Куземко Владимир Валерьянович. К У Р А Т О Р . Из записок районного опера. Окончание. 6. ДРУЖБА С БАЕМ. …Но как случилось, что майор Онуфриенко стал «крышей» бандиту Баю?.. Не знаю. О таких вещах никто не откровенничает. Но догадаться - труда не составляет… Если жизнь у нас – дерьмо, наши люди – сволочи, а в нашем государстве – сплошной бардак, то чем занимаются в подобной обстановке все самые башковитые?.. Правильно, они обделывают всевозможно - тёмные делишки… Зарплата у всю жизнь пахавшего на ментовской ниве Онуфриенко знаете какая?!. Да лучше вам и не знать!.. Позорная зарплата, если коротко о ней, - не зарплата, а сплошная насмешка над заслуженным человеком… Здоровья – нет, вчистую сожрано всё той же проклятой службой… А через два-три года - уход на так называемый «заслуженный отдых». (Словно и впрямь спокойно «отдыхнёь» на подобную пенсию, ещё даже мизерней, чем та самая наплевательская зарплата…) Добавьте к этому, что майор по жизни не одиночкой топает, а на пару с женой, плюс к этому на натруженной майорской шее - взрослая дочка и зять – непутёвка, и ещё - двое внучат… Кто, кроме него, им поможет?!. Никто!.. На державу надежы нету, - цену её заботливости майор хорошо знает… …Так что в этом мире каждый из нас предоставлен самому себе. Пусти Онуфриенко ситуацию на самотёк - вскорости вылетит на пенсию, никому не нужный и не интересный. Уныло занищенствует на крошечное стариковское пособие… Презираемый домочадцами за вздорный нрав и малополезность для семейного бюджета, уже вскорости зачахнет от тоски, и - сдохнет как собака, от болячек и недоедания… Забытым и никому не нужным трупом долго проваляется в морге задрыпанной больнички… И хорошо, если родичи в итоге всё ж расщедрятся на похороны, а то ведь могут и сэкономить… Отдадут завонявшийся трупешник, к примеру, в анатомический театр, - студентам - медикам на забаву!.. …Хочет ли он такого жалкого финала?.. НЕ ХОЧЕТ. Следовательно - надо д у м а т ь… Искать контакты… Копить небольшой капитальчик на чёрный день… А откуда качать бабло оперу, всю жизнь борющемуся с бандитами?.. Правильно - у тех же бандитов… Найти среди них п е р с п е к т и в н ы х, и периодически, оказывая им определённые, не очень обременительные услуги, получать за это премиальные… Но подобное возможно лишь до тех пор, пока занимаешь мало-мальски влиятельную должность… Следовательно – надо спешить, выжимая максимум выгоды из временных преимуществ своего нынешнего положения Никто о тебе не позаботится, пока сам о себе не позаботишься!.. …»Постойте, но это же предательство!» - воскликнете вы. А кто предаётся - наше преступное и проворовавшееся государство, что ли?!. Да оно само всех нас давно предало и продало, причём – многократно… Нет такой подлянки, которую бы наша держава нам ещё не кинула!.. Стоит же её саму немножко обидеть - сразу начинаются истерики: «Ах, он предал госинтересы!.. Ах, нам за державу обидно!..» А вот мне, к примеру, за э т у державу не обидно ни капельки!.. Чего хошь плохого ей сделай – всё равно она этого стократно заслужила!.. «Но это нечестно – когда мент сотрудничает с бандитами!» - пискнет наивный. Допустим… А предлагать нашим старикам существовать на эти нищенские пенсии - честно?.. А те, кто нынче дорвался до власти и заправляет в стране, - все эти губернаторы, министры и парламентарии - разве они не хуже в сто крат любого из бандитов?!. У любого бандюгана есть хоть свои, бандитские, но - п о н я т и я, у этих же за душою - ни шиша!.. Ничего святого, абсолютно!.. Но народ их – поддерживает, голосует за них на выборах, подчиняется их злодейским законам и указкам… Так почему же нашему народу в целом позволительно подчиняться этой жестокой банде сволочей, а какому-либо взятому в отдельности заслуженному менту предпенсионного возраста заработать копеечку на сотрудничестве с каким-либо из бандитов поумнее –и не думай?.. Ну чем тот же Бай, например, хуже, подлее и вреднее нашего губернатора, нашего министра или, скажем, нашего Президента?!. Ничем!.. …Всё красивые слова - п о н т для лохов, а за ними – ложь хитрозадых, и тупая доверчивость остальных, слепо им верящих… Слова, слова, слова… Иногда - такие приятные на слух… Но этими словами не прокормишь семью, на них не купишь лекарство для заболевшего внука, ими не заслонишь близких от гнетущей тяготы жизни… Встать в красивую позу – легко. Но долго так не простоишь - затекут руки и ноги, устанешь, надорвёшься… Говорить - легче, чем жить. А жить – тяжко!.. …И только не надо упрощать. Ничего приятного лично для себя в связке с г р у п п о в щ и к а м и Онуфриенко видеть не мог. Он же – матёрый розыскник, чёрт побери!.. Инстинкт идущей по следу легавой долгими годами службы развит в нём до предела, это уже попало в гены, и от этого не отделаешься… Не к лицу ему, ОПЕРУ, ручкаться с уголовной шушерой!.. Но – н а д о. Нет иного выхода… Лишь с и н я к Харитонов может позволить себе не думать о будущем, а он, Онуфриенко - должен, просто – таки обязан думать и заботиться о завтрашнем дне… Потому как голова у него на плечах, а не кочерыжка!.. И за спиной - жена, дочь, внучата… Есть ради кого жилы рвать. 7. МАЙОР ПРОТИВ КАПИТАНА. Таков был расклад. К этому лишь добавлю, что в юности Онуфриенко и Харитонов начинали вместе, несколько лет в паре тянули служебную лямку, и с той поры не то чтоб корешились, но - была между ними некая незримо связывающая их нить… И, думаю, первоначально Онуфриенко планировал договориться с приятелем «по-хорошему»… Он вдруг как-то зачастил в наш территориальный подотдел. Подолгу сиживал у дяди Лёши в кабинете, в чём-то его долго и жарко убеждал его, наклонясь к самом уху, и снизив голос до полушёпота. Харитонов слушал, хмыкал, чесал то ухо, то затылок, временами прикладывался к извлечённой из сейфа бутылке… Не возражал, но и не соглашался… И при этом - постоянно зыркал на давнего товарища сузившимися глазами, словно поверить не мог: да тот ли человек перед ним, или – нет, или уж подменили его?.. А однажды (я, тогда ещё лейтенант, как раз в его кабинете оказался, забрать материалы для исполнения), не сдержавшись, рявкнул на майора: «Ничего у тебя не выйдет, Кешка!.. Сядет эта тварь в тюрягу, никуда ему не деться… Никто ему не поможет, зря ты мазу тянешь за гондона!.. Думаешь, не секу – з а ч е м?.. Смотри, как бы сам не допрыгался… Я ведь много-о-о-о-о о тебе знаю…Забыл?..» И, оглянувшись на меня, застывшего у двери, дядя Лёша с ухмылкой прошептал что-то длинное майору на ухо. Минуту после этого Онуфриенко сидел молча, заметно побледнев. Потом – встал, и, ни с кем не попрощавшись, вышел из кабинета. Явно и не догадывался он, что у дяди Лёши ТАКАЯ цепкая память. Подобную память неблагоразумно демонстрировать без крайней надобности. Это как с т в о л: обнажил его - немедленно пусти в ход!.. А иначе – предупреждённый об угрозе противник выстрелит первым… «Зря вы - т а к… Гибче бы, поаккуратней!..» - вырвалось у меня, когда двери за куратором захлопнулись. Старший опер лишь рукой махнул нетрезво: «А, да пошёл он… Дешёвка!.. Тебе плеснуть?..» - и он ткнул мне стакан, расплескивая водку. Но я отрицательно покачал головой. До вечера - далеко, в такое время наклюкаться – запросто попадёшь начальству на глаза, сочтут за оборзевшего – и выпрут!.. Это лишь кэп Харитонов - бесстрашен, и на всех кладёт с прибором, а молодёжь - не столь незаменимы, с ней недолго и расстаться… Впрочем, заменяем в конечном счёте и дядя Лёша… Он слишком привык к собственной неуязвимости, не понимая, что ничем хорошим эта история для него не закончится… Эх, зря он с куратором царапнулся!.. Лучше б им договориться миром… Или хоть не враждовать открыто!.. А теперь - быть беде… …Так и случилось. …Уработал кореша майор Онуфриенко чисто, «технически», без стрельбы и фальсификаций. Всё ж таки был он в своём деле докой, за что бандиты, собственно говоря, его «крышей» и держали. …Через три дня в том же кабинетике старший опер Харитонов, как всегда - шибко поддатый, допрашивал гражданина Андружко, клична «Аня», ранее дважды судим (за кражи и наркоту). За сутки до этого, вечером, около арки дома №43 по Новосёловской улице, некое чмо в надвинутой на глаза вязанной шапочке грабануло студента строительного техникума Метёлкина (кошелёк, часы, шапка - больше ценного у студента не нашлось). Интуиция мгновенно подсказала дяде Лёше: «Аня это… Его почерк!.. В том районе – больше некому…» И вот, с утра отыскав Аню на одном из притонов и приведя его в РОВД, дядя Лёша начал усиленно обрабатывать его по схеме: «Говори всё, гадёныш, или мои маленькие проблемы очень быстро станут твоей большой проблемой!..» В случае с Андружко к а т и л именно «пыточный» вариант. Слов он не понимал, к доводам разума - не прислушивался, зато к физической боли (своей - не других!) был чувствителен, да и вообще – жидковат на излом… Дядя Лёша, щедрая душа, уж и ногами его по почкам пинал, и дубиночкой по пяткам поколачивал, и железным прутиком бил по суставчикам… Мастерство у него было отменное, следов после ударов – ни малейших, но боль - такая, словно по тебе тяжеленный экспресс промчался на полной скорости!.. Главное: чуял он т о ч н о - Аня это!.. Потому и не миндальничал… Никто иной в подобной ситуации не решился бы действовать с такой же уверенностью в собственной правоте. Это и была зверская интуиция капитана Харитонова в действии. Заподозрив кого-либо, он практически никогда не ошибался. Пытаемые им бандиты видели: он не предполагает, а з н а е т об их виновности, как знает и о том, что они знают, что он – з н а е т. Это лишало их сил к сопротивлению, ему же, напротив, прибавляло решимости для окончательного натиска в бок скорейшей «сознанки»!.. Короче, - в ситуации, когда приметы гопника перепугавшийся Метёлкин не запомнил, и ничего из похищенного у него при обыске на адресе Ани не нашли, уже на третьем часу увлечённой беседы с гражданином капитаном по совершенно непонятным с точки зрения формальной юриспруденции причинам внезапно признал свою вину полностью, и охотно подписался под удостоверявшим это удивительное обстоятельство протоколом. Кому-то покажется, что «явка с повинной» всего лишь выбита пытками, но определяющим для подобных случаев было то, что ничего «левого» бандиту не подвесили. Метёлкина ведь и взаправду Аня взял на «хо-хо», но окажись в данном случае опер менее заматеревшим, и Ане, пожалуй, удалось бы соскочить со статьи, в связи с «недоказанностью»… Но коль уж припёрла судьба на дядю Лёшу напороться - что ж, надо воспринимать эту непруху как должное, всего лишь как очередную гримасу и без того вреднючей судьбы… И - не осложнять участь ненужной суетиловкой, а покорно следовать определённым гражданином начальником для него маршрутом: следствие – суд - «зона»… Подписался, стало быть, Андружко под протоколом, текст которого капитан позвал написать меня (у него самого сильно дрожали по понятным причинам пальцы, отчего почерк напоминал шифровку инопланетянина, что для включаемого в состав уголовного дела документа – не подходяще. …В эту самую секунду дверь кабинетика распахнулась, и в комнату ворвалась целая делегация: наш куратор Онуфриенко вместе со слегка растерявшимся начальником райотдела, двое оперов из внутренней безопасности, и двое понятых, из д о в е р е н н ы х… Каким образом пронюхал майор, в какой момент ему следует здесь появиться, выскочив как чёрт в табакерке - до сих пор понять не могу. То ли свою прослушку у нас установили… То ли среди наших оперов завёлся ихний стукачёк-информатор… Некоторые ведь ради возможности быстрее получить очередное звание или должность - готовы буквально на любую подлянку!.. «Что здесь происходит?!» - строго (для понятых) поинтересовался майор Онуфриенко. Демонстративно принюхавшись к остолбенело замигавшему дяде Лёше, громко констатировал: «Да вы же пьяны, товарищ капитан!.. Отстраняю вас от работы, до выяснения всех обстоятельств произошедшего… На экспертизу его!..» Харитонов пытался что-то пробормотать, но опера ВБ уже вели его в соседнюю комнату, где капитана уж заждался врач-нарколог со всеми причандалами. Спустя считанные минуты было установлено, что содержание алкоголя в крови старшего опера превышает смертельную дозу раз в десять, а может и больше - сказать точнее было нельзя, ибо прибор зашкалило. «А с вами – что? - наконец обратил внимание Онуфриенко и на Аню, съёжившегося на табурете и решительно не понимающего, что происходит… - Вас что, били?.. Применяли к вам недозволенные приёмы следствия?.. Выколачивали из вас признания в не совершённом вами преступлении, не так ли?.. Говорите при понятых, ваш ответ будет зафиксирован…» Блин, да какой же бандит откажется от возможности не только спрыгнуть со статьи, но ещё и опера-падлу встречно подставить?!. «Да-да, меня пытали!.. Мучали!.. Зверски били много часов, не оставляя видимых следов!.. Заставили сознаться… А ведь я – невиновен, падла буду!..» - зачастил Аня. В глубине души он всё ещё не верил, что его заявление не будет встречено насмешливым гоготом и оперским ржанием: «Слыхали падлюку?! А ну, хлопцы, вмажьте ему по яишне дыроколом, чтобы знал, как на мента бочку катить!..» Но сегодня день выдался особенный. Никто не ухмыльнулся над словами Ани, не пнул его сапожищем в живот, не приготовил любимое ментами блюдо: «яишня всмятку», а совсем наоборот - гражданина Андружко выслушали самым внимательнейшим образом, после чего государство в лице майора Онуфриенко вежливо извинилось перед уголовником Аней за проявленное в отношении его нарушение законности, подробно записало все его показания и пообещало, что компетентные органы во всём тщательно разберутся, виновные будут найдены и строго наказаны!.. Мало того: Аню немедленно освободили из-под стражи, поскольку как-то вдруг выяснилась его полнейшая невиновность в деле об ограблении студента Метёлкина. И в самом деле, т е р п и л о й – не опознан, иных свидетелей – вовсе нет, ничего уворованного при нём - не нашли, от ранее данных под пытками временно отстранённому от служебных обязанностей капитану Харитонову признательных показаний - аргументировано отказался… Так за что же этого невиновного аки голубь гражданина прикажете держать под стражей?.. Это было бы грубейшим нарушением его конституционных прав… Так - нельзя!.. «Но смотри у меня… Попадёшься ещё раз – лично тобою займусь!.. И тебе мало не покажется…» - кривовато усмехаясь глядя куда-то в сторону, предупредил Онуфриенко. Противно его ментовской душе выпускать на волю заведомого бандита… Но что ж делать, если для результативной комбинации этот ход был обязателен?.. Вот и пришлось совершить его, скрепя сердце… А виноват - Лёшка Харитонов. Не заупрямься он тупо – да разве ж обидел бы кто его?! Затем Онуфриенко взялся за меня. С той же дружески-кривоватой ухмылкой он заверил, что лично я ни в чём противозаконном не подозреваюсь, «вы лишь исполняли указания своего непосредственного начальника», среди извиняющих моё поведение обстоятельств были помянуты также мои неопытность и «жёлторотость», не позволившие мне своевременно сориентироваться в обстановке и понять, что действия старшего оперуполномоченного Харитонова являются грубейшим нарушением нашей капиталистической законности… Но для меня ещё не поздно исправить свою оплошность, выступив свидетелем того, что Харитонов: а) был пьян; и б) зверски избивал незаконно задержанного гражданина Андружко… Гладко стлал товарищ майор… …Но не мелочь требовал он от меня, вовсе нет!.. Подпишись я под этой «телегой» - и завтра в РОВД мне никто руки не подаст, разговаривать со мной перестанут, никто водяры со мною не тяпнет, а потом, выждав время - в какой-нибудь оперативной комбинашке учинят мне подлянку, подставят, замажут и из органов - выкинут… Тех, кто стучит на внутреннюю безопасность и з а с в е т и л с я - у нас ох как не любят!.. А я ж - не враг сам себе… …Поэтому я и написал в объяснительной, что в одном кабинете с капитаном Харитоновым и допрашиваемым им гражданином Андружко находился считанные минуты, и никаких особых нарушений капиталистической законности за это время не заметил… Это – под протокол. С глазу же на глаз - откровенно заявил майору: «Своих - не сдаю!..» Онуфриенко возился со мною пару часов, то так, то этак убеждая в необходимости и полезности лично для меня «слить» дядю Лёшу. Говорил про служебный и гражданский долг, взывал к честности и порядочности, давил на «необходимость наконец-то искоренить позорящие милицейскую среду традиции», играл в доброжелателя и чуть ли не покурить с ним предлагал (кстати – курил он дешёвую «Приму», как и дядя Лёша), но всё это были дешёвые р а з в о д ы. Ни обмануть, ни убедить, ни запугать меня ему так и не удалось. Впрочем, ничего конкретного для моего запугивания у него в тот момент под рукою и не было, как не виделось и какой-то особой необходимости в моих показаниях против дяди Лёши. И Онуфриенко - отступил. По его прощальному взгляду тогда я понял: он меня з а п о м н и л. Ведь он знал, что я - ЗНАЛ… Естественно, уличить его в подлости я не мог, это было в принципе невозможно, сработал он чисто… Но я ЗНАЛ о его подлости. И уж только этим был ему неприятен и потенциально опасен… …Что касается дяди Лёши, то из милиции его с позором изгнали. За моральное разложение, злоупотребление служебным положением, и т. д.… И напрасно на кадровой комиссии он кричал о своих заслугах, чуть ли не на коленях перед членами комиссии валялся, убеждая спесивых господ майоров и подполковников, что служба в органах для него - это вся жизнь!.. Поздно… Вопрос был предрешён. Своими никому не интересными воплями он лишь ненужно травил души сослуживцев. И так паскудно того, что творится зло в общем-то заслуженному человеку, так на хрен ему ещё и сердце им рвать своими воплями?!. Спасибо пусть скажет, что - не посадили, а ведь – могли…» Да, запросто могли по совокупности обвинений кинуть дядю Лёшу за решётку…Но - не решились… Ещё неизвестно, что способен рассказать старший опер Харитонов на суде о своих начальничках!.. Такого наворотит, таких фактов накидает… А так - словно надели на дядю Лёшу на короткий поводок. «Не посадили тебя, цени…. А будешь вести себя неправильно, много болтать – тогда и посадим обязательно!» Всё просчитали и предусмотрели. Так и стал Харитонов экс - капитаном милиции, - без права на пенсию, без какого-либо приличного заработка, без здоровья, без смысла в жизни, без уважения к самому себе… Выгони его внагляк по фальсификату - беспределу, - хоть жалобу куда-либо мог бы накатать, а так и жаловаться не на что: и пил, и бил, пусть и в интересах дела… С формальной точки зрения он и сам понимал: виновен!.. Ещё месяца два прошатался дядя Лёша вокруг да около райотдела. Мы постоянно натыкались глазами на его съёжившуюся фигуру то у входа в РОВД, то на скамеечке у сквера, то возле бочки с пивом… Стоял, сидел, а то и валялся, пьяненький, где-нибудь в сторонке, на травке… В вытрезвитель его не забирали принципиально, - все знали о его беде, и сочувствовали, жалели очень… Никто не хотел бы завтра оказаться на его месте!.. Но в жалости той был лёгкий оттенок… неодобрительности, что ли!.. Слишком уж Харитонов на неприятности нарывался, нельзя так… Был слишком уж независим, никого над собою не признавал, демонстративно плевал на запреты и ограничения, ставил себя выше остальных, тоже понимающих, что наши руководители – дебилы, но почему-то всё ж исполняющих указания этих самых Даунов… А куда деться?.. И разве кто-то уж отменил дисциплину в ментовских рядах?.. Дядя Лёша пошёл против общего потока, потому и шарахнулся… Была в этом некая справедливость!.. Раньше смотрелся он немым укором прочим, - смотрите, мол, как можно плевать на всё - и оставаться на плаву! Теперь же этот упрёк исчез, и жизнь стала логичней… …Легко было «чистеньким» - пьянчужке… Спившийся человек, ханурик, - какой с него спрос?.. Да пусть спасибо скажет, что так долго в органах задержался… . ..Ну а спустя какое-то время дядя Лёша исчез. Никто его больше в нашем районе не видел. Поскольку его холостяцкая комнатушка в коммуналке располагалась на противоположном конце города, то съездить туда, проверить – все ли у него в порядке, не скопытился ли он от галимой водяры, не похоронен ли уж безвестно и бесславно - никто так и не удосужился. Так дядя Лёша потихонечку и начал забываться, словно и не жил никогда на белом свете, словно и не был ли он долгие годы грозой и карой нашим районным криминалам. Без старшего опера Харитонова процент раскрываемости преступлений в нашем райотделе пошёл вниз… Кстати, и дело об ограблении студента Метёлкина так и не было раскрыто!.. …Разумеется, никто больше не наезжал ни на Комара и его выпущенную из СИЗО «за недоказанностью» команду, ни на «Бригантину». Кому оно надо – лишние неприятности иметь?.. Тем более, что каждый разумеющий понимал: рано или поздно Комар всё равно сломает шею – слишком уж безогляден, явно нарывается на неприятности… А Бог не фраер – он всё видит!.. …И ещё… Один человек вспоминал меня - постоянно, тягостно, напряжённо… Этим человеком был майор Онуфриенко. 8. МАЙОР - ПРОТИВ МЕНЯ... …Я уж и думать забыл о кураторе, задавленный буднями. И однажды случилась у меня маленькая промашка… Начальство как раз в очередной раз разоралось: «Изымайте побольше наркоты!.. Пошерстите притоны, распотрошите это кубло!..» Вот я в эту сторону и зашустрил. Но тут пороть горячку нельзя. Всегда надо чётко понимать: что и зачем ты делаешь?.. Собственно, что такое притон?.. Им можно смело назвать любую квартиру или хату, где обитают нарколыжники. Но из этих гнилушек -наркоманов одни - очень вредные особи, всячески поганящие показатели районной уголовке своей криминальной активностью, тем самым осложняя оперативную обстан6овку на нашей «территории», за которую мы несём персональную ответственность… А другие – тоже гады, разумеется, но - не совсем конченные… Кто-то из них - регулярно сексотит на нас, другой – оказывает единовременные, но тоже важные услуги, третий - входит важной составной частью в одну из осуществляемых нами оперативных комбинаций, или же просто лично приятен кому-то из оперов… Так и получается: притонов на моей «земле» - хоть пруд пруди, но начнёшь анализировать: сюда - врываться невыгодно, туда – категорически нельзя, ещё куда-то - рано, или же - просто не хочется… Вот и размышляешь часами, куда ж намылиться с обыском в этот раз… Но как раз в тот день у меня была полная определённость: некий Петюха Соколовский, по сличке «Сох», начал гнать волну на одного нужного мне человечка, и требовалось дать ему укорот. А как раз у Соха в его трёхкомнатной, доставшейся ему в наследство от родителей квартире - притон чистейшей воды, притонистей и не бывает… Ш и р л о там и «варят», и продают, и, по желанию клиентуры, тут же и шкваркают, одним шприцем на десятерых… Короче, полная гамма удовольствий!.. Вот и решили мы с участковым на этот раз к Соху в гости наведаться. Прихватили парочку понятых из числа живущих по соседству наркоманов (очень удобный для использования понятыми контингент, - запуган властями, и всегда готов после пары оплеух идти куда угодно и охотно подписываться в протоколе под чем угодно!), поднялись на нужный этаж, вышибли двери, ворвались на адрес… Застали там Петьку, двух-трёх его корешей - нарколыжников, пустые шприцы на кухонном столе, а в шкафу под бельём - пакет с измельчённой маковой соломкой… Что и требовалось доказать!.. Понятые, расписавшись в том, что «солома» была найдена у Соха в их присутствии, утопали. Участок – тоже убежал по своим делам. А я – остался с Сохом и его приятелями, составлять протоколы допроса и выемки изъятого при обыске. Соха аж перекосило от перспективы скорых допросов в РОВД. Не хотелось ему туда!.. Как-то так получилось по жизни, что не ждут граждан-наркоманов в нашем райотделе с распростёртыми… Никто там не фотографируется с ними на память у завешанной красивым сукном стены, и не вручает им ценных подарков… Совсем даже наоборот!.. Вы будете сейчас долго и раскатисто смеяться, но подловато – гнилостного наркоманчика в районной уголовке запросто могут обругать, унизить, оскорбить, ударить, даже избить по-чёрному, но и это - лишь цветочки… А ягодкой в рот легко может стать д е л ю г а от года и до пяти-шести лет!.. Вот почему не стремился Петька в гости к райотделовцам, и любой ценой хотел уклониться от нашего гоступриимства. А потому – позвал меня на кухню, подальше от ждущих исхода на стульях в комнате корешей, и вполголоса, на ушко, сдал мне с потрохами дружка своего ближайшего, Витьку Ганущенко по кличке «Фиксатый»: 5 эпизодов квартирных краж на моей «территории» только за последние две недели!.. Блин, а мы ж того неведомого воришку уж с ног сбились искать!.. Понятно, что наколку Соха ещё только предстоит обставить со всех сторон вещдоками и свидетельскими показаниями, да ещё попробуй отыскать на притонах самого Витюху… И неизвестно, сразу ли он даст «сознанку», или же будет упорствовать долго и нудно… Но конкретное имя уже прозвучало, это – как скелет дела, а нарастить на него мускулы – уж дело техники… В общем, царский подарок сделал доселе не баловавший меня подношениями Пётр Соколовский, мерси ему за это… Одним только Фиксатым обеспечил он мне месячный план по раскрытиям преступлений… Но не ради красивых глазок помогал мне Сох, как некоторым может показаться, и даже не благородное желание всемерно помогать родным органам в искоренении преступной нечисти в нашем микрорайоне рулило им, а исключительно - надежда, что в благодарность не стану я оформлять изъятие наркоты… Сделаю вид, что ничего интересного на этом адресе не нашел, и потому гражданин Соколовский на законных основаниях ещё некоторое время может оставаться на свободе… Правильно ли надеялся Петька?.. Правильно!.. Именно такой я и есть - благородный, отзывчивый к усердно помогающим угрозыску блатнякам, расчётливый и осмотрительный… Окажись Сох в тюряге - пользы для общего дела немного, а вот поймать Фиксатого, и плюс к этому обеспечить себе верного агента (теперь деться Петьке некуда - будет стучать на меня и дальше) - это улов щедрый!.. Так и случилось, то, что случилось: протокол обыска и выемки с упоминанием найденной маковой соломки я порвал, и вместо него тут же сочинил новый, где наркосырьё не фигурировало - одни лишь пустые б а я н ы (шприцы)… А за них, да будет вам известно, у нас пока что воли не лишают!.. Казалось бы, фигурируй в бумажках пакет с соломкой или не фигурируй - разницы ни малейшей, но для Соколовского она - колоссальная, ибо это избавляло его от уголовной ответственности!.. Кстати, сам пакет я забрал себе, на оперативные потребности - будет чем рассчитываться с агентурой за добытую информацию!.. Чуть позже, найдя тех самых понятых, которые присутствовали на нашем обыске первоначально, украсил их подписями и новый вариант протоколов обыска и выемки. Стандартный приём, многократно используемый и мною, и практически всеми прочими олерами. И всегда это сходило с рук… Но в этот раз, видимо, один из привлечённых в качестве понятых наркоманов оказаллся информатором Службы внутренней безопасности… Так или иначе, но куратор узнал как о существовании двух протоколах обыска и выемки у Соколовского, так и о том, что одни из этих двух протоколов мною был уничтожен… И вот спустя несколько дней майор Онуфриенко собственной персоной ввалился в мой кабинет, сопровождаемый своей неизменной тенью - опером из ВБ. Хорошо - понятых с ними не было. Это означало, что арестовывать меня и проводить обыск в моём рабочем кабинете пока что не планировалось. Глазки у майора торжествовали, и я сразу просёк, что не золотые часы в награду от министра принёс он мне вручать в торжественной обстановке, и не жать благодарственно мои мужественные руки за то, что столь неутомимо душат они нашу районную преступность в последние годы!.. Так и оказалось… «Вот заявление гражданина Фролова Н.И.!.. Зачитываю выдержки: «Такого-то числа, будучи понятым на обыске у гражданина Соколовского… вначале – один протокол, а затем… предыдущий же – уничтожил.» Вы подтверждаете эти факты?.. « - зачитав пахнущую огромнейшими осложнениями лично для меня бумажку, сухо полюбопытствовал Онуфриенко. «Нет, разумеется! - с лихорадочным вниманием дослушав его до конца, живо воскликнул я. - Мало ли кто чего напишет… Тем более, что заявитель - знаете кто?.. Наркоманская душонка!.. Такому сотрудника правоохранительных органов оболгать - что два пальца о рояль…» Но майор, оказывается, все последние дни даром времени не терял, и пока я, ничего не подозревая, ударно вылавливал всевозможных криминалов, инструктировал в укромных местах гниловато-подленькую агентуру, и допрашивал в своём кабинетике свезённую в РОВД во время очередных рейдов пьяненько-развязных шлюшек, между делом уговаривая некоторых из них, понезатасканнее, совершить со мною увлекательные таинства скоростного минета, - этот гнус взял объяснительные ещё и у второго из понятых, а также у участкового, Петьки - Соха и тех самых присутствовавших тогда на притоне у Соколовского нариков. Насчёт последних я, конечно, лохнулся особенно: ну на хрен было заносить их в новый протокол, написанный взамен старого?.. Теперь же и ими со злорадной ухмылкой тыкал мне в морду куратор. Аж в ладонях засвербило у меня от жаркого желания немедленно вмазать ему по сопатке «демократизатором», а затем, повалив на пол, часа два топтать его ногами, приговаривая: «Не мешай работать, старая падаль, уж достал!..» Мечты, мечты… На самом же деле ни на миг не забывал я, что всего лишь - рядовая щепка перед этим пусть и маленьким, но вредным и смертельно опасным для меня коряавым дубом… Вот почему не вмазал я ему от души и не повалил на пол с леденящим душу хохотом, а наоборот, - жалко заюлил, залюбезил, зачастил оправданиями… В общем - заунижался!.. В принципе, объяснительные предоставляли мне некоторое поле для маневров. Участковый, например, вообще от всего открестился, утверждая, что свалил по срочным делам сразу после начала обыска, а что произошло на адресе после его отбытия - знать не может. Это хорошо… Кореша - нарики тоже не подкачали: «никаких изъятых наркотиков не видели, ничего подобного не помним!» - в один голос. Их позиция понятна, - при желании их самих легко «закрыть» по статье о «распространении»… И потому им в ы г о д н о утверждать, что наркотой на хате у Соха в тот день и не пахло… Сам Соколовский, понятно, категорически отрицал всё на свете, начиная с того, что Земля – круглая, и кончая фактом обнаружения у него на квартире чего-либо незаконного… Но вот второй из понятых (надо понимать - не снеся натиска майорского любопытства) - подтверждал заяву первого, явно засексоченного понятого: наркотики - были, и их – изымали, но первоначальный протокол обыска и выемки - был уничтожен… Сука!.. Двое свидетелей против меня - плохо. Участковый – ладно, при любом раскладе он не станет подыгрывать вонючкам из внутбеза, а вот кореша Соха составляли ещё не отработанный до конца майором ресурс подтверждений его обвинения в мой адрес. Он ещё не нажал на них в полную. Вот нажмёт – и как миленькие подтвердят они всё, чего он от них требуется… У меня на допросе они играть в молчанку не смогли бы, сто пудово, ну а наш куратор - он всё ж поопытнее моего… Двое понятых плюс трое корешей - это уже пять полновесных свидетелей оперского грехопадения!.. Вполне достаточно, чтобы возбудить против меня уголовное дело по статьям: «сокрытие преступлений» и «фальсификация материалов уголовного дела». Много мне не дадут, да и то - «условно»… Но при большом энтузиазме Онуфриенко переворошит все мои старые дела, доказывая, что в данном случае не случайно я «схимичил», а это у меня что-то вроде давней привычки. Типа: «спокойно ночью не засну, если перед этим днём не сфальсифицировал парочку уголовных дел!..» И ведь все прекрасно знают: т а к о е делают регулярно ВСЕ опера. Весь смысл нашей работы состоит в том, чтобы обзавестись как можно большим числом добровольных или не совсем добровольных помощников среди криминала… Ну а как ты ими обзаведёшься, не закрывая периодически глаза на их проделки?.. И если интересы службы требуют - слегка подправляешь материалы дел, чтобы эти проделки не проходили по нашим учётам и отчётностям… Но это ведь и называется в переводе на правовой язык - «сокрытием и фальсификацией»!.. Таким образом, речь шла об главнейшем принципе оперативно-розыскной деятельности, официально законом отрицаемом, и даже категорически запрещаемом, , но неизбежном и обязательном для любого, кто в угрозыске пашет, и хочет добиться высокого результата. Сам Онуфриенко, наверняка, то же самое за годы собственной оперской карьеры делал сотни, если не тысячи раз!.. А теперь - на полном серьёзе обвиняет в этом меня… «Так что же произошло?.. Рассказывайте!..» - напомнил о своём существовании куратор, бдительно стерегущий все изменения на моём лице при чтении объяснительных. Предупредил деловито: «Скажете всю правду - возможно, в отношении вас мы ограничимся воспитательными мерами…» Ага, с-час!.. Ты ж мне элементарно мстишь за ту историю с дядей Лёшей, падаль, и сейчас наверняка попытаешься добить, убрать меня как лишнего с в и д е т е л я… В твоих руках правда о моих незаконных деяниях - это бандитский кастет, используемый продажным мусором для расправы над никем пока что не купленным ментом… Так не дождёшься от меня откровений и покаяний!.. Пусть даже прервётся сейчас моя ментовская служба, но своими руками помогать тебе в этом не стану!.. Я поднял на Онуфриенко честные глаза - и от всего отрёкся. Да – проводил обыск у Соха, но никакого протокола не уничтожал. А приключилось вот что… Я писал протокол обыска и выемки, положив его на кухонный стол, и бланк протокола оказался слегка замочен водой из перевернувшегося стакана. Образовалось чернильное пятно на тексте… Ну и пришлось протокол переписывать!.. И с найденным при обыске пакетом тоже смешно получилось…Нашёл я его, значит, внёс в тот самый первый протокол, а потом, чуть позже, случайно принюхавшись к пакету, установил: да это же обыкновенный укроп!.. Ну и при переписывании протокола, естественно, упоминать наличие в доме пакета с укропом – не стал. На кухне и другие пищевые приправы наличествовали, - что, и их в протокол вносить?.. Объяснения мои были правдоподобны и грамотны, но и майор - не первый год замужем. Спросил, иронически кривя губы: «А где сам пакет?.. Где акт экспертизы о проверке его содержимого?.. Ведь в пакете мог оказаться и мак в смеси с укропом, специально «для запаха»… Как опытный сотрудник, вы не могли этого не знать!..» Я с шутейной виноватостью развёл руками: мол, не доглядел… не отнёс укроп экспертам на дегустацию… можете наказать выговором, пусть даже - и с занесением… Но не для того куратор затевал всё это, чтоб всего лишь выговором меня «обласкать»… …И следующие три дня он буквально не слазил с меня. Каждое утро ровно в 9.00 он являлся в РОВД, и, устроившись в моём кабинетике, вдумчиво «колол» меня на «сознанку» в сокрытии изъятого на притоне у Соха нарковещества, с сопутствующей фальсификацией протокола. Г р у з и л он меня точно так же, как я и сам многократно до того г р у з и л допрашиваемых мною в этом же кабинетике криминалов. Последовательно давил на каждую из доступных его воздействию клавиш моей души, от А до Я, а затем, дойдя до самого конца клавиатуры, тут же возвращался к началу, и всё шло по новой… И запугивал он меня - «Учтите, если вы и дальше будете упорствовать в отрицании очевидного, то у нас сложится впечатление, что ситуация ещё хуже, чем кажется на первый взгляд… Ведь не исключено, что налицо – не обычное головотяпство, а вполне сознательное предательство, и протокол на Соколовского вы уничтожили, получив от него мзду!..» И к совести моей взволнованно призывал: «Как могли вы, молодой и столь перспективный сотрудник уголовного розыска, брать деньги от наркомана?.. У этой бандитской мрази?!. Вспомните о наших товарищах, геройски павших от бандитских пуль и ножей - вы осквернили светлую память о них!.. « И рисовал из себя моего наилучшего доброжелателя, чуть ли не дружбана до гробовой доски: «Ладно, лейтенант, будя тебе… Давай так: ты берешь на себя «сокрытие по халатности», а я - спускаю на тормозах… Получишь свой законный «выговор с занесением», и - спокойно паши дальше… Лады?..» И плакался мне в жилетку: «Мне в госпиталь на обследование давно уж пора, а – не могу, и всё - из-за твоего дела… Ещё неизвестно, сколько времени провожусь… Пожалел бы моё здоровье, а?..» И снова угрожал: «Ничего, когда Соколовский расколется, и даст показания относительно врученной вам взятки, то я обещаю: уже через час вы окажитесь в СИЗО, и вам повезёт, если по случайному недоразумению вас «случайно» не поместят в общую камеру, к брошенным вами же туда бандитам, а не в камеру к бывшим ментам…» Всей этой лабуды я наслушался от него за эти три дня многократно. Он бил и бил меня словами, пытал нравственно однообразием интонаций, травил мою душу собственной убеждённостью в том, что некуда мне деться от его стальной хватки!.. Ну а в перерывах между многочасовых надругательств надо мною - допрашивал Соколовского и его корешей - нариков, пытаясь подпереть и их признаниями ранее изложенную в показаниях понятых версию. Но там случился у него полный облом. Сох с дружками стояли насмерть на позиции: «Наркоты не было, протокола не фальсифицировалось!», - защищая, разумеется, лишь свой собственный интерес. Но автоматически получалось так, что тем самым прикрывалась и моя задница… 9. МАЙОРСКАЯ НЕУДАЧА. …И тут Онуфриенко сделал две небольшие ошибки. Во-первых, он пережал палку, стремясь любой ценой доказать, что услугу бандитскому элементу я оказал именно за деньги, а не по каким-то там ложно понятым мною интересам службы… Тем самым он хотел нарисовать меня в своих бумаженциях продажным м у с о р о м - именно тем, кем он сам в действительности и являлся… Подозреваю, что нужно ему это было - для самоуважения. Преданный и проданный им старший опер Харитонов был ведь его старинным приятелем и напарником, что не могло не царапать его совесть… И он хотел доказать самому себе, что ВСЕ ПРОДАЖНЫ, включая и этого вот, з н а в ш е г о правду о нём лейтенанта… А раз - ВСЕ, то стало быть – никто, включая майора, ни в чём и не виновны… А просто жизнь - такая, вот и всё!.. Майору хотелось, чтобы я тоже оказался продажной сволочью, и я не исключаю, что он для внутреннего комфорта и в самом деле убедил себя в моей «купленности» наркоманами, а теперь - настойчиво ищет доказательства этой своей убеждённости. Так вот, тут-то он и прокололся… В принципе, одних только моих полупризнаний («не направил найденное вещество на экспертизу», «не доложил руководству об испортившемся бланке протокола») с головой хватило б для того, чтобы, с подачи куратора, турнуть меня из органов за «неполное соответствие» или даже - за «дискредитацию звания», тут ничего и не надо доказывать, всё – на поверхности… Но Онуфриенко стал наворачивать большее, а вот это «большее» доказать - при всех своих усилиях – не смог. Не сдали меня Сол и его кореша. И сам я не раскололся под майорским нажимом, - недооценил он моей упёртости и отчаяния обречённого… Все прекрасно понимали, что «подмоченным» протоколом и «укропом» в пакете я вешаю начальству лапшу на уши, но очевидно это - лишь на бытовом, неофициальном уровне, а вот как юридически доказать, что лейтенант такой-то - врёт?.. Невозможным это оказалось. Хотя бы - уж потому, что в данному случае, кроме самого Онуфриенко, никто не был персонально заинтересован «топить» меня. Это майор вёл против меня свою личную войну, для остальных же ментовских шишек я был никем… малозаметной в сумерках бытия букашечкой!.. Ничему серьёзному - не вредной, никому лично – не опасной… Будь ситуация иной – и совсем по-другому, комплексно и беспощадно, нажали б на меня и моих «подельников» со всех сторон, - только пух и перья полетели бы от нас!.. Майор Онуфриенко разинул рот на большее, чем оказался способен проглотить, и в итоге – упустил даже то, что легко им проглатывалось… Этому способствовал и второй, куда более серьёзный его промах: он слишком рьяно заворошил мои старые дела, отыскивая там железно уличающий меня компромат… И тем самым - невольно вступил в конфликт с глубинными интересами моего не на шутку всполошившегся райотделовского начальства, опасавшегося будущих майорских разоблачений. Допустим, куратор на ряде конкретных уголовных дел докажет, что я - матёрый мздоимец, за бабки отмазывающий кого угодно… Сразу вопрос: чем же занималось последние годы моё руководство, допустившее подобный беспредел?.. Почему не воспитывало?.. Не контролировало?.. Не наказывало строго и беспощадно за выявленные нарушения?.. А если нарушения не выявлялись, но, как выясняется теперь - наличествовали, да ещё в таком изобилии, - то не грош ли цена и начальнику районного угрозыска, и начальнику РОВД, да и кое-кому из более высокопоставленных?.. Особенно имея в виду недавнюю историю со старшим опером Харитоновым, тоже - уличённым Бог весть в чём… И если меня – за решётку, как того добивался куратор, то и всех моих непосредственных начальничков тоже надо кого - на понижение, кого – в малопочётную отставку… А кто ж захочет расставаться со своими тёпленькими и столь обжитыми должностями?!. …И ещё. Слишком неудачный повод для разоблачения рядового опера был выбран. Поскольку ВСЕ опера интересами дела вынуждаемы регулярно сокрывать и фальсифицировать уголовные дела, всего лишь обеспечивая, в конечном счёте, исполнение спущенных райотделу показателей, то моё наказание при данных обстоятельствах может запугать остальных оперов. «Он попался сегодня, а мы - завтра… На хрен нам это?!» - спросят они себя, и - перестанут хитроумничать с криминалом, деля его на «своих» и «чужих», и помогая «своим» обойти тот же закон… В итоге число незримых помощников угрозыска сократится до минимума, и раскрываться будут лишь «очевидные» преступления, а остальное - станет сплошным, огромным «глухарём»… Все показатели сразу же рухнут. Нарастающая волна преступности захлестнёт наш район… О, много-много руководящих ментовских чинов в одночасье получат по шапке, и вылетят из органов со свистом!.. А ведь далеко не все из них успели уж подготовить заблаговременно плацдармы в виде соучредительств в коммерческих фирмах, директорств в охранных агентствах, и других столь же прибыльных креатур… Я мог стать камушком, который спровоцирует гигантскую лавину!.. И ещё… Онуфриенко мог говорить что угодно, но видящие ситуацию изнутри люди - понимали, что в деле с Соколовским не крохоборствовал я, и не бабло с нариков качал, а лишь менял свободу одного замухрыстого наркомана на кучу важнейшей для угрозыска информации . С точки зрения коренных интересов угрозыска, я был прав по существу, так что не наказывать меня надо за мою формальную неправоту, а - молчаливо поощрить… Весь личный состав с затаённым дыханием райотдела ждал исхода нашей с куратором схватки: так накажут меня или косвенно поддержат?.. Этот вопрос имел для всех первостепенное значение… Розыскники прекрасно помнили и о том, что именно Онуфриенко в угоду б р а т в е «съел» нашего всеобщего любимца, дядю Лёшу. И наше начальство тоже об этом наверняка помнило. Не сумело оно тогда защитить капитана Харитонова (во многом сам же он в этом и виноват), и мучимо укорами совести за это… Оказывая мне незримую поддержку в схватке с тем же Онуфриенко, они как бы снимали с себя часть вины и за то… Вот в силу каких исключительных обстоятельств мои отцы-командиры решили не жертвовать мною, никому не нужной пешкой, и не сделали из меня козла отпущения, поставив на мне жирный крестик, как это сплошь и рядом у нас делается… Вместо этого, как раз в один из тех часов, когда, запёртый в собственном кабинетике, в который уж раз слушал я скрежетание неумолимо-терзающего майорского голоса: «В последний раз предлагаю вам признаться во всём!.. Не упускайте эту единственную возможность хоть как-нибудь улучшить своё положение!», - в этом самый момент начальник РОВД позвонил ведавшему кадрами замначальнику горУВД, а начальник районного угрозыска – начальнику городского угро, и оба моих шефа в один голос, довольно-таки настойчиво, стали убеждать своих вышепоставленных коллег, что – да, мол, виноват лейтенант такой-то… Молод он ещё, неопытен, ума не набрался, вот и поленился снести изъятый на притоне укроп на экспертизу, и черновик протокола не догадался сохранить… Можно, нужно и даже обязательно за столь серьёзную промашку наказать жёлторотика самым строжайшим образом, и наложив на меня строжайшее дисциплинарное взыскание, но… Но!.. Как заверили собеседников подполковник и майор, при всём вышесказанном - не сволочь я, не перерожденец, и не мздоимец какой-нибудь, не было такого… И не то, чтоб мои шефы за мою честность давали голову наотрез (в наши смутные времена умные люди за родную жену - и то безоглядно не поручаться!), - а просто есть у них внутренняя убеждённость в том, что - не мразь я, не преступник, а лишь - случайно отступившийся, но в целом вполне добросовестный, и потому подлежащий перевоспитанию сотрудник… А если всех разогнать к ядреной матери – с кем же тогда прикажете работать?!. Имей Онуфриенко какие-либо железные факты, удостоверяющие мою мерзопакостность - защищать меня никто не решился бы, да никто подобную защиту во внимание тогда и не примет. Или же, другой вариант: имей куратор конкретную установку от руководства: «Дави на тему мздоимства Заводской РОВД!», или : «Дай для доклада конкретный пример лейтенанта-мздоимца!», и атаку куратора обязательно довели бы до конца, до логической развязки, до моего разжалования и, возможно, осуждения… Но ничего «железного» в обвинениях против меня - не оказалось. Главная заповедь нашей «конторы»: «Делай что угодно, но – не «светись», не оставляй видимых следов!» Так вот, я не «засветился», не сделал ни одной грубой промашки в этой истории, а что она неожиданно всплыла наружу – так не по моей вине, а исключительно по «наколке» (предположительно) внутбезовского сексота, причём - не нашедшей должного подтверждения документально… И не исполнял Онуфриенко чьё-либо указание, а действовал по собственной инициативе. За его «наездом» на меня стоял лишь он сам. Это была его личная война. Я бы даже так сказал: майор нарушил неписанные правила собственной Службы, проявив чрезмерную активность в ситуации, когда его об этом не просили… Он действовал без команды!.. А подобная чрезмерная активность - чревата… Ведь функция Службы внутренней безопасности - лишь притормаживать прыть повседневно нарушающих все и всяческие законы и инструкции ментов, а не пресекать её вовсе… Начни с завтрашнего утра перепуганные репрессиями сотрудники МВД жить и работать строго по правилам - и деятельность органов внутренних дел будет полностью парализована!.. Майор Онуфриенко сделал шаг в сторону от того, что мог (и обязан!) был делать. И не то, чтобы руководство проявило недовольство… До этого дело не дошло, он ведь был на хорошем счету… Но и поддерживать его натиск до упора в д а н н о м случае - сочли нецелесообразным. …В одно прекрасное утро куратор в мой кабинет к 9.00 - не явился. Немножко удивлённый, я прождал его пару часов, но так и не дождался. И только через два – три дня, не получив никаких новостей от куратора, я понял: всё кончилось!.. Не думаю, что Онуфриенко вызывали «на ковёр» и делали какое-то внушение. Скорее всего, просто - загрузили срочным делом, а его попытки позднее вернуть к вопросу обо мне - пресекли мягко, но многозначительно… Разумеется, набравшая такие обороты, и получившая некоторую огласку история не могла оборваться на полуслове. «Спускают на тормозах» всегда - аккуратно, осторожно, с учётом реалий и известных всем правилам игры, короче – так, чтоб комар носа не подточил, и никто не смог бы прицепиться… Спустя две недели после описываемых событий в городском Управлении состоялось очередное совещание, на котором, среди прочего, обсуждался и «легкомысленный поступок лейтенанта такого-то». С высокой трибуны замначгорУВД по кадрам проехался по моей испуганно съёжившейся на стульчаке в зале личности, усердно попинав меня ногами. Интонации у него были грозные, и я затаил дыхание, ожидая резюме типа: «…разжаловать… уволить… отдать под суд… расстрелять на центральной площади средь бела дня, в присутствии тысяч горожан!..» Но концовка вдруг оказалась довольно-таки мягкой, внутренне не соответствующей началу: «…предупредить о недопустимости… объявить строгий выговор с занесением… усилить воспитательные меры…» Опытное ухо сразу же просекло: : меня полностью амнистировали!.. Сидевший в зале невдалеке от меня майор Онуфриенко показался мне слегка удивлённым. Такое ощущение, что он ждал чего-то совсем другого, да наверняка и сделал всё зависящее от него лично, чтобы именно «другое» в докладе замначальника и прозвучало!.. Но что значит выучка и умение из любого, даже самого неожиданного и неблагоприятного развития событий извлечь хоть какую-нибудь выгоду для себя!.. После совещания куратор, как ни в чём не бывало, подошёл ко мне и спокойно произнёс: «Ты должен быть благодарен нам, пацан, - пожалели тебя, не выгнали и не посадили… Но в следующий раз – смотри!..» Ах ты, думаю… ягодка кисло-сладкая!.. Это он ставит себе в заслугу, что не сумел добить меня, что помешали ему докончить расправу! Лягушка сушённая, а балалайку в рот за редкостную доброту свою - не хочешь?!. Но это я лишь подумал так. Вслух же – скромно поблагодарил товарища майора за проявленное ко мне внимание и отеческую заботу, пообещал сделать исключающие повторение подобного выводы из критики моих ошибок, и в дальнейшем - приложить все свои скромные силы для неукоснительного исполнения служебных обязанностей, и поступающих в связи с этим указаний руководства… Майор, даже не дослушав, милостиво кивнул, и - двинулся прочь. Маленький, тщедушный, безжалостный - как клоп. Я смотрел ему в спину до тех пор, пока он не скрылся за дверью, и лишь теперь понял, насколько же боюсь его!.. Как он, оказывается, успел запугать меня в последние недели!.. В каждой клетке моего тела засел страх перед его колючим взглядом и неумолимо-скрежещущим голосом, перед его угрюмостью и памятливостью… Майор Онуфриенко надломил что- то внутри меня, и это со мною - на всю оставшуюся жизнь. …Не часто, но вижу его – в коридорах райотдела и горУВД, на различных официальных мероприятиях. Меня он как бы не замечает, и ко мне не подходит. Вообще – держится так, будто и не знакомы мы вовсе. Проходит мимо серой тенью, глядя в невидимую точку прямо перед собою. Годы всё ещё не состарили его, многочисленные болячки – не подкосили, бандитские пули - не изрешетили его сухонькое жилистое тело вдоль и поперёк… …А жаль… Чертовски жаль!.. Рассказ пожелавшего остаться безымянным сотрудника угрозыска записал Владимир Куземко.