Твоя фотография во втором ящике моего стола. Твоя фотография – самое ценное, во втором ящике. Когда я подохну, никто не тронет ее, не узнает, что Ты была… Твоя фотография самое ценное здесь, самое настоящее. И выльется и застынет правда из месяца и креста… А, нужного слова не взять с твоих божественных уст И соберутся послушать Сказку (для Н.Л) у холодного костра Совы и вороны, некто без имени, и еще орел и мангуст… Год – два и Ты услышишь…Год – два и Ты узнаешь… В чем камень прост, в чем тяжесть и на чьи плечи. И не увидится Тебе свет, за теми, что из груди моей вырастут камышами… И немного позвенит, а потом и вовсе растворится жемчуг… И не дотронутся до меня твои руки сквозь ледяной панцирь. Так должно быть. Так должен тлеть парашют. Но твоя фотография... . Ты прекрасна. Ты прекрасна. Ты прекрасна… Я эти слова так берегу, я на них не дышу. Так ему и быть. Значит то правда всей материи. По другому нельзя. Нельзя. Так должно быть. Но заткну я эту боль и открою все двери я, Ибо эта любовь, не блядские песни, а та, что до гроба. Сам с глазами закрытыми, а душу сквозь асфальт… И у дверей окна высматривает. А ничего у них не найдется. Так тому и быть. На том и закончится. Пускай… И все ж не будет кричать. Все ж и эти разорвутся кольца. Вот такая вот сказка немая. Позвенит монетами, да ничего не купит… Вот так вот выпадет из вчера – завтра, и не останется на сегодня… Всех голубей, что отпускал, цветами разукрашивал. Никого не вернули… Наверное, летают теперь без имени, без слов Ее, на свободе… И умерли они, не у Нее на руках…. Не в песни своей, не в словах ее. А монеты те, я собирал по капле, там, где Зеленая Мечеть… Но они не в пользу, они в тягость, от них все живое не поет. И кричали они, не у нее на руках, что надо: Не петь. Не петь. Не петь…