Повествование в двух частях и четырех картинах «Я воистину была ульем, когда самая священная пчела – сын божий – поселилась в моём чреве». Дева Мария Часть первая Пасечник Картина первая. Деревня В тот полдень было всё занятно, Так неожиданно, так странно, И речь рассказчика приятна, И звуки музыки нежданно, Легко вплетались в нить сюжета Усиливая восприятье… Спокойное стояло лето. Творя волшебное заклятье, Жужжали пчёлы над травою Не тронутую косарями, Два облака над головою Соревновались с голубями. В прохладе дуба в старом кресле Дремал старик, укрытый пледом, И что-то было неизвестным В том облике тем странным летом. Сюда я наезжал частенько Из суеты столичных улиц. Мне приглянулась деревенька, Где изгороди изогнулись В напористых порывах ветра, Где добродушные собаки К чужих сбегались легковерно И редко затевали драки. Там церковь чудом сохранилась, Поодаль трассы на пригорке, Хотя слегка и покосилась Стеной опёршись на подпорки, Но деревянными венцами Держала маковку надёжно. По зорьке там и вечерами, Укрытый пылью придорожной, Пастух нетрезвый гонит стадо Из трех коров, козы с овечкой, В июне там одна отрада: Места грибные, пруд да речка. На все дворы - один колодец Глубокий, влагою прохладен. В деревне той живёт народец, Который, право же, не жаден, Прижимистый, но простодушный, К труду приученным с рожденья. Встречая пришлых благодушно Христианским чудом всепрощенья, Расспросами не докучали, Но дней немного проходило - До подноготной прознавали Всё, что доселе с вами было. Картина вторая. Пожар Старик слыл Пасечником местным. Гречишным урожайным летом Ходил по деревням окрестным И, предлагая мёд, при этом Рубля не брал. – «Что в том такого? - Читатель возразит поэту, - Быть бескорыстным разве ново, Коль так прописано сюжетом?» Иной сюжет противник правил, Но как же строчкам без сюжета: Глядишь, дождями поубавил Жару засушливого лета, То вдруг поведал изначально О тайных помыслах героя… Казалось всё необычайным Тем летом. Съежившись от зноя, Лес задыхался в серой дымке, И что-то в вышине звенело, И дом, переводной картинкой, Менялся странно то и дело. Дорога, обнимаясь с пылью, Блестела лентою стальною, И чудо становилась былью За бессюжетной ворожбою. О Пасечнике не забыли? Сегодня он герой сюжета, Поэтому случайно всплыли Отдельные черты портрета: Высокий лоб надет на скулы, С горбинкой нос, в щетине щёки И странный отблеск Вельзевулы, Сквозящий в лёгкой поволоке. Вот всё меняется в округе: Чернеет небосвод краями, Поджав хвосты, скулят в испуге Дворняги, прячась за бадьями, Вода в пруду волнообразна, Над узкой тропкой смерч кружится, Порывы ветра безобразно Песок швыряют прямо в лица. Гроза идет стеной отвесной, Грохочет воздух над полями, Вдруг маковку огнем небесным Цепляет молния когтями, Слегка потрескивая, пламя Сползает к дереву сухому… «Гори-и-и-м!» - народ во всю горланя, Сбегается от дома к дому Тушить пожар. Водой речною Из вёдер пламя поливают, Надеясь, стравится с бедою, Но языки всё полыхают, Крепчая, злобно лижут стены, Вот-вот спалят до основанья. И, кажется, нет перемены… Наш Пасечник, призрев жужжанье Им потревоженного роя, Гречишный мёд с водой мешает, В объятья пышущего зноя Ворвавшись, огнь заливает. Народ расходится. Судачат Старухи о благом спасенье. Роятся пчелы и булгачат В потоке вечного движенья, То поднимаются над дубом Достойные своей планиды, То развлекаются над лугом Подобно жрицам Артемиды, Нектар цветущей медуницы Несут к запасу золотому. Вот потянулись вереницей На пасеку. К родному дому. Часть вторая Пчелиный Дух Картина третья. Ночь День затухает постепенно. Так жизнь порою затихает: Неторопливостью смирена, И вечность души принимает, Излечивая их покоем. Луна, как прежде одинока, Бледнеет над гречишным полем, Впуская Ночь - сестру порока В кромешную страну безумных, Где нет границ в просторах страсти, Где во владениях подлунных Чураются законов власти, Приветствуя объятьем мрака, Что не свету не так пристойно. Здесь вместо важности и фрака - Хламида естеству достойна. Разумность гибнет, отдавая Дневные нравы за бесценок, Здесь наслаждения вкушая, Поступкам не дают оценок, Здесь всё дозволено и скрыто Таинственною темнотою, Здесь страсть не может быть испита Ни чувствами, ни наготою. Здесь страх и ужасы плодятся Коронованьем преступленья, Здесь твари мерзкие гнездятся В безумии воображенья: И наш поэт - любовник ночи Всё воедино сводит знаки… В лесных болотах выпь хохочет, Бездомные скулят собаки, Летучие порхают мыши, Хвосты павлины распушили, Здесь демоны, седлая крыши, Пространство духа захватили. Мерцая искрами желаний, Здесь сила угнетает силу, Таинственностью заклинаний Здесь в полночь подают к гарниру Кровавые куски блаженства, Здесь недозволенностью правил, Не признавая совершенства, Злой рок ловушек понаставил И страстно потирает руки, Выуживая труп добычи, И задыхается от скуки В отсутствии порочной дичи. Картина четвёртая. Битва Деревню темнота накрыла, Отрезав к свету все тропинки, Её таинственная сила Над пасекою невидимкой Злорадствует в былых победах... Забыв про трудовые будни, Не ведая о пчёлоедах, Спит пчёлка-матка, дремлют трутни, Притихли труженицы-пчёлы, Во сне едва шурша хитином, А воск тягучий и тяжёлый Ласкает их по гладким спинам. Но вот в прохладе полуночной Плывет из ульев Дух Пчелиный, Клубясь туманностью молочной, Как пух кружится тополиный И в мир подлунного пространства, Бесшумное вершит вторженье. Пчелиный Дух непостоянством Аморфной формы и движеньем Потоки воздуха колеблет, И Ночь от края и до края Таинственному Духу внемлет, Пугливо звездами моргая. Над старцем спящим зависает Пчелиный Дух, жужжа враждебно. Старик вздохнул и, просыпаясь, Преобразился вдруг волшебно В реальный облик Вельзевулы: Хвост и копыта прорастают, Горят глаза, набухли скулы, Шесть крыльев тело поднимают Над пасекою, вечным дубом. И вот уже парит над роем, Светясь оскалом саблезубым, Сам Сатана. Он с диким воем Бросается на Дух Пчелиный И огненным клинком, пронзая, Разит хитиновую спину, Рубец глубокий оставляя. Пчелиный Дух на миг повержен, Но силой боль превозмогая, Он хладнокровен, смел и сдержан: Победно крыльями сверкая, Врага огромный жалом жалит, Неистово жужжа в движенье, И Сатану на землю валит, Вот-вот ввергая в пораженье. Смешалось всё на поле битвы: Огонь и крылья, вой и страсти… И в мире нет такой молитвы, Чтоб умалить здесь все напасти. Подобно яростным колоссам Сливается Дух с Сатаною, Но зверь наносит медоносам Удар копытною ногою. Дух разлетелся на осколки, Но те свободно и отрадно Вонзают жала как иголки И жалят Сатану нещадно, И липким мёдом заливают Глаза его, клыки и крылья, И дружно к небу поднимаясь, Слагается вновь камарилья В единый Дух пчелиной страсти... Мгновенно битва затихает - Петух пропел. Конец напасти... Хмельной пастух всем объясняет, Что бедных пчёл тревожил кто-то, Что ветер с вечера взыгрался, Собаки выли от того-то, Что ночью Пасечник скончался. Октябрь-ноябрь 2006