивая хозяев среди мертвых тел, глухо тявкали степные лисицы. И где-то у самого горизонта, задрав к луне узкую морду, тоскливо и заунывно выл волк.