Однокласснички Когда я перешел в крутую физико-математическую школу, я был очень удивлен, что Андрей тоже решил туда пойти. Наверное, это наши мамы договорились. Чтобы я ему и там помогал. У меня начали было закладываться новые отношения с ребятами, но Андрей решительно занял место на моей парте. Послать его нафиг? Ладно, пусть сидит. Хотя это и физмат школа, но порядки в ней классические. Димон - мой одноклассник, спокойный и довольно вялый парень. Несколько лет назад, еще в пионерах, мы встречались в шахматном кружке Дома пионеров, и ему изрядно от меня досталось в партии турнира игроков третьего разряда. Я еще только начинал свою карьеру. После убедительной победы я поинтересовался у раздавленного противника, сколько у него очков в этом турнире, и с удивлением узнал, что он, оказывается, уверенно лидировал. С шахматами Димон вскоре завязал, по крайней мере, в нашем кружке я больше его не видел. Более того, он почему-то напрочь отрицал свое знакомство с миром шахмат, как будто это могло повредить его репутации. Явная ложь отступника вызвала у меня удивление и отвращение, Димон, с его утиным невыразительным лицом, стал казаться мне прохладным и скользким, словно питался не школьными пирожками с розовыми горячими сосисками, а всякой мелкой болотной дрянью. В учебе он тоже не был красавцем. Отвечая урок возле обшарпанной доски, он переминался на своих кривоватых ногах, с одной на другую, морщился, прятал блеклые глазки, грустно бубнил невпопад. В остальное время сидел за партой такой же печальный и скучный, при этом подпирал рукой щеку, чтобы глупая башка не стукнулась о дерево. Одного из официальных хулиганов в нашей школе все знали по кличке Морда, полученной им за размеры и очертания будки, заменявшей ему человеческое лицо. Он курил, явно увлекался спиртным, говорил хриплым басом, на вид был такой широкий и грубый, что казался не школьником, а взрослым дядькой. За ним, как стайка гиен, таскались звереныши меньших размеров, еще оставалась надежда, что никотин и этиловый спирт остановят их рост и физическое развитие. По своей апатичности Димон не успел посторониться, когда Морда вел стаю по школьному коридору. Грязный прокуренный пиджак Морды уперся в пыльный засаленный пиджак Димона. - Хули ты тут, бля? - поинтересовался Морда. Ничего страшного в этом не было. Сторонам требовалось формально восстановить чуть нарушенное статус-кво. Ритуал знаком любому дворовому псу или школьнику с первого класса. Димон должен был продемонстрировать уступчивость: "Ну дык я ничего, так это…". Затем Морда должен был послать его на хуй, слегка пихнуть и прошествовать дальше под злобный визг зверенышей. Порядок был бы восстановлен. - А что такое? - забормотал Димон. У него, оказывается, есть чувство собственного достоинства. Ростом они почти вровень, но Морда значительно крепче сложен. К тому же, он и не один, вон как эти подонки засуетились. - Охуел, пацан? Пиздюлей захотел? - дружно заверещали из стаи. - Не понял бля! Чего, пацан, охуел? - Морда толкает Димона в грудь и надвигается. Недоразумение еще можно замять. Нужно продемонстрировать несколько большую уступчивость, чем если бы Димон ничего не бормотал не в тему, а сразу повел себя правильно. Ну, ясное дело, тогда Морда должен ответить более сердитой продолжительной тирадой, например "пиздуй на хуй мудила", а затем еще разок толкнуть Димона со средней силой, так, чтобы тот отскочил на пару шагов, может, дать пинка под зад, но так, тоже не очень сильно. И все нормально. - А что? - Димон грустно морщится, уныло моргает и зачем-то препятствует новому толчку Морды. Толчок все равно состоялся, Димон все равно отлетел на шажок-другой, но где его уступчивость? Где готовность к компромиссу? - Охуел пацан! Бля, точно охуел! - ревут подонки. Один из них что-то быстро и деловито говорит Морде, тот кивает. Отпускает Димонов пиджак. Они в коридоре, место людное, в любой момент может появиться, например, жирная училка истории. Морда делает несколько шагов и оказывается в реквиации, каменном мешке с узкой горловиной коридора. Там безопасно. Димон застревает в коридоре, его руки сложены на груди, это неудобно, но класть их в карманы сейчас крайне опасно. - Хуйли ты выебнулся? - один из своры приближается к Димону. Светлой масти, ниже на пол-головы, младше на пару лет. Щенок прокуренный. Димон нервно подергивает шеей и часто моргает глазами. Настроение у него совсем не боевое. Щенок хватает его за пиджак. Димон скорее машинально повторяет его движения. Щенок килограмм на десять легче, нужно использовать скорость, он понимает ошибку, отпускает пиджак и толкает Димона в грудь. Тот отвечает, тупо, словно зомби, но щенок все равно отлетает несколько сильнее. - Бля, - выдыхает звереныш. В принципе, он не прав, а его поведение не соответствует ритуалу. В конце концов, никто не обязан уступать младшеклассникам, даже самым борзым. Морда в этом смысле исключение, он числится в классе на год младше, но уже пару раз посидел второй год. Где он, кстати? В реквиации, почти незаметен. Щенок толкается еще раз и снова отлетает, Димон даже как будто увереннее стал себя чувствовать. Неужели ему кажется, что у него все хорошо? Баран. На помощь к белобрысому из реквиации подбегает другой парнишка, шавок можно отличить лишь по цвету волос, морды у них одинаковые - вызывающе хамские. Темненький не толкается с Димоном, а кричит на него: - Ты бля пацан, оборзел бля? Иди сюда, бля! - Зачем? И дураку ясно, что в реквиацию идти не нужно. Даже зомбированный страхом Димон это понимает. Его тонкие губы подрагивают. - Иди сюда! Темненький четко знает, что нужно делать. Белобрысый трется поблизости, выбирая момент для хорошего толчка. - Мне и здесь хорошо, - Димон врет. Ему плохо. На него кричат. Его толкают. Но может стать еще хуже. Темненький ухмыляется и со значением обводит взглядом зрителей. - Ты ссышь, пацан! Ты прессал на хуй! - Ничего я не ссу, - Димон снова врет. Он вообще много уже сделал ошибок. Проявил невнимательность, возмутил спокойствие, нарушил ритуал. А теперь еще эта ложь. - Да не ссы, пацан! Ничего с тобой не будет! Пойдем поговорим! - это мудро, оставляет шанс. Но Димон все равно не идет. Думаю, он прав. А может, у него просто ватные ноги. Из реквиации выдвигается Морда. - Пойдем побазарим, не ссы. Что бля?! Не пойдешь, я тебе на хуй здесь урою! Пошли пацан, не ссы. Нет, Димон не хочет быть отпизжен в коридоре. Была ли угроза блефом? Не знаю. Можно ли верить официальным хулиганам? Ни в коем случае. Как бы то ни было, Димон окончательно принимает облик испуганного осла, а Морда с видом победителя разворачивается и тянет его за пиджак в реквиацию. Сзади жертву подталкивают шавки. Димон слегка сопротивляется, но идет. Не знаю, на что он надеется, конфликт далеко не исчерпан. Вообще говоря, было бы неплохо помочь. Но ведь они его и не бьют. Правда, я и драться-то не умею. И в переговорах не силен. Да и Димон мне никто, подумаешь, одноклассник. А если я буду вот здесь в коридоре стоять, я вообще ничего не увижу. Незаметно пройду тоже в реквиацию, так, как бы невзначай, со своей скоростью, как будто мне туда было нужно по своим делам, и я просто продолжаю движение, а совсем не собираюсь насладиться зрелищем. Димон приведен в реквиацию и поставлен к бледно-зеленой стенке. Морда выглядит торжественно, словно артист перед толпой взбудораженных зрителей-участников. Это как в модном театре, о существовании которого нам позволят узнать лет через десять - играют все. Даже я, выглядывающий из заднего ряда, настороженный и внимательный парень в очках. Если я буду так вот пялиться на происходящее, может последовать вопрос, хули мне тут надо. Впрочем, у меня наверняка будет возможность замять недоразумение «да так ничего», услышать «ну так иди на хуй отсюда» и спокойно уйти. Очкарику вообще полагается вести себя осторожно. Но клака старается не замечать безбилетных зрителей, лишние противники, даже очкастые, своре ни к чему. Морда играет главную роль и чувствует себя в своей стихии - быстро перемещается, раскачивается, выразительно жестикулирует, обращается к зрителям - работает с залом. Димон застыл у стенки. Руки сжались на груди. Бледный вид статиста, оказавшегося волею судьбы в роли жертвы. Или все-таки героя? Его страх вполне достоверен, но герою нужна отвага... Морда сближается с Димоном, здоровенное тело двигается порывисто. Смотрит в глаза противнику. - Хули ты пацан? Димон вздрагивает от внезапной близости врага, весь напрягается, зачем-то неловко расцепляет руки, что-то неслышно отвечает. Морда поворачивается, чуть отступает и оглядывается на зрителей. Ухмыляется. Я только что видел это во время вступления - так делал его черный пес. - Пи-изди его на хуй! – требует клака. Морда вновь тяжело и плотно смотрит на Димона. - Пацан бля. Димон устал от опасной близости Морды, его грудь тяжело вздымается, глаза влажно и часто помаргивают, руки глупо болтаются перед грудью, вроде бы для защиты от нападения, но сколько уже можно ждать?! Морда вновь оборачивается к залу: - Пацан... И медленно закладывает новый поворот к жертве, как вдруг молниеносно ускоряется и - хуяк его с правой в челюсть, хуяк с левой, башка Димона болтанулась из стороны в сторону. Вот оно, и как все неожиданно! Клака ревет от восторга: - Да бля, да! Но Морда уже закончил бить и отходит, укоризненно качая головой: - Пацан охуел... Главный герой удаляется в зрительный зал. Что же Димон? Позавидовать ему трудно. Уже несколько минут подряд он тянет тяжкую ношу, ему только что хорошенько ебнули пару раз, и так внезапно, что он даже ничего не успел сделать, ни закрыться, ни ответить, его грудь ходит ходуном, глаза смаргивают слезы, он не упал, на лице нет повреждений, максимум - слегка ударился о стенку своей ослиной башкой, но он в полной растерянности, словно не выучил роль в ответственном спектакле и не сыскал отваги для импровизации. Он так и стынет у бледно-зеленой стенки, разве что руки теперь сцеплены не на груди, а стиснуты и поламывают друг друга перед животом. На свободное пространство выпрыгивает темненький парнишка, тот самый, что так грамотно вел себя в коридоре. О, новая звезда! Темненький энергично принимается за дело. Пристально смотрит Димону в глаза. Карикатура на Морду – щенок значительно меньше не только своего босса, но и жертвы. Что ж Димон? Он уже совсем никакой. - Что пацан, довыебывался? И вдруг, хуяк Димону по морде! О, вот это поворот спектакля! Клака ревет от восторга. Димон вздрагивает, не от удара – от неожиданности. Он окончательно сбит с толку. Ему пизданул младшеклассник! Щенок, заметно уступающий по габаритам! Один на один Димон в любом случае должен был с ним справиться! Тяжкая пауза. Щенок немного отскочил и переминается в ожидании, пытливо разглядывая беспомощную Димонову физиономию. Ждет ответа. Ответа нет. Да, это позор. Димон окончательно теряет лицо, мрет у стенки в тяжелом ступоре, а чернявый торжествующе вопрошает его: - Что бля? А не хуй бля! И тут же отходит, на сцену вырывается белобрысый щенок. - Пацан бля! А вот и Морда снова приближается, Димон содрогается и колышется как куча остылого говна, не смеет и руки поднять, все, он сдался на милость победителя. Что, снова по еблу? Морда говорит Димону что-то нравоучительное, всматривается в жертву, грозит ебнуть, но великодушно отходит, клака разочарованно гудит, но нить сюжета подхватывает белобрысый: - Пацан бля! И вдруг, да уже и не вдруг, все этого уже ждали, белобрысый щенок хуярит Димона по ебальнику, и тоже в отход, кто следующий? Клака торжествует, зрители, даже те, кто и не поддерживает хулиганов, не вмешиваются. Димона, собственно говоря, почти и не бьют. Драки-то как таковой и нет. Его просто учат, учат осла уму-разуму, а он, мудила, дрожит у стенки ну просто уже совсем никакой. В этот момент на сцене появляется Мяс, кличка его произошла от слова мясо, и не мудрено, он спортивная гордость нашего класса. Наконец-то его кто-то позвал. Он невысок, но весьма атлетичен. Мяс имеет с отличные результаты в беговых дисциплинах, при этом носит еще и здоровые бицепсы. Манерой ходить - быстро, вразвалку и чуть ссутулившись - напоминает молодого энергичного медведя. В футболе действует не слишком технично, но по-носорожьи атлетично и решительно, у него такая же большая и грубая харя, правда, глаза у него близорукие и мягкие. Мяс вполне добродушен, но положение обязывает. Самый сильный парень в классе не должен позволять обижать своих. Подходит нарочито медленно. - Чего это тут за хуйня? - голос негромкий, он еще немного ссутулился, придал взгляду строгое и недовольное выражение. Но руки в карманах, он настроен не более, чем на мирные переговоры. - Чего ты, Мяс? - к нему обращается один из зверят, в голосе должное уважение и легкая степень иронии, дескать, зачем тебе это нужно. - А не хуй, бля… - к концу фразы интонация слабеет. Да, он не хочет воевать. Но и не уйдет. Бить Димона при нем - крайне опасно. - Да ладно, бля, не хуй было пацану выебываться… - Морда примирительно улыбается и разводит руками. - А не хуй, - могучей пружиной сутулится Мяс. Морда слегка похлопывает его по широкому плечу, Мяс чуть отводит его в знак несогласия, но не резко, а так, как и подобает умному человеку. Уважай себя и уважай других. Соблюдай принятые ритуалы. Статус кво восстановлен. Все удовлетворены. - Все пацаны, завязывай, - командует Морда кодле. - Будет знать, как выебываться. Зверье неохотно оставляет дрожащего и слезящегося Димона и выкатывается из реквиации, напоследок давая ему личные напутствия, кое-кто угрожает ебнуть, но не теперь, а в неопределенном будущем в случае его неправильного поведения. Мяс громоздится в проходе, он занимает ровно половину проема, не двигается с места и мрачно смотрит куда-то в грудь проходящим. Самые наглые по пути успевают лично сказать ему пару слов и похлопать, словно бы равные ему и в чем-то даже сопричастные. Очень похожий ритуал в девяностых исполняли братки. Впрочем, разве не из этих школьных хулиганов они все и выросли? Мяс, как застывшая глыба, не реагирует на хлопки и со зверятами в прения не вступает, его грубое лицо хранит выражение сдержанного неодобрения. Свора отваливает болтаться по коридору, слышны ободрительные матерные выкрики. Мяс еле заметно переводит дух и расслабляет плечи. Теперь видно, что он волновался. Недовольно смотрит на Димона. - Чо ты, еб твою? На хуя с ними связываешься? Димон окончательно раздавлен его моральным превосходством. В его тяжелых вздохах прячется рыдание. Чмошник, ссыкун. Но, следует признать, все было проведено классно. Никакой драки, а пацана на место поставили. Жаль, что все уже закончилось. В новом классе меня уже не называли профессором. Мое интеллектуальное превосходство, не вызывавшее никаких сомнений в обычной школе, здесь оспаривали сразу пятеро ребят. Ну, конечно, я был одним из лучших, но отнюдь не чемпионом. Да, я больше всех читал, но на математических и физических олимпиадах у меня получалось не лучше других. Уж больно там задания мудреные. Что же говорить об Андрее – он едва тянул. Впрочем, среди ребят со способностями в классе были и полные балбесы. Как они могли попасть в такую хорошую школу? Наверное, это родители их запихнули. Говорят, что из нашей школы в институт поступают девяносто девять процентов учеников. Зато девочек в классе оказалось мало. Только здесь я понял, как интересно было учиться в нашей старой школе. Здесь же на одну девчонку приходилось три парня, и мне даже нечем было среди них особенно выделиться. Учиться лучше всех у меня не получалось – три раза в неделю я играл в шахматы, это отнимало много сил, уроки приходилось делать второпях. Кроме Андрея, из наших бывших одноклассников в новую школу перешел и Лифшиц. Что ж, здесь ему должно стать поспокойнее. Даже открытых евреев в классе довольно много – человек десять из сорока, не говоря уже о подозрительных темноволосых умниках, таящихся под русскими фамилиями. Кто-то из них ведет себя уверенно, дружит с кем хочет, веселится, хулиганит. Другие стараются держатся вместе, кучкой. Выглядят слегка забитыми. Но ведь их никто не обижает? Впрочем, как сказать... Костик Старовойтов в классе пользовался общей симпатией - за открытый характер и лихую веселость. Был он некрасивый и белобрысый, и, на беду Лифшица, довольно крупный и плотный. Учился Костик неплохо, в число лидеров не входил, наверное – ленился. Память имел необыкновенную. Мог рассказать наизусть биографию любого деятеля Третьего Рейха с поразительной точностью деталей: имя фамилия место рождения образование ступени в карьере чем командовал где воевал какие ордена получил как погиб. Костик не любил, пожалуй, только Лифшица и его приятеля Ривкина. Не любил – сказано мягко. Костина шумная косолапая бравада, такая забавная в мирной жизни, внезапно, я никогда не мог уловить непосредственную причину, оборачивалась к Лифшицу дикой злобой, он хватал неловкими сильными лапами заперхоченный Лифшицев пиджак и встряхивал несчастного жиденка, ругаясь, тащил его по коридору, если Лифшиц падал, это могло закончиться для него даже быстрее и легче – парой-тройкой злобных пендолей, оставляющих на жопе пыльные отметины Костиного тапка. Но Лифшиц не оставался безответной жертвой. Противно шепелявя сквозь щель в передних зубах (ту самую, которая вызывала столько насмешек от нашей англичанки, никак не желавшей ставить Лифшицу явно заслуженную им пятерку, ну никак не мог Лифшиц хорошо произнести звук “th”), шепелявя и пронзительно возглашая свое возмущение отвратительным козлиным голоском, Лифшиц цеплялся за Костин пиджак и старался оказать сопротивление. Нет-нет, Лифшиц никогда не пытался ударить, даже в ответ, он всегда только защищался, мешковато, но упорно. Костик окончательно зверел и пиздил Лифшица с неумелой яростью, наотмашь и наобум, пока его, брызгающего слюной, не оттаскивали. Я никогда не видел, чтобы Костик дрался еще с кем-нибудь, кроме Лифшица и Ривкина. Последнему доставалось, наверное, поменьше – разница в габаритах и силе была уже слишком заметна, чтобы Костина ярость могла как следует разгореться. Выглядело это совсем уже неприлично. Здоровый белобрысый медведь волохает по полу небольшого пухлого мальчишку с грустными темными глазами. Костю оттаскивали даже те, кто Ривкина и сам терпеть не мог. Конечно, интеллигентный Костик и драться-то как следует не умел. Андрей Чернов – совсем другое дело. По основному хобби – защитник из настоящей футбольной секции, жилистый крепкий парень, он ловил и пиздил наших евреев совсем по-другому: ловко, умело и жестоко. Каждый удар его плотно сжатого загорелого кулака выбивал из жертвы выкрик боли. Но Андрей не хотел рисковать своей оценкой по поведению. Он и не столько пиздил, сколько оглядывался, чтобы какая-нибудь учительница не заметила. Точнее, чтобы она не оказалась так близко, когда она уже не сможет сделать вид, что не заметила. Да и калечить одноклассников Андрюха явно не собирался, не хватает из-за этих жидков предупреждение получить, а то ведь и удалить могут. Под его кулаками им всегда было больно, страдальчески блестели их темные глаза, вздрагивали густые ресницы, но за свое здоровье они могли в целом не опасаться. Чернов бил холодно, спокойно, с хирургической точностью. А Костик в ярости отбрасывал всякую осторожность. Не знаю, что было лучше для Лифшица с Ривкиным. Вскоре Андрей Чернов поступил в первый медицинский институт, самый престижный мед в нашем городе, и стал врачом. Да-да, вот откуда они родом – наши садисты в белых халатах. Все, как один – по призванию, по зову сердца. Теперь делать больно другим для Чернова уже не запретное увлечение, а любимая профессия. Забавно, что Ривкин тоже стал врачом. Правда, институт у него был не такой престижный, но это не так важно, зато теперь он сможет отомстить этим погромщикам за все обиды сполна. Кто опаснее – садист или его бывшая жертва, взявшая в руки стальной блетсящий инструмент? Костик Старовойтов тоже добился осуществления своей мечты. Исторический факультет Петербургского университета, тоже ведь не хуй собачий, принял его к себе. Костик наплевал на деньги и после окончания стал в нем преподавателем. Не была ли его диссертация посвящена новому переосмыслению итогов Второй мировой? Думаю, что нынешняя мода на политкорректность вынудит Костика с Андреем, они ведь, как-никак, наша интеллигенция, совсем по-другому объяснить свое тогдашнее отношение к Лифшицу. И Ривкину. Например, что эти двое были совсем невыносимыми придурками. Ну да, может быть. К здоровому Гроссману драться они оба действительно не лезли. Да по Гроссману, если бы не фамилия, и нельзя было сказать, что он еврей. Больше всего он был похож на льва – кучерявые светлые волосы, большие светлые глаза, толстый нос с вечными фурункулами, громогласный смех во всю широкую пасть. Жизнерадостное, лучезарное существо, как будто и не еврей и не в России живет. Наши одноклассники в физико-математической школе были в подавляющем большинстве детьми из благополучных или весьма благополучных семей. В девятом классе вопросы пола серьезно волновали многих, но традиционное воспитание удерживало большинство ребят и девочек от решительных шагов. А вот в последнем, десятом, обстановка постепенно, но необратимо изменилась. Трое-четверо ребят после лета вернулись в класс уже зрелыми и опытными мужчинами, о чем откровенно хвастались завидующим одноклассникам. - Ебал я эту школу, - риторически объявил однажды на перемене наш силач Мяс. Его услышал Гроссман. - Ты только школу ебал или еще кого? – переспросил он. - А я всех ебал! – весело и небрежно бросил Мяс. - И бабу ебал? – осклабил пасть Гроссман. - И бабу ебал, – со спокойной гордостью подтвердил наш первый силач. - И я тоже ебал! – торжественно объявил Гроссман, задрав толстый нос в фурункулах. Оба причастившихся заржали, довольные своим высоким статусом. Подавляющее большинство из нас еще были девственниками. Не знаю, кого ебал Мяс, думаю, что одну из наших одноклассниц, тихую и неглупую девушку. Что ж, у нее хороший вкус, ее избранник чем-то даже похож на Джона Траволту, при этом явно атлетичнее. А Гроссман ебал кого-то на стороне. Рассказывал, что вдвоем с одним своим приятелем они водили к нему двух подружек, угощали бухлом и дрючили. Каждый свою. Однажды подружка его приятеля заявилась к ним одна. Гроссман сумел напоить друга так, что тот заснул мордой в салате, а сам, весело рыча, отъебал его девчонку. В классе образовалось несколько пар с невыясненными, но весьма подозрительными отношениями. - Жена, что было задано на урок? - сильно картавя, запрашивал ярко, почти карикатурно безобразный еврейский юноша у красивой и статной славянской девушки с пухлым ртом и сонно-недовольным выражением лица, как будто ее напрасно разбудили. Не знаю, что уж там у них было, но через десять лет его предприимчивый отец взял ее на работу. Затем безобразный сын обустроился в Штатах, вывез девушку туда и, черт возьми, женился на ней. Удивительно. Кроме внешности, счастливец отличался еще и умеренностью своих способностей - учился он довольно плохо, и вряд ли представлял интерес в общении, по крайней мере, ничего, кроме кривохмылых вторичных шуток, я от него не слышал. Бедняга был слаб физически и духовно, можно только представить, какой характер мог сформироваться при столь печальных данных, обрекавших его на смех и презрение, даже на сострадание окружающих. Но у него наверняка был козырной туз под брючным ремнем - ясно, он делал с ней, с ее ленивым и нежным телом такие ужасные вещи, что она могла только стонать в забытьи. Остается вопрос, как же он впервые добился близости, пока она не знала о его таланте? Быть может, удачно распитая бутылка хорошего, но крепкого вина в узкой компании одноклассников, собравшейся в богатой квартире его отца, сделала девушку мягкой и податливой? Я встречал ее в Питере, когда она еще не уехала в Штаты экспортным грузом. Мои заигрывания встретили пассивный, но огорчительный отпор - стало ясно, что между нами ледяная пропасть. Нужно отметить, сейчас я это понимаю лучше – ее избранник всегда одевался элегантно, а я и теперь не могу этим похвастаться. Этой губастой полусонной бляди нужны только бабки? Что до меня, то в десятом классе я продолжал считать свое астеничное тело еще недостаточно зрелым для прыжка в эту реку, и опасался, что раннее, как мне казалось, начало половой жизни повредит моему здоровью не меньше курения или пьянства, от которых я тоже себя оберегал. Мама так думает. Это все грязь. А папа отмалчивается. Самая красивая девушка в классе, Надя, была, наверное, и самой глупой. Или же неразвитой. Судя по всему, она была из очень простой семьи. Ее братец тоже учился с нами в одном классе, благородством черт лица напоминая хулигана Морду. Братец тоже не слабо просмолил свой пиджак, наверняка был не дурак выпить, но избытком физической силы не страдал. Его агрессивность была чисто филологического свойства, состояла она в некотором пренебрежении к русскому языку и обозначалась рефреном "бля" через два слово на третье. В нашем классе, как он, так и сестра оказались благодаря своему месту жительства, удивительный парадокс - наша передовая физико-математическая школа располагалась на самой что ни на есть распролетарской окраине. В общей массе интеллигентные одноклассники с чувством некоторого удивления рассматривали Надиного братца, его карикатурно плебейский нос картошкой. И с удовольствием переводили взгляд на его великолепную сестру, они ведь чем-то даже похожи, цветом серых глаз и темных волос, можно уловить и отдаленное сходство черт, но как здорово все это у Нади. Она стройная и гибкая, повыше среднего роста, у нее красивое и спокойное, я едва ли не пишу - благородное лицо. Хотя мысли о благородстве тут же исчезают - вон же ее братец-двойняшка похабно кривит харю после собственной сальной шутки. Надино очарование дает трещину, когда она начинает говорить. Для фильмовой звезды у нее чересчур грубый голос, бедность русского языка для нее такое же преимущество, как и для братца. Мой час наступает на уроке физкультуры. Не в том смысле, что все смотрят на меня, я бы этого просто не вынес. Зато я могу невзначай любоваться Надей в синем спортивном костюмчике, в обтягивающих тренировочных штанишках. Она готовиться прыгнуть в длину с места. Легкие стройные ножки несут ее к линии толчка, кеды выравниваются, ножки переступают, если судить по стремительной форме задней поверхности бедра, там нет лишнего жира, но есть упругие мышцы. От ребят доносится шутливое подбадривание, она поворачивается и свободно улыбается в ответ. Какая попка. Не маленькая, не большая, классная спортивная попка. Она девочка или женщина? Надя ко мне боком, слегка согнула колени, спина напряжена, небольшая грудь обтянута костюмчиком, вот она по-мужски ловко взмахивает руками, с силой отталкивается - легко выпрыгивает и далеко приземляется все такой же упругой стрункой. Результат совсем неплох, я, пожалуй, прыгаю не так далеко. А среди наших девчонок и говорить не о чем, Надя - лучшая. Да. Легкая и веселая, она идет дальше. На меня и не посмотрит, да я на это и надеяться не могу, тем более, на физкультуре. Но могу пялиться вслед. Какие ножки. Попка торчит в трениках, о, это волшебное пространство между ногами, она, наверное, уже трахалась, но как это можно узнать точно? Апатичный Димон оказался соседом по парте Надиного братца, так они и подружились - вместе курили, а также наверняка употребляли различные дешевые алкогольные напитки. Нужно сказать, что перенесенное от Морды унижение способствовало развитию Димона. По классу прошли слухи, что он тайно посещает секцию каратэ. Сам Димон слухи не подтверждал, а слегка опровергал, но очень слегка, и всем было ясно, что да, он посещает эту загадочную секцию, мрачный подвал, где учат ломать шею ударом ребра ладони. В его апатичности стали искать тайное знание, похоже, что и ведет он себя поувереннее. Его унылая физиономия уже кажется мне более значительной, хм, может, так и должен выглядеть настоящий мужчина? Вероятнее всего, они вместе бухали. Димон и красивая Надя, ее братец и какая-нибудь ее подруга. А может быть, новый мужественный образ Димона уже и без алкоголя казался привлекательным, бог с ним с этим утиным носом, с этими тоскливыми водянистыми глазками. В общем, говорят, у Нади с Димоном был роман. Я в это верил слабо, они, правда, сидели по соседству, вместе плавали на контрольных. Энергии у нее вполне хватало, просто девочка ни хрена не соображала в этих математиках и физиках. Ей даже пришлось уйти из нашей школы и перевестись в какое-то путейство, к таким же, как она, милым девчонкам, прочь от нас, увы. Однажды она зашла в наш класс после долгого отсутствия. Остановилась в дверях. Помахала всем тонкой сильной рукой. - Привет! - Надя, привет! Сколько лет, сколько зим! Димон ничего не говорил, даже не поменял позы, а продолжал молча сидеть вразвалку и задумчиво смотрел на Надю. Только его унылая рожа искривилась мерзкой улыбочкой. Я любовался Надей, дорожа каждым мгновением, ну, может быть, иногда я быстро осматривался по сторонам, ну, нормально, все на нее смотрят, и я смотрю. Надя постояла и двинулась по проходу, сосед Димона куда-то вдруг пересел, и была чудовищная однозначность в его быстром исчезновении, в абсолютной его уверенности, что именно рядом с Димоном должно быть освобождено место для прекрасной гостьи. Надя села к нему за парту, весь класс наблюдал, я украдкой косился с первой парты, Димон сиял от гордости как лягушка на кочке. А Надя, она была тиха, медлительна и сентиментальна, о блять, как будто ей было о чем вспомнить, о том о чем я мог бы догадываться но никогда не знать наверняка, она еще красивее чем когда уходила из нашего класса. Они обменивались тихими фразами, дальше смотреть было уже нельзя. Неужели они ебались? Надя, почему не я? Может, я тебя еще как-нибудь трахну, если мы случайно столкнемся где-нибудь в другом месте, непреднамеренная встреча в ванной моей вечерней фантазии, наяву мне никогда не хватит смелости, меня уничтожит твое удивление. Наш жизнерадостный Гроссман был предприимчив. Однажды принес в школу и тайком показывал желающим порнографические картинки, затем стал их продавать. Самым первым клиентом оказался мой друг Андрей. Видимо, картинки были очень интересные, история получила огласку, все попались. Классная выводила Андрея на середину класса и стыдила. Костюм, выбранный по росту, а не по фигуре, висел на нем мешком. Тяжелые очки, казалось, гнули шею вперед, хотя, может быть, это был стыд, так желанный нашей сумасшедшей классной. Все ржали, глядя, как он мнется и грустит, трудно было поверить, что этот чахлик, этот Кощей Бессмертный, его теперешнее прозвище, еще имеет силы интересоваться женской плотью. Ах, как стыдно! В последнем классе Андрей почему-то стал быстро расти, даже быстрее, чем я. К концу года он уже меня догнал. Но толще не стал, нет. Со здоровьем у него по-прежнему было так себе. Однажды мы шли из школы, когда Андрей вдруг схватился за живот. - Хочу срать. - Очень? - Бля, конечно очень! Бежим скорей домой! - А может где-нибудь здесь? - Бля, где я тебе тут сяду, бежим! И мы бежали, пока Андрей вдруг не остановился. - Ты что? Бежим! - Все, поздно. Он едва не плакал от огорчения. Увы, Андрей обосрался. Ему было трудно удерживать в себе дерьмо, особенно когда он нервничал. Классическая медвежья болезнь. Кстати, едва не убивший его Кузя был похож именно на медведя. Вызывающий сочувствие Андрей так и висел бы на мне балластом, но, по удачному стечению обстоятельств, он пошел учиться в другой институт. У меня выбора почти не было – молох советской армии требовал жертвоприношения новых молодых голов, стать ученым после службы в армии практически невозможно, оставались лишь несколько вузов с еще спасительными военными кафедрами. Студент Поступление в институт Три года напряга в физико-математической школе гарантировали поступление в институт. Кроме блатных, как театральный или финансовый, понятное дело. Но становиться торговым работником или артистом меня не тянуло. Самой престижной казалась благородная карьера секретного физика. Здорово вот так взять и изобрести атомную бомбу. Или еще что-нибудь такое. Это великая слава. Кроме честолюбия, я обладал немалыми познаниями в точных науках, представляя их как стройное, могучее, постоянно растущее здание. Хорошо бы положить в него и свой кирпичик. Гуманитарные, иным словом «неточные» науки, соответственно, казались мне неопрятной мусорной кучей ненужной информации. Голова была полна формул как новенький котелок. Оставалось решить - куда, технических вузов было полно, страна работала на оборону. Отец по обыкновению полеживал с газеткой на диване, практические советы от него не исходили. Он наверняка понимал, что его смышленому сыночку вообще-то все равно куда идти, впрочем, как и ему самому сорок лет назад. Мать вообще хотела устроить меня почему-то на кибернетику в университет. Но это было опасно. Среди моих сверстников ходили слухи, что в этом году будут брать отовсюду, кроме трех-четырех вузов. И впоследствии они драматическим образом подтвердились. Мама витала в облаках. Словосочетание "советская армия" воспринималось ею как-то странно, не то чтобы восторженно и с желанием чепчики бросать, но и без явных ассоциаций с новоязычным понятием "стройбат". Мне же, как интеллигентному мальчику со слабым зрением, армия не могла предложить ничего более романтичного, героического, полезного для развития личности и укрепления здоровья, чем два года ковыряния лопатой впроголодь. Самое веселое, что я впоследствии услышал про этот род войск, была история моего служилого одноклассника. Двое копченых азиатов в грязных солдатских формах, похожие друг на друга, как родные братья, медленно сближаются, в руках лопаты. "Чурбан!" - с сильным акцентом выкрикивает один. "Сам чурбан, бладь!" - голосит другой. "Ай-и-яй бладь!" - чурбаны визжат и отчаянно пиздятся лопатами. За ними наблюдают два интеллигента - из Ленинграда и Свердловска. "Что это, собственно говоря, происходит?" - "Обычное дело. Здесь такое каждый день. Это у них такая дружба народов. Они разных национальностей. Кто-то из них, кажется, узбек, а другой, этот… я их путаю." Мои друзья определились четко. Служить не хотел никто. Решение напрашивалось - не слушать маму, поступать в один из четырех спасительных вузов. Естественно, в лучший из них. Таковым был признан ЛМИ - в прошлом Военмех. Для поступления нужно подать документы, и в их число входит одна небольшая справка. Бумажка о состоянии здоровья. Чернявая стерва в белом халате уставилась в мою справку, идиотскую бумажку, пустую формальность. - Так, а тут у вас написано "гастродуоденит"! Вам нельзя учиться в нашем институте! Все холодеет внутри. - Как же, у меня когда-то был гастрит, но он уже прошел, здесь же написано. - Я все вижу, здесь написано "гастродуоденит в стадии ремиссии"! Вам же нельзя учиться в нашем институте! У нас большие нагрузки, с таким заболеванием учиться у нас нельзя! - Так что же, в армию можно, а в институт нельзя? - Все, забирайте документы! Мой любимый гастрит, как оказалось, являлся противопоказанием для учебы в выбранном мною институте. Именно в том, который был так полезен моей пищеварительной системе в качестве альтернативы двухлетнему служению родине на перловке по праздникам. В армию с моим здоровьем мне было можно. В институт - нельзя. Я ринулся в достопамятную поликлинику для слуг народа. - Хочу справку без гастрита. - Вы хотите справку? - Да, хочу нормальную, чистую справку, в институт нужно поступать. - Хорошо, но сперва нужно пройти обследование. Ладно. - Сперва нужно выпить эту жидкость. Не бойтесь, вкуса у ней никакого нет. В стакане до самых краев что-то белое. Похрустывает на зубах. Что это, интересно? - Это специальный состав, при дальнейшем осмотре на экране можно будет проследить моторику пищеварительной системы. На экране смутно видно, как ползает что-то серое. Безо всяких сомнений, эта дрянь радиоактивна. Иначе мне бы ее и не заливали. Коновалы ебаные. Но в стройбате в любом случае хуже. - Хорошо, закончили. Вам нужно прийти завтра, будем смотреть поверхность вашего желудка. В средние века просвещенные европейцы услаждали свой досуг созерцанием чудесного искусства - шпагоглотания. Мастера этого жанра умели заглатывать клинки метровой длины. Из воздетого к небу рта эффектно торчал украшенный резьбой эфес. - Зажмите в зубах этот держатель. Кусок пластмассы под размер стиснутой челюсти с дыркой для просовывания всякой дряни внутрь. Видать, крепкая штуковина, ее не раз пытались разгрызть. - Будет немного неприятно, но это лишь обычная процедура. Сейчас я введу вам камеру, нужно делать глотательные движения, тогда будет легче. Ко мне потянулась довольно толстая коричневая кишка. - Откройте рот, ни в коем случае не закрывайте. В стройбате все равно будет хуже. - Возможен рвательный рефлекс, вам нужно просто все время сглатывать. Доктор заправляет кишку мне в рот. Пропихивает. - Вот так. Глотайте! Я никогда ничего подобного не ел. Горло болит от усилия. Неужели он всерьез? - Глотайте! Глотайте же! Нужно все время глотать! Глотайте! Пресловутый рвательный рефлекс выворачивает меня наизнанку, ребра трещат от напряжения, в горле болезненный ком, я слышу собственный хрип. - Потерпите, сейчас я осмотрю ваш желудок. Давлюсь и крючусь в судороге. - Что ж, гм, а здесь у нас как - ну, в общем, вполне нормально. Давая короткие передышки на судорожные вздохи, тошнота рвет мою утробу наружу. - Гастрит был, говорите? Ум-м, ну, картина вполне ничего. Вот здесь еще взгляну - у-гу, хорошо. Все-все, сейчас уже извлеку. Кишка победно покидает мое страдающее горло. Мне уже все равно, приступы тошноты лишили меня сил и эмоций. Вяло произношу: - Мне только нужна справка, что у меня не было гастрита. В смысле, справка, где не будет слов про гастрит. - А-а, вот оно что. - Так в институт не берут, зато в армию… - Понятно. При повторной сдаче документов, среди которые моя новая, блистающая чистотой и здоровьем справка, стараюсь не попасться на глаза чернявой стерве в белом халате. Все отлично. Мне можно сдавать экзамены. Я готовился как никогда. Два месяца, каждый день, несколько часов. Все учебные примеры были решены по два раза. На экзаменах мне попадались цифра в цифру примеры, которые я уже перерешал дважды при подготовке. Старая шахматная закалка помогла справиться с нервами. Все должно быть хорошо. У доски с вывешенными результатами приемных экзаменов толкаются взбудораженные абитуриенты. В огромном алфавитном списке ищут свои двойки. Я не тороплюсь. У меня все должно быть хорошо. В животе холодок. Всяко может быть, тем не менее. Не тороплюсь. Медленно пробираюсь к середине списка. Близоруко и аккуратно ищу в нем решение своей судьбы. Вот моя буква, ага, это какой-то балбес и неудачник, о, это старательная девочка, надеюсь, хорошенькая, так, а вот это я. Отлично! Отлично! Это точно я, вот следом какой-то придурок однофамилец с именем на букву М, мудак, дебил и троечник, а сверху над ним я – умница и отличник. Ошибки быть не может. Две пятерки! Поступил! Я студент! Я на хуй блять насрал на говенную краснознаменную стройбатскую армию и блять на хуй нассал на просоленный военно-морской трехлетний флот! После двух, не дай бог еще и трех лет службы мозг усыхает, а я еще хочу стать ученым, кандидатом наук, как отец, получать триста рублей в месяц и читать лекции девкам в коротких юбочках. После второго курса я неожиданно встретил на улице Лифшица. Последний раз мы виделись еще в школе, в моей памяти он оставался низеньким и неуклюжим мешком с перхотью. Лифшиц вдруг оказался даже чуть выше меня ростом, плотнее и гораздо увереннее. - Привет, как дела? Лифшиц заявил, что учится в Политехе. - А как же армия? Нет, Лифшиц туда не идет. Впрочем, его фамилия теперь не Лифшиц, а Семенов. Но в армию он все равно не идет, на хуй ему это не надо. - И как там в Политехе? - Нормально. Нормально – это еще скромно сказано. Лифшиц, т.е. Семенов - чемпион первого курса в институте по боксу. В финале побил негра, бля, тот был агрессивный такой, все лез, наскакивал, еле справился с ним. По боксу! Круто. - Здорово, когда умеешь въехать. - Да это все умеют, вот защищаться, это самое трудное. - Чемпион курса, круто! - Так это ерунда, там спортсмены не выступали, только студенты и новички всякие. - Ну все равно, неплохо для шахматиста. - А я с шахматами совсем завязал. Лифшиц, оказывается, целый год персонально занимался с моим бывшим тренером-психом, тем самым, который всегда бранил его за полное непонимание основ шахматной стратегии. Платил сумасшедшему бабки, занимался с ним, разбирал ошибки, зубрил дебюты, учил эндшпиля, парился, и вот, в итоге выполнил заветное – разряд КМСа! Ну и ну! Лифшиц – кандидат в мастера! Мне всегда казалось, что это невозможно... Но если он бросил шахматы... - А чем тогда заниматься? - Чем-чем, конечно, с девушками знакомиться, - веско ответил бывший Лифшиц. - Ну и как с ними лучше знакомиться? - Да очень просто. Подходишь к ней в метро, вы куда едете, ах туда, ну так и я с вами. - И все? - Конечно, все очень просто. Ну ладно, пока, может, увидимся. Еще через пять лет я встретил на улице его маму, быстро сгоревшую во времени брюнетку. Лифшиц, как выяснилось, уже свалил в Штаты, в город Бостон, поступил ссука в университет и там успешно учится, все у него классно. Мама ехать пока не хочет, может, потом как-нибудь. А фамилия у него теперь не Семенов, а такая, как и положено - Уайт. Наташа Я наконец решаюсь и вприпрыжку догоняю пару девушек, от волнения дрожу, но отступать уже некуда. На меня смотрят мои друзья, они завидуют моей смелости. Очки стыдливо прячутся в кармане. - Девушки, привет! - я говорю это так просто! - Привет! - они ответили, а ведь они совсем меня не знают! - Меня зовут Алексей, а вас? - Наташа, - миленькая, она улыбается. - Ира, - что за страшила. - Очень приятно! - неужели они знакомятся со мной?! Сердце колотится звонко как молоток. Хорошо, что идти недалеко, продолжительное общение мне не выдержать. Они живут в моем доме, просто я не знал об этом. На прощание Наташа произносит номер своего телефона. Здорово. Мы начинаем встречаться. Наташа целуется со мной в парадной, у нее влажный скользкий рот, член томительно ворочается в брюках. Но все как-то не так. Что-то не складывается. Я встречаю ее на улице с парнем, я готов к бою, он оказывается ее сослуживцем, просто другом и исчезает, мы оказываемся у нее дома, наши объятия и поцелуи кружат мою горячую голову, но до самого главного почему-то не доходит. Наташа кажется мне испорченной, кто знает на самом деле, почему она не позволяет мне… Я даже сводил ее на концерт убийственно попсовой импортной группы, это стоило мне немало денег, но и после этого она ничего не сделала для меня. Нужно что-то решать. - Что, встретимся? - Не знаю, может быть. - Может, я перезвоню попозже? - Как хочешь. - Так ты не хочешь, чтобы я тебе позвонил? - Мне все равно. - Я не понимаю как это может быть все равно, скажи хочешь ты или не хочешь чтобы мы с тобой встречались. - Мне все равно. - Все равно это значит ты не хочешь чтобы мы с тобой встречались. - Значит не хочу. - Не хочешь. - Ну да. - Ну у тогда все по пока. - Пока. Наташа работала продавщицей в большом советском магазине. Немалое количество посетителей, видимо, значительный мужской интерес, пускай и не в форме приставаний, хотя бы улыбочек. Продавщица уже по роду своей деятельности чувствует себя красавицей. Она не даст просто так, от одиночества, сегодня на нее уже три отличных парня так посмотрели, что просто все было понятно. Изредка и я оказывался в этом магазине за какой-нибудь лампочкой, поневоле общаясь с Натахой. И, не удержавшись, затем снова ей названивал. Раз она даже снизошла до того, что выпила стакан водки у меня дома. Но так и не дала. Лет через пять я встретил ее на улице с каким-то парнем, они обнимались и целовались. Все это происходило на Васильевском острове, в полутора часах езды до нашего дома. Ей совершенно было нечего там делать. Наташа узнала меня и, кажется, обрадовалась. Только ясно не мне, а этой странной прихоти случая, выстроившего немую сцену с участием нового любовника и старого неудачливого ухажера. Улыбалась так, что он должен был это заметить. Наверное, он тоже обрадовался, сучара. Мою девушку ебал, а я нет. Дать бы ему пизды, у нее на глазах отпиздить, он довольно симпатичный, хотя и поменьше ростом, жаль, будь у меня побольше наглости, я бы подошел завестись. Например, вот так, грубо: - Сколько времени? - Не знаю. - Что значит не знаешь? - Э, ты чего, парень? - Чего блять чего? - Чего тебе надо? - Ребята, не нужно, успокойтесь. - Ничего, все нормально. - Хуйли тебе нормально, ты бля? - Ты чего, получить захотел? - Что бля, тебя сморчка ща отпизжу на хуй! - Мальчики, не надо, слушай, отстань от него! - Пошел на хуй, мудила! - Да я тебя в рот ебал, пидор вонючий! - А бля… Хуяк, оп, еще, в ответ по еблу, схватка, треск курток, расцепились, попробовать ногой, мимо, чуть разошлись. - Хули ты мудила… - Пошел на хуй бля… - Все, хватит, пошли скорей отсюда, пошли, не нужно больше драться. Леша, не нужно, пожалуйста! Тяжело матерясь и отдуваясь бойцы расходятся, Натаха утаскивает его за локоть, он слегка сопротивляется, но уходит. Вот хотя бы так, да и драки-то могло и не быть, если бы я был посмелее, он мог бы и прессать, хотя при девушке вряд ли можно показать трусость, но в любом случае попробовать его на испуг стоило. Выходит, я дурак и ссыкун. Еще через пять лет Натаха все еще работала в том же магазине. Ее внешность приобрела налет перезрелости, замуж она не вышла, детей не родила. Старая девушка, издали вроде ничего, но подойдешь поближе - о боже мой, как это грустно, девичья прическа не сочетается с этими подглазниками, морщинками, припухлостями, помятостями, дура ты бля дура, что бы тебе дать тогда, может, все было бы как-то по-другому. Неудачница. Трагедия военмеховца Нужно сказать, что название "Военмех" употреблялось как историческое, с некоторых пор ничего военного, кроме спасительной кафедры, в нашем Механическом институте не было, ну, разве что к названию зачем-то приделали очень сомнительный прицеп с главным героем Афганистана маршалом Устиновым. Учиться в Военмехе мне было трудно. Вольный режим института способствовал отращиванию хвостов, устранялись они последней бессонной ночью перед началом сессии. Курсовики я не любил, зато экзамены сдавал довольно удачно. Повышенная стипендия в шестьдесят три рубля, на целых восемь рублей больше стандартной, укрепляла мой карман. Военная кафедра, так способствовавшая популярности этого интститута, оказалась спасительной реальностью, и, пока наши сверстники в зеленых робах месили цемент для генеральских дач, мы вдыхали пряный воздух большого города. Расслабляться было нельзя - каждую сессию кого-нибудь исключали за неуспеваемость, и бедняга на два года был обеспечен казенным питанием и сапогами. Потеря бойца крепила личный состав, его имя становилось нарицательным и часто звучало перед следующей сессией: - Учись, балбес, а то служить будешь! Оськина помнишь? Как он историю КПСС завалил? И где он теперь? В вооруженных силах! Говно лопатой грузит! Периодически всплывал очередной мрачный слух: - Говорят, военную кафедру со следующего года отменят! - Не может быть! - У нас все может. - Точно, скоро все служить пойдем. Слухи не подтверждались, и слава богу. Некоторые персонажи из числа преподающих отличались неповторимым своеобразием. Математик считал высшим проявлением педагогического таланта пугать студентов страшными рожами и внезапными истериками. Нужно отдать ему должное, от его воплей меня бросало в дрожь и на третьем курсе, сразу почему-то вспоминалось, что портянки нужно еще уметь хорошо наматывать, так лучше уж математику поучить как следует. На одном экзамене я поднапрягся и к концу второй страницы преобразований вышел-таки на формулу какого-то крутого французского или английского мэтра прошлого века. Препод корчил рожу и радовался. Смотреть на собственные каракули было немного не по себе. Откуда это во мне? Меня успокоило, что я все-таки сделал ошибку – забыл пренебречь одним из второстепенных членов, и он волочился за другими обе страницы, пока сам препод его лично не прикончил. Математику я любил, но вот черчение... Пробившийся в доценты бывший мастер по боксу с козлиной фамилией (представляю, как жестоко его дразнили в школе, вот, наверное, в чем причина всех его успехов!) ковыряет грязь моих так называемых чертежей и выражает сомнения по поводу моих умственных способностей. Обидно. Не я, а ты дебил, мне насрать на твой идиотский предмет, меня от него тошнит, я сдам его и забуду еще до того, как выйду из твоего вонючего кабинета. Умница профессор заявляет, что на его лекциях невозможно спать. Общее изумление - уважаемый преподаватель, очевидно, пошутил. Ничего подобного. У него, оказывается, есть своя уникальная синусоидальная метода. Одну фразу он читает тихо, потом повышает голос, громче, еще громче - и только что нежно пускавший слюнку студент невольно вздрагивает и теряет зыбкую ниточку сна, приподымает обезумевшую от недосыпа башку, вылупляет на профессора осовелые глаза. Разумно и действенно. Хотя проще было бы делать паузу через каждые пять минут гипнотического бормотания и орать: "Солдат спит - служба идет!" Народ бы вскакивал с парты в холодном поту в стойку смирно. Капитан третьего ранга, служивши лейтенантом на боевом корабле в самый разгар Карибского кризиса, увидев внезапно появившуюся воздушную цель, не растерялся, а рьяно оттолкнул от пушки остолбеневшего матроса, хватко прицелился и блистательно сбил заплуталый и, слава богу, наш собственный, а не американский самолет. Этот молодец, едва не устроив третью мировую войну, но по ошибке прибив всего лишь пару неопытных летчиков, бей своих, чтоб чужие боялись, теперь на занятиях нашей военной кафедры очень убедительно изображает полет крылатой ракеты. Его седая башка с приложенными особым образом ладонями-крылышками выглядит взаправду как боеголовка, вот она рыщет над синей ширью в поисках морской цели, поводит в разные стороны безумными водянистыми глазками, готовая уебать все, что плывет. Все бы в Военмехе было бы ничего, если б не одна мелочь. Очень мало девок. На каждую студенточку полагалось с полдесятка молодых львов, всегда мечтающих о пизде абстрактно и о ее худой пизденке конкретно. Девки маслились от окружавшего их внимания и с каждым семестром набирали уверенность. Интересная длинноволосая брюнетка, на которую я положил было глаз, оказалась зафрахтована неким проворным старшекурсником еще до того, как шагнула в общую аудиторию. Все последующие годы она лишь меняла свой статус под его неусыпной опекой. Первый курс - подруга, наверняка и очень скоро - близкая, сломал ей целку и ебал ее в пизду, быстро кончая по молодости; второй курс - невеста; третий курс - официальная жена; четвертый - жрица благовещения с растущим пузиком; пятый - молодая мама с хорошо разработанной жопой. С каждым годом она все охотнее грелась под моими взглядами, помню, раз я облапал ее в проходе так плотно и беспрепятственно, что сам испугался. Идиот, в своей моногамной грусти она была готова дать кому угодно, а уж мне наверняка, был бы случай, ее белобрысая кругленькая подружка прямо заявляла, что бедняжка совсем не нагулялась. Царственно жирная, породистая еврейка с большими красивыми глазами, о выдаче члена в ее губастый рот я с удовольствием думал на лекциях, стала женой тощего соплеменника и свалила на историческую родину. Милые иногородние девушки все как одна удачно вышли замуж за ленинградскую прописку. В родную Таракань и Тьму никто не вернулся. Самая некрасивая, но умная, четко понимая, что при ее внешности даже в Военмехе у нее шансов не слишком много, поехала на практику на военный полигон и там, в стране горячего песка, колючих кустов и стальных ракетных фаллосов, завоевала сердце охуевшего от вида юбки солдатика и вышла за него замуж. Действительно, Военмех по праву славится как школа невест. Анализ причин матримониальных успехов наших девушек показывает, на мой взгляд, что дело здесь не столько в богатстве выбора внутри института, сколько в благотворном воспитательном воздействии обучения. Присутствуя в явном меньшинстве на лекциях, в коридорах и бассейне института, девушки получали столько неявных комплиментов, что укреплялись в сознании своей привлекательности необыкновенно. А это действует. Естественно, о чем же может думать студент семнадцати лет, когда ему читают лекцию по высшей математике? И о чем другом может мечтать студент двадцати двух, когда ему рисуют радужные картины блистательной карьеры инженера в ящике? Ясное дело, большей частью у меня стоял, и уж покрепче, чем сейчас. Что же тогда чувствовали наши прелестницы, когда ловили на своем теле мой горящий огнем взгляд, по-юношески лишенный какого бы то ни было скепсиса? И что они думали? «Мужики – козлы. Им только этого и нужно. Мне стоит лишь улыбнуться, и вот этот будет на мне изо всех сил стараться, весь голый, мокрый и стонущий... Но я не такая. Я выберу себе хорошего, серьезного парня, умного, красивого. У меня есть возможность выбрать.» Обратная сторона удобного положения девушек – бедствие парней. Когда каждый взгляд приносит отвержение, далеко не каждая шутка в общем хоре удостаивается снисходительной усмешки, когда девушка проходит мимо, почти сквозь, и так год за годом, шесть лет – какой сильный не ослабеет от этого? Как же не сорваться, не наделать глупостей, не впасть в бесполезное и разрушительное студенческое пьянство? Нужно идти в атаку, в крестовый поход за своей волосатенькой и мокрой удачей! Мое положение было несколько лучше, чем у большинства товарищей по несчастью. Понемногу я все более укреплялся в убеждении, что даже при всех прочих равных условиях наделен весьма и весьма привлекательной внешностью. Девкам приятно на меня смотреть. Они прощают мне даже худобу и застенчивость. Классно. Но ведь кроме сладкой мордашки, шестифутового роста и правильного, разве что чересчур изящного телосложения у меня есть и эрудиция, и интеллект, и огромное желание ебать. Что ж, у меня большие шансы стать настоящим охотником. Маленький Женя Невянущий оптимист, маленький и жизнелюбивый еврейчик, хотя не очень-то и похож. Мы играли вместе в шахматы, способностей у него особых не было, видимо, мама заботливо старалась их развить. Я видел ее несколько раз. Классический типаж одиночки с дурным характером, в России брюнетки с такими носами всегда чувствуют себя не у дел, хорошие дети их не любят и опасаются. Как пошутила в каком-то советском фильме якобы красивая героиня в отношении персонажа Лилии Ахеджаковой: вы там почем своего ребеночка купили? Мама нашего Жени была, что поделаешь, отменно страшна. А он вполне ничего, весел и еблив. Пока я еще бродил девственником, он вовсю бегал по девкам. Звонил кому-то, встречался, Однажды я случайно оказался рядом с ним, когда он шел в гости к своей подружке. Родители куда-то уехали, мы сидели в ее квартире, два мальчика и три девочки. Женя увел подружку в дальнюю комнатку, я остался втроем с инфантильной снегурочкой и веселой кобылкой. Снегурочка милая, но на вид совсем ребенок. Кобылка выглядит посмелей. Да и сидит на моем диване, довольно близко, а та слоняется по квартире, не знает, дурочка, чем ей заняться. Мы с кобылкой мало-помалу начали сосаться, аккуратно, но яростно. Первый раз в жизни я почувствовал влагу и тепло женского рта. Член рвал мои брюки. Снегурочка заскучала еще сильнее. Кобылка сосалась с удовольствием, но отталкивала мои холодные дрожащие руки. Многозначительное отсутствие Жени не материализовалось ни во что существенное, часа через два он выглянул из задней комнатки не солоно хлебавши (яркое выражение, какого такого солененького можно похлебать наедине с симпатичной девчонкой), в общем, похлебать ему не дали, мы простились и ушли вместе с двумя гостьями. Похоже, обе были бы рады продолжить со мной так многообещающе начавшиеся отношения, обе так грустно, ожидающе облокачивались на поручень эскалатора, но я так и не решился, идиот, какую же выбрать, полный придурок, в итоге так и попрощался - с гнусным чувством сожаления, близкой, но упущенной возможности, пока-пока. Идиот. Первая победа Тридцатое апреля 1986 года - я с друзьями и знакомыми иду искать приключений. Компания совершенно разношерстная, кое-кто видит друг друга первый раз. Планы действий рождаются и умирают, цель остается одна - кого-нибудь выебать. В результате все останавливаются на решении посетить одну обшарпанную дискотеку в Невском районе, на левом берегу. По косвенным данным, кроме обычного риска быть вовлеченными в неравную драку, это злачное место предоставляет замечательные возможности знакомства с отменно развязными и легкими на близость девчонками. Я и сейчас не могу назвать себя особенно хладнокровным мужчиной, тем более этого нельзя сказать о том субтильном семнадцатилетнем юноше, что оказался в грохочущем бедламе среди агрессивно недоброжелательных искателей легкой добычи и развеселых, видавших виды молодых давалок с окраины. Как славно, зажигательно танцуют прямо у мощного динамика эти нахальные девчонки, как дерзко кружат их голые животики! Пускай я почти ничего не вижу, очки все равно лучше не одевать - очкарику никто не даст. За соседним столиком какая-то толстушка, предположительно, не слишком привлекательная, обсуждает со своим знакомым дальнейшие планы. Ясно, что он не расположен становиться ее добычей, хотя общается с ней довольно игриво. Мне горячо от мысли, что они были близки. - Что бы мне такое сегодня придумать? - взгляд толстушки плавает от одного мужчины к другому, мне не нужно ее видеть, чтобы чувствовать это. - Что придумать? – подхватывает ее кавалер. – Сними какого-нибудь мальчика да оттрахай его! Мне становится еще жарче. При некотором везении я могу стать мужчиной в течение ближайшего часа. Толстушка поворачивает голову в мою сторону. Она мне не нравится, я неподвижен как дерево у желтой реки. Но обратись она ко мне прямо и решительно, я с ней пойду. Мое сердце бьется так сильно, что мне все равно с кем, лишь бы это неопределенное ожидание скорее закончилось. Я абсолютно девственен и даже целоваться почти не умею. - Нет, - объявила толстушка, не получив явного ответного знака готовности. – Мальчиков нужно всему учить. Чувство облегчения боролось с беспокойством, не потерял ли я тот шанс, ради которого мы вышли на охоту. Кто-то из нас налегает на пиво, кто-то пробует танцевать. Я же долго не мог выйти из своего каменного оцепенения, и теплый поток молодых тел бурлил рядом со мной, не увлекая. Прошло некоторое время. Нам стало ясно, что успешно познакомиться с кем-нибудь на этой дискотеке скорее всего не удастся. Общее мнение склонилось к тому, что нам следует посетить наше военмеховское общежитие (большинство из нас были студентами-первокурсниками ЛМИ). А эту душную танцплощадку можно было бы назвать курилкой, если бы дым не стоял столбом и во всех остальных помещениях дискотеки, так что на воздухе я почувствовал прилив новых сил. Посовещавшись, мы двинулись продолжать вечер на дискотеке в общежитии нашей альма-матер. Идти снимать бабу в Военмех может только зеленый первокурсник, кто еще ничего не понимает. Места хуже не придумаешь. Невесты аккуратно выбраковывают женихов, честные давалки парятся денно и нощно, работают за пятерых, а наивных дурочек там и отродясь не было. Но пока мне семнадцать, я ничего не знаю и весело приплясываю в общежитии Военмеха. Улыбка не сходит с моего лица – я чувствую, что девушка, танцующая рядом, интересуется мной. Она тоже еще первокурсница, лишь поступившая в суровую военмеховскую школу невест. Ее зовут Галя, она старше меня на два-три года и, наверняка, гораздо, гораздо опытнее. Соглашается со мной потанцевать, бля, член стоит как костяной, она же заметит, приходится немного отодвинуться. Почему она продолжает улыбаться? Наверняка же почувствовала! И о чем с ней говорить? Об учебе? Может быть, я ей понравился? Может быть, у меня есть шансы? После дискотеки мы оказались вдруг наедине в ее комнате. Я честно сознался в своей невинности. Галя учила меня целоваться, не поверив, что я толком-то и не умею. Прошло несколько часов. Я даже не приставал особенно настойчиво, мне казалось, наука поцелуев сама по себе сложна и таинственна, а ее постижение требует времени. Со вставшим членом, одетый и распаленный, на раздолбанной общежитской кровати, без единой мысли в голове я впервые так опасно обнимал женщину, чувствовал и отвечал, как мог, жадным движениям ее мокрых губ и языка. Кажется, близилось утро. - Хорошо, - вдруг произнесла Галя. Она встала, перешла на соседнюю кровать и прилегла на спину. Вероятно, ею было принято какое-то решение. Я смотрел в ее сторону, утомленный, но готовый еще к двум таким же бессонным ночам подряд. - Ты так и будешь в штанах? Ее голос звучал глухо. Я вдруг осознал, что пальцы Гали зачем-то расстегивают еще одну пуговицу на кофточке. Все во мне дрогнуло. - Что, можно снимать? Я показал взглядом на свои джинсы. Вера в действительность происходящего покинула меня еще вечером. - Можно, - ответила она, улыбнувшись. Теперь я понимаю, что после бессонной ночи, проведенной в борьбе с соблазном, некоторая уступка становилась уже вполне простительной и для самой благоразумной девушки. Я снял штаны, и, чтобы не терять времени, прямо в рубашке приблизился к ней. Снимать брючки с девушки мне пришлось тоже самому. Это было трудно - ткань мялась, комкалась, скручивалась. Слегка дрожа, я лег на Галю сверху. Мой невинный член во что-то уткнулся. Особенного удовольствия это не принесло. Странно. В некотором замешательстве я остановился. - Теперь я вижу, что ты в первый раз, - улыбнулась опытная женщина подо мной. Я почувствовал прикосновение к члену, движение ее бедер – и стало приятней. Значительно приятней. И как-то влажно и тепло. Не может быть. Неужели... Так вот оно как! Теперь я мужчина, а не какой-нибудь мальчик! У меня все получилось! Интересно, а где же удовольствие? Так, что-то скользит по члену, рукой можно взять гораздо плотнее… Ничего особенного… А если двигаться почаще… черт, хуй выскользнул… как бы его снова туда …вот, заправила, однако нужно следить за амплитудой… и почаще… побыстрее... Ой, что это она задергалась, о, черт, ну и дела, бешеная какая-то, даже смешно… Что все? Как это все? Я еще хочу! Ну ладно, в конце концов и этого достаточно. Не могу сказать, что я почувствовал что-то особенное. Скорее, я был оглушен значимостью произошедшего события, чем наслаждением. Тем более, что моя проводница во взрослый мир так и не позволила мне кончить. Сейчас я бы назвал ее эгоистичной сукой. И выебал бы как следует, не обращая внимание на протесты. Онанизм, которым я ежедневно завершал день, в чувственном отношении приносил гораздо больше. Реалии обстановки, как то продавленная кровать, шаги за дверью, запах пота и табака, недобритые волоски на ногах, собственная усталость и многое прочее, заставляют обращать на себя слишком много внимания. Мечтания с волшебным жезлом в руке свободны от неопрятных мелочей, косматый питекантроп не попадет своим грязным камнем в высоко летящую птицу, чьи перья белы и благоуханны, как чистые простыни. Но все равно это было замечательно. Праздник инициации отшумел, юноша выдержал все испытания и стал мужчиной. Я шел по утреннему городу, праздничный и торжественный. Мужчина. Небо роняло на меня прохладные капли. Над Ленинградом шел первомайский чернобыльский дождик. Через многие годы жителям стало наконец известно, почему в Ленинграде и задолго до катастрофы были распространены заболевания щитовидки. Атомная электростанция чернобыльского образца, построенная точнехонько на западе от города, откуда как раз и дуют преимущественно ветры, стимулирует наши железы радиоактивным йодом. Соснобыль йодирует население в штатном режиме и разовыми выбросами, с тех времен, когда я еще был маленьким, как и моя щитовидка. Эксперимент шел лет двадцать – и до сих удавалось держать его в тайне от нас. Хорошо информированные финны, хотя и не под ветром, уже давно вопят от ужаса и возмущения. Сколько практики для тайного общества белых халатов! Стройотряд После первого курса Военмеха друзья сагитировали меня поехать в стройотряд. Работа в составе полувоенной бригады халтурщиков никого не привлекала. Хитрость состояла в том, чтобы присоединиться к отряду другого института - инженерно-экономического. Там много женщин, а денег можно заработать тоже неплохо. Школа жизни. Передо мной открывались богатые возможности. Для самовоспитания мне полезно будет попробовать себя в разных ролях и проделать больше социальных экспериментов. Скорее всего, в своей жизни я больше не встречусь с этими людьми, так что могу вести себя раскованно и рискованно, ебись они конем. Что ж, народ собрался так себе. Большинство ребят после армии - здоровые грубые мужики, в основном уроженцы провинции. В ответ на вопрос, почему пошел учиться в Военмех, я бесхитростно ответил: "А чтоб в армию не идти". Это была серьезная глупость. Иными словами, я обозвал их балбесами, не способными уберечься от печальной необходимости отсидеть два года жизни в обществе себе подобных. Кроме того, в первый же день я раздавил свои очки и при своих минус шести воспринимал мир по-особому. Вообще странно, что я хоть как-то мог работать. С другой стороны, в очках мне тоже не светило - это что еще за мудло очкастое не хочет в армию идти?! Большая часть уродов относилась ко мне неодобрительно. Веселые и милые девушки, половина стройотряда, в свободные минуты развлекали нас забавными розыгрышами. К примеру, на стул сажают симпатичную особу, а мне завязывают глаза и предлагают ее поцеловать. Разумеется, когда я подхожу и хорошо прицеливаюсь, на ее месте оказывается дергающийся задавленным ржанием плебей с широкой мордой и окладистой бородой. Тайные отрывистые смешки и придыхания зрителей облегченно взрываются гоготом, когда подставная красотка не выдерживает и начинает басовито икать. Тут и я соображаю неладное, повязку с глаз долой - и вместо милой девушки передо мной разверстая кабаньим визгом пасть ненавистного мне хама, его выкрик: - А ведь прямо в губы целил, подлец! Или еще штука - меня высылают из комнаты, сами в мое отсутствие подло договариваются, в итоге я прихожу и в ответ на вопрос "кто здесь главный козел" после двух хоровых выкриков на третий раз в полной предательской тишине выдаю задавленное в конце "я-я-я…" Режим был вполне концлагерный. Или армейский? Подъем в половину пятого, покушать перловки, по пути прилечь на плечо соседки и поспать. Заснуть я мог в любой обстановке. До работы нас вез по узкоколейке старый мотовоз - дизельный тягач, его водитель, здоровенный, еще не очень старый алкаш, гордился своей работой. На пятьдесят километров однополосной узкоколейки таких как он было всего два человека, исключительное положение, без этих напыщенных хамов добраться до соседней деревни физически невозможно. Мы сидели на деревянных скамьях открытой ветрам платформы, мотовоз ревел и тащил нас на работу, нас болтало из стороны в сторону на кривых раздолбанных рельсах, трясло так, как меня не трясло больше никогда, можно было засмотреться на девушку напротив, ее обтянутые коричневым ляжки, сонное личико без косметики, да и прикусить язык. Поездка на старом трамвае с разодранными до железа сиденьями казалась мне после того верхом комфорта. Тяжелые сапоги на мне болтались, сперва я подумал, что сотру ноги до костей, но уже через день все было прекрасно. Коричнево-зеленый рабочий балахон совершенно не располагал к аккуратности, два месяца я бродил слегка грязноватый и всегда сонный. Мой костлявый зад подпрыгивает на деревянной скамье, хочу спать и жрать, еще хочу, конечно, поебаться, но не знаю, как об этом лучше сказать. Вот зачесались яйца. Как сильно чешется. Уж не подцепил ли я что-то от этой девки из общаги? Нужно почесать, только вот напротив с десяток зрителей. Терпеть все равно нет мочи. Увы, как потом выяснилось, меня засекли сразу несколько внимательных глаз, чтобы ржать потом, описывая, как я осторожно полез в штаны, как почесал, оглянулся вокруг и снова почесал. Блять, я же ни хуя не вижу. Откуда я знаю, кто на меня смотрит, может, со мной все бабы во всю кокетничают и флиртуют, какая жалость, острота зрения так важна в этих беспощадных джунглях социума. Еще моим веселым коллегам очень понравилось, как я поднял коробку с посудой, а незакрепленное дно ее распахнулось, все грохнулось с замечательным звоном, а я цепенел с выражением тупого изумления на своем интеллигентном, почти красивом лице. Я дремал рядом с девушкой на скамейке нашего открытого вагончика, когда мерзкая свинья, здоровенный толстяк, погогатывая, вылил на меня воду из своей алюминиевой кружки. Это оскорбление. В такие секунды я не думаю о последствиях. Толстяк получает шикарный удар по голени моим тяжелым сапогом, по косточке, от души - бац. Жизнерадостное гоготание сменяют великолепные стоны боли, скотина уползает на свое место. Это был решительный и прекрасный поступок. Но, в отличии от настоящего воина, жить в постоянном ожидании нападения мне совершенно не хотелось. Я начал мириться, и плебей воспринял мое предложение о переговорах как проявление неуверенности и страха. Он был прав, будучи тяжелее раза в полтора и гораздо сильнее. Ненавижу. Мы остались во враждебных отношениях, еще полтора месяца я был вынужден как мог остерегаться его подвохов. С другой стороны, явных оскорблений в мой адрес он больше не допускал. Этот социум основан на традициях и обмане. Например, положено организовывать обряд крещения новичков. На мое счастье, почти половина отряда состояла из первокурсников. Бывалый командир отряда в воскресенье объявляет о дополнительных работах в ближайшем колхозе, за который ему удалось выбить для нас молока. Черт, это же единственный выходной, вот бы поспать как следует. Да еще одеться нужно в сапоги, там, говорят, змеи. Колонна терпеливо движется на работу, когда на берегу озера вдруг обнаруживает подготовленные для издевательств шалаши и довольных нашим изумлением старичков. Общему восторгу нет предела - командир, сука, надо же так было наебать! И все поверили! Теперь предстояло унизительное сумбурное действо с финальным купанием в одежде. Это был обязан пройти каждый. Где же мое privacy, где перевод этого слова на русский? Единственный убежавший с обряда посвящения ходил парией вплоть до тех пор, пока не облил себя прилюдно холодной водой, разумеется, в одежде. Тоталитаризм порождается самим обществом. Как же сильно нравится русскому народу этот насильственный коллективизм, кто-то писал о садистической подоплеке нашего режима, может, все эти очереди, давка в транспорте, унижения в армии - это именно то, что нам нужно, и то, что нам снисходительно дарят? Мне довольно неприятно вспоминать те два месяца. Я неоднократно попадался на обман. Хамло обращается ко мне с требованием: - Принеси вон те железяки. В общем-то, он и сам мог бы их принести, но он, вроде бы, считается полезным специалистом, а я – неумеха на подсобные работы. Ладно. Сто шагов по шпалам с тяжелыми ржавыми железками. - Вот, я принес - держи. - А хуйли ты их нес, го-го-го! Оказывается, это была наебка. Ржет не только шутник, но и зрители. Ненавижу. Я и не подозревал о существовании слова "западло", известного любому армейцу или зеку. Когда через два месяца наш туалет изрядно засрался, хитрый командир отряда придумал для меня какую-то провинность и в качестве искупления предложил этот туалет вымыть. Это показалось мне хорошей сделкой – плеснуть несколько ведер воды по засраным доскам, и никаких проблем. Я согласился. Меня не заставило призадуматься даже странное нежелание моих коллег сделать эту легкую работу. И все. Мой статус в коллективе упал до абсолютного нуля. Я понял, что был неправ, но на меня уже и не смотрели. Хуже того, я так приуныл, что согласился вымыть туалет еще раз, когда начальство пришло к выводу, что он недостаточно чист. Хорошо еще, что это было в последние дни. Впрочем, в области искусств я отчасти взял реванш, музыкальный номер на мои стишки в моем же исполнении вызвал настоящий фурор, был признан и восторженными девками, и завистливыми плебеями. Заставляли исполнять на бис. Голоса у меня нет, а то бы стал звездой. Как единственный, кто из всего этого быдла не пьет и имеет смелость об этом заявить, я получил ответственное задание: доставить в стройотряд выпивку для отвальной - главного, решающего мероприятия всего трудного рабочего лета. Впервые за все время стройотряда оказавшись в уединении, отдыхая на свежей простыне в гостинице районного центра, я взял член в уже отвыкшие, загрубевшие от работы, неловкие руки. И это был оргазм, настоящий оргазм, право, если бы возможно было вытерпеть столько времени по своей воле, стоило бы иногда переживать такое грандиозное, оглушительное наслаждение. Чудовищно, в течение двух месяцев я ночевал в одной комнате с десятком вонючих мужиков, открывать окна в августе просто нельзя - комары сожрут до костей. Мне не хватало пищи, кусочки мясных консервов в перловке или макаронах были настоящим гастрономическим праздником. Мне не хватало сна, пол пятого - это слишком рано, а лечь спать хотя бы в девять тоже трудно, ведь все это ерунда по сравнению с главным. Я хотел ебаться. Девки были ласковые, только я все не мог определиться. Можно было, при желании и трахнуть кого-нибудь. Хотя, похоже, все так этого хотели, что уединиться было практически невозможно. Один ухарь торжественно увез самую красивую девку на лодке куда-то на другой берег озера. Она скромно улыбалась. Но даже и ухарь не хвастался ее отъебом, сообщив, что они просто поговорили. Но как интересно меняются отношения! Юная парочка едет в стройотряд нежно переглядываясь, как жених и невеста из хороших семей, а через два месяца, на обратном пути в город, рыжая красотка при всех бесстыдно сидит на коленях у хмурого жилистого парня родом прямо из деревни, некрасивого, к тому же еще и практически глухого, но в чем-то гораздо более мужественного, чем ее прежний нерешительный городской поклонник. Все понеслось после возвращения в город. В их замечательной общаге неплохие условия для секса. Приятель рыжей, нервный девственник, трахнул здоровую кобылу-третьекурсницу. Ей даже было неудобно, она хихикала и стеснялась, когда признавалась в своем снисходительном к нему отношении. Умненькая и интеллигентная Наташа принялась давать бывшему десантнику Альбертику. Над кроватью у него было написано: "Альбертик милый". Не знаю, кто это написал, может быть, и он сам. Альбертик был не очень высоким, но крепким, тренированным, даже мог садиться на шпагат. К тому же отличался подчеркнутой аккуратностью, словно был по жизни дембелем – завтра на гражданку. Главный же ухарь добрался-таки до самой красивой девки и ебал ее по всякому. Он был уже взрослый женатый парень лет двадцати пяти, с непомерным самомнением, хотел выигрывать всегда, постоянно, во всем. В теннис, волейбол, в шарады, на работе, с бабами, черт знает еще где. Даже в общей бане он сильно нервничал: - О, бля, член как съежился от холода, даже стыдно. Но бля, вот как встанет, больше всех будет! Удивительно, но над ним не смеялись, видимо, немного побаивались, он был все же поздоровее и имел поддержку среди своих друзей. Уже после строяка, в городе мы пробовали поддерживать завязавшиеся отношения. Раз с друзьями взяли бухла и наведали в общежитии Оленьку с подружкой, милых девушек. В строяке они клали голову мне на плечо, испытывая на прочность мои толстые рабочие штаны, да и вообще хорошо относились. Теперь нужно немного выпить и можно попробовать. Посреди вечеринки в комнату зашел неизвестный парень постарше нас и с уверенным видом разлегся прямо на олиной кровати. С хозяйским видом, словно леживал на ней уже не раз. Это был ужасный облом. Вскоре мы ушли несолоно хлебавши. Увы, в этой общаге было, кого трахнуть. Но другим горчит моя память. В том злосчастном розыгрыше, где я вызвался быть добровольной жертвой и стоял посреди полусотни парней и девушек, милая ведущая, та самая Наташа, которая потом стала давать тупому смелому Альбертику, задала мне формальный, но прямой вопрос: - Кто здесь главный козел? У меня был шикарный выбор на роль главного козла! Я мог бы выдержать драматическую паузу. Обвести взглядом зал, слегка прогуляться по радиусу, останавливаясь у кого-нибудь мне особенно неприятного, глядя в его кабаньи глаза без страха, легко и раскрепощенно, внятно проговаривая свои предположения - Может - Свинюков? Пожалуй нет, речь идет о главном, главном козле… Еще несколько шагов вдоль строя, пауза, взгляд в глаза: - ...может - Мордулин? Ах нет, конечно, мне ведь нужно назвать главного, самого главного козла… И, подходя к жирной скотине, замедлить шаг, остановиться, сделать драматическую паузу и объявить: - Конечно, конечно! Вот он, наш главный козел! Его злобный рев тонет в хохоте собравшихся, последующий розыгрыш с наябыванием меня самого уже мало что будет значить, за такие секунды торжества можно и пиздюлей получить, да ведь не посмел бы, главный козлище, отвага побеждает сердца. И нет, не может быть большего стыда, чем мой ответ нежной девушке: - Ты… Я сразу проебал все, я никогда не смогу вспоминать строяк без острого чувства стыда. Бедная Наташенька, у нее просто не было другого выбора, чем дубина бывший десантник Альбертик, глупый и отчаянный. Главное впечатление от перемены мест, как ни удивительно, не связано с простыми и убедительными радостями вернувшейся к жизни плоти. Через два месяца работы на узкоколейке обычные железнодорожные пути кажутся неестественно широкими. Что это? Для какого-то крана, что ли? Неужели это все-таки для поезда? Да не может быть. Мне нужно вновь сжиться с этим размахом больших городов, я чувствую себя жителем вымирающей русской деревни, заломившего шапку у подножья одного из бесчисленных дворцов третьего Рима. Андрей студент Мы случайно встретились в метро. Андрей еще подрос, теперь он выше меня. Такой же худой, как и раньше. - Привет, ты откуда? - С тренировки! - И чем ты занимаешься? - А как ты думаешь, чем я занимаюсь? Таким, что мне меньше всего подходит? Я думал недолго. Меньше всего подходит... - Качаешься? - Правильно! – закричал тощий глист Андрей. Как-то незаметно мы снова начали дружить. За чудовищные по тем временам бабки, едва ли не полугодовую стипендию, Андрей купил себе домой скамью для жима лежа и штангу. И несколько гантелей. Теперь он мог качаться дома – когда и сколько хотел. И делал это по-настоящему серьезно. Он стал жилистым, очень сильным, но очень долго все никак не мог растолстеть. Только к концу учебы в институте дело у него пошло. - Я все понял, - торжествовал Андрей. – Нужно кушать больше гарнира. Я раньше неправильно делал – мясо жрал килограммами, добавки протеиновые – но все это хуйня. Нужно гарнирчик кушать! Сварил себе кастрюльку риса – и жри. Кетчупа налей, если аппетит не очень. Понятное дело – мясо тоже нужно, но без хорошей порции гарнира ни хуя массы не прибавишь. Андрей жрал мясо с гарниром и набирал вес. Месяц за месяцем он шел по выбранному пути: от штанги - в кухню, с кухни - в постель, отдохнул - погулять, трахнуть кого-нибудь, но тренировок не пропускать ни при каких обстоятельствах. Взвеситься, с надеждой посмотреть, не набрал ли еще немножко, вглядеться в зеркало в коридоре... - Главное – это чтобы зеркало было правильным. Правильное зеркало должно зрительно увеличивать. У меня было раньше дурацкое зеркало – оно меня, наоборот, уменьшало. Качаешься, мучаешься – подойдешь к зеркалу, посмотришь – бля, что это за дрищ! Я то сраное зеркало на хуй на помойку выбросил. Новое зеркало у Андрея, по его словам, гораздо лучше. В свободное время он любит пыжиться перед ним раздетым. И, проходя мимо зеркала по квартире, иногда останавливается и принимает мужественный вид. Начало охоты Осень 1986 года, мне восемнадцать лет, я снова в большом городе. Уже не мальчик. Лето пролетело в стройотрядовской каторжной пахоте. Первая баба дала мне, кроме своей волосатой мокрой пизды, еще и важный урок. Через пару дней после нашего экспериментально-исследовательского соития я снова заявился к ней в общагу. К моему удивлению, девушка заявила, что к ней вернулся тот самый друг, что так блистательно отсутствовал в навсегда памятную для меня ночь на первое мая. Более того, он подарил ей хорошие духи, их примирение можно считать свершившимся фактом. А в ту ночь она просто была несколько на него обижена. В подтверждение ее слов в комнате появился веселый парень на пару курсов постарше. Я был представлен ему как специалист по математике, иными словами, робкий поклонник, и в подтверждение данной версии прямо на месте ловко решил пару задачек. На чем и откланялся. Вернувшийся рогоносец уверенно занял место на общажной кровати нашей общей подруги, жопой чуть не доставая до пола. Догадывался ли он, что я тоже испытывал на резонанс ее растянутые скрипучие пружины? Кажется, она говорила, что он очень опытный. Еще бы, он ведь третьекурсник. В последующее время при случайных встречах в институте моя первая учительница заливалась краской стыда. Первое время я говорил «привет», затем перестал. Зато сделал важный вывод: бабы - бляди. И это хорошо. В союзе с другом и единомышленником Андреем я изучил великолепную книжку психолога и писателя Владимира Леви. В ней утверждалось, что любой интеллигентный человек, желающий, например, переночевать с симпатичной девушкой, неизбежно добьется успеха простым экстенсивным методом. Все, что требуется от этого интеллигента - смелость обратиться с этим предложением к 100 (ста) симпатичным девушкам. Разумеется, часть из них даже и не станет с ним разговаривать. Но обязательно, непременно найдется и такая, что согласится. И даст. Вот только число 100 вызывает вопросы. Что это за кабалистика такая? Почему не 99, не 102? Что ж, главный принцип понятен. Больше попыток - больше удач. Это требует лихости и куража. Ну-ка, предложи незнакомой женщине себя прямо таким, какой ты есть! Но нужен еще и непробиваемый оптимизм поручика Ржевского, который иногда получал по морде, но чаще впендюривал. Как справиться с этими бесконечными ударами, тычками, уколами, плевками в мое больное самолюбие? Есть тысячи способов уязвить меня, я должен держаться. Не трудно выебать сотую бабу, трудно вытерпеть девяносто девять пинков острыми каблучками в свою тощую студенческую жопу. Тем более, что хамить в ответ не вполне этично – ведь это я создал напряженную ситуацию, девка просто защищает от меня свои дурацкие предрассудки и холеную, заботливо подстриженную волосатку. Среди наших знакомых девок, от которых мы по примеру озабоченных мультяшных героев, хотели только пизденки, была одна девственница, попортившая Андрею нервы. Она считала лучшим времяпровождением неспокойное валяние в кровати вместе с ним, с каждой встречей позволяла несчастному все больше и больше. Наконец, они занялись самой настоящей голой борьбой, самбо без трусов. Горячую схватку молодая идиотка в самый решающий момент, но ни как не раньше, обрывала сильным укусом в плечо или губы, а то и страшным криком, от которого вянул и опадал вот уже почти заправленный в пизденку член. Можно только себе представить, насколько подобный способ завершения любовной игры способствовал укреплению мужской уверенности моего друга. Слава богу, он нашел в себе силы провести черту под их сложными отношениями. Через год после того, как наша компания распалась, она позвонила мне в час ночи и вызвала к себе. Нужно сказать, что это произошло, в основном, благодаря распространенной мною рекламе о том, что я классно трахаюсь. В полном соответствии со своей мифотворной сутью реклама умалчивала, что мой опыт в сексе ограничивался единственным половым актом. Когда я прилетел к ней в общежитие института культуры, она ждала меня с подружкой. - Я ему позвонила, и он прибыл, - объяснила ей хозяйка вместо приветствия. На явное пренебрежение я насрал. Личные отношения меня мало интересовали. Мне нужен был секс. Но женщины чувствуют, как к ним относятся. Думаю, хуже всего они воспринимают отсутствие реакции на выраженное ими пренебрежение или явное оскорбление. Если мужчина не обижается и не наносит ответный удар, если его желваки не дрогнули, крепкие челюсти не разжались, значит, либо он лишен гордости, либо просто не считает обидчицу человеком. Скорее всего, ему просто не дадут, если только его презрение к женщинам не доходит до определенной степени, на которой уже превращается в достоинство. Увы, главное постигаешь лишь с годами. Подруга скоро ушла. Мы продолжали сидеть и разговаривать. Вскоре она оборвала меня и заявила: - Ну что, будем трахаться? Для меня подобный вопрос даже в виде легчайшего намека мог быть только риторическим. Поэтому, вероятно, и задавался мне крайне редко – слишком предсказуем был мой ответ, слишком желт огонь в глазах. - Да, - просто ответил я и захлопнул челюсть. Кажется, мне сейчас дадут! Она совсем не отличалась красотой, зато имела стервозный характер. Для парня солдатского возраста и не такое сгодится. - Раздевайся и ложись, я сейчас вернусь из ванны, - распорядилась хозяйка. Ожидание показалось мне очень долгим. Вернувшись, она разделась и легла на свою общежитскую койку. - Целоваться не обязательно… Резинку можешь не одевать, я принимаю таблетки. Осторожно ложусь на нее. Секундное замешательство. Недовольно буркнув, она берется за член и направляет по назначению, мне сразу становится хорошо. Я кончил быстро и сладко, вся ее деловитость не смогла бы мне помешать. - Ну, как? - поинтересовался я на всякий случай. Настроение у меня было отличное. - Я тебя захотела, и я тебя трахнула, - объявила мне выебанная девка. Ее лицо показалось мне еще более скуластым, а глаза узкими. Мужчина живет под вечным игом, под плетью желания. И самый могучий из нас униженно ездит в их орду, среди других могучих претендентов добивается права на ярлык, а затем всю жизнь платит захватчицам ясак. Пройдет полжизни, получение первой пенсии почтовым переводом покажется последней победой. Теперь можно толкать старушек в автобусе, злобно ругаться на них в очереди – плеть выпала из смуглой морщинистой ручки. - У меня недавно был любовник – циркач. Нет, не только в постели, он настоящий циркач, в цирке работает. И в постели тоже. Никакого сравнения, - говорит мне она на прощание. Мне по хуй. Главное – я ее отымел. Рассказал об этом Андрею - он здорово на меня обиделся. Верность слову - Исключение подтверждает правило, - постоянно твердил мой тренер по шахматам. - Ты зевнул, грубо ошибся и проиграл? Случайно, как ты говоришь? Нет, конечно, нет! Случайность - лишь проявление закономерности! Если верить моему тренеру, ебаному психу, случайно можно только выиграть. Во всех поражениях виноват я, виноват сам, виноват. Я всегда был доверчив. А этот случай чуть было не научил меня доверять женщинам. Нам с Андреем удалось привести к нему двух девчонок. Через какое-то время расходимся по комнатам. Моя подруга так себе, жирновата, но и лет-то мне всего восемнадцать. Лезу к ней с замечательным напором. Девчонка ломается, я настаиваю. Кое-как стягиваю трусы, тыкаюсь куда-то членом и сразу кончаю. Ясно, что никуда я не попал. Она все это время скромно отнекивалась. Чтобы больше не приставал, она предлагает мне встретиться завтра. Я соглашаюсь. На следующий день мы действительно встречаемся, идем ко мне и трахаемся. Жирненькая не ломается, а только приговаривает: - Я совсем не хочу, мне это не нужно. - А что же ты согласилась? - Так я ведь обещала. Приходится выполнять. Что же это значило на самом деле? Тогда я поверил ей. Теперь я знаю другое - верность слову может хранить лишь рыцарь, но не мокрохвостая щелка. Женщины вообще делают только то, что хотят, чувства долга у них нет и быть не может. Я просто ей понравился. Ошиблись номером Вечером совсем нечего делать, скучно, сколько можно читать все те же книжки. Я знаю наизусть все интересные странички из сборника Бунина в мягкой обложке, мне даже неловко, вдруг кто-нибудь другой возьмет ее в руки и обнаружит, что книжка охотно распахивается на самых нежных местах. Антигона. Яростный эпизод в библиотеке. Хуй читателя подпрыгивает. Через минуту он уронил голову на ее плечо. Как это здорово, когда баба высокая и с ногами. Кто-то звонит по телефону. Незнакомая женщина, явно старше меня, здорово навеселе, ошиблась телефоном. Хороший повод. Напрашиваюсь в гости с другом. Она вроде бы согласна. Хуй стоит столбом. Она заплетается языком, объясняя дорогу, вместо того, чтобы просто назвать адрес, совсем пьяная дура, хороший момент. Это совсем недалеко от меня, поэтому она и ошиблась, звонила кому-то другому. Через несколько минут мы с Андреем уже там. Дверь открывают совсем взрослые тетки, хозяйке под сорок, ее гостье - лет тридцать. Хорошо поддатые. Нас уже не помнят. - Ребята, а вы кто такие и откуда взялись? - Да просто по телефону только что разговаривали! - Нет-нет, вы правду скажите! - Дак вот только что вы нам звонили! - Ну ладно, проходите. Сидим на кухне, нервно смеемся. Хозяйка обхватило колено двумя руками и задумалась. - Бери и неси ее в комнату, - заявила ее подружка. - Что? Да, верно. Пошли… - Нет, ты должен ее отнести! – настаивала подружка. И верно, сама хозяйка идти не собиралась. Черт возьми. Взвалил ее и попер – ох, как тяжело и неудобно. Слегка ушиб ее об косяк. Еле донес. Положил на кровать, стянул трусы. Она было стала капризничать, а я снимать свои штаны удивительной расцветки - сине-сиреневые узоры, черт-те что, вспоминать страшно. Но ремень зажало. В такой момент! - Ремень застревает, черт, смотри-ка, штаны не снять. Она засмеялась и перестала сопротивляться. Снял штаны, лег на нее, засадил хуй, несколько движений - кончил. - Вот и вся любовь, - грустно сказала хозяйка. Все, теперь неплохо бы трахнуть ее подругу. Прямо здесь? Нет, нужно ее отсюда увести. Хозяйка против нашего ухода. - Ладно, нам нужно идти, пока. Отпускать она не хотела, висла в прихожей. Но мы все же ушли и повели ее подругу к Андрею. Тот исчез в другую комнату, я приналег на нее, мы хорошо поцеловались, но тут некстати ввалился сонный девственник Андрей и все испортил, заявил, что хочет спать на своей кровати. Увы, ко мне она не пошла, и наша встреча оказалась последней. Когда я позвонил ей, она обругала меня последними словами. В чем ее проблема, я так и не понял. Дуры, пить нужно меньше. Тетя Юля Это ты, любовь моих девятнадцати лет. Брюнетка, отличные ножки, стройненькая, с крупной грудью, похожая на цыганку или армянку. Мы с Андреем познакомились с ней и подружкой на улице. Поначалу я сдуру ухватился за подружку - уж очень хотелось ебаться. По молодости мне, идиоту, казалось, что красивые девушки дают труднее. Собственно, тогда я мог вылюбить и свиноматку, но способность к сильным чувствам мешала мне жить спокойно. Подружка Юли ей сильно уступала, к тому же, как мне было сообщено позднее, бережно хранила цветок своей толстожопой невинности. Ездили с ними на дачу, пили. Дружище Андрей, тогда сам еще девственник, ухаживал за Юлей. Вечеринка окончилась ничем, мы вернулись домой на следующий день. Андрей передал мне краткое содержание бесед с цыганочкой. Она была страшно развратна, в ее девятнадцать лет у нее уже было трое мужчин! Первый лишил ее девственности в семнадцать! У них был долгий роман, они встречались, трахались, трахались постоянно! Затем она встретила другого, у них был короткий, очень быстротечный роман, она быстро дала ему, и они стали встречаться! И трахаться! Потом она поехала на юг, там познакомилась с каким-то грузином, он возил ее в горы. Она в него влюбилась и дала! Прямо в дни менструации, из нее прямо текло, а он ее драл! Я почувствовал, что влюблен. Позвонив Юле, я сбивчиво назначил ей свидание, и она согласилась. Никогда в прошлом, вряд ли когда в будущем я был и буду так робок, так глуп и так взволнован. Мы гуляли вокруг наших новостроек, я шел, засунув руки в карманы, слушая только свое сердце, его безумный стук. При прощании Юля уверилась, что я грежу о поцелуе, как подводник в осевшей на дно лодке мечтает о глотке свежего воздуха, и покинула меня, довольная одержанной победой. Через несколько дней она отдалась Андрею, став его первой учительницей и моим несчастьем. Он относился к Юле значительно спокойнее, иронично и с удовольствием спал с ней два-три раза в неделю. Она была старше нас на год, и Андрей называл ее "тетя Юля", на что она, смеясь, отвечала: "дядя Андрей". Мне иногда приходилось видеть их вместе, когда я заходил к нему в гости, и Юля там была или приходила потом. Раз он чуть было не принялся трахать ее в моем присутствии, я сжался в кресле - в предпоследний момент она смутилась и отказалась. Цыганочка познакомила меня с другой своей подругой, высокой надменной девицей, считавшей себя красивее, чем на то у нее были основания. Я был отвергнут и тут. Жизнь может быть очень грустной, если тебе еще нет двадцати, и ты несчастливо влюблен. Девки это чувствуют, и все, как сговорившись, перестают давать. Однажды Андрею выпала поездка в Чехословакию от своего института ЛЭТИ. Тетя Юля на целые две недели осталась одна, при ее темпераменте это было невыносимо. Зачем-то пришла ко мне в гости в своем легком красном платье (не такое ли платье было у возлюбленной Квазимодо?). Я чувствовал невероятную близость счастья. Вдруг она оказалась в моих руках, мы стали жадно целоваться. Зазвонил телефон. Это был Андрей из Чехословакии. - Не знаешь, где тетя Юля? В ответ я что-то соврал. Юля спросила, кто звонил - я соврал снова. Мы целовались взасос, я обнимал ее за талию, она ерзала на моих коленях, но отбивала все попытки что-нибудь снять с нее. Эта жгучая стройная брюнеточка запросто могла кончить в кинотеатре при виде любимого артиста. Таковых в истории мирового кинематографа было всего двое. Ничего не говорю против неотразимой красоты Алена Делона, но зачем же, право, такой красивой девушке было нужно кончать под уныло потасканного Арамиса из числа трех советских мушкетеров? Не нужно влюбляться в глупеньких женщин, они не только причинят страдания, но и возмутят мое чувство прекрасного несуразностью своего выбора. Юлечка извивалась на моих коленях, почти кусая мои губы, потом ей вдруг сразу стало легче, и она упорхнула, легкая как птичка. Если Андрей бывает неправ, и ему нужно что-то и мне поставить в укор, он вспоминает эту историю, где есть ложь, предательство, дурная и неудачливая страсть к невесте друга. Мне нечего возразить, я утешаюсь тем, что вспоминаю помятую рожу советского Арамиса, крайне несуразную в качестве предмета девичьей мечты. Их отношения с Андреем тянулись года два, затем тетя Юля обрела нового друга с очень большим членом и способностью лизать, лизать всё, лизать до, после и во время месячных. Андрей не расстроился, а весело бегал за девками, иногда удостаиваясь посещений тети Юли. С поебкой, разумеется. Изменой своему большехуему лизуну это не считалось. Затем и он куда-то делся. Юля пошла вразнос. Количество ее мужчин дошло до двадцати пяти, например, однажды вечером она ловила машину где-то в центре города, живая и милая, махала загорелой рукой, ножки нетерпеливо переступали, в разрезе юбки появлялось и исчезало упругое бедро, Эсмеральда, за те несколько секунд, прежде чем у ее туфелек криво тормознула помятая шестерка, какой-то молодой симпатяга успел назвать ей свое имя, оставить телефон и сунуть деньги на оплату машины. Юля позвонила ему на следующий день и отдалась при первой встрече. Андрей не особенно расстраивался перемене в их отношениях. Тетя Юля иногда таскала ему подружек. И он их весело драл. Одна, кажется, даже забеременела от него, причем так вежливо, что не настаивала ни на женитьбе, ни на деньгах, ни на помощи в воспитании. Фантастика! Может быть, все-таки не от него? Как-то раз Юля зашла к Андрею в гости с хорошенькой девицей. Я случайно там оказался, вел себя напористо и агрессивно, мял девчонку за ляжку. - Юлька, куда ты вообще меня привела, - смеялась подружка. Вскоре я схватил веселуху в охапку и потащил в соседнюю комнату. Не знаю, стала бы она сопротивляться, или почти нет, но Юля сочла нужным спасать подругу и влезла к нам. Мои челюсти непроизвольно сжались. Я очень, очень много пережил из-за нее. - Уходи отсюда. - Не пойду. Это был первый раз в моей жизни, когда я ударил женщину. Тяжелая пощечина наотмашь, да, вторая, вот, и третья - голова Юли моталась под сочными плюхами. О да, это именно то, что нужно мне сейчас после всего, чего никогда не было. Подруга ухватила Юлю, сутуло обороняющую заалевшее лицо, и повлекла ее к выходу. Лет через семь с начала нашего знакомства я встретил ее на остановке. Не знаю, заметила ли она меня. За ее плечами уже были трудные годы - ненадежные ухажеры, муж-алкоголик, беременность и рождение ребенка. От той горячей девушки в красном платье, что погубила несчастного горбуна, остались только воспоминания. Я не подошел. Когда-то очень давно тетя Юля выразилась решительно и афористично: - Если девушке нравишься, слова не нужны. Екатерина Андрей имел неосторожность зашибить ногу и скучал дома. Я ехал к нему в гости после института. Запрыгиваю в попутный автобус, до выхода - одна остановка. Какая интересная женщина на ближайшем сиденье. Хм, она тоже посмотрела. Даже неловко, отведу глаза. А если еще взгляд? Черт, она снова смотрит! Ни хрена себе так пялиться! Надо подойти! Что, прямо здесь, в автобусе? А хуйли! А чего терять?! Вперед! - Добрый день! - Здравствуйте… - Меня зовут Леша. - Меня – Катя. - Я еду навестить больного друга. Хотите - со мной? - А это удобно? - Конечно! Катя работает инженером, ей лет двадцать пять, она приятная в общении, к тому же я ей, наверное, симпатичен. Хотя мы идем к Андрею, уж не понравится ли он ей больше, чем я? Ведь так уже случалось… В следующие два часа Катя сидит на Андреевом диване и радуется. На ней симпатичные штанишки, она подтягивает к себе коленку, охватывает руками, покачивается, меняет коленку и смеется. Хорошая жопка. - Где ты ее поймал? - шепчет Андрей. - Вот только что, в автобусе. Пора собираться. Провожу ее домой, это здесь недалеко. Запомню телефон. - Пока, звони. - Конечно. На вторую встречу я имел смелость пробормотать: - Может, зайдем ко мне? - Можно. Мы сидим на старом диване. Спустя выброшенный час пустой и нервной болтовни, сдерживая мучительное желание попердеть, я вдруг и неловко дергаюсь к ней. Едва прикасаюсь к плечу, блять ни хуя себе, она же прямо вся дрожит. Мы опрокидываемся на пол, стаскиваем одежду, я наваливаюсь на нее, очень торопливо пробую засунуть... - Нет, так не получится, я должна сама... Разводит и поднимает колени по дуге, рукой направляет мой твердый член, снова это сложное движение коленями, ого вошел как тесно здорово какая маленькая писька! Бросаю ей две палки едва успевая вытаскивать. В другой раз у нее обнаружилась менструация. Брала член в рот. Черт, немного неприятно, я чувствую ее зубы… Так и не кончил. В общем, миньет - дрянь. На предложение о третьей встрече Катя вдруг ответила, что к ней вернулся муж. А где же он был раньше? В длительной командировке. Не утерпела до его возвращения лишь чуть-чуть, какую-то неделю.