Моему сокурснику и другу Г. А. посвящаю я сие творение. С самого детства нам пытаются вбить в голову, что нужно, просто необходимо иметь цель в жизни. И хорошо, когда Цель эту нам не навязывают, когда мы сами осознанно выбираем тот путь, по которому должны пройти. Конечно, путей таких за всю историю человечества пройдено превеликое множество, и все они глубоко индивидуальны, пусть даже внешне и бывают очень похожи. Сколько нас, столько и путей, и у каждого свой, вне всякого сомнения, особенный. Разница заключается лишь в том, что направление того самого вектора задаётся у всех по-разному. Кто-то, скажем, понял, что его призвание крутить гайки и болты в 12-15 лет, а кого-то это осенило многими годами позже. Отсюда можно сделать только один вывод: всё, бесспорно, зависит от сознания, от того, как и в какой последовательности оно развивалось и каким поддавалось влияниям со стороны окружающей среды. Но ведь в любом случае важен результат. Если он есть, значит никогда не придётся жалеть о потраченных силах и времени, никогда не станет стыдно перед самим собой, а созерцание того, что ты сделал, будет самым большим и дорогим подарком на всю оставшуюся жизнь. Читатель может меня вполне оправданно упрекнуть, что всё, о чём я здесь сейчас говорю -- полнейшая мудистика и никому эта заскорузлая философия не нужна. Я тоже так считал довольно продолжительное время, пока сам не столкнулся с подобной проблемой. Свой путь мне, наверное, ещё предстоит найти, но я искренне счастлив за тех, кому это удалось. Думаю, вы не останетесь равнодушны к истории об одной очень неординарной особе, которой сама судьба проложила дорогу в этой нелёгкой и суровой жизни. Hermann Otto, сколько себя помнил, всегда мечтал стать кочегаром. Эта мечта настолько сильно обуревала его маленькую, детскую, но отнюдь не безобидную душонку, что, казалось, нет в мире ничего важнее и достойнее, чем получить почётное звание кочегара. Маленький Otto часто представлял себя у огромной печки, пышущей нестерпимым жаром, а в руке у него - кочерга, которой он самозабвенно и преданно совершает различные манипуляции. Печка в ответ бросает ему в лицо искры и пепел, но маленький Hermann не боится. Он смелый и сильный. Он всё сможет победить, ведь у него теперь есть кочерга - большая железная палка с загнутым концом, которая стала для него всем смыслом его жизни и работы. Когда он немного подрос, то уже сам смог попробовать познать все тайны кочегарного ремесла. У него появилась первая печка. Пускай и маленькая, но зато настоящая. Да и кочерга была так себе - кусок тонкого металлического прутика - но это абсолютно не смущало Otto. Он был беспредельно рад и благодарен судьбе за то, что она подарила ему такой шанс - воплотиться и реализоваться в том деле, к которому он так стремится. И правда, у него были огромные способности. Работа спорилась в его руках, давалась очень легко. Hermann мог сутками просиживать у своей печки, старательно и аккуратно поддерживая огонь и температуру. Такому трудолюбию можно было только позавидовать. Его сверстники смотрели на всё это с упрёком. Да и куда им, ведь их пустоголовые головы волновали совсем другие проблемы. Они считали пристрастие Otto полной ерундой и бредом, им было невдомёк, что в таком возрасте вообще можно думать о таких глупостях, как печка, как мечта стать кочегаром. Эти дети ничего не видели, кроме солдатиков, конструкторов и мягких игрушек. Они весело и беззаботно проживали свою детскую жизнь, в то время как отчаянный Hermann боролся за высокие цели и идеалы. Он уже давно привык к косым взглядам, к неодобрительным отзывам, да и вообще к оскорблениям в свой адрес. Нельзя сказать, чтобы они его не задевали и чтобы он был к ним равнодушен. Конечно, всё это больно било по самолюбию Otto, но он научился не принимать такие вещи близко к сердцу. Hermann просто привык к тому, что он конкретнейшим образом отличается от остальных и относился к этому со всей мягкотелостью своей души. Его пылкое воображение занимала лишь одна Цель - трудиться во имя кочегарного искусства, и только в этом он видел суть своего существования. День за днём, год за годом проходила его молодая однообразная жизнь. Каждая минута была посвящена нелёгкому труду кочегара. Такие понятия как Сон, Еда, Отдых стали для Otto расплывчатыми и трудноосязаемыми. Если же он и засыпал, то даже в своих грёзах видел печки и кочерги, огонь и пепел. Он видел целые горы угля, раскалённого, красного и горячего. Ему всё время казалось, что печь ещё слишком слабо нагрета, что температуры в ней не достаточно, и он с удивительным остервенением хватал лопату и бесконечно кидал уголь в её ненасытное сопло. Когда же Hermann просыпался, то немедленно приступал к воплощению своего кошмарного сна. Жестоко потея, он, обжигаемый от чудовищного огненного ветра, не прекращая ни на секунду, как хорошо отлаженный механизм, делал свою тяжёлую работу. Эта работа занимала все его мысли, стремления, ничего не видел и не слышал он, покорный раб своего физического труда. Но прошло какое-то время, и печка стала казаться Otto уже не такой жаркой, как вначале. Она стала казаться ему очень маленькой. Hermann ощущал себя уже слишком большим по сравнению с ней, и от этого всё сильнее и сильнее нарастало чувство собственной неудовлетворённости. Но не думайте, что у него пропал интерес. Нет, совсем наоборот, просто ему уже стало недостаточно того, что у него было. В один прекрасный миг он просто понял, что слишком вырос для такой маленькой печки, что взял от неё максимум того, что можно было взять, и теперь его внутреннее «Я» начало протестовать. Hermann Otto стал очень нервным и раздражительным. Каждый раз, когда он снова подходил к своей печке, то не чувствовал уже той радости и трепета, с какими встречал её раньше. Ему стало слишком легко с ней управляться, она уже не была такой же жаркой и неприступной, как прежде. А эта кочерга, этот тоненький прутик, вызывал теперь лишь досаду и сожаление. Но Hermann был не из тех, кто опускает руки. Credo его жизни заключалось в борьбе, непрерывном продвижении, несмотря ни на какие трудности. Всегда должен быть выход - это правило Hermann усвоил очень хорошо. И вот в один из дней, когда он, уже окончательно расстроенный и огорчённый снова подошёл к своей печке, когда снова взял в руки ненавистную кочергу, что-то внутри закричало, завопило чуть ли не навзрыд: «Стоп! Хватит, Hermann! Неужели ты считаешь, что достоин этой печки?! Посмотри на себя, подумай о том, как много ты уже знаешь и умеешь. Неужели ты хочешь простоять около неё всю жизнь и никогда, никогда не испытать счастья настоящего кочегара! Подумай, Hermann! Подумай, чего ты достоин!» Этот внутренний крик был настолько звонок и пронзителен, что заставил Otto присесть на корточки и зажмурить глаза. В этот миг вся жизнь пронеслась перед ним. Он смог увидеть себя со стороны: маленький и беззащитный, с кочергой в руках, с красным от жара лицом и со взъерошенными волосами, на глазах застыли слёзы, из носа текут сопли, и как результат всего этого отпечаток мучительного сладострастия отразился на его лице. «Ради чего всё это?» Тут появился новый Otto. Большой, сильный парень, с настоящей кочергой. А рядом с ним - она самая, огромная двадцатикамерная доменная печь с мощным трёхступенчатым раструбом. Вот он предел мечтаний! Вот тот самый Hermann Otto, которым суждено ему стать. Кочегар шестого разряда!!! Прошло ещё не менее часа, прежде чем Hermann пришёл в себя. Когда он открыл глаза, то увидел, что печь потухла. Впервые за всю жизнь Otto позволил ей потухнуть. Случись это хотя бы днём раньше, его сердце разорвалось на кусочки, но сейчас этот факт его ничуть не расстроил. Он совершенно спокойно смотрел на свою маленькую дымящуюся печь. Она стала теперь ему совсем не нужна. В то же мгновение Hermann сломал кочергу и бросил обломки в потухшее сопло. «А не пошло бы оно всё в жопу»,-- сказал бы любой другой на его месте, но только не Hermann. Он уже хорошо знал, что будет делать дальше. Только где-то по исходу недели всё наконец утряслось и успокоилось. Hermann впервые позволил себе ничего не делать. Он просто тупо лежал на своей потухшей печке и плевал в потолок. Конечно, это не доставляло ему особого удовольствия. Жутко хотелось опять хорошо пропотеть, налиться жаром. Но было нельзя. Hermann принял твёрдое решение: больше к этой печке не прикасаться. Это было конкретным знаком к тому, что пора совершать кардинальные перемены. Но главное решение уже давно блуждало в голове Otto, и вот настал момент его принимать. На следующий день Hermann , сменив свою дырявую робу на малиновый пинжак и чёрные брюки, наконец, побрившись и причесав свои всклокоченные волосы, покинул родной дом. Он прямиком направился в Институт кочегарных искусств, ибо другого пути у него не было. Ехал он долго, обдумывая своё решение. Опять вся жизнь проносилась перед ним вместе с деревьями и домами за окном автобуса. Он видел своё уже совсем взрослое отражение в этом окне, проникновенный взгляд уставших глаз немного пугал его, но, всмотревшись глубже, Hermann вдруг понял, что именно таким и должен быть взгляд настоящего кочегара. Он твёрдо верил в свои силы, сомнения были практически отброшены, и чем скорее Otto приближался, тем больше возрастала его вера в окончательную победу. Вскоре он достиг цели и предстал перед комиссией Главных кочегаров Института кочегарных искусств. Это были потные рожи, вечно улыбающиеся и довольные. Они долго разглядывали трудовую книжку Otto, сплошь и рядом утыканную отметками о его заслугах. В это время Hermann Otto с подобострастным и неприступным видом сидел напротив них. Главные кочегары с нескрываемым удивлением изучали трудовую Otto. Они то и дело шептались и переглядывались. Всё это время Hermann сохранял героическое спокойствие. Наконец, к нему обратились с вопросом, показавшимся Otto чрезвычайно глупым и неуместным: -- При всём нашем уважении к вам, дорогой, можно ли у вас поинтересоваться на предмет вашего имени? Нас смутил тот факт, что в буквальном смысле вы имеете наглость прямо инвектизировать нас в самом произношении и написании вашего имени. -- Что же вас смущает? - незамедлительно поинтересовался немного обиженный Hermann. -- Нам бы хотелось поподробнее узнать, какое значение несёт в себе ваше имя: « Хер нам» или всё-таки «Хер вам», что, по сути, не меняет смысла высказывания, ибо в любом случае оно адресовано в нашу сторону, не так ли? Hermann не мог не возмутиться этим словам. Досада и огорчение тут же овладели им. Но он не потерялся: -- Прошу заметить, господа, что имя Hermann пишется латинскими буквами, но это нисколько не означает моего иностранного происхождения, просто с рождения мне предначертано было отличаться от всех окружающих, поэтому даже имя моё пишется латиницей. В буквальном смысле оно означает «Хер ман». Я думаю, расшифровка его составляющих вас не особенно затруднит. Таким образом, я опроверг ваши домыслы по поводу того, что инвектив обращён прямиком к вам. Ответ полностью удовлетворил Главных кочегаров, они долго улыбались, пока, наконец, не достали из-под стола один очень важный документ, по подписании которого Otto должен быть официально зачислен в Институт кочегарных искусств в должности кочегара первого разряда. -- Внимательно изучите этот договор, уважаемый Hermann, хорошо подумайте, и если в вашем сердце не возникнет и тени сомнения, что кочегарство - это действительно предмет вашей главной деятельности в будущем, то едва вы поставите в нём свою подпись, мы зачислим вас в наш институт, -- сказал ему один из Главных кочегаров. Затем он подвинул договор на противоположный край стола, где величаво восседал Hermann. -- И помните, мой друг, что у вас всегда будет возможность отказаться, только не сделайте это слишком поздно, - многозначительно добавил он. Hermann одобрительно кивнул на это замечание и улыбнулся доброй и неказистой улыбкой. Главный кочегар тоже улыбнулся ему в ответ и, убрав руку с договора, откинулся на спинку стула. Повисло молчание. Все сидели неподвижно, пока Otto читал договор. Вот, собственно, его суть: « Я, Hermann Otto, изъявивший желание поступить в Институт кочегарных искусств на должность кочегара первого разряда, в свою очередь клянусь служить верой и правдой, добросовестно выполнять возложенные на меня обязательства, быть примерным и порядочным учеником, строго соблюдать правила и распорядки, установленные в Институте, не нарушать дисциплины и полностью посвятить весь свой труд во имя Великого кочегарного искусства. Помимо этого торжественно клянусь, что не нарушу ни один из пунктов, предписанных мне в настоящем договоре, обязуюсь следовать им неукоснительно и твёрдо. ОСНОВНЫЕ УСЛОВИЯ ДОГОВОРА. Кочегар 1 разряда, а именно Hermann Otto, не имеет право на: 1) Употребление алкоголя. 2) Курение. 3) Любые интимные отношения. ( Даже малейшие намёки на оные в виде вульгарных шуток, двусмысленных высказываний, а также чисто физиологических проявлений в виде регулярной или нерегулярной мастурбации.) 4) Полноценную еду. ( Суточная норма хлеба не более 250-300 гр.; жидкость - 500 мл. ( 2-3 чашки чаю в день). 5) Полноценный сон. ( Суточная норма не должна превышать 4 - 5 часов). 6) Бранную ругань. 7) Любые дружеские отношения. ( Разрешается беседовать с кочегарами по цеху, но не переступать чисто деловые отношения). 8) Свободное время. 9) Отдых в праздничные дни. 10) Чистую одежду. (Стирка раз в полгода). За нарушение любого из вышеуказанных пунктов договора кочегар в лице Hermann Otto исключается из Института в немедленном порядке. С условиями договора ознакомлен и согласен. Число: _____ Подпись ____ Ни один мускул не дрогнул на лице Otto, ни один мускул не дрогнул на лицах главных кочегаров. Они ждали. Медленным движением достал Hermann из внутреннего кармана своего пиджака ручку. Также медленно поднёс он её к бумаге. ОН ХОРОШО ПОНИМАЛ, ЧЕГО ЛИШИТСЯ СЕЙЧАС В ОДНО МГНОВЕНИЕ. Это было не помутнением рассудка, не какой-то навязчивой идеей. Нет! Это было твёрдо принятое решение, от которого нельзя было отступиться. Сознание Otto было чисто как никогда. Ничто уже не в силах было его остановить. Через секунду внизу договора был оставлен чернильный след в виде корявых завитушек, но именно он отрезал Otto от прежней жизни. Незамедлительно посыпались овации и поздравления. Каждый из Главных кочегаров лично пожал Otto руку и пожелал удачи. Невозможно было передать, сколько радости и нескрываемого удовольствия переполняло сейчас Otto. Он почувствовал себя по-настоящему счастливым, и это хорошо было видно на его сияющем лице. -- Спасибо. Большое вам спасибо. Спасибо. -- Мы рады приветствовать такого ученика, как вы, Hermann. Мы верим в ваши силы. Вперёд! Должно было пройти ещё два месяца, прежде чем Hermann мог приступить за работу. И, конечно, они не были потрачены даром. Otto готовился. Морально и физически. Он упражнялся в теории, читал соответствующую литературу. Ведь теперь у него будет совсем другая печь, и это требовало особенной подготовки. Он прикидывал, сколько угля она будет пожирать в сутки, просчитывал ту температуру, до которой ему придётся её разогревать. Выводы давали понять, что прежняя работа и близко не могла сравниться с теперешней. Колоссальная нагрузка ляжет на плечи Otto. Но разве могло это его напугать? Он с огромным нетерпением ждал того самого дня, когда впервые выйдет на работу. И этот день настал! Но прежде Otto показали его новое жилище. Это был кирпичный барак с одним маленьким зарешечённым окошком и холодными стенами. Все кочегары жили в таких бараках, расположенных впритык друг к другу. В каждом из них по углам находились нары всего на четверых человек. Хорошо, если ещё в бараке имелся один деревянный стол и два стула, потому что, как правило, одной из этой детали просто не доставало. Otto повезло: всё было на месте. Пускай и изрядно попорчено, держалось на соплях, но всё-таки было. Конечно, вместе с тем Otto не мог не удивить вонючий унитаз, который тоже, как ни странно, находился тут же, в одном помещении. Зрелище до боли жалкое и убогое для непривыкшего глаза, но, видимо, здесь конкретно давали понять, что это точно не пансионат или какой-нибудь там дом отдыха. Именно это добро придётся теперь делить Otto с ещё тремя вновь прибывшими кочегарами. У них было совсем немного времени, чтобы познакомиться, так как мощный гул сотрясал стены барака: это напоминал о себе цех, готовый вот-вот принять перворазрядников. Волнение полностью захлестнуло Otto, наверное, ещё никогда ему не приходилось испытывать что-либо подобное. Он переоделся быстрее своих сожителей и готов был ежесекундно оказаться в коридоре, по которому всех кочегаров выводили на работу. Коридор быстро наполнялся, в толкотне и в весёлом оре люди протискивались через него, пихая друг друга в спину и наступая на ноги. Все они, как один, были одеты в однотонную коричневую робу и такое же прохудившееся трико. Все как один они громко кричали и разговаривали, стараясь переплюнуть друг друга в непростом искусстве спорить, и от этого их рёв перекрывал собой даже звук работающих печей. Они валили нескончаемым потоком, и Otto еле сдерживался, чтобы не вклиниться среди них. Он восторженно наблюдал за ними через щелочку своей двери. Поток тем временем периодически усиливался, становился настолько плотным, что людям, его составляющим порой трудно было дышать. Им становилось очень тесно, и это весьма затрудняло движение. Но не смотря ни на что они находили в себе силы улыбаться, а их голодные глаза горели радостным светом. Hermann дружелюбно махал им рукой, когда они, трясь друг об друга, о стены, медленно но верно протискивались возле его двери. Нелегко было понять, какого пола эти люди. Уморительный труд напрочь стёр все знаки отличий мужчины от женщины, и оставалось только предполагать, кто же она на самом деле - эта однообразная коричневая толпа. Когда же поток схлынул, появились Начальники цехов, именно они подгоняли впереди себя рабочих. Эти люди заметно отличались от кочегаров: на них была другая одежда, синего цвета, тёплая и чистая. Шли они, гордо задрав свои длинные носы, а в руках у каждого было по добротной кочерге из калёной стали. Hermann проводил их восторженным взглядом. Когда-нибудь и ему посчастливиться стать одним из них, а может, если очень повезёт, то и Главным кочегаром. Не долго длилось затишье. За первой партией появилась вторая. Hermann быстро понял, что рабочие выходят в порядке разрядов: сначала идут старшие, затем по убыванию младшие. Также он заметил, что цвет одежды у всех разный: У него, как и у всех вновь прибывших, цвет был серый, в отличие от чёрного второго, зелёного третьего, жёлтого четвёртого и коричневого пятого разрядов. Четыре разных толпы пронеслось перед Otto в одно мгновение, и вот громогласный вопль, взявшийся невесть откуда, объявил: -- Первый разряд, на выход!! По правилам открывать дверь и выходить в коридор разрешалось только после этого объявления. В мгновение ока закопошились новички в своих мрачных укрытиях, заскрежетали засовы, задёргались задвижки, и вот уже однотонная серая масса стала заполнять все проходы. Перворазрядники беспорядочно скапливались у дверей своих бараков, готовые получить над собой руководство. Hermann, сгорая от нетерпения, тоже поспешил выйти в коридор. Подобных ему оказалось несколько сотен. Все замерли в напряжённом ожидании. Ещё через минуту появились Начальники цехов. Они методично сгруппировывали толпу, причём не самыми гуманными способами. Hermann отчётливо видел, как одному бедняге не хило досталось по хребту железной кочергой. Вскоре образовался более- менее ровный строй. Стало ужасно тесно и жарко, плотная людская масса сдавливала сама себя изнутри, а те, кто оставался снаружи, с невиданной силой прижимались к стене, находясь под угрозой быть расплющенными этой же толпой. Otto оказался как раз у стены. Давление на него было настолько сильным, что он чуть не потерял сознание. Он просто стал задыхаться, инстинктивно хватая остатки сдавленного воздуха. « Почему здесь такие узкие коридоры?» -- подумал Hermann. Но не успел сам себе ответить. Начальники цехов скомандовали идти. Продвигаться в таких условиях делом было не из лёгких, но всё же они продвигались. Сквозь стоны, завывания и причитания, перворазрядники направились к цеху, который так настойчиво манил их. Otto, почувствовав, как стискиваемый со всех сторон телами своих коллег, поддаваясь сотням толчков и ударов, обрушенных на него, понёсся ко входу в цех. Это были очень тяжёлые шаги, но выдержал он их с достоинством. Идти пришлось около 20 минут. Всё это время сзади кто-то постоянно подгонял их, они же не привыкшие к такой форме обращения только и делали, что спотыкались и падали, рискуя быть задавленными своими же товарищами. Грозные оклики, слышавшиеся за потными спинами кочегаров, не утихали ни на минуту. Гораздо легче было идти спереди, и те, кто шёл в середине и сзади настоящей чёрной завистью завидовали первым. Они им завидовали так же потому, что именно этим ребятам посчастливится увидеть цех раньше остальных. Внезапно эта смертельная колонна остановилась, видимо уже дошла до заветного входа в цех. Конечно, ни Otto, ни те, кто был с ним рядом, ничего не видели, но зато отчётливо слышали они, как разрывался репродуктор. Там, где-то вначале. Из него раздавалась какая-то заунывная музыка, годов семидесятых. Слышать, не то, что слушать её было жутко неприятно. По колонне тут же прокатилась волна возмущения. Один только Hermann ничего не сказал, он решил просто ПРОМОЛЧАТЬ, потому что так поступал всегда. Вскоре музыка утихла, и вслед за ней сквозь жуткий фон обратился ко всем присутствующим чей-то отвратительный голос. Он говорил очень долго и нудно, по-настоящему мучая молодых кочегаров, приплюснуто стоящих и задыхающихся от собственной тесноты и вони. Речь этого невидимого субъекта скорее напоминала похоронные песнопения, чем торжественное поздравление с поступлением в Институт. Он распинался добрых полчаса, чем заставил уже себя возненавидеть. Все просто умирали в духоте и с огромным нетерпением ждали, когда же всё это кончится. Наконец, голос из репродуктора поставил заключительную точку в своей бестолковой речи: -- А сейчас наступает самый ответственный момент, которого вы так долго ждали, друзья. Внимание, мы открываем цех! Удачного рабочего дня вам, дорогие мои! Тут из динамика послышались записанные на плёнку фальшивые аплодисменты. Записанные они были хотя бы потому, что даже если б и могли сейчас хлопать кочегары, они бы ни за что этого не сделали. Затем грянула музыка, на сей раз гораздо громче и пронзительнее. Тут же началось движение. Толпа уставших и обезумивших кочегаров ринулась вперёд. И никакой пощады не знала она, никакой жалости. У самого входа перед двумя огромными железными воротами сидело два Кочеврыжника, именно они раздавали всем их главное орудие труда - кочерги. Hermann успел ухватить не самую плохую, прежде чем его буквально впихнули во внутрь. Там эта, казавшаяся бесконечной, теснота закончилась. Цех был огромен. Он гудел сотнями натопленных печей. Больших, мощных, как раз таких, которых видел Otto в своих прекрасных снах. С трясущимися руками он встал возле одной из них, весь сгораемый от восторга. Это была ЕГО печь, на ней золотистыми буквами было выгравировано « Hermann Otto. Кочегар первого разряда. Печь № 311» Вот она - мечта, объект всех мыслей и надежд, причина бессонных ночей и многочисленных раздумий, была перед ним, а он стоял, как истукан, не в силах противиться этому навалившемуся на него осознанию реального счастья. Остальные уже приступили за работу, в то время как Hermann всё ещё любовался своим сокровищем. Но вот крепко сжал он кочергу, стиснул зубы и первый раз принялся за работу в должности кочегара первого разряда. И не было мысленного предела его радости, и ещё долго был он одолеваем ею. С этого самого дня началась его настоящая взрослая жизнь. От звонка до звонка проводил он у своего любимого агрегата. И каждый раз подходил он к нему с новым, ещё более сильным чувством бесконечной преданности и гордости за своё любимое дело. Пахать приходилось не по-детски. Рабочий день начинался в 6.30, а заканчивался аж в 3.00 ночи с небольшим перерывом на обед. Нечеловеческих усилий требовал этот труд, и не было никого, кто бы его выдерживал. Ни один кочегар из не то, что бы цеха, но даже из всего Института не смог бы потягаться с Otto. Только ему была подвластна эта физическая усталость, изнеможенность, свойственные простому человеческому организму. Всего себя отдавал, продавал Hermann ради Великого кочегарного искусства. И не легко ему было идти на такие жертвы, но он хорошо представлял себе, для какой большой и высокой цели делает это. Конечно, данное трудолюбие нельзя было не оценить. Otto очень быстро стал на хорошем счету у Главных кочегаров. Он был одним из немногих, если не единственным, кто ни разу не нарушил договора. Он, как и пообещал, строго соблюдал все пункты, и это, естественно, не могло на нём не отразиться. Порой Hermann доводил себя до голодных обмороков, его несколько раз выносили из цеха в полном беспамятстве, и все вокруг не переставали удивляться тому, с каким новым упорством и рвением Otto опять выходил на работу. Со временем его лицо стало приобретать зелёный оттенок, глаза вечно слезились, тело ломало и трясло от усталости. Но сила воли всегда оказывалась сильнее, и Otto продолжал эту нелёгкую борьбу с самим собой и отдавал последние силы на достижение своей единственной цели. Так изо дня в день, без выходных и праздников, без отдыха и полноценного сна оттарабанил Hermann первый год в Институте кочегарных искусств. Он смог добиться больших успехов. В среде Главных кочегаров всерьёз стали поговаривать об очевидном таланте Otto, о его незаурядных способностях и завидном трудолюбии. Его постоянно вызывали на различные собрания, где не скупились на похвалы и поощрения, в том числе и денежные. То и дело Otto награждали почётными грамотами и благодарностями. Всё это активно стимулировало его на продолжение непрерывной работы. Особенно, когда он заслужил право пользоваться лучшими кочергами в цеху. Ни о чём другом Otto и не мог мечтать. Теперь, как никогда понимал, он всю состоятельность и оправданность своей деятельности. Получив второй разряд, Hermann уже считался лучшим кочегаром цеха. « Мой труд напрасным не был и не будет!» -- с улыбкой постоянно твердил он сам себе, убеждаясь в этом с каждым днём всё больше и больше. Тем временем за ним продолжали наблюдать. И вскоре нашёлся первый человек, который решил взять Otto под своё личное руководство. Это был уже опытный кочегар, не один десяток лет служивший во благо данной профессии и давно занимавший должность Начальника цеха. НЕ малым авторитетом обладал он в Институте, и поэтому пользовался особым уважением. Бабка Комариха - вот кто заинтересовался Otto. Теперь ему было суждено служить под её началом. Она, как могла, помогала ему, давала всяческие наставления, неусыпно следила за тем, как продвигается его работа. Она стала его верным спутником, его поводырём, наставником, если хотите. Всегда, в любое время дня и ночи Otto мог без стеснения обращаться к ней . Неисчерпаемым потенциалом обладал Otto. Никто другой, кроме бабки Комарихи, не ведал той чудовищной силы, которая жила в нём и крепла изо дня в день. Умела Комариха прочитать по глазам, услышать едва уловимый шёпот его губ, понять любое его желание, угадать все порывы и амбиции, переполняющие Otto в то время, когда он трудился. И так ещё год Hermann провёл в её тёплой компании: всегда мог рассчитывать он на её поддержку и взаимовыручку, никогда не слышал он отказов, злой критики и недоброжелательности в свой адрес. Она помогала, как могла, не прося взамен, безвозмездно, со всею добротою, любовью шла она навстречу ему, учила его, натаскивала. Лучшими друзьями стали они, и это было прекрасно. Но, как оказалось, всё это лишь временное явление, просто бабке под старость лет захотелось вдруг отвести душу, и Otto как раз попал под её прицел. В самый ответственный момент, когда Hermann возлагал на неё все свои надежды, когда видел в ней своего самого большого друга и помощника, он подло был послан на хуй. В одночасье всё разрушилось, и бедному Otto ничего не оставалось, кроме как вновь понадеяться на самого себя. Он остался один. Снова. Не было больше людей, понимающих его. Да, наверное, не было никогда. Теперь всё стало как прежде, Otto жил и трудился для самого себя. Работал и работал. Как зомби, как робот. Потел. Вонял. Но не давал сбоев, просто не имел права их давать. Только работа не предавала Otto, и он тоже был ей верен. Она – единственное, что питало его жизненные силы, однако она была одновременно и тем, что нещадно их поглощало. Это был замкнутый круг, и Otto, как никто другой, понимал, что стал его самой настоящей жертвой, жертвой, которой уже низачто и никогда не вырваться из этого плена. Хотя, может быть, и не понимал… Незаметно пролетело время в Институте кочегарных искусств. Многие уже успели отучиться на глазах Otto. Но его давняя мечта только начинала сбываться. Теперь у него была 20-тикамерная печь, была и самая лучшая кочерга в цеху, было и уважение среди вышестоящих, был и шестой разряд. Он стал-таки начальником цеха, как и мечтал. Упорство и целеустремлённость дали свои результаты, и Hermann этого, конечно, заслуживал. Невозможно было хоть в чём-то упрекнуть Otto, но теперь осталась ещё одна ступенька – стать Главным кочегаром. Путь был открыт. Ничто уже не мешало ему, тем более, что со временем он не потерял тяги к труду. Наоборот эта тяга возросла до немыслимых пределов. Со своей задачей он справлялся блестяще, своё дело знал и любил он больше всего на свете. А что же ещё нужно ему на пути к долгожданной победе? Вскоре сам стал он учить молодых кочегаров, делиться с ними своим уже недюжинным к тому времени опытом, а они, как и он когда-то, перенимали этот опыт, постигали все секреты и таинства выбранной ими профессии. Нельзя сказать, чтобы они любили Otto, скорее ненавидели, и он знал это, но, тем не менее, не отступался от своего предназначения. Опять закрывал на всё глаза, не обращая внимания на подколки и злые ухищрения со стороны своих учеников, продолжал бороться за правду и верное дело, пока она не сыграла с ним злую шутку. В тот день, Hermann, как и всегда, вышел на работу. Трудился он ничуть не меньше, чем раньше, да вот только силы были уже не те: он быстрее утомлялся, больше спал, стал заторможеннее и медлительней, но это так или иначе не препятствовало ему быть тем же самым Otto, кем он был еще со времён своего первого разряда. Как и всегда пришёл Hermann в цех, также привычно запустил свою родную печь, подкинул угля, раздул меха. Словом всё было нормально, и ничто не говорило о том, что дела могут пойти не как обычно. Единственным фактом было то, что Otto сильно не выспался, хотя это и было его привычное состояние, но всё же чувствовал он себя более чем паршиво. Глаза слипались, руки слушались плохо, голова гудела, что тысячепудовый колокол, короче говоря – организм находился в угнетённом состоянии. Но разве мог Hermann отдаться на растерзание лени, погрязнуть в её гадких лапах? Конечно, нет. Поэтому он, не смотря ни на что, и сегодня стоял у своей любимой печки. Работал в таком же напряжённом ритме. Так прошло где-то около двух часов, прежде чем Otto почувствовал всё же недомогание и решил передохнуть. Он сел рядом с работающей печкой, отдышался. Стал просто молча любоваться на замысловатую игру пламени в топке, заулыбался сам себе, почувствовав лёгкую, но в то же время приятную слабость во всех частях тела. Она распространялась довольно быстро, вот уже и дыхание его стало спокойным, глубоким. Грудь стала подыматься свободнее, плавнее, руки размякли, и уже через какую – нибудь минуту Hermann провалился в безмятежный сон. Засопел, захрапел, тихонько свесив голову набок. Не видел, не мог видеть он, как стало стремительно разгораться пламя, контроллер температуры требовал постоянного внимания от кочегара, но откуда же ему было взяться, когда он просто-напросто уснул. Уже по истечении пятнадцати минут температура в топке превышала допустимую норму аж на 50 градусов, в печи моментально повысилось давление, счётчики показали перегрузку. Но безучастен был Hermann, его сознание летало где-то очень далеко, хотя нужда в нём была сейчас именно здесь. Otto спал как младенец и не мог почувствовать он запаха горелого мяса, не мог вскочить, вырубить рубильник, не мог дёрнуть рычаг понижения давления. А ведь это так необходимо, так нужно в этот момент. И никого не было как назло рядом, все кочегары ещё спали и некому позвать на помощь, да чего уж там разбудить Otto, растолкать его, оттянуть от вырывающегося пламени, отвести подальше от проклятой печки. А она уже между делом клокотала, изрыгала палящие сгустки жаровой смеси, плевалась ими, уничтожая всё живое на своём пути. Громадный гул сопровождал всё это ужасающее действо, разрывался гундосящим воем, скрежетал, рычал и бесновался. Но никто, абсолютно никто этого не слышал, только цех стал свидетелем выходок вырвавшегося на свет дьявола, только он, если б имел такую возможность, единственный, смог бы позвать на помощь. Всё происходило очень быстро, в мгновение ока. Сначала вспыхнули волосы, загорелись смертельным факелом, тут же подоспело лицо, шея, через секунду уже облупливались руки. Мощность взрыва была довольно сильной, тело Otto отнесло на добрый десяток метров и, уже полностью горящее, плюхнуло в угол. Он даже не успел проснуться, лишь открыл глаза, но они тут же полопались под напористым жаром, он не успел ни закричать, ни заплакать, только как мешок сморщился, задымился, внутри что-то забулькало, а потом чёрный бесформенный предмет принялся разлагаться на атомы. Otto был жалок, ничтожен, нищ, беспомощен, убог, очень напоминал он теперь растоптанную куклу, пустую и дешёвую. Огонь беспрепятственно добирался до внутренностей, выедал насквозь ещё когда-то живой и функционирующий организм, он словно насмехался своим превосходством, играл с ним, выпивал последние живые соки. Безгранично упивался своей наконец освободившейся властью. Пусть и не надолго, но у него появился шанс хоть как то показать свою силу, и он показал её с достоинством: буквально за считанные секунды превратил он Otto в размолоченный пух, стёр в порошок, сгнобил в ничто, так, что не подлежал тот уже хоть какому-то маломальскому восстановлению. Размочаленного Otto разогнало по цеху взрывной волной, раскидало по сторонам, так, что осесть на пол и предметы полностью он смог лишь под утро… …Когда на следующий день кочегары пришли в цех, то их взору предстала печальная картина. Страшно подумать, даже предположить было, что всё то, что когда-то существовало как Hermann Otto, вместе с кишащими внутри него переживаниями, стремлениями, надеждами, вместе с живущими и тревожащими его идеями и помыслами, грёзами и мечтами, порывами и амбициями, вместе с неповторимостью и силой его характера, вместе с добротой и искренностью, лежало теперь здесь, на полу, в виде небольших рыхлых комочков серого пепла, которые тут же распадались от едва заметного дуновения ветерка… Январь-Август 2006 :frown: