Или разговор о том, зачем мужчины дело демократии передоверяют женщинам, которые теперь не только хотят, но и пытаются присвоить ее плоды. Однажды Адольф Тьер, впоследствии президент французской республики, сказал известному политическому деятелю Талейрану: - Князь, вы всегда говорите мне о женщинах, а я бы предпочел говорить о политике. Талейран совершенно серьезно ответил: - Но ведь женщины и есть политика. Из этого исторического анекдота вытекает вековая и одновременно современная правда жизни, что женщина существо глубоко политизированное. И если она внешне не проявляет интереса к политике, то она политизирует собой все вокруг. Если кому-то покажется мой тезис надуманным, то я попытаюсь обосновать свою гипотезу вот какими рассуждениями. И начну издалека. Живущий нынче в Финляндии русскоязычный писатель (а когда-то был прописан в СССР, в советской Карелии) Арви Пертту обращает наше внимание на активные процессы, которые идут в тамошнем обществе и подробно отражаются в литературе: «Финляндия - первая европейская страна, признавшая политическое и социальное равноправие женщины, первая страна Европы, избравшая женщину президентом. Эмансипация, начинавшаяся в Финляндии более ста лет назад с деклараций писательницы Минны Кант, сегодня является сбывшейся реальностью. Тем не менее, разговор о равноправии не закончен: женский евро равен 80 центам, и закон не гарантирует мужчинам оплачиваемый декретный отпуск. В повседневной жизни равноправие женщины пересекло некую мистическую отметку, за которой мужчина стал чувствовать определенную ущемленность, неуверенность. На бытовом уровне это хорошо знакомо и русским, все современные мужчины говорят о жене, как о грозном начальнике в семейной жизни… Женщине некогда гладить белье, ей надо делать карьеру. Права равны, но женщина в своей профессии энергичнее, ей надо наверстать все то неравенство, которое накопилось в ее генах за десятки тысяч лет. Мужчина становится пассивным, поскольку его роль кормильца и защитника не является уже прерогативой. Мужчина превращается в «sohvaperuna», картошку на диване, и теряет свою сексуальную привлекательность. У женщины достаточно материальной независимости, и домашний усатый тюлень в тапочках ей не нужен». Подробный рассказ об униженном положении мужчины в тамошнем обществе уже перекочевал в современную литературу, которую Арви Партту хорошо знает и своеобразно комментирует. Но нечто подобное уже происходит и в нашем текущем искусстве, где женщина начинает занимать если не главенствующее, то уже лидирующее место. Недаром современный партийный функционер и революционный писатель Сергей Шаргунов провозглашает в «Литературной газете «…пишущая женщина может сейчас быть ко времени». И не только как автор (утвержденная постмодернизмом смерть автора - подразумевался, конечно же, мужчина - на самом деле привела к зарождению массового женского авторства в литературе и кино, что поставила ключевой тезис современной философии под сомнение) и как лирический герой, доминируя уже не только в быту, но и в политике, и в культуре. Это важный симптом переустройства глобализирующейся мировой деревни, в которой пытаются привить почку-печень-сердце сознания демократии всем слоям населения и, прежде всего, по половому принципу. Общеизвестно и, как бы, само собой разумеется, что демократию придумали мужчины, но ее плодами в конце ХХ века, и особенного века нынешнего, активно пытаются воспользоваться женщины, которые активно вживаются и перехватывают некие суброли у мужчин, оттесняя их в стан чисто теоретиков, которые вроде еще сохраняют за собой право голоса, но теряют право исполнения в мировом театре политабсурда. Поэтому мне кажется: нарастающая проблема современного общества европейского типа состоит в том, что только избранные мужчины серьезно занимаются политикой, а большинство не очень любят ходить на выборы и участвовать во всевозможных выборных технологиях, навязанную современной политической средой. Конечно, не считая тех, кто занимается этим профессионально. С тех пор как дамам, достигшим возраста «ума длиннее косы», дали равные с мужчинами выборные права, они стали все более активно осваивать и занимать политическую нишу не только голосования, но и выборности. Собственно говоря – теперь только на них больше всего и рассчитан весь современный выборный «барабан с бубенцами». Кто участвовал в выборах, тот понимает, что я имею в виду: ни одно массовое мероприятие, ни одно собрание, разноска листовок и плакатов не обходится без женских рук, и прежде всего женской истерии. Здесь можно приводить массу примеров и фактов, но не в них дело, важен на их основе вывод. Поэтому тут и теперь без свободы и раскрепощённости женщин в демократии не обойтись, особенно в таких странах, как РОССИЯ, которая повторяет (или если хотите, эмбри- анально копирует) путь США, только с какими-то особыми вывертами. В США 58% респондентов готовы видеть в качестве президента США женщину, и только 32% - нет. У нас пока эти цифры с точностью до наоборот, но и в России феминистски стали проникать активно во власть, стремятся руководить и управлять прежде, чем демократия смогла закрепиться, стать необратимой, хоть и управляемой из Москвы. В 1999 году на вопрос о том, смогла бы стать женщина президентом России, например Татьяна Дьяченко, Э. Памфилова отвечала: «Это абсолютно исключено. Но случись такое, будет кошмар! Так называемая СЕМЬЯ не стыдясь ломает всю страну ради того, чтобы сохранить свои (так и кажется, что скажет: привилегии. – Н.Б.) особняки, зарубежные счета. Татьяна Дьяченко не имеет никакого опыта работы… её профессия – дочка при сумасбродном папе». Стать во главе державы не может, но драть горло во имя демократии всегда пожалуйте. А все потому, что современной демократии женщины нужны как фон, как процесс, как певчее горло, как искренний эмоциональный отклик на события выборной кампании. Они искусно используются профессионалами пиар-технологий обоих полов для ярких и впечатляющих массовок, для создания чувства единства локтя толпы, поскольку легко масс-сируются в толпу потреблянства политэнергии, но также и легко успокаиваются, в отличие от мужчин. Кто проводил выборы в своем родном сельсовете, тот знает, как трудно раскачать современную мужскую часть электората, и как это легко получается, если подмешать в угрюмую толпу крикливых теток всегда готовых « на бабий бунт». При этом они легко успокаивается, не успеете вы доесть свой салатик, из которого они у вас на глазах сооружали выгодный вам скандал. Когда заводят женщин на выборы, то по сигналу избиркома они успокаиваются уже на следующий день, когда же заводятся мужчины на митингах, переходящие в партсобрания, то они идут до гробовой доски гражданской войны. Чувствуете разницу? Потому что в конечном итоге: легко возбудимые женщины - это и есть подлинная политика для мужчин! Вот и Виктор Топоров в заметках "Отсроченное время" заговорил об этом же: "«Считается, что мальчики рождаются к войне. А девочки, выходит, к миру? Возьму на себя смелость утверждать, что девочки на всем постсоветском пространстве рождаются к демократии. К неторопливой, отсроченной, бесконечно запаздывающей, но все равно – демократии» Добавим к этому, что рождаются не просто девочки, а девочки, из которых затем вырастут освобожденные от мужского пригляду эмансипированные дамы. Именно эти эмансипированны дамы станут в новоявленных условиях с превеликой радостью драть горло во имя демократии по первой же команде избиркома. Впрочем, на все мои рассуждения Александр Кузьменков поставил большой вопрос, потому что с его точки зрения я допустил логическую ошибку: демократия чисто женское дело – «бабья затея». Поэтому Александр Кузьменков считает пора заканчивать эти игры и возвращаться к авторитаризму, ведь: «Октябрьская революция замышлялась как чисто иждивенческое мероприятие: «российский запал – западный гарант – западный буксир». В переводе на разговорный язык ленинская триада значит следующее: русская революция перерастает в мировую, а потом западный пролетариат на халяву делится с российским передовой техникой и технологией. Но не срослось – ни в Венгрии, ни в Болгарии, ни в Германии. В 1923 Ленин недоуменно причитал: уже пять лет, как нас должны тащить, а мы все еще движемся сами… Диктатор Гитлер разгрызал хрупкие европейские демократии, как косточки от компота, но обломал зубы, сцепившись с диктатором Сталиным: «Ни пудель, ни спаниель, ни бульдог, ни даже питбуль с волком не справятся… Сталин воспитал волкодавов. Превратил партию, превратил всю административно-командную систему (а с нею и всю страну) в волкодава, который боится не волка, а только собственного хозяина. Можно ли было выиграть войну по-другому? Никто не знает. Сталин выиграл ее так» (В. Топоров «Благодаря или вопреки?»). Кстати, о Сталине: каков бы он ни был, а дважды поднял страну из руин. В первый раз это ему удалось за пять лет (1924-29), во второй – за восемь (1945-53). Чего не скажешь о демократах отечественного разлива: полтора десятка лет (1985-2000) непрерывной политико-экономической мастурбации, и ничего кроме... Феминизированные американские демократы вчистую проиграли исламским мачо-фундаменталистам Бен Ладена (дивную метафору для этого нашел Лимонов: самолет террористов мощным заостренным фаллосом пробивает девственную плеву Америки). И это вполне закономерно. Ибо сильные стороны патриархата (опять-таки по Бахофену и Фромму) – разум, дисциплина, совесть и индивидуализм. Потому демократия неизбежно оборачивается царством посредственности, «пигмеизацией исторических личностей» (термин Зиновьева). Как ни прискорбно, но приходится вслед за Карамзиным признать «необходимость самовластья и прелести кнута»! Патриархат, хоть и авторитарен, но не в пример более жизнеспособен». Одним словом, чего бы мы себе не насоздавали путем выборов - у человечества больше шансов спастись благодаря диктатуре, чем демократии, особливо с женским лицом.