Я вернулся к реальности снов, Я поднялся по лестнице дней, Я связал этот холст из слов – Я соткал полотно о ней… Я соткал полотно о ней… Полотно моих мыслей, связанных в тонкие узелки, заплетённые витиеватыми рисунками, вперемешку с пёстрыми зёрнами бисера моих свежих надежд. Долгую безлунную ночь я не спал, сидя на неведомых окраинах Города, ища его края, его предельные дороги и мосты бесконечности. Я разгадывал, как обезумевший, шифры дней, я наполнялся ликёром ночей, не запомненных ни моими глазами, ни пальцами – только ощущая остроту их присутствия. Ночь казалась приторной. Я ждал рассвета. Я соткал полотно о ней… Оно отражало блеск моих стальных глаз, блеск наворачивавшихся слёз от обволакивающих трепетных мыслей. Холст моих желаний, мои переплетённые мечты – всё было прозрачно и ново, прозрачно, как морская вода, вылившаяся на сухие руки из жемчужной раковины моих ожиданий… Моих ожиданий-зверей, пожиравших Город изнутри. Я прошёл через полотно, и мир преобразился. Я снова жаждал глотка горячего кофе, я грезил оживить застывшие во льду чувства, согреть замёрзшие пальцы и выпить кислый сок ягод, холодный сок пробуждения. Не было свечей – нужно было солнце, рассвет, истома утра, дымящийся кофе, расплавляющий осеннюю скуку и дурные привычки привыкать к дурному. Мой Город восторгал и ужасал меня, но был бесконечен и реален, как ничто более, наполнявшее мою жизнь. Город преображался… Я склонен думать, что лишь сквозь призму звенящих мыслей и более чистого дыхания, но это была такая же реальность. Я видел сны, кусочки мечты, сбывавшейся за закрытыми глазами; Во сне я видел и ощущал, как прозрачные, словно утреннее пробуждение бабочки, садились на мои грубые горячие ладони, а, просыпаясь, я знал, что держу их в руках. Пальцы разжимались, и бабочки тихо улетали. Однажды я видел во сне её поцелуй – биение сердца разбудило моё тело, и целый день я прошлялся в поисках её глаз, её запаха и её ореховых кудрей. И постепенно я обретал понимание того, что не сумасшедший, потому что я продолжал бесконечно верить. Мои мысли слетались к ней, подобно обездоленным птицам, нашедшим тёплые гнёзда осенними сумерками. Бесконечность и безусловность входила в мою жизнь каждый миг. Небо разъедало рассвет, приходящий с шипами одиночества и непонимания. Я не видел, как всходило солнце, я пропускал рождение дней один за другим, я травился мыслями о прошедшем и об её отсутствии. Я питался первой пешей прогулкой по Городу после проливных дождей, я вдыхал посвежевшие облака и пил отражение неспокойных глаз в прозрачной глади луж. Я внутренне предвидел нечто ждущее за углом секунд и уже научился отличать мои пустые мечты от действительных предчувствий сбывавшейся сказки-реальности. Эта способность была дороже всего моей душе, питавшейся доказательствами существования чудес и гнавшей всякую возможность компромиссов. Дома сгущались, пресекая тени друг друга, смотря в глаза друг друга бесцветными квадратами пустых окон. Стремительные шаги несли меня куда-то вне знакомого направления, поворачивали меня за сотни углов и скверов. - Полянски? – спокойный независимый голос молодого мужчины окликнул меня, неожиданно нарушив ход дня, ход моих мыслей, замыкая развилку очередных вопросов. Я обернулся с чувством нарастающей странности и почему-то теплоты…я не знал его, но кто-то во мне знал, узнавая каждый миллиметр этих серо-голубых глаз, ровного лица, сильных пальцев, державших заострённый карандаш особого взгляда на жизнь…Мой сосредоточенный взгляд устремился в лицо мужчины, и я уже где-то в рыхлых пряных глубинах моего сознания начинал понимать и вспоминать эти глаза, смысл которых потрясал меня! Смысл того, что я видел перед собой – всё проносилось за один ничтожный миг – тревога, смешанная с возбуждающим ощущением близко подошедшей разгадки чего-то важного, восторг по той же причине, страх из-за подсознательной боязни не суметь вместить …этот мой взгляд. Я понял, я понял, но не мог объяснить словами! Я искал её, жаждал встречи с ней, а увидел его! Но забыл саму загадку… - Ты ищешь её, не так ли? Ты пожелал не найти дороги, карты, смысла…Это оценено, но ты забыл, а, может, не знаешь, что нельзя найти её на бездорожье. Невозможно отыскать её, не найдя себя, дороги внутри себя. Небо рвало рассвет на куски, я мог поклясться, что это был тот, кого я искал, но бросил ради мечты и приторного сока груш. Я ощущал, что меня убили, но вместе с тем был обновлён, как никогда – я встретил себя! - Ты это я? – всё, что могло вынести моё пересохшее горло к его ушам. - Да, Полянски, неужели ты не узнаёшь свои глаза, свои губы, и тот Город, который отражается внутри зрачков? Водопад холодящих мурашек осыпался на всё моё существо, на моё тело, которое я чувствовал, но вместе с тем я мог поклясться чем угодно, что чувствую его сознание, что вмещаю в себя его бесконечные до невыносимой сладости мысли. - Я искал себя, и теперь ты говоришь, что конечная точка настала? Но как ты можешь быть мной, если я один? - Ты ведь ненавидел старика, ты жалел ребёнка, ты встречал мальчика, ты любишь её, Осень, - и неужели ты не ощущал, что это всё ты? В тебе жил старик, в тебе уходил ребёнок, в тебе уходило время, засыпая песчинки в трещины дней. Ты рыдал, когда понимал бессилие перед их исчезновением, тлением всего тебе дорогого – ты отпустил всё, ты стал готов жить, не мстя строками в блокноте, не разговаривая с детством, не играя в шерстяные клубки фальши и компромиссов. Ты запирался в Доме, не понимая Города, не слыша Улиц… С каждым его словом во мне крушилась бездна с невыносимой болью, во мне крошились воспоминания, осыпались дни и предубеждения к ногам, не знавшим земли. Он говорил, слёзы разъедали мне глаза, рот дрожал, зубы сжимались, я плакал, оплакивая рутинные поиски дороги себя, приветствуя карту Утра нового дня. - И неужели теперь я готов найти себя… - я уже не смотрел на него, хотя боялся больше всего на свете потерять, боялся понять, что это иллюзия, и не мог в отчаянии найти наконец то место в себе, где я был к этому готов. К смыслу. ….. Я не мог остановить слёзы! Мне невыносимо захотелось прижать к себе ребёнка – он будет во мне всегда моей наивностью и верами в мечты, которые стали уже не растаявшим снегом, а каменными плитами в фундаменте Города. Я присел не порог, запутав пальцы в непослушных густых волосах. Я прощал старика и свою бедную месть. Я плакал от того, что никому не мог дать хоть что-то в этом дне, но чувствовал, как улетают птицы, оставляя неопытных птенцов, едва научившихся находить гнёзда. Я уставился в мостовую, коричневую от яркого солнца, косо освещавшего гладкий булыжник. Я закрыл руками глаза, погружаясь в его слова… «…нельзя найти её на бездорожье…», «…Нельзя найти её на бездорожье…» Но разве дорога к ней не могла быть моим единственным маршрутом...? Нет, не могла – я видел смысл лишь в этом, не замечая, как прохожу мимо других Городов. По каким-то причинам это было неверно. Почему-то всё более едино, чем могло казаться всегда. …Ветер приносил сухие листья, белые лепестки отцветших лилий вместе со сладким ароматом ириса, холодные снежинки и пух тополей. Вишнёвые ягоды и лепестки роз…- я с трудом открыл глаза, обнаружив себя всё на той же улице, но странные воспоминания, колыхавшие гладь моих мыслей, не давали понять, спал ли я? Уже понимая, что да, я пошевелил застывшей рукой и вдруг вспомнил, что произошло…А что произошло? Я был просто в бреду. Почему я лежу, а моя одежда скользит как по стеклу по этому асфальту? Я распахнул глаза и резко отпрянул от огромного зеркала, на котором я лежал. Я увидел отражение своих глаз. Я смотрел на себя его глазами… - неужели это было правдой! Всё прошедшее пронеслось, щекоча перьями сомнений, я пытался осознать, что случилось, встречал ли я мужчину – точную копию себя, кроме смысла в глазах – но ведь я раньше никогда не видел себя в зеркало, откуда же я узнал, что это был я? Я лишь догадывался о подлинном цвете своих глаз и теперь вдруг увидел их. Вдруг увидел, что улица извивалась и вела куда-то мой взор, что дома расступились, открывая широкую светлую панораму уходящей перспективы, и где-то совсем далеко разноцветные шахматы домов, хаотичные окна, блуждающие занавески…Мой Город был прежним, но я склонен думать, что раньше видел его только через стекло, что ходил по серым переулкам, но смотрел через стекло даже в ясные прозрачные, как ручей, дни. А теперь стекла не было – вот, что я мог сказать. Не было стекла внутри меня, преграды, хоть и невидимой и неощутимой. Замешательство проходило с каждым новым вдохом – ясность не была похожа на робкую догадку, но мне было холодно. И почему столько снега намело..? Листья, притаившиеся мотыльки, …что я должен был делать с зеркалом…, лилии, вишнёвые лепестки, снег…мои напряжённые вены, пульсирующие от биения сердца…Снег и чьё-то быстрое встревоженное прерывистое дыхание, чей-то родной, но не слышимый ранее лепет нежного голоса, чьи-то влажные тёплые взволнованные маленькие руки, пальчики, обхватывали моё лицо… Прохладные сумерки спускали занавесы на окна, зажигающиеся жёлтыми и оранжевыми лампами, словно горящие глаза кошек. Фонари, ещё еле видимые из-за не до конца скрывшегося солнца, казались немыми и ненужными пятнами на фоне розовеющего неба. Глаза мои никак не могли остановиться на какой-нибудь одной точке, найти приют среди уже так неожиданно заснеженного переулка. Что-то мягкое, вьющееся по моему лицу, тревожило – длинные тёмные кудри шелковисто падали мне на руки, пока я пытался воспринять, что происходит вне меня…Узкое бледное лицо с едва заметным румянцем смотрело на меня, полураскрытые красные брусничного цвета губы что-то произносили, рыжие глаза ярко вспыхивали, отражая сверкающий снег, и мои ещё не понятные слезившиеся глаза. Она что-то повторяла, кутаясь в полы распахивающегося пальто, убирая разбросанные ореховые локоны с лица, сдерживая спутанное дыхание, от которого исходил знакомый аромат груш и ириса… Зеркало замёл снег, но не укрыл моего взгляда в моей памяти, но не охладил электричества, пронизывающего меня из-за неё, скапливающегося где-то в солнечном сплетении, как бабочки…От моих слишком громких мне чувств я еле слышал, что она говорила… - Ну что же вы, Полянски, ….вы же совсем, как мёртвый бледны и холодны. Я вас узнала…Пойдёмте же, вставайте…, пойдёмте – я напою вас горячим кофе – вы совсем продрогнете…