Иван снова был занят таинственной недоступностью четвертого измерения. И по робкому мельканию тонюсенькой грани он нащупывал незатвердевшую еще стезю, ведущую , должно быть, к самым первоистокам. А веки как-то наболели по плавной каемочке, уходящей в обезвоженный испод, который и служил живой матрицей для отражения непостижимого, но уже приподнимающего широкий льющийся подол. Но вдруг входная дверь передернулась от глухого, плотного удара, и Иван вынужден был , хоть и не без раздражения, возвратиться в наполняющуюся мягкими сумерками комнату. И когда Иван сообразил, что это пришла Марина, то сразу забыл про четвертое измерение, потому что Марина была , разумеется, не так загадочна, но не менее влекуща, черт его подери, да она была самым привлекательным трехмерным объектом на свете, до того необходимым, что в виске у Ивана разросся мякотный центр тяжести, веско стучащий, если Марина подолгу не приходила. Иван бойкой походкой пошел открывать и , на секунду приостановившись, резко втянул холодный воздух, сочившийся в комнатном пространстве из приоткрытой форточки. Она нарядно сверкала не успевшими растаять снежинками в скупом желтом свете коридора и смешно хрустела подошвами , и была такая розовенькая, свежая, что Ивану захотелось побыстрей прижать ее к себе, как будто через минуту она потеряет что-то незримое, но непомерно дорогое, что-то в абрисе соскучившихся льнущих движений или в родной жемчужной полуулыбке тихих глаз. И Ивану до того стало неловко за свой собственный кислый запах и трехдневную щетину , что он даже немного смешался, но потом подумал, что раз она приходит, значит, стало быть, в этом нет большой беды. Иван прекрепко заключил , именно заключил, ее в свои нежные объятия и отрывисто поцеловал во вздернутый холодный носик. А она улыбалась , так лилейно улыбалась и ленилась снимать дубленку. Казалось, какой мелочью может быть счастлив человек. Только когда клетчатый красно-зеленый шарф соскользнул на пол и застрял между их ног, только тогда она порывисто отпрянула, а Иван все еще находился в тесной теплой связи с ее плавной тенью, тоненькой кожицей легшей на правую половину его груди так, что он боялся двинуться, чтобы не потревожить. Двинулась она. Не тень, Марина. И что-то без конца лепетала , значимое лишь как звонкая ленточка в холодном насквозь воздухе. А потом они оба примостились на аляповатом диване перед телевизором с его любимым и весьма остроумным сериалом , она, скрестив ноги в черных переливчатых колготках, а он, расслабленно откинувшись и надев проницательные очки. Она хотела было взять пепельницу, но он посмотрел укоризненно , и она решила взять плед и укрыться потеплее с книжкой в прижатых к бокам руках. Иван повторял шутки из сериала, обращая ее внимание, и с упоением посмеивался. А на рекламе, чтобы ей было комфортно, налил кофе, очень крепкий и сладкий, как она любила. И , сладко пригубив выгибающийся край чашки, она продолжала читать. Кстати, что это было? Что-то про четвертое измерение, довольно интересно. Право, ее больше волновал Иван, но и четвертое измерение тоже безгранично притягивало. На свой дилетантский вопрос, ну просто , чтоб открыть тему, она получила неряшливый , обрубающий все будущие попытки смешок. И ладно. Отложив книгу, все-таки они жили в трех измерениях, она томно вкрадчиво обдувала светлыми глазами его сосредоточенный профиль. И огромные , покрытые черным пушком ручища потянулись к взорвавшейся вдруг телефонной трубке. И он опять назвал кого-то солнышком , и был неизменно ласков голосом , участлив маленькой складочкой между пышных бровей. Солнышко. Уже, пожалуй, на Млечный Путь наберется. И опять из пыльного склепа поднялась Таня, бодренькая, в серых джинсах со стразами и в полосатом свитере, такая говорливая, говорливая. Удивительно, как она только успевает гнаться за собственным язычком. Марина не стала спрашивать, кто это был, какое она имеет право. А когда комната вся сжалась под давящей синей темнотой и исподтишка подглядывала черными углами мебели, он спросил , в какой день она, Марина, приедет, то есть он спросил, в какой день ее ждать, но оговорился, что послезавтра Татьяна обещала появиться. И тут –то Марина не выдержала, она, конечно, знала, что будет Татьяна, еще в самом начале, и тогда ее это не интересовало, а почему сейчас должно интересовать. Она же все понимала: ну не может он взять да оттолкнуть от себя человека, выкинуть, как собаку, шесть лет ведь вместе – тоже не шутки тебе. И она прекрасно знала , что он только ее может любить, он ей сам говорил, подыскивая подходящие формы из сериала. Но мучительно хотелось выплеснуться на улицу, в пастельно –серые еще сумерки, с чистыми алмазиками фонарей, в комнате –то было уже темно и душно, а Марине нужно было воздуха, крылатого, как сама жизнь. Через минут двадцать она шелестела по истоптанному снегу, утопив руки в карманах, а подбородок в клетчатом шарфе, и зябла, и думала…Думала, что уйдет от Ивана навсегда, потому что , ежели Татьяна не может уйти, то уйдет она , а двум женщинам рядом с Иваном никак не место, думала, что отключит телефон, что ответит на чьи-нибудь настойчивые ухлестывания. Но тут же думала, как Иван бесконечно добр , сострадателен ко всем людям и как много он знает такого, чего обычные люди и не представят, например, то же четвертое измерение. И лишать себя Ивана хотя бы из эгоистических мотивов нецелесообразно. Кто еще сможет ее такому научить? А существовать в трех измерениях Марина уже не могла. Крутящаяся в своих мыслях, как хомяк в колесе, Марина чуть не наскочила на молодого мужчину, весьма убогого на вид, но блаженно улыбающегося и , как видно, вышедшего специально ей на встречу. Она дернулась от неожиданности , а он представился монахом. Ну разумеется, монах, раз не нищий. И сказал, что от нее, Марины, исходит добрый свет и что , так странно он сказал, у нее, мол, есть все шансы стать святой. И, плотно уставившись в застывшие глаза , монах спросил, не испугалась ли она его, на что Марина лишь бойко помотала вкрученной в шарф головой. И монах всучил ей две буддистские книги. Марина, захлестнутая небывалым возбуждением, взяла книги с удовольствием , поблагодарила и , бережно прислонив книги к животу, пошла домой, радостно представляя уютный вечер за чтением с чашечкой ароматного, умиротворяющего какао. Святой…да, ее интересовал буддизм, и свет этот был лестен, но как было хорошо, и ничто не могло оборвать невесомой , напитанной дивной тонкостью парящей пустоты и текучести в Маринином теле. На Следующей неделе Иван звонил ей пару раз, и ,окончательно соскучившись и уже ощущая его тяжелую руку на своем фарфоровом хребте, Марина даже первая спросила, когда он будет не занят, потому что решила все прощать этому удивительному человеку, ибо она любит его, да и кто она такая, чтобы его судить…