Прохладное августовское солнце скупо светило лучами в приемное отделение городской поликлиники №152. На первом этаже у регистратуры взволнованно толпились бабульки, старательно выпрашивая у медсестер талоны к различным специалистам. Так уж заведено у бабулек – если однажды Софья Никитична Шалулаева умудрилась выписать престарелой пациентке нужное лекарство, то с тех пор эта пациентка станет ее самым страстным, самым истовым, самым преданным фанатом. И будет стреляться на дуэли, если понадобится, дабы не дать заполучить заветный талон на очередной прием к неврологу Никитичне кому-то другому. Ну да Бог с ними, со старушками. Второй этаж в это раннее, слегка пасмурное утро стоял тих и неподвижен, будто северный лес. Кабинеты медиков-специалистов были заперты, так как в воскресенье бюджетные работники законно отсыпаются у себя дома. Лишь в левом крыле, в почти пустующей рекреации, гулким отчаянным эхом ударялись о стену возгласы дежурного терапевта, Анжелики Петровны Безобразовой. В той рекреации, маленьком пятачке, окруженном четырьмя терапевтическими кабинетами, крупно вздрогнула худенькая девушка в белой блузке и зеленой ветровке, пришедшая в такую рань, чтобы зафиксировать у врача свое бронхитное состояние (а то на работе могут и накричать, и расстроить, если не получат медицинское подтверждение о законном отсутствии на рабочем месте). Девушка в зеленой ветровке неслышно перебежала в дальний угол рекреации. И там, затаившись диким сычом, вслушивалась в крики «дежурной врачихи», заседающей в кабинете № 16, с открытой дверью. - Отсядьте в сторону! Я говорю, не дышите на меня! Ф-ф-фу-у-у-у! Девушка-сыч в углу удивленно захлопала ресницами и тихонько шагнула ближе к кабинету, чтобы получше расслышать… - Как это можно? Нет, я не понимаю! Чтоб от мужика так смердело!!! В зеркале, висящем на стене в кабинете, отразился «мужик», виновато отодвинувшийся дальше от грузной зрелой женщины в белом халате. - Вот вам направление на обследование… Держите! Так, не дышите на меня, я сказала!!! О-о-о-о!!! Вы женаты?.. Будь я Вашей женой, я давно бы киллера наняла, чтоб избавиться от вас! Как же воняет! Как можно столько курить!!! ФФФФУ-У-У-У-У-У! Ее низкий, приблизительно сорокапяти- пятидесятилетний, голос срывался и дрожал, будто ей наносили глубокую душевную рану… «Мужик», пряча глаза, забрал направление и быстро вышел из кабинета по своим мужицким делам. - Как смердит! – напоследок бросила ему вслед судия в белом халате. И пациент исчез. А вместе с ним полурастворился в больничном воздухе тесного кабинета едкий папиросный смрад. Анжелика Петровна уронила на свои полные ладони свое одутловатое лицо. Ее ногти, явно не первой белизны изнутри, судорожно впились в мышиного цвета волосы. «Смердит…»- тихо простонала она, на один миг закрывая глаза. Ах, этот аромат дешевого «Беломора», ах, это знакомое сердцу, сладостно манящее зловоние. Оно было некогда так близко ей. Она сама покупала в табачной лавке по три пачки Беломора в день и затем с наслаждением наблюдала, как ее любимый сожитель, слесарь – автомеханик Геннадий Левоглядов, втягивает никотиновую струю своим усатым ртом и одним только густым выдохом заполняет всю их тесную кухоньку табачным смогом. И простыни, и обои, и шторы, и одежда, и даже ее белый рабочий халат – все носило в себе забористый аромат Беломорканала, ее любимого Беломорканала, ее мужчины. Этот папиросный рай продолжался до той поры, пока гражданин Левоглядов не ушел от нее к молодой, тридцатипятилетней, продавщице молочных изделий, Алевтине Хвосторыло, уроженке Донецкой области, что в Украине. С того дня мужчины для терапевта Безобразовой превратились во врагов, а те, что курят Беломорканал – в заклятых супостатов. И вот сейчас, как и в тот далекий день, с уходом мужчины ушел и знакомый аромат, оставив ее одну, ранним августовским утром, на дежурном посту. Она подняла голову, услышав робкие шаги. То бледная девушка в зеленой курточке, с трудом сдерживая кашель, вошла в кабинет. «Ну, хоть не мужик!» – вздохнула про себя Анжелика Петровна. Вздохнула, и продолжила свою работу. И всё же, до конца рабочего дня она украдкой (как бы в тайне от себя самой) продолжала втягивать усатыми своими ноздрями неуловимые остатки любовного амбре, так покорившего некогда ее сердце, и разбившего его же на мелкие, крикливые кусочки!