Не было ничего в моем виде скучающего туриста, стоящего на прибрежной косе, там, где встречается мокрый соленый песок и голубая невинная волна, странного. Ветер трепал мои светлые кудрявые волосы, не познавшие этим летом барбера так, как ему вздумается. Я кутался в плащ. Хотя было жарко. Чуть поодаль валялись вразнобой белые и дебелые тела приехавших утром. «Через час они полностью сгорят,- вяло подумал я, - «будут жаловаться на температуру за ужином, красные как раки. В панике искать сметану и «пантенол» по магазинам. Скукотища». Я еще больше закутался в свой бежевый тренч и надвинул на нос очки - черные как сама ночь, чернее некуда. Очки не просматривались, даже если бы какой-нибудь недоносок вплотную приставил ко мне свое потное прыщавое лицо, плюясь в меня своей злобой, он бы не смог увидеть зрачки моих глаз. Недоносков вокруг меня было много, но никто из них не осмеливался подойти так близко, и, главное, быстро, чтобы хотя бы на одну наносекунду попытаться заглянуть в черные стекла моих очков, прежде их разотрет в космическую пыль. Таких дураков не было: они все отчаянно хотели жить. Я усмехнулся. Закат опять будет кровавым, нужно успеть подготовиться. Я еще раз вдохнул морской воздух. Говорят, успокаивает нервную систему. Море подобострастно хотело облизать мои ступни, но я отступил: итальянская выделка моих туфель не снесла бы подобной фривольности. Солнце нещадно палило, но я не замечал этого. Нас давно уже научили терпеть холод, голод и жару, да так, что мы почти перестали замечать все эти неудобства. Я провел рукой по волосам, пытаясь перестроиться на деловой лад. Предстояло еще столько дел, столько дел, а я слышал шум волн внутри. Не самый хороший знак для делового человека, коим я являлся. Я довольно быстро вышел на шумную ярмарочную набережную курортного городка. Торговали всем, лезли, толкались, кричали, рекламно зазывая в кафе прямо над ухом, но я не замечал. Еще больше кутаясь в тренч, упрямо шел вперед. Набережная шумела, но не могла перекрыть шум волн. Она не могла перекрыть шум волн внутри меня. В крайнем сосредоточении и легкой досаде я завернул в одну из совсем маленьких кафешек вдоль по улице. Кафешка не была «той самой», но мне уже было все равно: шум волн внутри начал доставать меня. Хотелось залиться кофе по самые мочки ушей, взбодриться и наконец, начать уже соображать. Дзинькнула микроволновка. «Сгорели», - с удовлетворением подумал я про загорающих на пляже. «Кушать подано»,- сказал ласковый голос, и я почувствовал запах клубничных духов. Молодая веснушчатая официантка улыбнулась мне, подавая кофе на подносе. «Постаралась на славу, душевно»,- подумал я и расплылся в улыбке. В этот момент в кафе громко включили самую отвратительнейшую попсовую музыку, которая уже набила оскомину за это лето, что-то вроде: «Раздевайся, ложись на шезлонг, нам так хорошо двоем, о твои узкие плавки, оооо!» . «Отдых не задался», - горько вздохнул я, помешивая ложечкой в моей маленькой чашке американо, черном как ночь, черном, как мои мысли. «Успеть бы до заката»,- опять подумал я, - «до кроваво- красного заката». Я ничего не успевал в этой жизни. Время был мой враг, мой бич, моя бесконечная история борьбы с кратковременными успехами и длительными поражениями и провалами. Я знал это. Я не носил часов. Ни одни часы не задерживались на мне надолго. Я попадал в межвре́менье – они ломались. Время вокруг меня застывало – они терялись. Все внезапно ускорялось – они рассыпались в прах. Короче, часы были не для меня. Или я не для них. Это, в общем-то, было пока не очень понятно. Одним словом, мы с часами не подходили друг другу. Я уныло ковырял своей ложкой в американо, пытаясь растворить сахар. Да что там, сахар давным-давно растворился – я просто пытался убить свое время. Как всегда, зная, что у меня куча дел, я предварительно застывал от ужаса, замораживая сам себя и пространство вокруг, отчаянно думая что я не справлюсь, что я точно-точно не справлюсь, что все зря, что ни времени, ни моих сил не хватит ни на что, что я лузер, последний лузер на этой планете, которому по ошибке на голову надели корону (несли на вытянутых руках царю и обронили, уронили мне прямо на голову, а она раз – и приросла к моей голове, и теперь только так я и хожу, только так), и дали в руки огромный, неподъемный груз. Сказали: «Неси! Ты же король. Ты справишься». «Легко»,- ответил я и внутренне застыл от ужаса. Этот неподъемный груз ответственности не под силу ни царю, ни королю. Он под силу только пастушку, самому бедному, несчастному и оттого бесстрашному. Я всю жизнь был этим пастушком среди королей. Я видел как исчезали эпохи, сменялись царства, рушились государства, стирались с лица земли монархии, королевства, престолы, короны и несметные богатства превращались в пыль, дворцы – в труху. Ничего не значили. Я был тем самым нищим бедным несчастным пастушком, который каждый раз оставался жив. Мою корону видели только посвященные, а значит, почти никто. И я про нее частенько забывал, только лишь, чудом оставшись в живых после очередной кровопролитной битвы, она тихонечко напоминала о себе гордым золотым горением. Я старался не привлекать к себе внимания. Я еще сильнее запахнулся в тренч – работали кондиционеры как шальные, как будто они могли погасить огонь, который, как я ощущал, уже начал разгораться перед началом битвы. «Как же я устал»,- подумал я, легко качая ногой под столом. Нога стукалась о ножку стола, ложечка легонечко позвякивала в чашке недопитого американо. Лень? Или страх? Я надеялся, что это было ни то ни другое: я просто застыл перед прыжком в бесконечное море моих обязанностей и дел, перед подготовкой к битве. Я застыл и хотел оставаться в этой точке вечно. Я поправил рукой свои кудрявые светлые волосы а –ля Есенин. Матушкины гены, ничего не скажешь. Отец у меня черный как ночь. Я еще раз обхватил чашку американо своими длинными пальцами с большими костяшками: внутренний огонь начал разгораться не по-детски, скоро его будет не потушить. Допил остатки, включая почти кофейный сироп на самом дне – все-таки сахар не до конца размешался. Мы пьем всю жизнь наш горький кофе: как ни старайся, как ни трудись, как ни стучи ложечкой – сахар не размешивается никогда. «Но в последние три секунды тебе было сладко. Слаще сладкого»,- я увидел огненную надпись, мелькнувшую у меня перед глазами, усмехнулся: у них всегда было отборное чувство юмора. Вам такое и не снилось, высший пилотаж. Я вышел из кафе на набережную. Поднимался ветер. Чайки судорожно кричали, истерично мечась над волнами. Они всегда паникуют перед битвой. «Господи, хоть бы пронесло»,- быстро подумал я и пошел вдоль берега, неотрывно наблюдая за странным танцем чаек. Несведущему человеку показалось бы, что в их танце был хаос, но мне было понятно, что все движения были выверены до последнего взмаха крыла. Я не любил эти птичьи шифровки. Вечно косячил при их разборе. Но наши, конечно, любили выпендриться и послать что-нибудь этакое. Спасибо, что не рисунок червя на шляпке гриба, например. Тоже, то еще удовольствие. Вспомнил, как открыл портал в глухой северный лес, в самую чащу, да еще и в советские времена. Вышел на дорогу в отглаженном красивом костюме-тройке. Три девчонки на велосипедах лет 12-13ти заверещали от ужаса, когда меня увидели и припустили по дороге. Вечно так глупо прокалываюсь. Мой отглаженный бежевый деловой костюм на фоне леса за 20 км от ближайшей деревни времен СССР смотрелся, конечно, эпично. Эх. Принесло же их туда. Гребаные пионерские велокроссы. Тогда я промучился целый день с комарами на жаре, прежде чем разгадал шифровку. Я провел рукой по лбу и сосредоточился на чайках. Нельзя вечно думать о своих промахах и неудачах: иначе птица везения пролетит мимо тебя и не удостоит даже своим синим пером. На плечо тут же упало маленькое белое перо, даже не перо, а пушинка: а нет, все норм. Я улыбнулся, расшифровка была проста как два пальца об асфальт, она гласила: «Все получится. Иди смело вперед. Мы с тобой». Я вздохнул с явным облегчением, присел на скамейку, щурясь на солнце. Американо булькал в моем желудке, я усмехнулся, вспомнив поговорку врачей: «В вашем кофе крови не обнаружено». «Ну и что»,- упрямо подумал я, -«кто то, может, бухает, или курит или нюхает, а я всего лишь кофеман». Мне показалось, или я явственно расслышал чей-то писк над ухом: «Всего лишь, аххахахаха». Хорошо, хорошо, я признаюсь вам: я был Главным Кофеманом во всем Сочи. Никто в своем уме не будет пить кофе в такую жару, под угрозой получения солнечного, а то и сердечного удара прямо на месте. Я был сделан из железа. Хуже, ребята, я был сделан из стали. Я мог спокойно выглотать шестилитровую кружку кофе на набережной Сочи в +30 градусов жары. Со мной бы ничего не случилось. Ах, вру: я получил бы необычайное удовольствие. Вечно терпящие соседство туристов сочинцы обладали легким характером. Самым легким, какой у них только мог бы быть, есть предположение, что в этом курортном городе по-другому было бы не выжить. Такая прекрасная природа, солнце, море, удовольствия. Колесо искушений вертелось в этом городе быстрее обычного, да что там, оно уже полыхало адским пламенем от такого количества вращений. Там, где больше всего искушений – больше всего темных, а темных я не любил. Впрочем, они отвечали взаимностью. Я еще раз, щурясь, посмотрел на солнце, прислушался к американо: кажется, успокоился, наконец. Не очень то жалую живой американо: пока он уляжется, пока наговорится с моим многострадальным желудком...Но другие мне не нравились. Обычный американо пейте сами, мучаясь и морщась, а я любил живой. Я легко встал, разворачиваясь, вознамерился пройти в пальмовую аллею. У входа увидел бабушку, кормящую кучу, просто кучу голубей: сизых, белых, черных. Вот развлечение. Я бы тоже так хотел окончить свои дни: сильно пожилым, сидя в парке, на солнышке, кормя голубей. Но, судя по обстановке, мне это грозило. Я потер свой лоб – спал опять урывками, в бесславной борьбе с бессонницей. Я знал, что нет ничего лучше, чем получить информацию через сон: усваивается быстро, не вызывает ропота или сомнений. Да, всегда есть риск забыть. Но только не в случае донесений из Штаба – этого уж вы не забудете никогда. Но, честно говоря, этой ночью не задалось. Сколько ни пытался впасть в медитацию и заснуть – ни-хре-на. Бессонница схватила меня своими костлявыми руками за горло и не отпускала. Какая-то сволочь пила мой сон наверняка, высасывала по капле. Плохо то, что в какие-то моменты ты перестаешь сопротивляться этому всему. Силы кончаются и ты думаешь: «Ну ничего, не посплю пары ночей, никакой катастрофы же нет». Но вот приходит беспощадное утро, все белки начинают бешено бежать в своих колесах, а ты не понимаешь, ни кто ты, ни что ты, ни зачем ты. Хреновая белка с хреновым колесом. Стоит лишь собраться вечером в 21 час и мужественно сказать себе: «Я ложусь спать. Завтра меня ждет тяжелый день. Я нужен сам себе выспавшимся и бодрым. Я нужен этому городу. Я нужен этой стране. Я нужен этому миру». А вот! Ты не можешь это сделать просто потому, что вокруг тебя продолжается феерия: мысли крутятся, задачи решаются, тебя тянет не в сон, а сделать себе еще чашечку кофе, да с чем-то вкусненьким, «Оh Mio Dio!»Мысли идут в разнос, серотонин зашкаливает, карусель желаний крутится, фейверки!!! В общем, все как всегда у обычных сов. Зато утром – развалюха, пропеченная солнцем, медленно ползущая в центр города до ближайшего кафе провести реаниматорские действия с помощью первого попавшегося кофе. Высказать все жалобы ему, ему одному. Кофе единственный кто безропотно выслушивает мои жалобы каждое утро на этот мир, так подло и непоправимо захваченный жаворонками. Совы тысячелетиями проклинают вас, а вам все нипочем – каждое утро прыгаете и веселитесь, как заводные обезьянки. По нашему мозгу. И каждый ваш прыжок отдается эхом в нашей бедной, умной, но дико уставшей голове. Я был парнем хоть куда. Но я всегда был совой в мире жаворонков. Я выполз из кафе, жмурясь на беспощадное солнце в своей черной одежде, зажав в руке еще одну доп. батарейку – стакан ледяного фраппучино. Да, по девчачьи, согласен, но доза кофе там была что надо, и было, в общем-то, все равно, чем она там была, каким слоем сливок прикрыта: ударный компонент, мой источник силы там присутствовал, и мне было, собствнно, по фиг, что еще. Дел предстояло немеряно. Мой счетчик лени отсчитал, что я абсолютно бездарно потратил утренние часы (на которые так молятся жаворонки), что дела зависли надо мной как дамоклов меч, готовый в любую секунду ударить, что я лоханулся не по-детски. Я засуетился (а это нам запрещено), посмотрел на небо, однако ж донесений не было. Сел на скамейку в ближайшем парке в кусты сирени, которая своим запахом хотела залезть в мой нос, мои ноздри, рот, мои легкие, во всего меня, проглотить, разжевать и выплюнуть 16ти летним влюбленным подростком, в кинотеатре обжимающим на первом свидании коленки прыщавой девчонки из параллельного класса, взволнованным, трепещущим от ее прикосновений, вдыхающим запах ее волос…Тьфу! «Сирень, не на того напала»,- строго сказал ей я и она успокоилась и перестала душить меня своим ароматом. Я тарабанил пальцами по стенке моего бумажного стакана: кофе предательски теплело, и вот я уже не обладатель ледяного фраппучино, а владелец некоей непонятной кофейной жижи, того и гляди дно стакана прорвет. «Эх»,- вздохнул я, -«где бы ни работать, лишь бы не работать». Казалось бы - вот оно счастье, да что там, мне же все обзавидовались, когда меня направили в Сочи, да и я сам прыгал на одной ножке от счастья – какая же это работа посреди солнечного курорта, о котором все только мечтают – это радость, счастье, это прям «ооо, повезло так повезло» и все такое. Я бы и сам с радостью пританцовывал, но где то, в каком-то кусочке сердца немного саднило – я все время думал о настороженном взгляде Михалыча, когда распределяли участки работ на это лето. Михалыч свой человек, не из завистливых, да у нас и честно говоря, зависть была запрещена и никто толком и не завидовал – так, по человеческой привычки могли повздыхать и все. Когда Михалыч смотрел на человека так, это могло означать только одно – в горячую точку отправляется человек, под арт – обстрел, лежбище темных, в самую жопяную жопу из всех жопяных жоп. И дай Бог, вернется вообще оттуда. Я знал этот взгляд. Михалыч так смотрел на тех, которые потом не вернулись. И в этот раз он так посмотрел на меня. При воспоминании об этом взгляде под ложечкой немедленно засосало. Я отогнал от себя черные мысли, которые радостно построились вокруг меня по спирали в виде мух и начали роиться. «Ну же, ну же»,- сказал я сам себе,- «возьми себя в руки. Да, от Центра нет никаких сообщений, да, жарко, да, я чувствую угрозу, разлитую в воздухе, но это не повод паниковать». Охреневшая чайка пролетела близко к моему носу. «Думай, парень, думай, к чему это все»,- бормотал я себе под нос, сжимая стакан с теплой кофейной жижей. Ответ не замедлил себя ждать: в какой то из моментов я сжал стакан так, что теплая кофейная жижа прорвала кофейную крышку и выскочила как советская ракета на белоснежную юбку прекрасной незнакомки, которая опрометчиво собралась присесть на другой конец моей скамейки. Я испугался, ожидая скандала, начал бормотать извинения и искать салфетки по карманам (спойлер: их нихренашечки не было), прекрасная леди только улыбнулась и громко сказала «1:0. Не в твою пользу». А дальше? А дальше, клянусь вам, она испарилась. Я остался стоять, оцепенев, пока сирень не взяла дело в свои руки и не стрельнула в меня своим наглым запахом опять. Тогда я понял, что мне нужно срочно уходить от этого места: кто бы она ни была, она знала правила игры, соответственно, здесь оставаться было небезопасно. Я вечный ни хрена не помнящий студент. Было, было такое занятие: если вам говорят «1:0» не в вашу пользу, значит с вами давно уже идет игра, а вы, как желтенький глупенький цыпленок, ни фига не соображаете. С вами давно уже играют. Вы, попавший в капкан, находитесь внизу. Играющие вами - вверху. Но это ровно до той поры, пока вы не сообразите. Так думай же, моя глупая голова, думай! Я был самым нерасторопным из всех студентов, это же очевидно, к бабке не ходи. Остальные-то стопудово все запомнили с лекции и давно убивали своих врагов их же оружием. Я же все тормозил, все жалел кого то, все сомневался в себе. Да и чтобы помнить всё, чему нас учили, нужна отменная память, а моей оперативки вечно недостает… Кто же блин была эта девица?! Почему «1:0»?! И ежу понятно что дело совсем не в пролитом кофе, отнюдь, кофе здесь совершенно не при чем, он оправдан, заберите! Кто она, она …она блондинка или брюнетка? Какого цвета ее глаза? И вдруг я с ужасом подумал, что совсем не помню, как она выглядела. Я помнил только цвет ее платья: белый. Потому что на него не замедлил опрокинуться мой кофе, и оттого, что ее платье было белым, эта катастрофа представлялась еще более непоправимой. «Так так так»,- по стариковски пробормотал я,-«значит, это что получается…значит она была функцией…какой то функцией, которая могла помешать или помешала …чему – то….» Думай, болван, думай! И тут меня резко осенило: в момент ее появления, о чем я думал?! О чем?! Я думал о взгляде Михалыча, которым он сопровождает бойцов, которые могут не вернуться с задания. Я вздрогнул, снова вспомнив этот взгляд, который я получил сразу же после объявления моей командировки в Сочи. Среди кучи поздравлений, объятий, выкриков, пожатия рук я помнил, все больше мрачнея, только этот взгляд, прожигающий своим холодом насквозь. «Вот оно чо, Михалыч»,- по ходу дела, придется мне тут сложить мои белые косточки. Ну, ничего, ничего, поборемся. Вы просто меня не знаете. Я взял еще один стакан кофе и сделал портал до Речного вокзала. В этом я был спец – даже горячий кофе не расплескал. Северная привычка пить горячее даже в 30 градусную жару. Тот, кто бесконечно мерз, никогда не сможет согреться. Глупцы те, которые мне бесконечно говорят при знакомстве: «Ооо, ты же с севера? Значит, должен любить холод». Тот, кто промерзал не единожды до костей, вполне после этой фразы может двинуть вам между глаз. Сытый никогда не поймет голодного. Тот, кто мерз годами, да что там, десятилетиями, утыкивая советские окна в общежитии, нося бесконечные пуховики, принимая как трагедию, когда ломается обогреватель, покупая фрукты, надеясь на витамины, а они всегда оказывались перемороженными – он никогда не поймет счастливого сочинца, проводящего весь год в шортах. Ни один южанин никогда не поймет северянина, при каждом минутном луче солнца выскакивающего на улицу, чтобы успеть загореть. Ведь на севере лето всего один день, и то, в этот день ты - на работе. Никогда не рискуйте сказать северянину, что он должен любить холод. Никогда. Забудьте эту глупую шутку, она ни фига не смешная. Я встал прямо перед зданием речного вокзала, жмурясь на белоснежные яхты, морщась на солнце. Надо бы прикупить солнцезащитный крем. Надо ценить ту человеческую оболочку, которую дали поносить в этой жизни. Старались, делали. Надо относиться с уважением. Я смотрел на море, море смотрело на меня. Море мурчало как сытая кошка, облизывая всего меня. Солнце целовало макушку, изящно намекая что вот – вот испепелит меня в моей черной одежде, как миленького, испепелит и не оставит мокрого пятна. Из соседнего двухэтажного здания, вытянутого сосиской, доносились крики – кто то азартно играл в боулинг на втором этаже. На большом экране светились цифры «0:0» -можно было подумать, прохожим было большое дело до того как там идет игра, кто выигрывает и кто проигрывает. Приезжие были заняты одним вопросом: где бы прилечь погреть свое белое тюленье тело на сочинском солнышке, слопать кастрюльку мидий в сливочном соусе и дернуть пивка. Местные же были озабочены деньгами во всех их проявлениях. Всем, в общем-то, было по фиг до того, кто и с каким счетом там играл в боулинг под глупые довольные визги. Рядом бойко шла торговля мороженым, довольные дети откусывали целые куски сразу, едва получив его из рук мороженщицы. Да, мороженое для детей, что пиво для взрослых – невинно выглядит, но масштабно вводит в соблазн. Я вздохнул о несовершенстве этого мира и уже собирался идти гулять дальше, как вдруг увидел, что цифры на табло боулинга поменялись на «1:0» и меня тут же прошиб холодный пот. «Не в твою пользу»,- раздался противненький голосок в моих ушах и тут же я упрямо прошептал: «Это мы еще посмотрим». Они явно обнаружили меня. Обнаружили и окружили? Этого я еще не знал. Как же я устал, как я устал. Эта бесконечная битва ведется уже несколько тысячелетий. Мы все с нетерпением ждем ее завершения, а вот наши противники – не очень. Потому что это означает смерть для них в этой реальности и вечные мучения – в другой. Я запахнул тренч, не смотря на 30ти градусную жару, отхлебнул еще моего целебного напитка, схваченного в соседней с портом лавке. Брал горячий, продавец настойчиво предлагал холодный и с мороженым, а когда я отказался, тот посмотрел сочувственно. Я же говорю, южанин никогда не поймет северянина. Никогда. Я внутренне собрался, насколько можно было собраться на 30ти градусной жаре, четко ощущая, как внутри плещется уже не меньше 2-х литров кофе. Воздух раскалился и дрожал. Мне было не жарко – я установил силой мысли для себя комфортную температуру. Осталось понять, что же блин, мне суждено сделать в этом городе. И вернусь ли я из этой командировки живым, да, Михалыч? Если максимально приблизить свою ладонь к поверхности моря в штиль, и держать ее над поверхностью воды долго- долго, можно почувствовать как море целует твои руки. Морю все равно до войн и примирений, ему все равно до того, кто сегодня победит и кто будет повержен. Море круче всех нас вместе взятых просто потому что в основном молчит и молча перекатывает свои огромные волны- валуны уже много веков. Море идеально потому что оно не суетится. Оно все понимает. Оно слушает. Оно принимает. У моря нет вопросов. У моря есть всегда своя правда. Море – как лакмусовая бумажка отделяет вечное от наносного. И сколько же в моей жизни наносного, Господи…Какая же я неразумная, маленькая, вечно косячащая букашка перед взором Вечности… Мне стало стыдно. Я опять углубился в толпу отпускников, захотел раствориться, затеряться в ней. Куда там – моя большая грустная голова всегда была со мной. Моя совесть, постоянно обличающая меня, никогда не спала. Ни разу не видел ее дремлющей. У нее всегда я виноват, и, самое ужасное, я знаю, что она всегда права. Я, наверное, так себе человек. Но, надеюсь, хороший агент. Я внутренне подтянулся. Надо собраться, надо. В конце концов, я же не безвольная лужица сливочного масла, растекшегося на беспощадном южном солнце по асфальту. Я «ого-го» еще чего смогу. Я так думаю, по крайней мере. Что смогу. Вечером поступил вызов. Я хотел провафлить его. Хотел пропустить. Решить, что это не оно, это не меня, и вообще, я хочу уже спать и чиллить. Но нет,блин, ( здесь мог бы быть мат, но нам не разрешают матюгаться, ибо это обращение к темным силам, а мы не такие). Так вот, нет, блин. Это был вызов в …ущелье. Фигня, сходка ведьм. Среди них – обычные глупые телки, которым навешали лапшу про омоложение. Типа, сколько раз пройдешь под водопадами, столько лет с тебя смоет вода. Ха-ха. Трижды ха-ха. Испокон веков эти темные жаждут омолодиться за счет невинной крови светлых. У кого то получается, у кого то нет. Кого-то арестовывают на месте преступления. Я,честно говоря, не очень-то врубился, что я должен был сделать. Арестовать ведьм? Скажут что омолодиться пришли (эти-то, тристалетние, хаха). Арестовать этих глупых куриц, которых те тащат на заклание? Так эти бабы скажут, что тоже чисто омолодиться и что у них там тренинг такой. Не понимают, идиотки, что их в качестве комбикорма туда тащат, расходная база. Там дело в не в падающих сверху водопадах, а тупо в том, что ведьмы собирают энергию с этих молодых куриц и так омолаживаются. Жрут их, короче. Просто как дважды два. Но работает веками. Я усмехнулся. Женщина за 35-40 поведется на любую херню, лишь бы там было написано «омоложение». Бабы - дуры. Однако же, надо собираться. Я вызвал мою непутевую горничную, та притащила большую чашку американо. Работает недавно, краснеет – бледнеет, собралась уходить без чаевых. Развернул ее, засунул чаевые в карман, сразу много, потому что предыдущие три раза молодая дуреха отказалась. Не стал слушать сбивчивые благодарности, мягко взяв за плечи, выставил за дверь. Так, надо взять себя в руки. Срочно. Взять себя в руки. Выхлебал половину чашки американо. Поймал кайф. Начал вспоминать, где все мои артефакты. Перстень, амулеты – все было в сейфе. Я мысленно проверил на себе все защиты, прочитал все необходимое. Надел на себя все, что можно было надеть, остальное распихал по карманам. Напялил очки. Очки как очки – с виду солнечные, обычные авиаторы для не слишком следящего за модой отпускника. На самом же деле это были очки с встроенной системой ночного видения. Долго смотрел на невидимую мантию – брать – не брать? Шеф просил сильно ее не таскать – старушка была протерта в нескольких местах, могла внезапно прорваться и спалить меня со всеми потрохами. Так себе подмога. Артефакты тоже изнашиваются, блин. Да и мы, светлые, не вечные. В данных телах, разумеется. Ну и темным век не вековать, особенно после развоплощения. Там и души нет, чтобы жить дальше, а тело они еще при этой же жизни теряют. Я почти собрался, когда увидел себя в зеркало. Сосредоточенный, хмурый, решительный. Не думать о взгляде Михалыча. Не думать о взгляде Михалыча. Не думать о взгляде Михалыча. Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Часы пробили 22. За час доберусь. Час на осмотр места действия. А 12 ночи, как обычно, все веселье. Я присел на дорожку и вышел вечернюю прохладу. В сторону водопада уже не ходили автобусы, я взял такси. Таксист, смуглый парень, с ухмылкой поинтересовался, куда я собрался в столь поздний час по безлюдному туристическому маршруту. Я не сообразил ничего умнее чем брякнуть что-то насчет того, что я собрался сделать художественные фото водопада при лунном свете. Таксист хмыкнул и сказал, что он было уже подумал что я тоже собрался омолодиться с ведьмами и заодно оставить там свою жизнь. Он нехорошо засмеялся и я тоже изобразил какую то вежливую улыбку: было непонятно, всерьез он или шутит. Вполне возможно что темные контролировали этот участок, и, скорее всего, меня засекли. Хотя я прикрывался черной шкурой убитого еще в Москве мага, как мог. Белое на черное дает нужный эффект серого цвета – никогда не заподозришь, кто перед тобой. Разумеется, если ты не Высший. А им я никогда не был и не собирался стать. Кишка тонка. Мне бы тут, из своих мелкотравчатых заварух выползти живым. Как сейчас, например. Я щедро оставил таксисту на чай, не получив даже сухого «спасибо» в ответ, такси обдало меня пылью из под колес и умчалось развозить других пассажиров в эту темную-темную сочинскую ночку. Было настолько темно, что хоть глаз выколи. Я, конечно же, этого делать не стал. Наконец, тучи немного отодвинулись от печальной луны и она пролила каплю своего скупого плакательного света на землю: все вокруг меня погрузилось в фиолет. У водопада горело несколько фонарей – все-таки туристическое место, как ни крути. Хотя туристами здесь и не пахло – вокруг меня не было ни единого человека. Я прислушался к себе – разнарядки из Центра тоже не было, совершенно непонятно было, зачем они сюда прислали, что я должен был сделать и кого спасти – было тоже абсолютно неясно. В тишине вдруг раздалось едва слышное пение, я поспешил спрятаться в кусты и не зря – пение нарастало. По дороге шли босые женщины, замотанные в простыню, с венками из каких-то полевых трав на головах. Видно было, что это обычные городские женщины, все около 40ка лет, замотанные работой, мужем и детьми, словом те самые, которые так легко ведутся на крючок «омоложения». Как ярко зазывает красочная реклама: «Всего 15 минут в день, и вы легко омолодитесь!», «Этот чудодейственный крем спасет вас от морщин!», «Всего один укол и вам снова 18!» - тут сработало тоже самое. Их заманили мгновенным омоложением, только вот не предупредили, что взамен заберут всю жизненную энергию, околдуют, обворуют и впридачу сотрут память, чтобы те никогда в жизни не вспомнили, что с ними приключилось. Женщины были зомбированы – я ясно видел мутные глаза, плавные, заторможенные движения. В начале и в конце колонны шли ведьмы, сквозь мои очки были видны их сморщенные от старости тела, седые волосы. Но для обычных людей, скорее всего, они выглядели как вполне себе молодые женщины. Наставницы. Те, которые приведут дурех к вечной молодости. Ага. Ага. Максимум, куда они могли привести – это к смерти. Я накрылся мантией невидимки. Да, она была старая, но что поделать – новой мне в эту командировку не выдали. Итак, 40 смертных женщин, около 27ми старых ведьм. Я один. Что ж. Расклад ясен. Ведьмы усилили свое пение, мне пришлось все-таки воткнуть беруши - я не хотел больше тратить силового поля на временную глухоту, ну и зомбироваться этим всем я крайне не хотел, в итоге просто и энергетически не затратно – беруши. Помогают безотказно и в самолете от орущих детей и от действующих ведьм темной ночкой в Сочи. Рекомендую. Ведьмы немного посовещались и пошли к водопаду. 40-летние несчастные зомбированные омоложением курицы – за ними. Мне пришлось проползти через кусты, чтобы приблизиться к месту действа. Пара ведьм била в старинные барабаны, судя по движениям, ритм усиливался. По кругу зажгли факелы, перед водопадом выстроились все ведьмы. Видно было, что они перекинули что-то вроде огненного коромысла через водопад и начали читать заклинания. Коромысло стало огромным огненным змеем. Было понятно, что ничего не понятно. Эх. Если бы я не был таким ленивым студентом! Я же ни хрена не помню по ведьминологии! Перед моим лицом немедленно возник крючковатый палец Амалии Вольдемаровны – потомственной ведьмы, в старости перекинувшейся на светлую сторону, она преподавала у нас ведьминологию и тщетно пыталась вбить в мою глупую голову те знания которые мне были нужны: «Карасев, ты опять не выучил классификацию?! Лень бежит впереди тебя, Карасев! Не поставлю тебе зачет, пока не выучишь! Не надейся! Даже не пытайся меня обмануть, Карасев! Когда-нибудь это спасет твою жизнь, Карасев!». Вольдемаровна, ох, если бы ты знала, как ты была права! Я мысленно перенесся в нашу учебную аудиторию и взял в руки учебник, пальцем провел по оглавлению, нашел главу «ведьмы и водопады. Омоложение», открыл. Даже по рисункам было четко все понятно. Вот овцы на заклание – глупые женщины, желающие омолодиться, вот ведьмы, вот перекинутый через водопад змей. Женщины встают под струи водопада, как раз под пасть змеи. По огненному змею от них по дуге бежит их собственная жизненная энергия, через хвост передается ведьмам, те омолаживаются. Женщины, пришедшие на омоложение, стареют и иссыхают, те, кто послабее- умирают на месте. Никто не жалуется, потому что зомбированы, а трупы скидывают вообще в другом месте, испепеляют мощными заклинаниями и женщины считаются пропавшими без вести. Пошли омолаживаться, упали в водопад, а оттуда - никто не ведает, куда унесла река. Ну что ж, совсем «неплохо», 40 трупов в ближайшей раскладке. И я один. Блин. Что ж за жизнь то за такая? Вечно я в самое дерьмо по уши влезу. Я опять вспомнил тоскливый взгляд Михалыча, заскребло под ложечкой. Но я просто знал, что моя совесть сильнее взгляда Михалыча, сильнее страха, сильнее того, что сейчас происходит (а происходил какой-то лютый пипец). Моя совесть не даст мне потом спокойно заснуть, зная, что я оставил эти 40 женщин, бросил их тут на произвол судьбы. Лучше быть мертвым, чем жить с моей совестью. Да и, в конце концов, умирает только тело, а оно у меня в каждой жизни разное, так что вот не по фиг то, главное, с чистой совестью вот это вот все. Судя, по всему, барабанный темп усилился, будущих жертв начало покачивать в такт, змея налилась огнем. Так, у меня не больше пары минут. Я судорожно перебирал заклинание, передо мной в виртуальном мире лихорадочно перелистывались страницы учебника. Ничего…ничего…ничего подходящего…Да что ж ты будешь делать…. Нашел!!!Ура! Ура, блин! Мгновенное лишение ведьм всей колдовской силы, потом заклятие на заморозку (действует только на ведьм), потом молитва на снятие зомбирования с жертв. Потом я открою портал для этих сорока дур и вуаля! План был неплох. Честно скажем. А вот исполнение…Я поежился, заметив, как одна из ведьм кинула взгляд в мою сторону. На мое счастье, из соседнего куста вспорхнула какая то маленькая птица и ведьма, успокоившись, отвернулась. Странно, что они еще меня не заметили. Мощные старухи. А я вечный недотепа, неудачник, чудом сдавший все экзамены. Так, так, так, «не видеть препятствия, верить в себя» - всплыла в мозгу строчка из какого то советского фильма. Годы прошли, а цитаты из советских фильмов все еще работают. Нет, все-таки тогда люди были намного чище и лучше чем сейчас. По крайней мере, ведьмы скрывали свои шабаши и так открыто не жрали людей. Ведьмы подняли свои руки, змея зашевелилась. Я торопливо начал читать свое заклинание, сбиваясь и заикаясь. Какая-то неведомая сила заставила руки ведьм покачнуться. Еще не поняв, что происходит, они бросили короткие недоумевающие взгляды друг на друга. Я продолжал читать, холодный пот лился по моему лбу, заливался за шиворот, руки дрожали, виртуальная книга тряслась от этого перед моими глазами как старая стиральная машина. Стало понятно, что до ведьм дошло и то, что в кустах сидит враг, и то, что заклинание мощное, старинное и грозит им лишением силы. Временным. К сожалению. Нет у меня таких полномочий, чтобы навсегда, я всего лишь мелкая шахматная фигурка в руках Бога. Я дочитывал, заклинание, захлебываясь, срываясь на свистящий шепот. Ведьмы не стали разбираться, в какой стороне сидит тот, кто читает заклинание против них, они выстроились квадратом и просто тупо направили огонь на все четыре стороны света. Всегда работало и сработает сейчас, решили они. Ну чо, логика ясна. Моя мантия невидимки выдерживала огонь, за это можно было не волноваться, но вот едкий дым проник во все изношенные дыры и я начал задыхаться, зажимая себе нос и рот, чтобы не начать кашлять. Я дочитал заклинание, давясь от кашля и заливаясь слезами, когда одна из ведьм приблизилась ко мне сзади и сдернула невидимую мантию в тот самый миг, когда я дочитал закрывающее «Аминь». Да, они все лишились ведьмовских сил, но не человеческих. Кроме того, у них оставалось остаточное ви ́дение сквозь слои энергии. Я подпрыгнул как заяц, когда она протянула ко мне свою костлявую руку с криком на ведьмовском, наверное что-то вроде: «Я нашла его, девочки! Он наш! Жрем!», я подпрыгнул и втопил последнюю скорость в соседние кусты, на бегу читая заклятие на заморозку, мне наперерез ринулись все остальные ведьмы, крича что-то на своем языке, размахивая страшными костлявыми руками, вылупляя на меня свои водянистые, полные ненависти ко всему живому глаза, разбрасывая вокруг свои седые патлы! А я бежал, подлетая на кочках и читал. Что я мог еще сделать? Слава Богу, я был первым во втором классе по чтению, я читал быстрее всех однокашек, я получал пятерки по скорости чтения, однако, спасет ли это меня сейчас? Я увидел, как в замедленной съемке, что все ведьмы сделали марш – бросок и сразу же взяли меня в кольцо, тупо окружили меня, куда ты, мол, дурачок, денешься, куда? Я не помню,как дочитал последнюю строчку, все как в тумане, зато хорошо помню как, зажмурившись, орал «Аминь» на весь лес. Я открыл глаза и увидел застывший крючковатый палец в двух сантиметрах от моего носа и вытаращенные глаза – в десяти. Вокруг меня застыли ведьмы в причудливых фигурах, каждая из них тянула крючковатые пальцы ко мне, глаза каждой полыхали огнем ненависти. Но лучше было не смотреть, даже застывшие, обездвиженные, они несли такой мощный заряд гнева и злости, что могли спалить весь лес. Я аккуратно выбрался из этой западни, мысленно благодаря небо, что еще жив. Аккуратно вытащил свою дырявую мантию из застывших рук той самой ведьмы, что первой обнаружила меня, стараясь не смотреть в ее полные ненависти кровавые глаза. Женщины все так же стояли у водопада, почерневшая шкура змеи лежала на земле. Хм. Развоплотилась? Или просто уползла? Вопросы были важные, но куда важнее сейчас было перенаправить всех этих глупых молодящихся куриц подальше от опасности и от ведьм. Я прочитал заклинание на раззомбирование, женщины стали испуганно оглядываться по сторонам, и, сразу, чтобы избежать ненужных вопросов, открыл им портал в центр города, к морскому порту. Сами добирайтесь до дому, я вам не такси. Под конец операции я всегда был ворчлив как старикашка. Это всегда означало одно – что я потратил много сил. Я открыл портал к себе в кровать и вырубился прямо в одежде. Сил не было даже на то, чтобы снять обувь. Последнее заклинание, что я сделал – попросил кроссовки левитировать и забыл их опустить на пол. Чудное зрелище не для слабонервных, энергии жрет ноль, девушек неизменно впечатляет. Утро встретило меня разрывающей головной болью. Казалось, болели кости черепа, болели корни волос, болела кожа, болели глаза, болели ресницы. Болело все. Адская головная боль всегда поражала меня, когда я контактировал с темной силой. Причем было неважно, победил я или…. Впрочем, случаев когда я не победил, не было, иначе бы меня к этому времени просто не существовало, ни в физической оболочке, ни в астральной. Меня бы размело, разнесло на все тридцать три стороны. Я поморщился от этой разрывающей головной боли, дал приказ на разлевитацию, кроссовки с грохотом шлепнулись на пол. Наколдовал себе аспириновое поле, попытался полечить голову. Помогло ровно настолько, чтобы я смог соскрести себя с кровати и направиться в душ. Из зеркала в ванной на меня смотрело опухшее лицо идиота. Сколько раз себе обещал не ложиться спать без специальных охранных вычиток на здоровый сон! И опять, Маркс твою Энгельс, да что ж ты будешь делать! ( Эти старосоветские ругательства всегда почему то придавали мне сил. В них не было разрушающего всё и вся мата, но возможность выпустить пар- была.) «Не первый раз сам себя подвожу», – ворчал я, размазывая пастой по видавшей и лучшие времена зубной щетке. Нехотя отследил всех вчерашних «омолаживательниц» – взяли вчера такси после портала, ни хрена не помнят. И даже отшибло желание омолаживаться. Хи-хи. Я довольно усмехнулся – от успеха выполненной задачи слегка закружилась голова и заодно перестала болеть. «Идиот! Сначала проверяют противника, и только потом жертву!», - фраза Михалыча, раздраженно произнесенная, еще горела в воздухе, когда я, с ртом полным зубной пены ринулся проверять ведьм. Конечно же, они выползли из фриза и полезли залечивать свои раны. Развоплощены, но временно, эх, трех суток им хватит, чтобы восстановиться почти полностью и начать искать того, кто лишил их свежей женской энергии. Кто лишил их еды. Кто лишил их жизни. Ворованной жизни. «Эх»,- вздохнул я,- «кольцо пипеца как обычно, начало закручиваться вокруг моей шеи. Все как обычно, чему ты удивляешь, Сань?» Вообще, привычка называть себя по имени, думаю, ни к чему хорошему не приводит. Хотя, возможно, моя безалаберность спасла меня неоднократно от больших бед, как бы нелепо это не звучало. Мой русский «авось» проламывал те стены, про которые мои коллеги хором твердили, что это невозможно. А Санек, он такой. Саньку по фиг. По фиг то, по фиг, но что делать с ведьмами. Я включил кондиционер на полную мощь, налил себе горячущий кофе и принялся думать. Ни одной свежей и умной мысли не пролетело в моей голове. Моя голова была пуста как внутренности колокола. Можно было стучать по кумполу и слышать: «Бом! Бом! Бооом!». «Мда, негусто», – подумал я. Натянул свои модные шорты и футболку, схваченную в каком-то московском шоуруме за неприличное количество деревянных. Напялил на нос черные очки за нефиговую сумму, кроссовки по последнему писку. Я не понимал зачем, но чувствовал, что сегодня нужно быть модным. Надо мной пролетела чья-то злобная мысль: «Чо, помирать собрался – во все чистенькое?», - но я ее спешно отогнал. Может и ведьмы уже вышли на меня и старались изо всех сил – кто знает? Я не чувствовал за собой никакой слежки, да и честно говоря, был достаточно беспечен. Беспечность – самый тяжкий грех. Потому что он волочит за собой все остальные. Беспечность – бич всех белых магов, всех светлых волшебников, всех, кто воюет на стороне Света. Мы беспечны, как малые дети. Мы расслаблены в войне. Мы не ждем подвоха. И реальность мстит нам за эту беспечность с невероятной жестокостью. Реальность встает бетонной стеной. Реальность – это внезапно выросший асфальт перед нашим носом. Реальность – боеголовки. Реальность – атомный взрыв. Реальность – это то, что проезжает по нам своими танковыми гусеницами. Реальность. Я брел по проспекту, мимо проносились машины, вздевая клубы пыли. Я старался казаться модным отдыхающим, не знающим ни горя, ни проблем модником, который в поисках развлечений свалился в этот южный рай. Девушка у палатки с модным «рыбным» педикюром смотрела на меня своими лазоревыми глазами, делая завлекающие жесты рук и я сам не понял как очутился внутри, с ногами, засунутыми в один из аквариумов. Рыбки внутри мелко покусывали меня, поглощая мою огрубевшую кожу, да что там я говорю, они просто жрали меня, просто жрали, а девушка продолжала смотреть на меня лазоревыми глазами и я хотел бы остаться там, в этой палатке вечно. Я не был метросексуалом, и, возможно, это был первый и последний педикюр в моей жизни, перед которым, прошу заметить, у меня был провал в памяти. Я сидел как дурак над этим аквариумом, ноги мои жрали рыбы, и я, не отрываясь, смотрел в глаза этой девушки. Спросите меня – была ли он блондинкой или брюнеткой, рыжей или лысой – я не отвечу вам. Была ли она стройная или пышнотелая, высокая или дюймовочка – я не скажу вам даже под пытками. Ее лазоревые глаза загипнотизировали меня. Я пребывал в нирване, пока не осознал, что она считывает мою ауру. Сучка! Все мои системы безопасности взревели одновременно: сучка да еще и темная! (еще бы, зачем светлой на хрен сдалась моя аура!?) Я потребовал чек, резко вынул ноги из аквариума, залив себя, бархатные VIP сиденья, пол, и все вокруг, расплатился наличкой (не хватало еще чтобы эта тварь прицепилась к следу из моей электронной карты), пока расплачивался, смотрел ей в третий глаз, ее лазоревое колдовство больше не работало, я увидел что она была брюнеткой спортивного телосложения с плотной темной аурой – стоит тут на страже, перебирает туристов, о светлых сообщает в штаб. Непыльная работенка, щедро оплачиваемая темными. Кто бы сомневался – на руке браслет от Тиффани, все кольца с брюликами: девочка спускает все черные деньги на украшения. Чем бы ни тешились темные, все равно скоро в ад. Хотя, конечно, они всегда пытаются продлить дни своей жизни на этой несчастной планете. Я вышел из палатки крайне раздраженный на себя. Интересно, как скоро она настучит на меня в штаб? «Уже», - дзинькнуло оповещение. О, как я ненавижу такие простые, как два пальца об асфальт и такие нелепые ловушки! Я вечно ведусь на это дерьмо. Педикюр он блин поперся делать! Проблем ведь других нет, мне, мужику, махровому гетеросексуалу, понадобилось срочно блин сделать педикюр! 27 ведьм жаждут расплаты, готовят месть, но педикюр – вот что главное в моей жизни, конечно же! Да! Я вечно говорю всем новеньким «Никогда. Никогда. Никогда. Никогда не теряйте бдительности!», но сегодня первое, что я сделал – это потерял ее! Я был зол на себя, крайне зол, да что там – я был вне себя! Я был в ярости! Гнев плавал в моей ауре, вызывая вспышки желтого огня. Гнев полоскал меня, гнев! Разряды шаровых молний вспышками двигались по всей моей ауре, сжигая энергию, огромное количество моей светлой энергии. СТОП. Это вторая главная ловушка всех светлых после беспечности – гнев на себя. Мы не можем долго сердиться на родных, друзей и знакомых, но просто до жути требовательны к себе и можем не прощать себе ошибки годами. Попался в простую, как два пальца об асфальт, ловушку от темных? И вот ты уже коришь себя, и вот ты уже переживаешь, и вот ты гневаешься и мысленно размазываешь себя, ведь кто, кроме себя самого скажет честно и ясно что ты м***дак? Это вторая, главная и одна из самых опасных ошибок светлых. Почему? Потому что сразу же за гневом (итак в ноль разворовывающем вашу светлую энергию) идет тотальный слив энергии в виде уныния. Уныние сидит на хвосте гнева, оно плотно обвило его огненный хвост своими слизноватыми щупальцами и целится вам в глотку, как только последняя шаровая молния ненависти к себе взовьется в небо. Это оно обнимет вас своими щупальцами, присосется ко всем главным артериям вашей ценной светлой энергии и начнет сосать. О нет! Сразу оно не высосет все – будет слишком палевно, да и жертва может встрепенуться и соскочить. Оооо нееетт…Оно будет действовать мягко и вкрадчиво, вбивая тоскливые мысли в вашу голову: «Почему же я такой никудышный…»- подставьте нужное слово… «Уменя никогда не получается….», тоже подставьте нужное слово…. «И никогда не получится», - взахлеб допевает уныние,-«никогда – никогда-никогда!.... ты просто неудачник….И так было и будет всегда!» Уныние невозможно победить, уныние присутствует в вашей жизни в виде бесконечного гундежа, что бы вы не затеяли, какая бы гениальная мысль ни мелькнула в вашей голове, какой бы внезапный прилив бодрости вы не испытали – с сизых щупальцев уныния всегда капает капля яда в ваш стакан с чистой водой бытия, оно отравляет все, что вы придумали, все, что вы собрались создать, все ваши отношения, все ваши чувства, все идеи, все мечты, все начинания! В конечном итоге идеальный вариант для уныния – мягко привести вас к петле, и тут, конечно же, все темные аплодируют стоя, потому что самые страшные войны, тяготы, неудачи, падения, потери, болезни – ничто по сравнению с мягкими нежными сизыми щупальцами уныния, нежно обвивающими и убаюкивающими свою жертву. Потому что пока человек сражается, пока его голова гордо поднята – он непобедим. Все темные силы всего мира, всей Вселенной не смогут погубить его. И только лишь капля яда уныния, выдавленного из тонкого склизкого щупальца способна на это. Она одна доводит жертву до слез, отчаянья, жалости к себе, депрессии, бессмысленности существования, и, как закономерный финал – самоубийства. Самоубийства – той самой точки невозврата, единственного непрощенного небом греха, билета в один конец – в ад. Опасайтесь жалости к себе – она вам не подруга. Жалость идет под руку с унынием, жалость к себе кайфует на спине уныния, они два самых отвратных существа, сплетенных вместе. Не жалейте себя, даже если вы тонете, лучше сделайте пару гребков – эта энергия как раз могла бы быть потрачена на жалость, пара гребков может спасти вас, а вот жалость к себе стопудово потянет на дно тяжкой гирей, потому что жалость к себе сосет из вас силы ничуть не меньше чем ее подруга- уныние. Они иногда заявляются вместе, иногда под отдельности, бывает, что одна перед второй, и уж если появилась первая, жди вторую. Такие уж подружки – неразлучницы. Прогнать их можно только простив себя за косяк. Других прощаешь пачками, светлый, а себя – слабо? Слабо?! Прости себя сейчас же, немедленно, оглядись вокруг, убедись что ты в полной жопе (а ты в ней!) и начни потихоньку выгребать. Оттолкнись от дна ногами, ну, в самом деле, все это проходили, ну камон! Делай же что-нибудь, не будь трухлявым пнем! Делай что-нибудь, иначе ты очень скоро увидишь серое склизкое щупальце у себя на горле! Давай парень, я знаю, что ты справишься, я верю в тебя! Я был лучшим мотиватором для кого угодно, я не мог стать мотиватором для самого себя. Вечный сапожник без сапог. Я не был идеален, это нужно было всегда помнить и знать, но и никто не идеален. Однако мой перфекционизм мирно дремал змеей под моим стулом – я никогда не знал точно, когда она укусит меня. Никто не идеален, да. Но меня это не касается. Я определяю ловушки темных с первого полувзгляда и я никогда не попадаю в них. Ха-ха. Трижды «ха-ха». Я велся как дурак, как мальчик, как последний тупица. Они мне могли подсунуть любую симпатичную девицу, и вот я уже делаю педикюр (педикюююр!!) с дурацкими рыбками, и ни одна умная мысль не спасает меня. Все умные мысли летят исключительно мимо моей головы. Темная девица в самом центре Сочи спокойно считывает мою ауру и телефонирует в штаб. Великолепно! Держите «лойс»! Я был расстроен. Так нелепо проколоться после успешной операции с ведьмами. Какой идиот. Какой я потрясающий идиот. Тааак, что я там только вещал? Простить себя, простить. Легче сказать, чем сделать. «Так, я прощаю себя. Ну, прокололся, с кем не бывает»,- внушал я себе, стараясь не обращать внимания на змею перфекционизма, хотя она отчаянно шипела. «Простить себя, простить. Ты хороший мальчик. Ты отличный агент. (Ну,прокололся, с кем не бывает, с кем не бывает?!) У тебя все получится. Ты очень талантливый. Ты добьешься успеха. Ты разоблачишь всех темных в этом раскаленном добела, беспечном и инфальтильном городе Сочи. Давай, соберись, тряпка. Ну же! Ну». Не могу сказать, что эти уговоры повлияли на меня: все-таки перфекционизм крепко пустил корни в меня, и сделать что-то с этим было крайне сложно. Но выруливший на скейте из подворотни темный быстро пробудил меня от сожалений и самоистязаний: он явно преследовал меня, я быстро (и, как мне показалось, незаметно) считал его ауру – не сильный, средней руки, но крайне самоуверенный. Темный мчал на меня в джинсовых шортах и белой футболке, я не знаю, чего он добивался - хотел хлопнуть меня по плечу? Напугать? Считать ауру? Забрать энергию? Все это вместе и одновременно? У меня не было ответов на эти вопросы, поэтому я подпустил его максимально близко, очень быстро сделав шаг в сторону и поставил огненный щит. Парень покачнулся на скейте, едва не упал, на секунду я увидел его перекошенное злобой лицо – а, все-таки уже успели отправить чувака от темных из штаба. Быстро работают, суки. Я быстро повернул за угол и вышел на набережную, слившись с толпой туристов. Взял себе мороженое, ел быстро и задумчиво. Мгновенно заныли мои зубы – гиперчувствительность. Когда я на них пожаловался стоматологу и она подула холодным воздухом на них, и я при этом сказал «Ай», она начала хохотать как сумасшедшая. Как сучка она начала ,блин, хохотать! А потом проржалась и сказала, вытирая слезы: «Ха-ха, и это вы называете гиперчувствительностью?! Да вы не знаете как у меня тут пациенты орут, когда я им холодной водой поливаю, как они орут, как они визжат и по стенке сползают, у вас не гиперчувствительность, у вас чуть-чуть чувствительные зубы. Чуть- чуть. Чуток. Капельку. Вот вам мазь»,- она выписала рецепт и внутренне добавила, а я, конечно же, услышал: «Вали уже с этой мазью. Клоун. Зубы у него чувствительные, ха-ха». В общем, я ел мороженое и умывался слезами. Зубы страшно ныли, но мороженое было вкусным, и я терпел. У нас всю жизнь от чего то ноют наши зубы и мы всю жизнь терпим. Мы терпим, мы выносим, мы скрипим зубами, мы молчим. Жизнь преподносит нам сюрприз за сюрпризом, но мы молчим. Мы, старой закалки, мы молчим. Семнадцатилетние девочки и мальчики думают, что они рождены исключительно для счастья, так громко возмущаются, когда что-то происходит не так, как они задумывали себе это счастье. Это смешно. Бегать, кричать, жаловаться на жизнь, воздевать руки к небу, обвиняя во всем небеса – смешно. Думать, что эта жизнь дана для счастья – смешно. Эта жизнь дана для того чтобы приложить все усилия и не загреметь «на темную сторону силы». Выполнить план небес и не загреметь в ад – эта, казалось бы, простая задача стоит перед каждым из нас. Но как же люди извращают это понятие плана! Как бегут, роняя тапки, от этого, как тратят жизнь на удовольствия, развлечения и грехи. Как внезапно понимают, что смерть стоит за порогом, а они даже «Отче наш» не могут вспомнить. И Петр закрывает плотно двери, сколько ни дергай дверную ручку, сколько ни звони в звонок, сколько ни кричи, что ты на самом деле хороший, просто развлекался всю жизнь, зацепился пальтишком за карусель и она тащила тебя по кругу. Годами. И не мог остановиться. И некуда больше бежать. Но уже есть, кому за тобой прийти. И отвести туда, откуда уже не возвращаются. И исторгать скрежет зубов и слушать скрежет зубов своих товарищей. Вечность. В огне. Поэтому мы молча терпим. Мы, бывалые. Те, кто уже не ждут от жизни счастья. А чего ждут….? Неизвестно. Статистика подсказывает, что уже ничего не ждем. Просто стараемся выполнить план небес и чтобы не было мучительно больно за косяки. А они, к сожалению, есть и будут, какого бы ранга ты не достиг. Грех всегда караулит тебя за поворотом, всегда поджидает, высчитывает твое мягкое, теплое, слабое, безвольное, больное место. Чтобы напасть. Чтобы захватить. Ранить. Убить. Уничтожить. Как все-таки хорошо придумано, что без личного согласия человека душу невозможно ни украсть, ни отдать, ни продать. Хотя ясно - понятно что она и человеку то изначально не принадлежит, а принадлежит небесам. Но все-таки, где-то греет мое сердце, что если оставаться верным небу, ничего не отдавать, не передавать, не подписывать, оставаться твердым в вере и не вестись на все эти ловушки, подножки и ухмылки, можно остаться со своей душой и со своей энергией. Есть надежда что все, происходящее вокруг – это просто плод больной фантазии темных. Если оставаться твердым как скала, эти грязные черные волны просто обойдут тебя и отойдут куда-то далеко, например, в тартар и останутся там навсегда. Главное – оставаться твердым себе, своему духу, оставаться верным небесам. Можно, в принципе, молча смотреть как вокруг наступает полный Апокалипсис и остаться живым и свободным, с чистой душой, до Страшного суда прикрученной к моему телу, и разъединить этот тандем положено только Ему и больше никому. Больше никому, темные, слышите? Зря стараетесь, зря! Я не сдамся! Я не поддамся на ваши уговоры, я лучше, чище, честнее чем все вы вместе взятые! Вы мне не указ! Я последний «Мальчиш – Кибальчиш» в этом городе, и, возможно, в этой стране или даже мире, но я буду стоять насмерть. Бойтесь меня, бойтесь. Пока эти яростные мысли проносились у меня в голове, я успел пройтись по деревянному настилу на пляже туда и обратно под любопытные взоры отдыхающих несколько раз – я был наглухо одет и одет в черное. Солнце нещадно палило, но жары я не чувствовал. Почувствовав осуждающие взгляды, я стянул штаны, пиджак, рубашку, сложил все стопочкой как московский пенсионер, уложил под голову рукав рубашки и лег в одних трусах на вылизанные морем сочинские серые камни – кругляши. Услышав треск падающих челюстей, довольно ухмыльнулся. Трусы у меня были что надо – шортики Calvin Klein, какая-то последняя модель, которую можно было использовать и для сна и как плавки. Я купаться и загорать сегодня вообще не планировал, но, по чистой случайности, выбрал ее. Модель была цвета «хамелеон», переливалась на солнце всеми цветами радуги, знойные красотки поверх черных очков сверлили меня взглядами, я чувствовал себя павлином. Как легко почувствовать себя в центре внимания! Напяливаешь разноцветные трусы на пляж и готово! Я лежал под убаюкивающий звук волн, «Шшшшшш-шшшшшш», изо всех сил зажмуривая глаза, чтобы одним махом забыть про 27 преследующих меня ведьм, про весь этот треш, который происходил и происходит за последний месяц в моей жизни. Я хотел бы сказать своей бедной голове: «Давай! Ты же в Сочи! Отключайся! Расслабляйся! Прекрати думать! Немедленно прекрати гонять по кругу весь этот бесконечный треш! Все будет хорошо, мужик! Купи себе пивас! Пивас с барабульками! Это лучшее вложение дня!» Я хотел сказать все это моей больной голове, но она совсем не хотела меня слушать. Моя голова была как разогнавшаяся гоночная машина, да, у нее уже дымило из под капота, но она все еще не могла остановиться. Она все еще ехала на последней скорости, выжимая из себя под 200 км/ час, и ей я не был указ, совсем нет. Плевала она на меня. Никого, кроме неба моя бедная голова не слушала, а Он, видимо, решил испытать меня и в этот раз. Что ж. Значит, я ничего не смогу поделать. Остается только терпеть. Это самое лучшее, что вообще человек может для себя сделать: понять, что лучше уже сейчас не станет и терпеть. Смириться с обстоятельствами и терпеть. Это ведет к расходу минимума энергии: ты экономишь энергию, ты готов к худшему, ты заранее смирился – словом, стратегически самое верное решение, когда ты в полной жопе. А я был именно в ней. Я так и не понял, почему и в какой момент я остался вольным стрелком без грамма поддержки. Я пытался связаться с нашими и с Центром, это было безрезультатно. Почему-то я был один в поле воин. В этом бесконечном сочинском поле, наполненным ведьмами, колдунами и прочей нечистью. Я не был дураком, я понимал, что ведьмы рано или поздно на меня выйдут. Их сорок, я один. Они все каких-то хороших уровней, старинные. Давно тут тусуются, лет 300, не меньше. Меняют тела, разумеется. Они не любят задерживаться в старушечьем теле. Только когда их убиваешь, видно сколько им лет. Я не любил убивать. Сейчас кто-то скажет модное слово «развоплощать» - окей. Но оно значит то же самое, если не хуже. При развоплощении погибает душа и тело темного, и ему уже не светят другие воплощения, ни там, ни тут. Поэтому они все этого так боятся. Что их развоплотят. Ну, я не знаю, не делайте гадостей тогда, товарищи, живите спокойно. Но они же сосут кровь из женщин, детей, убивают стариков. Им вообще по фиг на все, лишь бы нажраться энергии – своей то уже вот как 1000 лет нет, как нет. Небесами данное тело давно истлело, запас его энергии кончился, и вот вы, те, которым нет места на небе, корчитесь тут, вселяясь в тела несчастных людей, души которых вы обрекаете на вечное страдание, вы, питающиеся остатками, ошметками, объедками энергии, боящиеся поднять глаза к небу, потому что оттуда на вас смотрят Его глаза – того, кто будет вас судить судом праведным, которого вам не избежать, сколько бы тел на этой грешной земле вы бы не поменяли. Такие старинные темные живут за счет энергии тех душ, в тела которых вселяются. Разумеется, саму душу они выселяют, но там, на донышке, остается то, что посылало небо конкретно этой душе, та энергия, за счет которой она существовала, вот эту то жизненную энергию ведьмы и допивают. Каждое новое тело как блюдце, с которого сняли запотевшую горячую чашку – несколько капелек да найдется. Этого всегда хватает, чтобы дожить до нового тела, до новой жертвы. «Не стесняются, суки»,- зло подумал я, - «тысячелетиями отлаженная система, блин». Эти сорок ведьм держали все Сочи в страхе. Они в принципе держали все Сочи, присвистнул я, увидев, сколько на них было записано недвижимости в центре города. Несколько сотен лет убивали женщин, заманивая их на ритуалы омоложения. Во все века дуры велись на это, ни одна женщина на планете Земля не хочет стареть. Предложите ей засунуть нити в лицо, да так, чтобы под местной анестезией она чувствовала как канюля рвет ей всю кожу и мышцы лица напрочь (адская пытка), заморозьте ей лицо ботоксом, да так, чтобы она отекала каждое утро как алкоголичка. Предложите ей кучу дорогих, болезненных, садистких процедур – она на все согласится, с тем лишь условием, что ей пообещают результат. Молодость – вечно ускользающая морковка, привязанная перед мордой «старой клячи». Мы все изо всех сил гонимся за ней, а она ускользает. И все бы ничего, если бы в повозке за нашими спинами не сидел темный ямщик, бьющий нас по крупу, зарабатывающий на нас деньги, пьющий нашу светлую энергию. С сотворения мира женщины занимаются этой бессмысленной, кровавой, изнуряющей гонкой за молодостью. Но эта морковка к нам не приблизится никогда. Раньше сдохнет лошадь от истязаний ямщика. Сочинские ведьмы давно прочухали этот нехитрый бизнес – водить стареющих женщин на фонтаны, жрать их энергию, ну а ежели кто умрет – гипнотизировать остальных, распихивать трупы по лощине и валить до следующего раза. Деньги, кровь, энергия – просто бинго какое то. Система была отлаженной и работала, пока в городе не появился я. Хотел чуток погордиться собой – дряннейшее занятие, скажу я вам, очень расслабляет и враги этим немедленно пользуются, как вдруг почувствовал, как по моему виску катится капля пота под звук волн «вшшш – вввшшшшш» меня неумолимо, неуклонно тянет в сон…На самом деле в разгар войны с врагом никому не рекомендую спать днем. Можно запросто украсть вашу энергию, особенно если развалиться на центральном пляже Сочи под испепеляющим солнцем посреди белого дня. Дело даже не в солнце и не в прекрасном городе - курорте, а в том, что темные получают свободный, неохраняемый доступ к вашей энергии. Солдат спит на посту – можно грабить склад. Все очень просто на самом деле. Бывают редкие моменты в жизни, когда сон днем необходим (и вот я уже с вами заговорил как гребанный доктор из ящика), это правда, иногда небеса пытаются с нами связаться через сон, но мы, как всегда, непроходимо тупы, чтобы воспринять эту информацию, поэтому единственный выход – вырубить в сон человека и там ясно и понятно все ему передать. Меня клонило в сон, я боролся, барахтался как мог. Где то уже на самой грани сна с реальностью я приоткрыл узкую щелочку глаз и увидел как на меня, не мигая, смотрит тетка с черными вьющимися волосами. Я вздрогнул, сон как рукой сняло. Я резко сел, дамочка мгновенно отвела взгляд, начала пристально смотреть на волнорез. Давненько меня так нагло не готовили на откачку энергии. Она бы еще поперчила и посолила меня, право слово. Ну и наглые же они, эти сочинские темные. Ни манер, ни воспитания. Сплошной вечный голод. Жрать, жрать, жрать – и ничего кроме этого. Я встал и собрал свои вещи, напялил брюки, свои туфли и пошел по деревянному настилу. Краем глаза как тетка злобно и раздраженно смотрит на меня: еще бы, очень неприятно, когда твоя еда внезапно встает и уходит с тарелки. Ты уже облизнулся, приготовил нож и вилку, положил салфетку на коленки, а она встала и ушла. «В первом классе»,- думал я, взбираясь по небольшой лестнице на сочинский променад,- «в первом классе школы для Светлых нас учат проверять обстановку прежде, чем заснуть. От таких вот куриц как вы. Это знает каждый светлый школьник». И я не был исключением. Мысленно поблагодарил своего первого институтского мастера Павла Палыча – это он заставил меня окончательно усвоить это правило, выучить назубок. «Сон и алкоголь»,- вещал он, тыча указкой в доску,-«первейшие ситуации, где у вас могут легко откачнуть энергию. Сон и алкоголь - следите за этим». Ну, многие студенты у нас вообще не брали в рот капли спиртного, в том числе и я. А вот сон – была естественная ежедневная потребность, легко было забыться, расслабиться, хотя бы на секунду и получить мгновенно такие последствия, которые невозможно будет разрулить годами, ни мне, ни Центру, ни Михалычу – никому. Я был на стреме, я следил, я был в тонусе. Хотелось похвастаться хотя бы перед самим собой, как же ловко я не дал той темной на пляже сожрать себя. Каждый раз, когда капля гордости собой проникает в ваш организм, знайте, что он уже отравлен. Слава небесам: я косячу. Как только я решил возгордиться, простая и вместе с тем острая мысль пронзила меня всего с головы до пяток: я не считал ее ауру. Она вполне могла быть ведьмой. Она вполне могла быть одной из тех 27ми. Или их подругой. Или родственницей. Или состояла с ними в союзе. Или стояла на разведке. Или доложила уже обо мне в штаб. О чем я только думал?!? Как можно было не считать ауру?! Когда каждый школьник знает что при любом, я подчеркиваю, при любом столкновении с темным, мы обязаны это делать. Внутри нашего взгляда встроен видеорегистратор, и даже в случае нашей смерти Центр может изъять эту информацию и посмотреть, кто именно нанес нам смертельный удар, что привело к схватке, почему она так закончилась и найти того зачинщика из темных, кто был виноват и развоплотить его в случае доказанности его вины. Шеф меня бы просто убил. Михалыч бы плюнул в мою сторону. Ребята бы покрутили у виска. Ну надо же так проколоться «не отходя от кассы», это к бабке не ходи, только я так умею – косячу и косячу. Я горестно поджал губы. Никакие косяки меня не расстраивали больше, чем те, которые могли прямо или косвенно хоть чуть-чуть повлиять на исход вечной борьбы светлых и темных. Я ненавидел себя в такие моменты. Это получалось, что я чуть-чуть, но подставил своих. Тех светлых, которые днем и ночью до крови, до мяса, до сорванных жил борются с тьмой. Тех, которые едва держатся на ногах, но продолжают получать удары от тьмы и наносить ей свои, сокрушающие. Тех, для которых мир всегда четко разделен напополам – Свет и Тьму. Тех, которые будут бороться до последнего. Тех, которые не знают страха и упрека. Тех, которые не предадут. Не дрогнут. Не отступят. Не сдадутся. Сердце мое кровоточило от боли, что я мог каким-то образом, не сняв ауры, подставить их. Если бы я был женщиной, я бы уже плакал. Я горестно поджал губы и зашёл в какой то модный мужской бутик на набережной, просто чтобы собраться с мыслями. На меня смотрели трусы стоимостью с московскую зарплату. Я подумал, кто их тут покупает? Любой отпускник из регионов, забывший плавки в отеле, предпочтет пойти купаться голым, едва увидев эту цену. Продавщица с раздутыми филлерами губами и безупречной укладкой выскользнула из-за костюмного ряда и порхнула ко мне. «Уж сколько лет твердили миру», что мода на накаченные губы прошла, но, видно, все не в прок. Сочинские девушки продолжают колоть таблицу Менделеева себе в губы, рассчитывая, видимо, вытащить счастливый билет и выскочить замуж за какого-нибудь миллионера. Вот только миллионеры то уже пресытились этими дешевыми раздутыми губами и силиконовыми сиськами, миллионерам теперь подавай умных баб. Правда, не настолько уж, чтобы не оттяпали все имущество при разводе. Своим отточенным седьмым чувством продавщица сразу поняла, что я не миллионер, однако же, план продаж выполнять надо, поэтому она, скрепя сердцем, показала мне пару трусов. Я смотрел на ее губы, шевелящиеся как две большие блестящие гладкие сардельки, живущие отдельной жизнью от ее лица, и думал о том, что без них бы она точно была симпатичнее. В этот момент она потянула руки вверх, чтобы достать что то с верхней полки, и я увидел начало тату перевернутой головы козла, мое тело мгновенно прожгло острым молниеносным ударом, я пробормотал какие то извинения и пулей выбежал из бутика. Небо и земля! Со мной что-то происходит, вторая темная за 20 минут, которую я не смог сразу распознать. Вот уж «везуха»-то, ничего не скажешь. Такое ощущение, что все мои чакры были забиты или перебиты, я ничего не соображал. Я стремительно шел по набережной, буро лиловые волны возмущения, негодования и осуждения себя самого неслись по обеим сторонам моего пути. Я собирался заклеймить себя, провести день в воспитательной беседе, встряхнуть себя как агента, вспомнить свои амбиции, ругать себя, на чем свет стоит, исправиться и стать лучше. Все это ровно до того момента, как мой разъяренный взгляд не уставился в вывеску «Самый лучший кофе в Сочи». Я растаял мгновенно, так бывает, когда суешь шоколадку заходящемуся в истерике малышу, и он мгновенно затихает. Я готов был все простить этому миру только лишь за то, что был изобретен кофе. Кофе способен меня примирить практически со всем дерьмом, которое случается в моей жизни. Я заказал себе ледяной, девчачий, конечно же, со льдом, сливками и прочими приблудами, но кофе! Кофе! Все – таки, кофе! А, значит, он мог вылечить все мои раны, зализать своим кофейным языком все мои соленые душевные слезы, примирить меня со всеми обстоятельствами в моей жизни, нашептать мне, что я еще смогу, я еще смогу. Я еще ого-го! Я видел это «ого-го» на дне огромного кофейного бокала, я верил в себя, верил в то, что я еще смогу, я герой, у меня все получится. Для любого несведущего человека получать поддержку от кофе по меньшей мере странно, но любой светлый в состоянии это сделать. И уйти довольным, счастливым и готовым победить всех темных этого мира одним махом. Ночью снились сорок ведьм. Собравшись за огромным круглым столом, расчерченным какими-то знаками, следили за подвешенным в воздухе золотым волчком. Волчок летал строго по треугольникам, иногда останавливаясь на каких то точках. Сама старая из ведьм, шепелявя, произносила значение, а трое молодых поспешно записывали гусиными перьями, макая их в чернильницы, наполненные чем то подозрительно красным и густым. Как я понял, пытались вычислить, где я живу. Как же хорошо, что был полностью закрыт, закутан непроглядным туманом, который мне поставил один из наших высших, не буду называть его имени, хе-хе. Ведьмы о чем-то долго совещались на латыни, я ловил только обрывки фраз, понимая, что пытаются прощупать мои слабые стороны и разработать план моего убийства. Глупые, глупые ведьмы. Мы, светлые, живем вечно. Стоит нас убить в этой жизни, мы воплощаемся в другой. И если вам повезло уйти от инквизиции, продолжаем вас преследовать вплоть до полной победы. Хотя, конечно, в следующей жизни у меня найдутся дела поинтереснее. Я открыл глаза, будильник заливался трескотней. Зачем я вообще его поставил? Раздраженно нащупал кнопку на телефоне, выключил. Случайно нажал на всплывающее сообщение из соцсетей – мои кишки подсказали, что это что-то важное. Ох, как я ненавижу такие утра! Я люблю раскачаться, выпить не спеша кофе, сходить в душ, вспомнить, зачем я вообще живу. А не вот это вот всё. Сообщение было коротким: «Морской вокзал, 13:00». Но его адресат заставил мое бедное сердечко похолодеть. Я никогда не стремился всё успеть. Жизнь обтекала меня как огромный валун посреди течения реки, как камень, как настолько ленивое создание, что оно даже не шевелилось, и никто не предавал этому значения, на него все махнули рукой. В общем-то, чего греха таить – я и сам знал, что ленив. Одним из самых любимых моих развлечений было прокрастинировать. Прокрастинировать до такой степени, что уже самому становилось стыдно, невыносимо стыдно за свою легкость бытия. «Ну, сделай уже что-нибудь, ленивое чудовище!», - орал в исступлении мой мозг, но я, как истинный Обломов, лишь переворачивался на другой бок на диване. Я не чувствовал стыда. Время застывало надо мной, я оказывался в каком то межвре́менье. Моя фантазия уносила меня далеко-далеко. Я мог быть одновременно в холле огромного старинного замка, на вершине скалы или на лодке посреди бушующего океана. Я раздваивался, был троичен, был разделен вчетверо и ничего, ничегошеньки меня не пугало. Меня критиковали, меня осуждали, меня ненавидели. Ведь из-за такого застывшего времени, я, как правило, опаздывал на встречи, занятия и работу. Мне кричали: «Но ведь на самолет или поезд ты не опоздал бы?!». А я опаздывал. Терял деньги. Менял билеты. Сокрушался. Но ничто, ничто не могло меня заставить отказаться от этой застывающей реальности. Она жила внутри меня. И она была прекрасна. Уж точно прекраснее той жизни, которую мне приходилось влачить. Жалкое существование в теле человека. Когда моя душа могла развернуться так сильно, чтобы полностью закрыть своими крыльями земной шар. Но об этом знали только те, кто сконструировал меня, кто вдохнул в меня жизнь, кто знал каждую трещинку на моей измученной душе. Родиться орлом и быть всю жизнь, как попугай, запертым в клетке – та еще история. Но я не жаловался. Я был мужественным. Я терпел, я не роптал и я почти никому не перечил. Я не был примером для подражания, но и душу свою я не продал. Хотя были предложения. Темные все время чего-то так сильно стараются, мутят, и предложение о продаже души можно сначала не заметить за суетой, хайпом и пылью, которую они создают вокруг него. Но истинные светлые сразу понимают, откуда растут ноги, потому что настоящий успех не приходит внезапно, за 2 секунды. Светлые понимают, а вот потенциальные светлые – не всегда. Все люди на этой планете рождаются потенциальными светлыми. Младенцы все святы, все чудесны. У каждого, если приглядеться, сияет небольшой нимб над головой. Что же потом случается, почему столько темных, вампиров, насильников, воров и убийц? Где все эти чудесные малыши сворачивают не туда? «Тебя не должны смущать чужие суды»,- строгий голос справа одернул меня. Мой ангел-хранитель отслеживал мои мысли, я поёжился, это означало, что заварушка предстоит знатная и наши просто не хотели, чтобы я тратил силы на всякую мысленную хренатень. Я мысленно собрался, натянул джинсовые шорты, футболку, закрыл ауру на все замки. Посмотрел все свои защиты – все работало. Выдохнул и вышел за порог. Солнце уже готовилось испепелить коренных сочинцев и беззаботных отдыхающих – видимо, опять хотели поснимать с себя вечером 7 шкур с обгоревших красных тел. В воздухе была разлита нега безделья и ничегонеделания. Я зашел в первое попавшееся кафе, заманивающее завтраками и кофе на билборде. Заказал яичницу и литры кофе. Хотелось собраться внутренне, понять, что и как делать, насколько большой бой предстоит в 13:00, с кем придется сражаться, куда бежать. Попробовал прощупать пространство – все было закутано туманом. Хм. Возможно, уже пора запрашивать мой огненный меч. Или еще рано? Не с кем было посоветоваться, не у кого спросить. Я был один, один в поле воин. В этой дурацкой поговорке обычно используется частица «не», но не верьте ей, не верьте! Один в поле ещё какой воин, ещё какой! Если его поддерживают небеса. А меня они точно поддерживали, но сегодняшним утром почему то молчали…Надеялись, что я сам соображу? Ох… Я сжал свою голову руками и почему то вспомнил Париж. Я был до крайности беспечен в ту командировку, так же сидел в одном из кафе, обхватив голову руками. В кафе зашла француженка. Истинная француженка. Молодая. В легком платьице в цветочек, связанным из мелких кружев беретике, с букетом лаванды в руках. Глянула на меня. Заказала латте и какой-то мини круассан. Еще раз стрельнула глазами на мой третий глаз. Мгновенно просканировала. Светлая.(я тоже не преминул проверить её ауру, тогда, по-моему я лучше соображал). Она улыбнулась и вышла из кафе, оставив запах лаванды. Я, как дурак, сидел, улыбаясь во все свои 32 зуба, и понимал, что никогда не забуду это мгновение. А она знала это. Знала. Я сидел в сочинском кафе над отвратной яичницей и кружкой с плохим американо и отчетливо слышал запах лаванды. И улыбался. Как идиот. Воспоминание о ней расслабило меня: я уже не так боялся предстоящей битвы. А главное – зачем, почему я? Разве Центру было не ясно, что я уже итак сильно облажался с этими 27ка ведьмами, да так, что они, вон, ночами на меня колдуют, пытаются выяснить, где я живу, чтобы разыскать и убить. Разве в такой ситуации я не должен сейчас залечь на дно? Зачем мне разборки посреди белого дня в центре города? Я, конечно, редкостный дурак, но не до такой же степени. Я жевал резиновую яичницу и в мою голову не приходило ни одного более-менее позитивного варианта развития событий. Даже если я в честном бою сегодня смогу победить ту дрянь, с которой мне предстоит сразиться в 13:00 у Морского вокзала, это все равно вызовет небывалый всплеск энергии, что, безусловно, привлечет 27 ведьм, разыскивающих меня «с собаками» вот уже который день. «Чтоделатьчтоделатьчтоделать», - билось у меня в голове, я не был победителем по жизни, а тут был проигрыш в любом случае. «Плюс на минус дает минус, минус на плюс дает минус, минус на минус…», - бормотал я, глядя в черное дно моей кружки с американо, как будто эти математические заклятия унылых школьников могли меня спасти сейчас. Одна паническая мысль билась на периферии моего мозга: « А что если я не приду? А что если я сейчас возьму и не приду, пусть они там бьются – сражаются без меня, а?». Что-то внутри меня резко отрезало этой мысли: «Так поступают только трусы»,- и жалкий голос прекратил дребезжать. Каким бы героем я не хотел себе казаться сейчас, а путей отступления не было. Не было. Я был один перед зверем. Сзади меня находилась бетонная стена, я чувствовал ее лопатками – отступать тоже было некуда. Я был один. Но я знал, что стоит небесам спустить вниз мне в руки мой огненный меч, как победа будет за мной. Да, это вызовет всплеск энергии. Да, втихую это явно не провернуть. Да, сразу после изнурительной битвы со зверем на меня ополчатся эти 40 разъярённых ведьм. Но по-другому не получится. По-другому действуют только слабаки. А я не слабак. Я буду биться до конца. С этой мыслью я решительно встал из-за стола. В животе булькал кофе, в моей голове впервые за долгое время наступила ясность, если бы меня сейчас кто –то спросил, чего я жду от этой встречи, я бы ответил – Исхода. Я ждал Исхода. Я был готов умереть, вознестись к небу, успев вцепиться в крылья одного из Ангелов смерти, отпихнув ногой бесов, жаждущих заполучить мою душу; долететь до неба, успеть Ему сказать, что да, грешен, но люблю Его бесконечно, а дальше уж пусть Он сам решает, дальше мои полномочия заканчиваются: ни один человек не может вершить суд сам над собой, вот и я не могу, я всего лишь человек, всего лишь человек. Если Он решит меня оставить на грешной земле еще пострадать, да помучиться, тогда у меня много вопросов, которые я бы хотел разрешить: зачем вся эта командировка в Сочи, зачем я сдался светлым, зачем я сдался темным, что и тем и другим от меня надо, и как мне всего этого плохого нехорошего избежать? Наконец, надо расколоться – столь противно- раннее сообщение о стрелке в 13:00 принадлежало моему бывшему сослуживцу, надо сказать, были с ним в паре горячих точек, сражения были что надо: на моей коже обугливались волосинки, супер депиляция, ноги стали как у младенца, не по детски пахло жареным. Однако ж после пары таких горячих точек у него чутка подтекла крыша, он ушел из светлых и объявил себя вне закона. Типа, он не светлый, но и не темный. Серый. Еще в Библии было сказано «нельзя одновременно служить Богу и мамоне», но этот парень почему-то решил, что сможет. Кто вбил в сознание молодых идиотов, что между Светом и Тьмой лежит ничейная, серая полоса? Типа вот, стоит только долететь, добежать, догрести, доплыть, доползти до нее – и вуаля! Ты вне игры. Тебя не коснется Война. Ты вне противостояния черных и белых. Какая же это чушь! Чушь! Чушь! Дурацкая ловушка, унесшая сотни, тысячи, миллионы жизней таких вот легковерных идиотов. То, что они считают серой полосой – всего лишь последний отсвет перед водопадом из черной нефтяной мглы, которая бурным течением уносит глупые наивные души на черное-черное дно ада. Нет серой полосы. Нет ничейной территории. Если вы видите серую полоску – это территория ада, слегка подсвеченная для таких придурков, как вы, последними отсветами света- все, дальше их не будет. Как только вы сделаете роковой шаг – вас засосет в темный водопад, на самое дно. Если вы стоите и смотрите на серую полосу, знайте, что в этот же самый момент на вас смотрит ад, причмокивая и предвкушая. Не бывает ничейной территории между Добром и Злом, это ложь. Выбирать все равно придется. Я пришел заранее к Морскому вокзалу, хотя, как знают все светлые и темные, одной из моих самых отвратительных привычек была привычка опаздывать. Но здесь было не место и не время чтобы ее демонстрировать. Солнце слепило, пот стекал по мне ручьями, страшно хотелось пить, но я не мог себе позволить отлучиться в киоск за водой или колой: я понимал, что нахожусь под прицелом. Я ждал. Его не было. Я ждал. Я смотрел глазами, я смотрел ауры людей, я смотрел на небо, я просматривал слои земли подо мной – от меня не скрылся бы даже таракан, а его не было. За моим правым ухом назойливой чайкой, шлепающей крыльями по моим беззащитным ушам, крутилось мысль: «Серого не бывает. Если ты видишь серый, значит это темный». А я, как дурак, продолжал стоять. Я не знаю, на что я надеялся. На его порядочность? На воспоминания о том, как мы с ним, бок о бок, в одном окопе отстреливались от темных в кровопролитном бою несколько дней подряд? На то, что он когда-то был светлым? Все мимо. Все «в молоко». Можно быть от рождения светлым, а потом в один миг стать темным. Можно всю жизнь идти по светлой чистой дороге, а потом поскользнуться и упасть в грязную лужу. Хорошо, если только в лужу, а не в засасывающее болото. Никто здесь не дает никаких гарантий. Мы сами вершим свои судьбы. Мне хотелось, чтобы кто-то дал ясный и твердый ответ, что я тут на самом деле делаю. Ложь. Мне хотелось, чтобы за меня кто-то все решил. Мне хотелось снять ответственность с себя. Мне хотелось быть простым сочинским отдыхающим, мне хотелось не думать вообще ни о чем. Беспечность. Беспечность. Беспечность – главный враг светлых. Если ты вылезаешь из за руля твоего гоночного жизненного автомобиля и пускаешь туда проходимца, первое что случится – либо он завезет тебя не туда, куда ты хотел или вообще по жизни не собирался, или сразу же тебя размозжит в дикой аварии. И – ариведерчи. Глупо перекладывать на кого-то ответственность за свою жизнь. Глупо ждать, что придет добрый дядя и все разрулит. Как правило, приходит очень злой дядя и все, что он может сделать – столкнуть в тот черный водопад, который немедленно увлечет тебя, глупого, на дно. «Ёж птица гордая – пока не пнешь, не полетит»(с). Ох, это про меня. Птица гордая, ленивая, вечно опаздывающая. Если бы небо не было так милосердно, участь моя была бы незавидна. Погрузившись в эти невеселые размышления, я разглядывал носок моего кроссовка, опустив голову. Внезапно в мой обзор вплыл бюст пятого размера в обтягивающем красном платье. На меня смотрела, смеясь, блондинка с красными губами. «Молодой человек, вы что-то уронили,»- она сымитировала, что поднимает что-то с земли, и я успел оценить всю глубину ее лифа. Она встала на цыпочки и прошептала мне на ухо: «Будьте осторожны, молодой человек»,- и от ее шепота все волосы на моем теле встали дыбом. Блондинка подмигнула мне и при развороте задела мою руку сумочкой, сымитировала, что цепь чуть-чуть зацепилась за мою футболку, а сама легонько стукнула меня по ладони, незаметно засунув мне в руку бумажку. Я отошел чуть в парк и развернул бумажку. На ней значилось: «Сегодня в парке в 17:00». Я ожидающе посмотрел вслед блондинке, но ее уже простыл след. Зато в моем мозгу взорвались все охранные сигнализации :«Alarm!Alarm!», они завывали на разные лады, означать это могло лишь одно – к месту моей дислокации приближаются темные, много темных и пора очень, очень-очень быстро уносить отсюда ноги, если я не собираюсь попасть к праотцам прямо сейчас. Я резко ускорился, да что там вам врать, я побежал, побежал как последний трусишка, потому что золотое правило светлых гласит – если боя МОЖНО избежать, значит его НУЖНО избежать. Мы все ему следовали, этому правилу, все светлые. Я не был исключением. Да, наверное я был не самым радивым студентом и учеником на светлых курсах, но я старался. Я старался. Я почти бежал. Наконец, я нашел какой-то парк и плюхнулся на скамейку. Оставалось уйма времени до 17ти часов, чем я буду заниматься? Я мысленно проверил обстановочку на Морском вокзале – рыскает куча темных, меня не засекли. Вовремя я смотался, ха-ха. Солнце зашло за тучи, что случалось в Сочи крайне редко, я взял кофе в стаканчике в ближайшем киоске и пошел просто вдоль улицы. Мимо меня пролетали дорогие машины, обдавая гарью и пылью, спешили куда то сочинцы, лениво перебирали ластами отдыхающие. Я пил свой кофе и никак не мог собрать мозги в кучу, чтобы решить: что меня ждет в 5 часов вечера? Битва, а потом смерть? Сразу смерть, безо всякой битвы если противник очень мощный, или все таки продержусь какое то время? М? Местные обгоняли меня, туристы плелись за спиной, крайне раздражая меня, показывая пальцами на любую фигню и обсуждая ее. Я остановился у памятника певцу когда -то популярной поп- группы. Статуя стояла у ресторана, мигая подсветкой, видимо, одновременно рекламируя теряющего популярность певца и сам ресторан. Как люди смешны в своем тщеславии, как смешны. Эта жизнь нам дана точно не для тщеславия. Начнем с того, что не мы дали сами себе эту жизнь, не мы. Я не знаю, как дождался 17ти часов. Время тянулась медленно, как жвачка верблюда. Можно было бесконечно представлять, как она вращается в челюстях, медленно, томно, меланхолично - ничего не менялось в принципе. Вообще, подсунуть мне красотку с шикарными формами в красном платье, это был конечно, изощренный троллинг. Все знали как я любил «Матрицу», и эта женщина в красном платье была мне подсунута именно поэтому. «Сбой в Матрице»….Да… Я и сам мог додуматься до этого, подсказки мне были не нужны. Я сидел сначала на самом солнцепеке, но солнце выжарило мои кости, прожарило меня до самых оснований, и даже я, в прошлой жизни, видимо, бедуин, не выдержал этого, ушел в тенек. В теньке торговали арбузами. Очень полный дядька в советской кепке торговался за огромный арбуз с жаром, с нетерпением, криками, злостью. Наконец, сторговались, покупатель держал арбуз на вытянутой руке, другой открывая огромную клетчатую сумку, замешкался, потерял равновесие, и арбуз с громким треском упал вниз и развалился на мелкие кусочки. Я подумал, что наша жизнь может так же внезапно закончиться. И что от нас останется? Ругань, ор, проклятия? Перед вратами так не поторгуешься. Там «или-или», третьего не дано. Небольшая торговая площадь разразилась криками, охами, сожалениями, увещеваниями, проклятиями. Покупатель стенал, продавец сначала хихикал, потом стал сочувствовать, потом они оба посмеялись, потом мужику в кепке продали маленький арбуз со скидкой и бесплатно дали дыню впридачу. Они расстались друзьями. Провидение не спит. Я пришел к Морскому вокзалу вовремя. Ну, как вовремя. Полчаса слонялся рядом, пытаясь прочувствовать темные силы, которые могли стекаться сюда, чтобы перехватить нас. Другой вопрос, представлял ли я для них интерес. Я знал, что я был мелкой сошкой, небольшим по мощности светлым, а здесь, в чужом городе, вдали от штаба «не грели» даже родные стены. Любой среднестатистический темный знал об этом, как знал и то, что, в принципе, для мирового баланса светлых и темных сил я сейчас не представляю угрозы. Но на мне «висело» дело с 27ка ведьмами, ну и так, по мелочи. В общем, 50 на 50 что то, что мне сейчас предстоит, не будет прервано отрядом темных жаждущих моей крови. Я прождал там, в напряжении что-то около часа. Ничего не случилось. СМС от моего серого друга оказалась фейком. Или… Или это была ловушка? Бой без всякого боя. Обычная ловушка в стиле темных: чтобы я потратил хренову тучу нервов на ожидание и на предположение, что могло бы случиться такого, и какой бой мне предстоит? Так дешево меня развести… Я так изнервничался за этот час, что у меня даже не осталось сил на гнев. Да и откуда мне знать, не писал ли мой старый серый друг эту смс под дулом пистолета? Любые виртуальные угрозы тоже бы сошли «на ура». Я без сил опустился на скамейку рядом с фонтаном. Что мне делать с собой? И со своей жизнью? И со спасением планеты Земля? Что мне делать? Мне, обычному человеку со своими ошибками, косяками и проблемами – что мне делать? Что бы мне сейчас выбросить все эти мысли, нервы в море и забыть все как страшный сон, а? Типа ничего не слышал, ничего не видел, вообще мимо проходил, здрасте- приехали, я не пью «Ничего не помню, очнулся – гипс»(с). Взять авиабилет в Москву, быстренько собрать чемоданчик и – в такси. Только вот ровно в ту же секунду как я подумал об этом, я сразу понял, что не прокатит. Вот не прокатит и все тут. Кто-то должен тут быть из наших, получать вот эти фейковые смс, попадать в ловушки, быть преследуемым ведьмами и вот это вот все. Мысль «почему я?» окончательно расквасила мое сознание по земле, я понял, что мне срочно нужно в кафе с кондиционером за отличной большой порцией кофе. Я нашел ближайшее ко мне гламурное заведение с высокими ценами – отлично, по крайней мере, не будет лишнего народу, испугаются цен. Хотя некоторые москвичи приезжают в Сочи, чтобы оставить тут весь свой годовой доход, живут на широкую ногу чтобы было что вспомнить. Надеялся, что сегодня пронесет и все они пройдут мимо. Иди мимо меня, мимо- мимо, мимо моего коня, изыди, тьфу-тьфу. Кофе не был обжигающим, я опустил губы в бокал огромного капучино и задумался о своей жизни. Получается, я сейчас что-то вроде как в рабстве. Но в рабстве у светлых. Значит, это вроде как не рабство. Смартфон негромко пискнул и я мысленно проверил его – никаких сообщений, ни звонков, ничего. Я еще раз занырнул в капучино – новых умных мыслей там не было. Даже на дне. Тоска захватила мое сердце. Мне почудилось, что я ничего не смогу. Где-нибудь, да накосячу обязательно. Тоска – последнее оружие темных. Если не сработали никакие другие приемы, всегда есть шанс добить человека унынием. Любой человек думает, что унылые мысли - его собственные, а не умело подпихнутые ему в мозг темными. Я, агент светлых, всегда знал, когда ко мне ползет серая тоска и кем она напущена. Ни единой моей личной мыслишки в этой серой тоске не было. Но даже я попадался на эту удочку уныния темных – пару раз и меня депрессия валила с ног. Какой незатейливый прием, а как работает! А раз работает, то ни к чему и менять его. Темные его используют уже несколько десятков тысячелетий. Вот и сейчас я увидел серую змею тоски. Прекрасно понимая, что ни одна из моих мыслей в реальности не имеет отношения к этой рептилии, я все же дал себе две минуты погоревать о своей судьбе, дал змее обвить мою щиколотку и только после этого убил ее двумя огненными разрывающими ударами. «Не будь идиотом, не будь идиотом, не будь идиотом»,- стучали мои мысли как поезд по рельсам, -«эти думы не твои, не будь идиотом. Идиотом не будь». Если бы я курил, я бы закурил, но у нас на каждого светлого можно было выбрать по одному пороку. Я выбрал кофе. Или оно выбрало меня? В общем, я не курил и не пил, зато мне было разрешено выпивать литры кофе в любое время суток. Обещали даже не учитывать это. Я был доволен. Но иногда, прям вот как сейчас, когда небо падало на голову, хотелось, конечно, предаться мелким человеческим порокам. Покурить там, например. Сходить в клуб, позажимать горячих красивых девчонок с сочинским загаром. Но нет. Нам этого было нельзя. Один человек – один порок. Служба такая, ничего не попишешь. «Наша служба и опасна и трудна…и на первый взгляд как будто не видна… на второй и третий тоже не видна…» (с) В общем, во мне уже булькало пол – литра кофе, учитывая все кружки во всех кафе, и другого расслабона на сегодня, чую, не предвиделось. Над моей головой, на моем лбу, в моих глазах висел один и тот же вопрос: «Почему я»? Блин, а может это все мне приснилось? Привиделось, примерещилось, в моем раскаленном южным солнцем мозгу? Кто знает, может быть, я уже тут перегрелся на солнышке, и лезет и лезет ко мне в мозг всякая нечисть? Я смутно чувствовал, что мне опять прилетела какая-то миссия, которую я ни разу, ни в одном дурном сне не просил, не молил, не заказывал. Жизнь поступает с нами так, как ей вздумается. Иногда самый лучший способ, чтобы не потерять силы – это смириться. Я решил смириться. Я вышел из кафе и побрел по набережной. Зазывалы с яркими плакатами с кораблями приглашали прокатиться по морю всех зазевавшихся туристов. Белое, несгоревшее на солнце мясо – признак туриста – лоха. Будьте осторожны появляться в таких местах с зазывалами, если вы еще не загорели. Белая кожа – признак, что вы необстрелянный воробей, вас легко надуть местными аборигенами. Если вы чуток загорите, вам окажут больше уважения из опасения, что уже «собратья по разводу» уже успели сколотить себе на вашей столичной или провинциальной дурости состояние и кому-то сейчас прилетит за всех за них разом. Я позволил себя обмануть. Я хотел, чтобы меня надули. Поездка на яхте была предсказуемо дорогой, час прогулки такой суммы не стоит. Но я заплатил. Я подумал – чему быть, того не миновать. Я хотел проветрить себе мозги. Я хотел докопаться до истины. Идти в гостиницу не хотелось – я знал, что упаду на кровать вниз лицом и мои мысли взовьются надо мной как рой ос. Я хотел, чтобы мои мысли, как пчелы, отчаянно трудились, но в конечном итоге принесли мне мёд. Я хотел какой-то пользы для моей души в конечном итоге. Я хотел воспарить над всеми моими проблемами и бедами, я хотел, наконец, понять, для чего же меня небо закинуло в Сочи, чем я обязан провидению, зачем на меня нахлобучили эту миссию и что мне вообще теперь делать и куда бежать? Мне хотелось собрать все мои мысли в кучу, найти опору под ногами. Странно, что как раз ее ,родимую, я отправился искать в море. Но мне к моим странностям не привыкать. Я столько лет танцую этот танец жизни для неба, что мне не привыкать. Где то падаю, где то спотыкаюсь, не спорю, делаю это коряво, но все для неба, все для него. Пусть здесь, на земле, на меня смотрят и смеются те, для кого непостижима истина, я знаю, что там, на небе, никто не смеется надо мной. Все очень серьезно. Серьезные задания, серьезные наказания за неисполнение. Как в счетной палате – каждый наш вдох посчитан. Я залез на корабль по шаткому трапу и исполнилось худшее из моих предположений – на корабле не было открытой палубы, весь корабль представлял собой двухэтажный ресторан с конскими ценами и отвратительной светомузыкой. Я было ломанулся в кухню, но толстый матрос в желтой толстовке язвительно закричал, что здесь кухня и чтобы я валил на второй этаж, в музыкальный ад. Я пошел, делать было нечего. Ирония судьбы – ты хотел собраться с мыслями? Ха-ха! Щас мы тебе настучим курортной дурацкой попсой по мозгам, тыц- тыц, ты не сразу и очухаешься! На втором этаже пахло мидиями, жареной картошкой и начало уже пахнуть перегаром. «Белое мясо», незагорелые бледные неопытные туристы напивались, даже не представляя, в какой их заманили капкан. Подошла официантка, я заказал американо, чтобы не оставить на этом корабле вообще все деньги которые у меня были в этой жизни и которые когда-либо будут. Официантка коварно улыбнулась и сообщила, что добавит +700 рублей к счету за живую музыку. Я было хотел возмутиться, но потом плюнул – сохранение энергии в этот момент было важнее денег. И в этот момент завыла живая музыка. Если бы можно было отмотать время назад, я пнул бы самого себя, чтобы пройти мимо этого зазывалы, заманивающего на корабль: живая музыка была просто пыткой. «Пытка за все мои грехи»,- с усмешкой подумал я. И ведь не сбежишь. Разве что в воду. Я посмотрел из открытого окна в море, измерил взглядом расстояние до берега, потом вспомнил про мобильный и паспорт в кармане. Не, не вариант. Тем временем спели «Эммануэль», потом затянули еще какую-то курортную пошлость. А потом случилось страшное. Оказывается, «живая музыка» была с функциями караоке и какой то отдыхающий попросил микрофон. Откашлялся и затянул «Мне сегодня 30 лет». Ничего более ужасного я не слышал в своей жизни ни до, ни после. Я мысленно извинился перед небесами, за то, что предыдущую музыку я назвал пыткой. Потому что истинной пыткой была эта песня. Ее нужно было передать в прошлое, нашей армии во вторую мировую для пыток фашистов – она бы идеально подошла. Я скрежетал зубами, цедил свой кофе и думал, что, наверное, именно так выглядит ад для людей с идеальным слухом. Ни о какой возможности собрать свои мысли даже речи не было. Все мои силы были потрачены на то, чтобы создать заслон, энергетический щит между моим состоянием и этим противным, хриплым, гнусавым, не попадающим в ноты исполнением. И тут я подумал, что вся эта гребанная поездочка может быть вполне себе планом темных. А что? Растерянный идиот, вроде меня, попадает на корабль, откуда, блин, не сбежишь, закрытое пространство, злющая команда. Врубают наигнуснейшую музыку, от которой меня все передергивает (и они знают об этом), я ставлю щит и трачу много энергии. А потом они прихлопывают меня. Тупой план, как и все планы темных. Но иногда из-за своей тупизны и наших пороков они срабатывают, к сожалению. В этот момент «певцу» начала подпевать его пьяная компания. Женские взвизгивающие голоса невпопад завершили полную картину музыкального ада. Я понял, что прямо сейчас у меня из ушей пойдет кровь. Я ретировался к мужскому туалету, забежал в кабинку и закрылся изнутри. Адская музыка глухо доносилась и сюда, но было уже терпимо. Я не знал, что делать в такой ситуации: хотел сосредоточиться, а на мой мозг совершили нападение, хотел прийти в себя, а мою нервную систему распотрошили. Внезапно я услышал что то вроде тихой звуковой волны, на частотах которой звучало лишь одно слово «Успокойся….Успокойся…Успокойся….»Я оперся плечом о дверь туалета и закрыл глаза. Подсознание мгновенно перенесло меня на залитый солнцем пляж. Я лежал на золотом песке в белом одеянии и лучи солнца ласкали меня. Я знал, что солнце любило меня. Я поворачивался к нему то одним, то другим боком. Слышен был лишь шум прибоя и крики птиц. Я был счастлив. Я приоткрыл глаза и увидел на линии горизонта призрачный силуэт женщины, который двигался, но все никак не мог приблизиться ко мне. Внезапно яхта подпрыгнула на волнах,и я очнулся. Я держался за ручку двери, должно быть давно, потому что рука моя онемела. Я ощущал в себе силу. Я посмотрел на ноги – они плотно стояли на полу туалета. У меня же было ощущение, будто я парил. Я посмотрел на часы – прошло каких-то две минуты. Я кое-как отскреб себя от стенки туалета и понял что корабль стоит. Мы пришвартовались. Какая радость! Больше мой мозг не будут насиловать тупой музыкой! Ура! Я вышел и понял, что корабль стоит абсолютно пустой с потушенными огнями, и какой-то матросик уже убирает трап. «Эй!Эй!,- закричал я,-«меня то забыли!». Матрос малость охренел и на доступном русском объяснил, что корабль уже час как пришвартован, все пассажиры давно покинули салон и какого, как говорится, и где меня носило все это время? Я ошарашенно посмотрел на огромные часы на здании Морского вокзала, а потом на свои. Стрелка не двигалась. Мои часы тупо встали спустя те самые две минуты как я вошел в туалет. Я читал такое про путешествующих во времени – они никогда не носят часов, потому что тупо не напасешься. Ты покупаешь новые дорогие часы, тебя внезапно выдергивают в 16 век или куда подальше, возвращаешься – часы можно выкидывать. Смысла в этом нет никакого. Тем более, так не хочется уподобляться людям, считающим каждую земную минутку, и даже не представляющим, что при определенном раскладе у них впереди вся вечность. Если, конечно, потрудиться, будучи на земле. Я вздохнул, расправил спину, размял затекшую руку и пошел по набережной, вдыхая сыроватый ночной морской воздух и чуя на спине напряженный взгляд недоумевающего матроса. Да пусть он думает, что хочет, может понос меня пробрал, в самом деле! Странно, что уборщица меня тоже не заметила в кабинке – обычно корабль проверяют, прежде чем поставить на якорь. Значит, физически мое тело тоже отсутствовало. Хм. Хм. Лишь бы этот идиот не заверещал в энергетических подпространствах и не привлек к себе внимание темных. Я размышлял, стоит ли кинуть в него легкий успокаивающий импульс или не тратить свою драгоценную энергию по столь незначительному поводу и вдруг увидел очередь у лавки с сочнями. Я сглотнул слюну. Нежнейший запах свежего хлеба тронул меня, взял мои щеки в свои ароматные теплые руки, спросил: «Ну куда ты так спешишь, малыш?». И действительно. Я немедленно встал в очередь, попутно рассматривая сочни на витрине. Творога было много. Очень много. Защипы уже явно не справлялись с таким откровенно лезущим повсюду творогом. Творога не пожалели и он торчал то тут то там, нагло вылезая из сочней. Мне кажется, я мог бы сожрать эти сочни так, через стекло. Жадно высосать весь творог и не поперхнуться витриной. Вонзить зубы в нежную румяную корочку. Да. Когда до меня, наконец дошла очередь, я попросил два. Потом три. Потом плюнул и попросил сразу пять. Дали в бумажном пакете, на манер французской выпечки. Сочи как могло, показывало свою заинтересованность в туристах. Советские огромные разухабистые сочни в кокетливом тщедушном французском пакетике. Мда. Впрочем, истинное желание обертка не сможет остановить. Я, наконец, вонзился зубами в нежную плоть сочня и творог брызнул во все стороны. Но я был проворен: я успел поймать языком почти все крошки творога, летящие во все стороны. Если есть на этой грешной земле филиал Рая, то это усталому сочинскому туристу погрузить свое лицо по щеки в мягкий свежий сочень на набережной. Вонзиться так, что почувствовать наслаждение. Откусить его так, чтобы почувствовать как сама планета мать Земля гладит тебя по непутевой твоей голове и говорит мягко и тихо: «Ну чего ты…чего ты…сердешный….все будет хорошо». Я кайфанул так, что, кажется, закатил глаза. Я шёл и внутри меня плескалось творожное счастье. Если вы висите над пропастью, рискуя сорваться, а сверху скалы на вас смотрит саблезубый тигр, готовый вас сожрать, то нет ничего вкуснее земляники, которая растет на уровне ваших глаз. Нет ничего вкуснее в этот момент, потому что вы находитесь между смертью и смертью, и только кустик земляники и есть ваша жизнь в этот момент. Прошлого и будущего не существует, вы держитесь за ветку, зависнув над пропастью и видите желтые глаза тигра, но ничто не сможет испортить вам божественный вкус земляники, ничто! Эта старинная притча не раз спасала мне настроение. Я объелся. И ежу было понятно, что 5 сочней – это перебор даже для такого здорового мужика как я. Я позволил себе посокрушаться над нарушением белковой диеты, на которой, как я думал, я сидел. Ха-ха. Сладости так не считали. Они вообще заходили в мою жизнь без стука, без предупреждения, моя рука тянулась к кошельку и я автоматически покупал себе новую коварную шоколадку. Конечно, муки совести чуть позже подсказывали, как подскачет мое содержание сахара в крови и общий калораж, но на момент обладания шоколадкой не было на свете человека счастливее меня. Так просто сделать среднестатистического мужика- сластену счастливым! Не нужны бентли, мазерати, личный вертолет и должность главы нефтяной компании. Дайте шоколадку и весь мир тут же подождет. Об этой моей слабости знали светлые и посмеивались. О ней так же знали темные, и вот тут уже было не до смеху. Любая, даже самая минимальная слабость в руках темных превращается в прямое оружие против вас. Любая фигня, на которую вы не обращаете внимания, может быть использована против вас. Об этом нужно знать любому, даже самому начинающему светлому, об этом нужно всегда помнить. Любая мелкая оплошность может стать роковой. Любой светлый знает об этом и старается изживать из себя даже тягу к сладкому, я уже не говорю об алкоголе и сигаретах. Даже невинный бокал вина в выходной день не в том месте не в то время и не в той компании может стоить светлому жизни. Алкоголь издревна использовали как средство разлучения души с телом. Сначала, даже, кажется, выпускали в форме порошка- концентрата. Это потом его темные разбавили спиртом и поставили на поток травить людские души, представив как веселящий напиток, не приносящий никаких ужасных последствий. Но мы-то знаем, к чему это привело. Даже те, кто кричат что алкоголь приносит им только пользу и ни фига не вызывает зависимости, лгут, лгут, лгут. Потому что в них говорит уже то темное дерьмо, что изначально содержалось в бутылке. Именно поэтому я так напряженно прохожу мимо стеллажей с алкоголем – в них содержится информация, сколько невинных душ будет погублено, сколько ссор, ножевых ранений, изнасилований и убийств совершится благодаря этой дряни, разлитой по таким красивым бутылкам. Ббрррр! Я аж передернул плечами. Темные конечно, вышли вперед на целую лошадиную голову в связи с установкой продажи алкоголя «на поток». Раньше в деревнях одна бабка гнала самогон и этого было достаточно. Пили всего лишь пара - тройка мужиков заядлых алкашей на всю деревню и все, промышленные же масштабы производства алкоголя на заводах заставили вымереть наши деревни. «Эх, спивается Рассея, матушка!» Я доел свой пятый сочень и стоял на пирсе, глядя на темное море, бушующее внизу. Не успел оглянуться – я в black листе 27ка мощных ведьм. Один раз моргнул – и вот я пропустил пару часов моей реальности, обменяв на пару минут в другой. А самое ужасное – я был набит Силой под завязку. Меня плотно набили Силой, как советского плюшевого мишку опилками. Как водится, не спрашивая. А зачем, действительно, спрашивать? Интересоваться, как блин я буду себя чувствовать, набитый под завязку чужой энергией. Никто блин меня не спросил, «Как ты себя чувствуешь, Санек? Хорошо ли тебе? Жив ли ты еще? Если жив, то сколько планируешь еще прожить?» Ха-ха. Строить планы в этом мире, где от меня фактически ничего не зависело. Очень смешно. Обхохочешься. Я не сразу их заметил. Я вообще не понял что происходит. По волнам пошли какие-то буруны. Как пупырышки на огурце. Как мурашки на руке, стоит ее коснуться чем-то щекочущим неожиданно. Море представляло собой огромную гусиную кожу. То там, то тут вскакивали небольшие «пупырышки» из волн высотой 15-20 сантиметров. Такие же внезапные мурашки пробежали по моему телу: я понял, что это не спроста. Каждые из примерно 20ти таких мурашек начали собираться вместе, и я увидел, что они вместе создают нечто огромное и черное, без четких границ. Таких штук создалось что-то до ста, они были везде. Я точно знал, что это порождения тьмы, все волосы дыбом встали на моем теле. Я беспомощно оглянулся на берег: он был полностью пуст. Это абсолютно нереальное зрелище пустой сочинской набережной, на которой всегда находятся толпы народа, поразило меня. Они просто вынесли весь народ, не было ни человечка. Значит, помощи ждать неоткуда: они позаботились, чтобы мы встретились один на один. Что ж. Я отбросил французский пакетик с крошками от сочней, который до этого мял в руке. Чернота приближалась ко мне, формируясь в хаотичных черных мерзких тварей, с размытым контуром, которых невозможно было описать или причислить хоть к какой-то классификации темных. «Это что то новенькое,- подумал я. Почти сразу промелькнула мысль – если вас забили Силой под завязку, значит вам предстоит жестокий бой. Светлые очень наблюдательны, для каждого такая сильная накачка Силой служит предупреждающим знаком, маркером о том, что с минуты на минуты будет поистине великое сражение, в котором, возможно, воину суждено будет погибнуть. Оххохонюшки. Потому что никто и никогда на этой планете просто так, от нечего делать, силой светлых не накачивает. В подтверждение моих слов темные хаотичные существа выстроились в какую-то комбинацию, явно для нападения. Я почувствовал, что каждый из них хочет испить моей крови, каждый предвкушает открыть меня, как пакет молока и выпить всю мою энергию. Я был для них лакомый кусочек: все они были вот уже несколько тысячелетий как мертвы и на службе темных сил. «Что вас там, не кормят что ли?», - раздраженно подумал я и попросил у небес свой меч. Небо тут же мне его прислало, безо всякого промедления. Меч был старый, боевой, чуть больше того, что я могу вынести, чуть больше. Не знаю, наше светлое высшее руководство, может быть, надеялось, что я как-то быстро вырасту духовно и смогу им легко орудовать? Наберу, так сказать, профессиональный вес? Наберусь сил и энергии и смогу размахивать этим мечом так же легко как рубил крапиву в детстве картонным? У меня не было ответа на этот вопрос. Одно я знал точно – меч был велик, « на вырост» и я управлялся с ним с трудом. Я забыл сказать самую важную деталь – меч был огненным. Темные не понаслышке знали его мощную силу. Этот меч мог порубить все их войско в вечное крошево, развоплотить каждого. Каждого из них. Самый главный страх темных - внезапно закончить свое жалкое существование на этой планете навсегда. «А о чем они думали, когда души продавали?!»,- возмущенно подумал я,- «что их пронесет? Что им ничего за это не будет? Что страшный суд неизвестно когда, а бабки – вот же они, бабло, баблишечко родимое». Бабки, слава, красота, уважение, трепет, сексуальная привлекательность, регалии, награды, богатство – всеми этими побрякушками в ад заманивают толпы идиотов, просто толпы. И там, внезапно, среди огня и котлов предлагают счет, в финале которого предписывается вечность скрежетать зубами. Так идите и скрежещите, что вы ко мне то пристаете?! Такие ситуации бывают редко, когда или ты или тебя, третьего не дано. Мой огненный меч налился силой и я посмотрел на море. По воде ко мне двигались эти черные холмы, неумолимо, как солдаты Дарта Вейдера, ничто их не могло остановить. Ничто, кроме моего меча. Я поднял меч к небу, быстро пробормотал молитву, поднял глаза к небу и посвятил всю битву Ему. Тут же почувствовал, как загорелась огнем, налилась беспредельной силой каждая мышца моего тела. Я ухмыльнулся – кажется, предстоит горячая ночка. Ко мне приблизился первый сгусток тьмы, он был выше моего роста, постоянно вращающийся, омерзительный, черный, жаждущий моей крови и моей жизни. Я немедленно вонзил в него меч. Вместо воды из него хлынули оленьи рога, змеиная кожа, черепа, дохлые крысы, мерзкие кости, тлен и пепел, такое ощущение, что внутри этих хаотичных тварей был весь земной смертельный мусор, вся дрянь, все убогие вещи, встречающиеся мне когда-либо. Или это мое воображение наделило сущность тьмы таким мусором? Я не знал ответа на этот вопрос. После распада первого я почувствовал вкус и запах смерти. Я убил его. Я не знаю, что это было, я убил его. Я поднял глаза к небу в безмолвной молитве благодарности, как вдруг слева на меня напал такой же. Все мои сирены безопасности взвыли и я тут же нанес ответный удар. Я убил и второго. Они начали наступать на меня безо всякого перерыва, я рубил их направо и налево, из каждого такого черного сгустка материи выпадали полуистлевшие трупы животных, и падали в море, к концу битвы я уже не пытался заглянуть внутрь, потому что, к своему вящему ужасу, я начал понимать, что вполне возможно, что могли выпадать и куски от трупов людей. Я не мог больше этого выносить, я зажмурил глаза и только по звукам моих систем безопасности я понимал, откуда следовал удар. Пространство надо мной окрасилось красным, огонь был надо мной, подо мной и вокруг меня, наверное, со стороны это выглядело красивым. Мне было не до красоты. Я понимал, что на кону моя жизнь, откуда бы ни было это нападение, и чем бы не являлась эта хтоническая хрень. Я рубил и рубил эти сгустки темной энергии, однако, обладающие интеллектом. Если я медлил с ударом, они оказывались на удивление проворны и пытались меня в этот момент «достать» с другой стороны. Мне кажется, я победил последнего. Минуту не было никаких сигналов от систем безопасности и я открыл глаза. Я стоял один с дымящимся мечом в руках достаточно далеко от берега. Я стоял на воде. Я сам не понял, как это произошло в угаре битвы, как они меня выманили на поверхность воды, как это случилось, я не понял, но я стоял с огненным мечом на поверхности воды. Как только я осознал это, паника подступила к моему горлу и я рухнул вниз. Я провалился в воду, отчаянно барахтаясь и разгребая толщу воды руками, показался над поверхностью воды, кашляя и отплевываясь. Перед моими глазами тут же всплыли огненные строки: «Ну что же ты, маловерный», и, казалось, небо посмотрело с молчаливым упреком. Я поплыл, горько оплакивая айфон в нагрудном кармане и отлично понимая, что новый мне сейчас не купить – все свои командировочные я почти проел в кафе и кофейнях, ведя «гламурный» образ жизни, остались копейки. Я вылез на пирс, отдышался, с тоской достал телефон из нагрудного кармана и нажал кнопку включения. Телефон работал! Странно, но все было в порядке! Видимо, небо решило смилостивиться над нищим агентом. Я мысленно вознес хвалу небесам и пробрел по пирсу, оставляя после себя ручьи воды. Должно быть, деньги в карманах джинс тоже превратились в сырые комочки. Решил пока их не трогать, чтобы случайно не порвать. Хотел забрести в первую попавшуюся кофейню погреться но понял, что, скорее всего, меня в таком виде не пустят даже на порог. Однако же, как только я вышел с пирса и шагнул на набережную, я вдруг осознал, что вся моя одежда полностью сухая. Я провел рукой по волосам – они не были даже влажными. Я с облегчением вздохнул и вновь вознес хвалу Ему – за победу в неравной битве и за то, что буквально вышел сухим из воды. «В которую мог бы и не падать, маловерный»,- вновь перед моими глазами пронеслись огненные строки, но я быстро помотал головой чтобы избавиться от наваждения: каждому из нас не нравится быть неправым. Каждому из нас не нравятся когда говорят про наши грехи. Каждому из нас хотелось бы закрыть глаза и спрятаться от всего неправедного, сотворенного ведомо или неведомо, на этой планете. Я вздохнул. Я был всего лишь человеком. Грешным человеком. И я очень хотел кофе. Нет ничего слаще, чем кофе после битвы. Твой вечно напряженный мозг наконец-то дает тебе команду отдохнуть, наконец-то дает тебе передышку, заслуженный отдых, на который ты имеешь право. Не тот отдых, что ты выпросил, выклянчил, не тот отдых, что ты вырвал у судьбы против ее желания, а тот отдых, который тебе выдали в награду за битву, ту битву, в которой ты победил: может ли на свете быть что-то слаще этого? Сладкий отдых как конфетка, как шоколадка, как тающее на солнце мороженое: может ли что-то еще лучше доставить удовольствие сладкоежному агенту Света? Я был именно таким. Агент-сладкоежка. Воин с карамелькой за щекой. Смерч смерти с огненным мечом и зефиркой в нагрудном кармашке. Я был им и мне нечего стесняться. И моя страсть к сладкому ни разу не помешала мне разгромить врагов. Тех, что я уже развоплотил, вряд ли интересует, какой шоколад я люблю (а я люблю молочный, товарищи). Так что можно быть дельным человеком , и при этом думать о мощной силе шоколада. Я был именно таким. Я знал, что такие минуты отдыха – самые сладкие в жизни. Потому что само небо дает тебе отдохнуть. Само небо знает, что ты потрудился на славу, ты сражался, ты победил и ты заработал отдых. Иногда в самый разгар битвы очень хочется свалить на недельку куда-то к теплым берегам и ласковому морю. Это ловушка. Потому что, лежа на шезлонге, обмазавшись кремом от загара, с коктейлем в одной руке и солнечными очками в другой, бесконечно вглядываясь на море, ты вдруг осознаешь, что битва идет без тебя, а ты постыдный дезертир, не более, и таких расстреливать надо, потому что ни один воин не покидает поле боя в разгар битвы. И тебе становится нестерпимо стыдно. И вот уже песок недостаточно горячий, море недостаточно синее, небо недостаточно безоблачное, шезлонг жесткий, коктейль невкусный, а ты- никчемный, трусливый воин, сбегающий с поля боя. От так вот. Я отлично знал это за собой – и то, что мне постоянно хочется сбежать, и то, что когда я поддаюсь на такие мысли, я потом бесконечно корю себя за праздность, за трусость, за слабость, за то, что не выдержал напора битвы, а надо было бороться до последней капли крови. Зато те случаи, когда само небо дает отдохнуть, их видно сразу. Ты расслаблен, ты улыбаешься, ты рад любому шезлонгу, да, что там, ты готов загорать прямо на голой гальке. Любой коктейль кажется тебе амброзией. Любая еда вкуснейшей, шедевром поварского искусства. Море синее и оно правильно синее. Песок золотой. Все на месте. Нет ничего более прекрасного. В такие моменты ты можешь растянуться где угодно на пляже, сладко потянуться и тихо прошептать в голубое небо «спасибо». Я легко узнавал эти моменты, душа в них отличалась легкостью. Самое главное – перетерпеть середину битвы, когда сил уже не остается и кажется, что она будет длиться вечно. В сердце битвы враги нападают на тебя со всех сторон. В сердце битвы земля под тобой пропитана кровью, и уже не разобрать, где твоя, а где кровь врага. В сердце битвы время замедляется и ты смотришь только на бесконечные стрелы с отравленными наконечниками, летящие в тебя, и видишь только взмахи мечей врагов в шаге от тебя и огненные шары, летящие по небу. Небо чернеет, воздух густеет от стонов раненых и убитых. И ты думаешь: «А на кой это все?». Ведь где-то есть море, солнце, песок, радостные люди? И ты пакуешь чемоданы и бежишь, бежишь, как сами знаете кто с корабля. Бежишь от этой серой ноябрьской хмари, пробирающей до костей, от проблем, забот и хлопот, от нерешаемых задач, от целей, поставленных небом, от которых у тебя волосы встают дыбом на руке и страх сжимает холодными пальцами твое горло, ты думаешь, что бежишь от проблем, но ты бежишь от самого себя. И вот там, под парящим солнцем, на мягком шезлонге, с шумом волн и синей линией горизонта тебе вдруг становится нестерпимо стыдно за свой побег. Ты вдруг понимаешь, что ты дезертир, трус, что ты сбежал с поля боя. И уже отдых не в радость. И уныло тянутся дни. Ведь ты знаешь, кто ты и как тебя зовут. И уже появляются шальные мысли поменять билет, вернуться домой и опять, с остервенелым отчаяньем ввязаться в бой. Но ты терпишь, купаешься в море, ешь мороженое, жаришься на солнышке и ненавидишь, ненавидишь, ненавидишь себя с каждым днем все больше и больше. Эта ненависть глухо поднимается в тебе и закрывает солнце, море, небо. Она закрывает тебе глаза на любую радость от паузы, от остановки, от отдыха, от отпуска. Эту ненависть к себе вызывает твоя совесть. А она никогда не спит. Я стоял перед витриной кофейни. Смотрел, как люди внутри в теплом кафе пьют горячий вожделенный кофе. Мог ли я туда зайти? Имел ли право на перерыв? Или сейчас же на меня нападут полчища темных, а я буду еле успевать от них отбиваться моим огненным мечом? Я не знал ответа на эти вопросы. Наконец, дверь открылась и оттуда вышла пятилетняя девочка с розовым бантом, смешливо наморщила нос и прокричала: «Эй! Дядя! Эй! Иди!». Я подумал, что это знак и придержал дверь после ее мамы, которая смущенно улыбнулась мне и пошла что-то выговаривать дочке, а зря – девочка была совершенно волшебная. Я зашел внутрь и попросил американо. Сложил руки на деревянный аутентичный модный хипстерский стол и положил на них голову в ожидании официанта. Я почувствовал, как мгновенно провалился в минутный сон. Я видел самого себя, только издали, как будто при съемке с квадрокоптера. Я размахивал огненным мечом, убивая восстающие передо мной черные массы, с вылетающими из них костями, только теперь я видел, что от этих масс вылетали бесплотные черные тени, на оболочке которых мерцали легкие язычки пламени от моего меча. Они как будто были заражены моим огнем. Они взлетали вверх метров на тридцать и там, на высоте, среди звезд, их как будто разрывало оранжевым огнем изнутри. Они распадались на очень мелкие черные частицы, которых потом тоже разрывало на атомы. Я почувствовал себя польщенным. Значит, я уничтожал и их метафизическую материю. Понятно, что это были порождения тьмы, но, видимо, они тоже распадаются на что то физическое и бесплотное. Значит, мой меч работал и тут и там. Я довольно улыбнулся, мне было сладко во сне, знаете, иногда бывают такие сладкие сны, когда ты ощущаешь что во всем прав, что тело твое, тонкое и звонкое, до отказа набито энергией, когда ты сам поешь и душа твоя поет – бывает вот такая сладость во сне, от которой даже ползет слюнка по подбородку… «Ваш американо!», - над моим ухом раздался противный резкий голос официанта, и я проснулся и от испуга сильно дернул головой. Сладкое оцепенение слетело мгновенно, шея моя болела и я еле сдержал нехорошие слова в адрес официанта. Задание №1 для агентов новичков: никогда, нигде, ни при каких случаях не раздражаться. Сдерживаться даже в мыслях, когда вам наступили на ногу, облили горячим кофе новую белую рубашку, двинули локтем в давке в бок, сожрали ваш обед, нахамили, подрезали, нагрубили, толкнули, ударили, послали…Список можно продолжать до бесконечности: мы, современные люди, имеем слишком много искушений, чтобы обрушить град проклятий на своего ближнего в течение дня. Век скоростей таков, что либо вам кто то мешает, либо вы мешаете кому-то. Это бесконечный политес, война уступок, кто кому. Постоянное желание нахамить в ответ, на самом деле ничто иное, как предохранитель на мозге, чтобы у тебя окончательно не слетела резьба. Мы сохраняем вежливость по отношению друг к другу, чтобы не ввязаться в спор, драку, чтобы не развязать войну, (которая на самом деле уже давно необъявленно идет), чтобы сохранить целостность себя, своей души. Мы сдерживаемся, чтобы не запачкаться. Мы смотрим с укором на тех, кто давно горит в пламени гнева и старается воспламенить все вокруг себя. Мы осуждаем. На самом деле, самое верное решение – это терпеть. Душевно помраченный темнотой человек пройдет мимо. А вот если мы нахамим ему в ответ – темнота останется в нас. Темнота заразна. Темнота не спит. Она размножается полунамеками, как грибы спорами. Ты чуток отвернулся, подумал легкую, незначительную гадость про соседа, и вот, вдруг видишь на своей душе темную плесень. Она уже здесь, она пробралась. Она разрастается. Когда ты видишь людей, полностью побежденных темнотой, холод подступает к твоей душе. Ледяной холод берет своими костлявыми пальцами за твое горло. Из этих черных коконов где-то торчит рука, где-то нога, где-то кончик волос, и ты с ужасом понимаешь, что когда то здесь были живые люди, такие как ты. Но тьма давно размножилась спорами, замотала черной паутиной человека, намотала кокон и ходят такие коконы по свету, поселяя холод в груди у всех, кто бы их ни встретил. Я вздохнул, посмотрел в тьму моего американо. Американо не знал, что меня ждет. Не имел ни малейшего понятия. Будущее мое было мутным. Никто не мог предсказать мне его, только я сам мог решить, что меня ждет. Я отхлебнул. Напиток был совсем недурен. Официант еще что- то кричал посетителям таким же противным голосом, но я сдержался, чтобы не осудить его. Бог знает, чего мне это стоило. Почему мы так непорочно чисты в больших жизненных вопросах и так палимся на мелочах? Даже у вошедшего в медитативный баланс человека глухое раздражение вызовет любой нищий студент, раздающий листовки и настырно тычущий ими в прохожих, чтобы те взяли. Почему мы так раздражаемся от любой, я повторяю, от любой фигни? «Уровень агрессии в обществе повышен», - нам рапортуют из ящика, но пощелкайте каналы – не сам ли ящик повысил этот уровень? Это похоже на то, как делать дырки в трюме корабля, а потом бегать по борту с рупором и кричать «Мы тонем!». Все бессмысленно и беспощадно. Я вздохнул от прилива внезапной острой жалости к себе. Я не знал, когда вернусь из командировки и вернусь ли живым вообще. В этом воплощении, в этом теле, в этой жизни – останусь ли я? Темные не кончались. Война шла бесконечно, без единого дня перерыва, вечность. Она бы шла со мной или без меня, и я это осознавал. Море мне уже надоело. Из радостей в день у меня было только кофе. Тоска. Я не помню, как приплёлся в мою съемную квартирку. Съехал с гостиницы пару дней назад, чтобы хотя бы немного доставить трудностей тем, кто меня искал. Не перепутал в темноте подъезд (что удивительно), лег в подушку лицом. Тело мое покалывало, как всегда после битвы. Попытался восстановиться горячими токами энергии – мне всегда помогало. Представил себе сексуальную массажистку, которая бы меня гладила своими нежными, но сильными руками сверху – вниз…сверху- вниз… Не сработало. Из сексуального в моей жизни было только изнасилование моего мозга начальством. Без вазелина. Отложил виртуальную массажистку в сторону, массажистка возмущенно пискнула, представил обычные горячие токи энергии волнами. Помогло. Я почти расслабился. Что-то зудело внутри меня, что то не давало мне покоя. Я чувствовал какой-то шебуршение внутри, как будто какая-то мышь скреблась меня. Что-то полузабытое – полузадушенное шевелилось внутри меня, что-то, чего я не мог забыть или не мог принять. Я лежал лицом в подушку и молча смотрел как мышь беспокойства внутри меня прогрызала ходы в моем мозге, как в огромной голове сыра. Я никак не мог ее идентифицировать, понять, откуда «растут ноги», и вообще. И вообще. У меня был сегодня мощнейший бой, разве я не заслужил хотя бы минутку отдыха? Но мышь не сдавалась. Она делала свою черную работу. Грызла и грызла. Наконец, мысль, как комета, промелькнула острым росчерком звездного пути – я вспомнил о своем обете. Это была долгая и грустная история, но я был скован этим обетом, я обещал небесам, я больше на какую-то часть не принадлежал сам себе, я должен был думать об этом. Я встал, подошел к подоконнику, открыл окно. Мурашки побежали по моей коже, одна больше другой. «Мураши», я бы сказал. Мураши размером с корову. Я смотрел, как сгущаются чернильные сумерки над беспечным и кутящим Сочи и думал о своем Пути. Небеса внимательно смотрели на меня, я не имел права оступиться. Я не имел права на ошибку. Остальные люди могли ошибаться, а я нет. Да, видимо, в начале пути я выбрал скоростную трассу, где каждая ошибка стоила смерти. Я видел рядом неторопливые сельские жизненные дороги, по которым медленно, нехотя, еле-еле тащились раздолбанные телеги и потрепанные жизнью грузовички. Но я не хотел сидеть за рулем ни одного из них. Меня устраивала моя красная гоночная машина. Мне нравилась скорость. Мне нравилось мчаться по жизни так, чтобы закладывало уши. Чтобы все с ужасом и восторгом смотрели, как мчится мой автомобиль. Скорость. Риск. Удача. Я был сам себе король. Я был сам себе судья. Я был сам по себе. Пока по моему плечу не постучали сверху. И кто-то не сказал: «Кхе-кхе». Так я оказался здесь. Не купаюсь, не загораю, не бухаю. Служу на благо человечества. Избавляю мир от темных. Так себе работёнка. Нельзя сказать, чтобы не пыльная. «Работаешь на воздухе, и все-таки с людьми»(с), кхе-кхе. Но все-таки с людьми. Хотя сложно их, конечно, назвать людьми. Скорее так, черные твари так твари. Не то чтобы я гордился. Но обычным человеком я бы точно не захотел быть. Особенно после того, что я узнал. Как обычный неверующий человек не защищен ни от чего. Как эти твари ненасытны. Что люди – это просто корм для них. Просто корм. Я запретил себе волноваться. Каждый раз, осознавая глубину черных дыр в душах темных, я предавался отчаянью. Я не понимал, где, в какой момент они оступились. Чем их заманила черная дыра? Они же были, как и все, розовощекими младенцами, говорили «агу», их бесконечно любили мама и папа, бабушки и дедушки, целовали их в пупок, дули в попу, почему же из них вдруг выросли такие моральные уроды? Продали души за деньги? Все они – миллионеры? Я бы так не сказал. Я видел гардеробщиц в театре с напрочь темной аурой. Я видел продавщиц в сетевых универмагах у моего дома с проданной душой. Дело не в деньгах. Дело не в славе. Я видел и нищих и безвестных с черными душами. Дело не в возрасте. Я видел 17ти летних служащих темным. Каждый раз поражаюсь, когда, блин, они успевают это сделать. В 12 лет что ли?! Нет каких-то особенных факторов для продажи души. Да, темные могут привлечь, заманить человека, чтобы это сделать. Но в первую очередь в душе должна быть предрасположенность к этому. Всего лишь на 1 грамм больше тьмы внутри – и вуаля, перед вами тычут контракт и предлагают подписать кровью. Сопротивляться можно и нужно. Если вы стоите в очереди людей, следующих на подписание контракта о продаже души, скажите что вам срочно нужно в туалет. Что вы не можете больше терпеть. Врите быстро, врите отчаянно. И бегите. Бегите так быстро, чтобы закладывало уши. Делайте что угодно, чтобы выпутаться, даже если вас будут хватать за руки и ноги. Если будут избивать и кричать за спиной проклятия – бегите, не оборачивайтесь. Шансов сбежать много не будет, старайтесь использовать каждый. Не нужно задерживаться и думать, нужно бежать. Просто бегите, возможно, второго шанса вам уже не представится. Трель советского будильника безжалостно разбудила меня. Это был обычный, зубодробительный стандартный звук будильника айфона, но спросоня он мне показался звуком советского железного будильника, от звонка которого в детстве просыпались обычно все этажи подо мной. Солнце, пробиваясь сквозь темную гардину, безжалостно слепило левый глаз. Я зажмурился. Обычно я плотно завешиваю шторы на ночь. Да, да, дурацкие предрассудки. Темным и светлым мои шторы не помеха. А от людей из противоположного дома, пожалуй, защитят. Чем те меньше знают, тем пусть лучше спят. Лишнее любопытство никогда до добра не доводило. Тем более, только небо знает, сколько в каждом человеке теней, и не захотят ли эти тени связаться с их штабом, если вдруг увидят в окне напротив нечто странное. Я был осторожен и предусмотрителен, я был просто Том и Джерри, Бонни и Клайд - два в одном. Заварил себе кофе, оставил на столе – чуток остывать. Я, конечно, северянин в вынужденной командировке в Сочи, но не до такой же степени, чтобы хлебать совсем уж кипяток. Почистил зубы. Из зеркала на меня смотрел замученный жизнью чувак. Увидел новую морщину на лбу, попытался ее расправить пальцами, не удалось, взгрустнул. Ну и ладно. Я вполне себе еще Джуд Лоу, вполне себе. Подмигнул себе максимально залихватски. Умение взбодрить себя входит в первые обязанности агента. Мы не должны быть унылы. Уныние запрещено даже в той ситуации, когда над вами стоит враг с занесенным мечом. Мы должны быть вертки, находчивы, умелы, восприимчивы, улыбчивы, бодры. И никогда-никогда унылы. Уныние – последнее оружие темных против тех крепких и сильных светлых, против которых не сработали все остальные. Утренний кофе был волшебен, как обычно. Я с трудом удержался от того, чтобы налить себе еще одну чашечку. «Хорошего помаленьку, ей – ей»,- сказал я себе. Я надел чистую футболку и шорты. Выбрал такое, неприметное все, цвета хаки. Вышел под сонное утреннее солнце и постарался слиться с толпой. Я отвыкал от черного, носил кроссовки, старался не выделяться. Война как война. Если бы Мария-Антуанетта бежала в неприметной карете, ее бы не казнили. Вообще, светлому с аурой, бьющей через всю улицу, очень сложно скрыться и слиться с толпой. Темных очень много, все пялятся, все стучат друг другу, и в штаб, заколебали, чесслово. Светлые понимающе кивают. Для обычных людей такая аура это тоже сигнал для особого внимания, вот только они не очень соображают, почему вот уже 10 минут, не отрываясь, они смотрят на этого парня. Светлый с сильной аурой вынужден ее маскировать. Я добавил немного серых цветов, чтобы не так сияла. Пихнул немного зеленого в середину, типа не выспался (а это фактически было правдой). Добавил бордового, типа бухал вчера и мучает похмелье. Добавил коричневой усталости от работы и каплю черной ненависти к начальнику. Вуаля! У меня получилась аура среднестатистического мужика моих лет, вполне себе есть шанс слиться с толпой. Я вышел на проспект, натянул очки. Мы почти всегда выбираем зеркальные, так проще. Привыкли защищаться и все зеркалить, всегда так делаем, вот по привычке и покупаем зеркальные очки. Среднестатистический обыватель смотрит в зеркальные очки, вглядывается в попытке найти там зрачки, видит перед собой зеркало, не сразу, как любопытная обезьянка, но после нескольких попыток разглядеть глаза, видит всё то же своё, смешно вытянутое самоварное face, и все - теряет интерес. Все это время ты находишься за зеркальными очками, как в крепости и с усмешкой наблюдаешь провальные попытки вампира откачать у тебя энергию. Когда он, наконец, теряет интерес к тебе и к твоим очкам, ты выдыхаешь и у тебя есть несколько минут, чтобы побыть внутри своей крепости из зеркал, крепости интроверта. В общем, зеркальные очки – вещь, всем рекомендую. Ко мне почти не приглядывались – хорошо замаскировался. Я был доволен собой. Зашел в кафе, сел с чашкой латте на летнюю веранду. Я был хорош собой и почти во всем достиг совершенства, но не смог избавиться от почти ежечасной потребности в подзарядке кофе. Кофе и я были неразделимы. Кофе был мой друг, мой товарищ и брат, если хотите. Да, я состоял из двух частей: 50% моего организма состояли из кофе. Я опустил губы в молочную пенку, и расслабился. Мгновение было прекрасным и я хотел, чтобы оно длилось вечно. Любая московская чика могла бы сейчас позеленеть от зависти – я и латте в огромном стакане слились в одно целое. Это было больше чем секс – это была любовь. Не завидуйте. Вы можете так же спуститься в кофейню в вашем городе и опустить свои губы в пенку латте. Не благодарите. Моя кофейная батарейка подзарядила меня на все 100. Я наполнился бодростью и силой духа. Не было никого в округе прекраснее меня. Я чувствовал румянец на своих щеках, я был свежее младенца. Я вышел в пальмовую аллею. Солнце начинало жарить абсолютно беспощадно. Я зашел в первый попавшийся спортмаг и купил кепку. Выбрал что то среднее между хипстерской и кепкой отдыхающего из Новосибирска – между шиком и практичным желанием прикрыть свой кумпол от огненных лучей. Поставил на кепку отворот от лишних взглядов. Когда приблизился к Морскому вокзалу, увидел, что часы уже пробили 11. Что ж. Одиннадцать утра, а новостей никаких. Я не чувствовал никаких энергетический веяний, никаких движений воздуха, ни-че-го. На десятки километров в округе – энергетический вакуум. Ни всплесков сражений, ни тебе криков и стонов раненых, ни залпов орудий. И это при всем при этом, что любой посвященный знает, что война длится круглые сутки, 24/7. Хм. Странно. Такая оглушительная тишина может быть только перед большими сражениями. Перед очень большими сражениями. Перед очень-очень большими. Я хотел было прикрикнуть на своего внутреннего паникера, но на долю секунды опоздал: мне стало мгновенно очень страшно, на лбу выступила испарина, ладони мои вспотели. Я снял кепку, чтобы протереть лоб и увидел, что она уже наполнилась до краев моей энергией и выстроила защиту для головы. «Хорошая девочка, - подумал я,- будешь моим шлемом. Мы использовали одежду в качестве средств защиты – если накачать энергией обычную кепку или нож, то в пространстве боя они вполне сойдут за шлем и меч. Я был хозяйственным – я внимательно собирал одежду, которая сразу льнула ко мне и относилась ко мне хорошо, накачивал ее своей энергией и потом использовал в качестве щита и оружия в бою. Наши все так делали, по крайней мере, из тех, кого я знал. Знал я немного. Вообще, когда ты сражаешься, есть чувство, что ты сражаешься в одиночку. Если постоянно не сверяться с небом, не искать одобрения там, можно потихонечку начать сходить с ума. Ведь со стороны есть ощущение, что ты не воин с карающим мечом, а так, «психушка по тебе плачет». Нужно уметь отсекать такие моменты – это ничто иное, как мелкие помутнения мозга от серых и темных. Если они не могут потопить корабль снаружи, они начинают искать, как бы проковырять дырку в днище изнутри. По-моему, логика ясна. Так вот, стоит одной такой мысли появиться на горизонте, ты должен сразу себе сказать: «Так так так, стоппэ… это кто это у нас…это кто это у нас на нас наслал этакую дрянь? Это кто это у нас хочет моей погибели?», при этом не нужно в действительности начать вспоминать, какому темному ты насолил в последние дни, нужно посмотреть на небо и начать срочно связываться с нашими. Потому что это первое что ты должен сделать при таких атаках через мозг – связаться с небом. Если ты думаешь, что это твои мысли – ты глубоко ошибаешься. Твоими мыслями тут и не пахнет. Это насланный деструктивный баг, вирус, поражающий твою систему изнутри. Нужно проявлять первейшие меры безопасности, как при борьбе с любым вирусом – срочно эвакуироваться и вкалывать себе вакцину. Осознать, что ты лакомый кусочек, самый лучший светлый, раз начались уже нападки на твой мозг. Соберись, тряпка. Соберись, дружище! Понятно и ежу, что все, что они хотят – это вывести нас из строя. Изнутри это даже проще сделать. Ничего не подозревающий человек думает, что это его собственная идея – спрыгнуть с моста. Ха. Отсекайте все лишнее, не верьте глазам своим, сомневайтесь в своих мыслях, задайте вопросы – кем они навеяны? Деструктивны ли они? Чего от вас хотят? Кто хотел бы, что бы вы прямо сейчас вот на ровном месте, сами себя изнутри разрушили? Вопросов много на самом деле можно задать, не стесняйтесь ничего, ваша жизнь, ваша душа бесценны, доставайте оружие из ножен, боритесь. Боритесь с унынием, с депрессией, с темными мыслями. Темные мысли – от темных, это поймет даже трехлетний малыш. Грязь от грязи, тень от тени, чернота от черноты. Все очень -очень просто. Держите руку на пульсе. Защищайте свой мозг, свое сердце, свою душу от этого дерьма. Держите ваш щит прямо перед вами, смотрите на врага в упор и ждите нападения. Не теряйте бдительность, не верьте в то, что война закончилась – война продолжается. Я повел носом на одуряющий запах хлеба. Сопротивляться не было сил. К палатке со свежим хлебом уже выстроилась нетерпеливая очередь, я встал в хвост. Проверил себя, свой мозг, свою душу на наличие посторонних мыслей. Пока было чисто. Ну, или мне так показалось. Никогда нельзя в таких случаях доверять себе. Всегда нужно проверять. Человеческий мозг так легко обмануть. Мы, светлые, бываем так доверчивы. Этим, конечно же, пользуются темные. Но не в моем случае. Я был стреляный воробей. Я не верил никому. В том числе самому себе. Поэтому и был все еще жив. Впился зубами в мягкую свежую булку с одурманивающим запахом, запил холодным лимонадом. Я так его, по жизни не пью, но на отдыхе себе позволяю. На отдыхе лимонадные калории не откладываются на талии, они точно знают, что это я на отдыхе позволил себе чутка лишнего, а так –ни-ни, поэтому ведут себя смирно и не переводятся в жир. У меня с ними договоренность. Лимонад точно должен понимать, когда я расслабился чуток на отдыхе (не считово), и когда я нарушил диету дома (строгое наказание, 10 грамм жира сразу). Я доверял лимонаду, верил ему как самому себе. Я отхлебнул, зажмурился от газиков, стремящихся попасть мне в нос. Забытое детское ощущение – когда дорвался до холодного лимонада и стремишься заглотнуть его весь, сразу пол-бутылки, а он тебе и в нос, и в рот, и зашиворот, и на новую футболку, и мама уже кричит, а ты до сих пор нормально не глотнул, но уже весь по пояс в лимонаде. Эх, детство. Хорошее детство дается человеку для жизни с большими испытаниями. Чтобы можно было вспомнить, передохнуть и опять монотонно и мучительно идти по пояс в снегу, бесконечно вглядываясь в линию ускользающего горизонта, постоянно отдаляющегося как мираж. Детские воспоминания на миг вытеснили напряжение в моем мозгу, но все вернулось, едва я взглянул на часы. Тишь и блажь. Ни единого дуновения ветерка. Ни отзвука сражений. Я пошел по улице, задумчиво жуя булку и периодически отхлебывая лимонад. Посмотрел на выбеленные солнцем куски мостовой, и вдруг подумал, что это все по какому-то неведомо легкому ощущению похоже на какой-то старый восточный город, и мгновенно до меня донесся шум базара, говор публики, передо мной пробежал мальчишка в лохмотьях, с какими-то дощечками, привязанными к ногам вместо сандалий. Он с веселым любопытством посмотрел на меня и полетел дальше. Я хотел спросить, где я нахожусь, но вдруг понял, что не знаю языка. Хуже того – я не узнавал место, где я мгновенно очутился. Мурашки размером с коня пробежали по моей спине. Я поднялся вверх по узкой и кривой улочке и оказался на базаре. Такой смеси из толкотни, крика, говора, мелькания разноцветных тканей, узоров, вывесок, ароматной еды, пряностей, специй, трав, буйства красок я не встречал ни до, ни после. «Наверное, это Ашхабад примерно 17-18го века», - подумал я. По крайней мере, судя по одежде. Людей не удивляло, что моя одежда была мало похожа на их, они смотрели на меня, но при этом сквозь меня. У меня вообще сложилось ощущение, что я был невидим для них. Меня заметил только тот маленький мальчик, которого я увидел внизу улицы. Я прошел через весь рынок в полном одурении от криков, запахов, цветов, этой чистой энергии улицы, рынка, смеха, общения, свободы. В 21м веке такого не было. Да и вообще не было столько свободной энергии у людей. Мы все были в какой то мере несвободны. Кто то в рабстве под жестокой волей начальников, подстегиваемый ипотекой, кто-то под крадниками, сделанными ведьмами и колдунами, кто то в депрессии под влиянием мелких бесов из лени и апатии. Мы были нищебродами по энергетическим запасам, по сравнению с этими людьми. Такого жизнерадостного общения в нашем веке днем с огнем не сыщешь. Я вздрогнул, почувствовав чей-то взгляд. Обернулся. На меня в упор смотрела черноокая красавица, от которой нереально было отвести глаз, которую невозможно было забыть. Ни забыть, ни повторить это мгновение. Она смотрела на меня так, что передо мной исчезали горы, моря, океаны, солнце меркло передо мной, я был готов оставаться всю жизнь в плену, во власти этого взгляда. Ее держал за руку тот самый маленький мальчик, что первым заметил меня и, показывая на меня пальчиком, что-то Ей быстро говорил. Мне было все равно. Я тонул во взгляде этих огромных карих глаз, обрамленных длинными пушистыми ресницами. На ней было красное платье с золотым узором, я чувствовал, как я весь оплетаюсь этими золотыми нитями, привязываюсь к Ней навечно, не в силах сопротивляться. «Кто ты, путник?»,- она заговорила на старинном языке, я точно знал, что лишь единицы из старого поколения лингвистов, доживающих свой век, могли понимать его. Странно, но я понял все, что она спросила без усилий. Я открыл рот, чтобы ответить и понял, что я ничего не смогу выдавить из себя – ни на том языке, на котором они говорили, ни на русском, ни на английском – ни на каком. Я был полностью очарован этой девушкой, оплетен золотыми нитями с ее платья, зачарован блеском волос, глубиной глаз, чарующими звуками Её голоса. Я не мог выносить Её красоту, потому что я знал, прекрасно осознавал в тот момент, что Она никогданикогданикогда не будет моей. Это осознание висело надо мной как топор палача, я знал об этом так же ясно, как я помнил свое имя. Я развернулся чтобы уйти, я просто не мог вынести этого мгновенного горя влюбленного – когда он понимает, что его возлюбленная никогда не будет с ним. Как только я стал поворачиваться, я увидел, как от обиды затрепетали у Нее ресницы, я открыл рот и моя речь на чистейшем древнем наречии понеслась из моего рта так же свободно и радостно, как трели вылетают из клюва соловья. На Её щеках сразу вспыхнул чудный румянец, мальчишка засмеялся от удовольствия, но я почти не заметил этого, я смотрел в Её глаза, не отрываясь и говорил, говорил, говорил…Она околдовала меня. Это было совершенно ясно. Я провалился в какое то межвременье и первая же красивая девчонка околдовала меня. Вот так бесславный конец великолепного агента! Ну, положим, тут я загнул – великолепным агентом меня никто не считал, Михалыч бы громко поржал если бы в его присутствии кто-то назвал меня великолепным. Я смотрел Ей в глаза, она смотрела в мои. Мальчишка куда-то убежал. Вокруг нас замерли краски восточного базара, его шум, крики продавцов, музыка, ругань сбивающих цену покупателей, пение птиц, крики торгашей – все затихло, остался лишь стук моего сердца и ее карие бархатные глаза, зовущие меня в свою глубину. Я бы с радостью узнал, что она темная, что она всего лишь навела на меня облако влюбленности и это просто ведьминский прием, тогда бы я обнажил свой меч, и хотя бы разрубил все связывающие нас нити, но все мои системы безопасности молчали. По ходу дела, Она была светлой, и при этом очень мощной светлой. Такой, в которую невозможно не влюбиться. Она протянула ко мне руку и мое дыхание перехватило. Я протянул Ей свою и мгновенно потерял равновесие. Мне стало очень стыдно – грохнуться перед девушкой своей мечты – это прям в моем стиле. Я оперся рукой, чтобы встать и вдруг увидел подо мной бетон, а рядом – бурлящий, раздраженный, полный туристов Сочи. Я опять телепортировался, так же быстро и мощно как и в первый раз. Я поблагодарил небо, что вернулся в свое место и в то же время. А что? Бывали у нас случаи, телепортировались новички в тайгу. Ночью. В лес. В снег по пояс. Это дело такое, знаете. Непредсказуемое и опасное. Чуток координаты по приземлению собьешь – и вуаля. Радовался я недолго – передо мной немедленно появились Её карие глаза. Она ждала, Она звала меня обратно. Никогда в жизни я не видел таких глаз. Можно жить вечность и не встретить таких глаз. А можно выйти вечером за хлебом, увидеть такие глаза – и умереть на месте от любви. Потому что она обрушивается на тебя, как 9ый вал, не спрашивая, хочешь ли ты вообще влюбляться, или нет. Любви вообще все равно, кто вы, что вы, какие у вас были планы, что вы вообще из себя представляете. И ей все равно, выплывите вы или нет. Будете ли вы жить вообще после этого. Спасетесь ли в итоге? Каков будет финал? Сможете ли собрать ваши кости и пепел, разбросанные по асфальту, когда она сожжет вас дотла, ни оставив ни миллиметра живого места? Резко вернувшись обратно, я почти мгновенно почувствовал свое сиротство и жуткое одиночество. Как будто я был нищим, у которого отобрали последнюю горбушку хлеба. Как будто я скитался, промок под дождем, страшно замерз, мне дали крышу над головой и позволили согреться и тут же вероломно все отобрали, выгнали под ливень, на мороз, босым, обобранным ворами, одиноким. Я чувствовал в этот момент самую жутчайшую несправедливость, какая только может быть на этой земле. Самую жутчайшую. Мне хотелось плакать, я не смог вспомнить, когда в последний раз мне хотелось плакать. Я не плакал под пытками темных, я не плакал при нападениях, я не плакал когда на меня шли стеной, количеством, в сотни раз превышающем, меня, мои силы и мои возможности. Но когда вот так, на ровном месте дали самое большое чудо и тут же отобрали, я не смог сдержаться. Слезы брызнули из моих глаз. Фонтанами. Я никогда не видел у себя никаких фонтанов слёз, но тут они просто хлынули и я увидел реальные брызги. Так наверное, плачут только девчонки. Но никак не агенты, широко известные в узких кругах. Я почувствовал, что моя футболка залита слезами. Мне не было стыдно. Я шел по раскаленной улице и рукой вытирал глаза, я плакал навзрыд как малыш, потерявший родителей, как ребенок у которого отобрали любимую игрушку, украли велосипед, сломали мечту. Прислонился к какому-то дереву, облил его слезами. Передо мной все еще стояли Её глаза. Её глаза плыли передо мной размером с 10ти этажный дом, я не мог наглядеться, смотрел в них и утопал. Не было ничего в этом мире чудеснее, чем ее бархатные карие глаза. Её, Женщины, Которая Околдовала меня. Я еще постоял, пообнимался с деревом. Прохожие удивленно смотрели на меня, кто-то даже предложил вызвать скорую. Это было смешно. Я умирал от любви, а не от болезни. Хотя… Можно это и так назвать. Любовь – смертельная болезнь. Всегда она тебя побеждает и никогда ты ее. Роковая, проникающая в сердце, мозг, легкие, кровь. Любовь, не выбирающая куда выстрелить, не раздумывающая. Любовь всегда атакующая, всегда сокрушающая, не оставляющего ни выбора, ни пути отступления, ни просто пути. Любовь всепоглощающая. Любовь волнующая. Любовь безумная. Любовь убивающая, любовь исцеляющая. Любовь животворящая. Любовь бессмертная. Любовь вечная. Надо было как-то собраться. Ноги мои сами завернули в ближайшую кофейню. Бариста молча посмотрел на меня, я не мог говорить и не мог смотреть ему в лицо своими зареванными глазами, молча ткнул в американо. Он так же молча сделал мне двойную порцию, а денег взял как за одну. Когда я поднял на него глаза, он буркнул: «За счет заведения» и я благодарно кивнул. Я мог оплатить двойной американо. Но, видимо, вид мой был настолько жалок, что я вызывал в людях желание хоть чем-то мне помочь. Буквально на какой то миллиметр мне стало легче. Какой то миллиграмм упал с моей души. Чудеса. Так может отреагировать совсем отчаявшийся человек, когда он видит любую, даже самую малую помощь. Люди могут менять мир других людей вокруг себя, но почему то очень мало кто этим занимается. Знал ли этот бариста, что он Спасатель мира? Что в определенных ситуациях только он, он и никто другой может помочь человеку. Что его профессия на самом деле– быть спасателем, а не наливать кофе. Я чувствовал глубокую благодарность к этому человеку, от всей души пожелал ему всего самого хорошего. Потому что я сделал глоток его кофе и сразу почувствовал себя лучше. Сразу видно было, что кофе готовил добрый человек. Бывает, зайдешь в дорогой пафосный ресторан, тебе приносят дорогую, щедро украшенную еду, ты смотришь на нее и понимаешь – готовилась с проклятиями и матюгами, тебе ее есть нельзя. Где то там, в дымном чаду кухни, главный шеф повар унижает старших поваров, те – младших, а те грубят официантам, и все вместе они матерят и проклинают клиентов и еду. Еда это впитывает, я это вижу. И я не могу это есть, даже если за блюдо отдана астрономическая сумма. А иногда я захожу в семейную столовую, где все друг друга знают и любят, любят еду, прощают клиентам их завихи и выверты– вот этих людей я готов расцеловать и вернусь к ним еще не единожды. Потому что они любят друг друга. Потому что еда у них – живая, наполненная жизнью и любовью. Вот поэтому. Бармен вылечил меня своим кофе. Я даже проверил уровни – мне показалось, что это был светлый маг. Нет, просто очень хороший человек. Очень хороший человек. Вы попробуйте прожить эту жизнь и остаться очень хорошим человеком. Жизнь прожить – не поле перейти. Мне хотелось опустить в это кофе нос, губы и сделать «бр – бр» из пузырьков как в детстве. Хотелось остаться тут, в этой кофейне, потому что тут меня пожалели и тут заживали мои душевные раны. Но Её бархатные глаза смотрели на меня, не отрываясь . Все, что я мог сделать - это еще раз пройти по той древней каменной мостовой и перенестись в то же время. Я знал, что это временной сбой, косяк Вселенной, что я случайно туда провалился, и не должен был, и вообще, но что я мог поделать? Если кто-то и готовил для меня удочку с этой наживкой, он должен был уже понять, что я заглотил крючок целиком. Это было самое ужасное. Я был агент, я знал, чем кончаются несанкционированные временные скачки. Допустим, я первый раз прыгнул туда совершенно случайно, при этом на счастье вернулся живым и здоровым. Какое у меня было оправдание прыгать в Средневековье сейчас? У меня не было спецзадания чтобы, рискуя своей жизнью, галопом лететь в пространственно-временном континууме. Не было такого. Я прекрасно понимал, что по своей собственной дури хочу совершить невыполнимое с небольшим процентом возможности вернуться живым и здоровым обратно. Я бежал по раскаленной мостовой к тому месту, где телепортировался в первый раз. Солнце высушило мои слезы. Я был почти собран после доброго кофе. Я почти смог прийти в себя. Я встал на то же место. Я подпрыгнул. Я подвигался. Я поискал глазом, за что можно зацепиться. Я молился. Я хотел, я жаждал вернуться туда, к Её глазам. К Её голосу, зовущему меня, к Её рукам. Я жаждал. Невыносимо жаждал. Вся моя жизнь зависела от этого. У меня не было надежды, никакой надежды ровным счетом, но я настойчиво оставался на этом месте. Я прыгал, я хотел взлететь. Суровое сочинское солнце слепило мне глаза. Редкие прохожие пялились на меня, как стадо баранов на новые ворота. Никто, никто, никто на целой земле ровным счетом не понимал, не знал, не видел и не мог представить моих страданий. Я одновременно был тут, на раскаленной мостовой города Сочи и там, на суетном базаре какого-то древнего города в совершенно параллельной реальности. Её глаза смотрели на меня пристально, манили, обещали мне неземное счастье. Я был околдован. Я был безумен. В какой-то очередной раз я прыгнул так высоко, что больно упал на свежую черную вспаханную землю. Стоп – стоп.. .Землю?!В центре Сочи?! Я привстал и огляделся. Определенно, это была ночь. Я сидел на свежераспаханном поле. Где то трещали сверчки. Небо было усыпано звездами. Я огляделся. На много километров вокруг меня простиралось это поле и лишь где то вдалеке слева светились огоньки и шел легкий дым. «Отлично, вот я и провалил на хрен и задание и все на свете»,-проскочила ворчливая мысль. Я встал, отряхнулся. Ночь была прохладна, а я был одет для жаркого летнего Сочи и чуток замерз. Я шел вдоль пашни, слегка подволакивая ноги, чувствуя, что мои белые кроссовки никогда уже не будут белыми, ни в этой жизни, ни в следующей. В глазах любого человека 21го века я был бы полным идиотом. Единственное, что меня волновало в этой ситуации – не что я буду есть на ужин и где спать, а как далеко я телепортировался от того восточного базара, где я увидел впервые эти глаза. Несчастный влюбленный - легкая добыча для темных. Они могут показать ему что угодно – и он поверит. Я подошел к окнам первого дома какой то восточной деревеньки. В окнах горели свечи, из окна в окно двигались темные силуэты. В первом же окне я увидел как темный мужской силуэт обнимает стройную красавицу, краска бросилась мне в лицо – это точно Она, Она!..и у нее есть другой… Только что я был самым счастливым человеком на Земле и в мгновение ока стал несчастным.. Я рисковал ради Неё всем, всем…Я вполне мог уже никогда не вернуться в свое время, я мог застрять в межвременном пространстве, но ей было по фиг, по фиг, она там обнималась со средневековым чурбаном! Я прислонился к дереву, на дереве сидела ворона. Она уронила мне на голову что-то вроде ореха. «А! Больно!», - крикнул я, почесал место ушиба и посмотрел вверх. «Не будь идиотом!»,- прокаркала ворона,- «идиотом не будь!». Я клянусь вам, никогда не верил в эти сказки про разговаривающих животных, но тут после криков вороны пришла четкая мысль, что в окне была не Она, а просто похожая на Неё девушка. Я еще раз подошел к тому же окну- и точно, эта девушка не имела ничего общего с Моей. Прямо наваждение какое-то – во всех мне мерещилась Она, Она одна. Я действительно почувствовал себя влюбленным идиотом и пошел вниз по улице. Улица была вымощена булыжником, я подумал, должно быть, век 17ый. Но когда я увидел повозку, запряженную шестеркой лошадей, понял, что это был как минимум 18ый. Повозка пронеслась мимо, кучер даже не взглянул в мою сторону. Редкие прохожие шли по другой стороне, упрямо не глядя ни на мою странную для их времени одежду, ни в мои глаза. «Невидимый», - догадался я. Это во многом облегчало мою ситуацию, я мог не искать кров и ночлег, было бы кстати что-то поесть, хотя бы стакан молока. Но я же не смогу попросить, если я не видимый? Если я не смогу попросить, то придется воровать. А воровать нам, светлым, запрещено. Да ушшшш, задачка. Семилетняя девочка закрывала ворота. «Девочка! Девочка!», - закричал я ей,- «есть стакан молока?» «Есть да не про вашу честь»,- ответила она мне на английском со странным акцентом, но я идеально понимал ее. Услышала! Дети нас еще слышат… «Девочка, пожалуйста, я умираю от голода»,-взмолился я- она презрительно посмотрела на меня, приняв за нищего. Должно быть, я выглядел так себе. Ее не заинтересовали ни мои джинсы, ни мои грязные бывшие белые кроссовки, ни air pods в ушах –она разговаривала со мной как ни в чем не бывало, как будто я был нищий с ее улочки. Впрочем, я задумался, а она уже быстро шагала с холодным стаканом молока в руке (откуда у них холодильник?) – «Два пенса»,- сухо произнесла она, как будто она была какой-то стареющей матроной на подсчетах в богадельне. «Ох, девочка, я же сказал тебе, ну нет у меня никаких денег, не-ту!» «Нищий оборванец!»,-вдруг с ненавистью крикнула она и вылила весь стакан мне в лицо. Мда ушшш, параллельная реальность встретила меня ненавистью детей. Ненависть детей? Что такое могло здесь случиться, чтобы дети научились ненавидеть? Это филиал ада на земле или что? Я вспомнил московские детские площадки, проходя мимо которых вы можете услышать отборный мат от шестилеток. «Наши дети ругаются матом, нас самих почти не осталось» (с) мда…Девчонка выкрикивала мне в лицо какие-то, известные только ей самой ругательства, я же смиренно вытер лицо рукавом и пошел дальше. Я был подавлен. Что же такое могло случиться, чтобы дети, дети, которым принадлежит Рай, так себя вели? Чтобы они были наполнены ненавистью и ругательств? Чтобы жаждали денег? Чтобы выливали молоко в лицо тех, кто жаждет им напиться? Что должно было случиться, чтобы дети были так жестоки? У меня не было ответа на этот вопрос. К тому времени над деревенькой сгустилась кромешная тьма. А я был все так же голоден и томим жаждой, у меня не было крова, и передо мной все еще маячили Её глаза. Глаза самой прекрасной женщины в мире. Как же глупо я проживаю свою жизнь. Гоняюсь за какими то темными. Выслуживаюсь перед начальством. Чем больше темных убил – тем больше молодец. А они не кончаются. Плодятся, как тараканы. На одного светлого – сорок темных. Да что я, в самом деле, сорок тысяч. Понятно, что все они намного слабее, чем один светлый. Но…донимают. Пищат над самым ухом как комары, колдуют там себе что-то. Надеются на отдельный VIP котел в аду. В том то и ловушка для темных от темных – что в аду процветает жесткая уравниловка – всех мучают одинаково, вне зависимости от того кто и как выслуживался, надеясь на льготы. В этом-то вся и фишка – темные предают темных после смерти одинаково. Всех под одну гребенку. И я почувствовал даже какое то странное удовлетворение после этой мысли. Они убивают и мучают сами себя. У небес все выстроено идеально, просто даже не стоит вмешиваться. Я устал брести по улице, мне захотелось домой, да даже хотя бы в мою съемную квартирку в Сочи, принять душ, уткнуться носом в подушку и не чувствовать больше ничего. Её глаза преследовали меня. Карие, глубокие, сводящие с ума глаза. Ведьминское наваждение? И я, светлый агент, опытный профессионал – ничего не почувствовал? Я шел вниз по улице, пока не услышал пение птицы высоко в ветвях. Птица пела очень громко, да что там – будем честны – она надрывно орала, так как будто ее убивали прямо сейчас. Я оперся рукой о дерево и на мгновение прикрыл глаза. В ту же секунду в оре птицы мне послышался душераздирающий вой сирены. «Куда лезешь, дебил?!»,-тотчас я услышал над самым ухом. Я еле смог открыть глаза – солнце слепило так, что в первые доли секунд я ничего не видел. Скорее, каким то внутренним чутьем, чем зрением я понял, что я стоял в центре перекрестка в Сочи с бешеным движением и это именно мне отчаянно сигналили водители! Я открыл рот, чтобы что-то, соответственное случаю, прокричать, но из меня вылез только хрип. Я взмахнул руками, сделал какие то дерганые движения и увидел что какая-то девушка в ярком желтом платье машет мне и указывает на другую сторону чтобы я зашел на ничейную полосу. Я как то увернулся от стремящейся, видимо, меня убить машины и шагнул на эту полосу. Радуясь своему спасению, я хотел помахать в ответ девушке в желтом платье, но она растворилась в воздухе почти мгновенно. Я могу вам поклясться, что в тот момент, когда я заносил ногу над ничейной полосой, Она внимательно смотрела на меня с противоположного «берега» этой безумной транспортной реки, Она смотрела на меня так, как будто держала меня в своих руках и следила за тем, чтобы никто и ничто не мог причинить мне вред, но стоило мне очутиться в безопасности, как Её мгновенно не стало. Я вздохнул и подумал, что, скорее всего у Неё были те волшебные глаза, о которых я так мечтал и за которыми гонялся вот уже столько времени. Я вдруг подумал, что моя девушка из древнего рынка и девушка в желтом платье могли быть одной и той же девушкой. Никчемным. Я почувствовал себя никчемным. В этой толпе разношерстных туристов, жрущих день и ночь горячую кукурузу и закусывающих мороженым, старающихся прожить на всю катушку несчастные, заработанные тяжким трудом дни отпуска в идеальном рае и одновременно аду в Сочи, я чувствовал себя одиноким, несчастным, никчемным. Так лохануться. Побывать в другом веке, другой реальности и не найти Её. Втюхаться в женщину из противоположного пространства и другой эпохи – как вам такое, Илон Маск? То есть мне было недостаточно того, что меня постоянно пытались убить в этой жизни, мне было нужно ещё, чтобы я убил себя сам изнутри несчастной любовью. Ну не лох ли? «Лох, лох», - ответили шелестящие от ветра листья пальм. Да и я сам это знал. Последний из Могикан. Робинзон. Эх, где же моя Пятница? После того, как меня чуть не грохнули (псевдоавтокатастрофы – излюбленный прием темных), я пошел на пляж, сплошь состоящий из камней, зато безлюдный. Я не хотел видеть и слышать никого, кроме моря. Море способно излечить все наши душевные раны, сделать то, что другим людям не под силу. Пляж был уже заполнен мазохистами, расстелившими свои жалкие полотенчики на таких больнючих камнях. Суровые пляжи черного моря – никогда не думай, что ты способен победить гальку. Особенно на выходе из моря в шторм, когда стихия норовит напоследок шлепнуть тебя мордой об камни. Чтобы знал. Чтобы помнил. Сегодня я лижу тебе ступни ног – завтра убиваю. Никогда не поворачивайтесь к морю спиной. Никогда. О чем я? Ах, да. Я разделся до моих брендовых пафосных плавок (все, на что у меня хватило денег в крутом магазине, ха-ха), кое-как расположился своей худой попой на булыжниках, плотнее надвинул мои черные очки. Лег и раскинул руки. Смотрел в голубое небо. Слышал как море хрипло дышало рядом со мной, как огромная дружелюбная собака с насморком: шшшшш.шшшш…Не было никого совершеннее меня. Небо создало меня совершенным. Так почему же так явно мне не хватало куска плоти, вырванного этой девицей из моего левого бока?!? Стерва! Меня даже подбросило на камнях от возмущения посреди всей этой нирваны. Нет, ну какого хрена – мы же созданы совершенными, зачем, почему мы должны всю жизнь искать каких- то глупых половинок, по факту ни хрена, ни хренашечки нам не подходящих! Тусуется там наверное сейчас в своем 18м веке, персики ест, лютню слушает, про меня и думать забыла, зараза. Я был прав. Я был со всех сторон прав. Я был светлым, обладающим несметной силой. И единственным слабым местом, пробоиной в моем непобедимом корабле, ахиллесовой пятой, граблями, о которые все спотыкаются, была Она. Баба из 18го века. Я специально ее назвал бабой, чтобы очарование прошло. А оно, сука, не проходило. Оно сидело в моем левом боку, обложенное подушками и курило кальян. Удобно устроилось, и самое ужасное, что, по ходу, надолго. Солнце дарило мне свою энергию, солнце входило в меня волнами, я ловил свет, каждая моя клеточка радовалась, а сердце страдало. Разве можно страдать в самом прекрасном курортном городе у моря? Выходило, что можно. Тоска. Тоска сидела в моем левом боку, том самом, где Эта Женщина вырвала мне кусок плоти вместе с моим сердцем. Болело все. Кто бы знал, а, как можно физически страдать от невыносимой душевной боли. Болит душа – болит тело, и не пойдешь ты ни к какому врачу, не скажешь ему – «Вот, стерва, вырвала из меня кусок, почини меня, товарищ доктор, пожалуйста, да поскорее». Не починит. Вполне возможно, что у него самого не хватает куска плоти в левом боку, и он как то живет с этим. Годами. Соленая капля прокатилась по моей левой щеке. Разумеется, это всего лишь морские брызги случайно упали на мою щеку. Это море, ребята, это море. Ничего личного. Спецагенты не плачут. А особенно такого уровня. Тут внимание, ребята, важно себя вовремя похвалить, чтобы ты совсем не сдох. Это знает каждый истинный автолюбитель – если в вашей машине заканчивается бензин, а вы в степи/тайге/ пустыни и нужно дотянуть до ближайшей заправки, то самое лучшее что вы сможете сделать – это говорить вашей машинке, какая она у вас замечательная, какая она девочка- красавица, как она не раз вас спасала, как вы ее любите, как ею дорожите. Это самое лучшее, что вы сможете сделать. Она послушается и дотянет, вот увидите. Маты и ругательства не спасут. Если вы видите, что в вашем левом боку в районе сердца не хватает куска мяса и вы не знаете, когда вы сможете этот кусок вернуть, все что вы можете сделать –это хвалить себя. Хвалите себя. Любите себя. Говорите себе, какой вы классный. Как вы легко, как два пальца об асфальт, справитесь с этим со всем. Иначе вы не дотянете до заправки. Никогда. Любите себя, даже если ваше сердце порвано в клочья. Сильно любите себя, если в вас не осталось ни одного живого куска. Давайте, ребята, у вас получится. Я в вас верю. Я перевернулся на другой бок, мои ноги уперлись в камни. Суровая реальность черного моря – ты хотел отдохнуть, но вместо золотого песка ты лежишь на серых булыжниках. Россияне настолько суровы, что могут организовать себе курортный отдых даже там, где вполне можно было бы сделать пытошные. Мы вообще молодцы. Мы можем все. Но ленимся. Но теоретически – можем все. Но матушка лень поперед нас родилась. Но можем. Но лень. Но да. Но но… Я пожалел себя. Иногда нужно. Иногда никто кроме вас самих, вас по голове и не погладит. И что же? Страдать годами и мучиться? Нет, вы берете левой рукой свою правую руку и смело гладите себя самого по голове, приговаривая, что вы самый лучший на свете, самый хороший, самый добрый, самый умный, самый замечательный и все у вас будет хорошо. Гладите, как гладила своими большими добрыми руками бабушка, или дедушка, или мама, или папа, или старший брат, или сестра, или двоюродная тетка – не важно кто, а важно как. И даже если вас никто в этой жизни так не гладил, сами то вы всегда, в любой момент можете – потому что вы знаете как. Вы знаете как. Я почувствовал напряжение в воздухе, немедленно просканировал обстановку. Заметили. Примерно метрах в трех – четырех. Отвлекся, блин, лег позагорать, ага. «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день»(с). Я приоткрыл глаза, взглянул сквозь ресницы. С пирса на меня смотрело два гамадрила. Разумеется, темные не заставили себя ждать, разтуды их в гараж. Чуток подслушал их связь: нападать не собирались, по крайней мере, прямо сейчас. Ждали распоряжения начальства, думали, что со мной делать. Пока они собирались, я привстал и потянулся. Забавно было видеть, как они засуетились, отвернулись, делая вид, что я совсем их не интересую. Ага. Ага. Вот уже 30 тысяч лет мы не интересуем друг друга. Совсем. Я быстро напялил на себя штаны, схватил сумку и, размахивая футболкой, пошел на выход с пляжа, краем глаза засекая, как всполошилась моя парочка. Срочно начали связываться с начальством. Ну-ну, ребятки. Поторопитесь, мои хорошие, а то я левитирую. По дороге я купил мороженое, пока покупал, краем глаза, как они, запыхавшись, карабкаются по лестнице с пляжа, как, увидев, что я стою у мороженщицы, неумело следили за мной, разворачивая свои держи-морды. Скукота. Сейчас дозвонятся до начальства, скорее всего по дороге атакуют. Я был готов. Меня мало занимали бои местного значения: мы все были вынуждены участвовать в этой войне, по крайней мере, до финального сражения, которое одни ждали с радостью, а вторые со страхом и ужасом. Я не относился ни к тем, ни к другим, я просто хотел реально помочь нашим во время боя и не опрофаниться самому. Я вообще плохо понимал всю эту тактику – кто наступает с левого фланга, кто с правого, всё, что я мог – бить врага, который стоял бы передо мной, это всё, на что я был способен. Мой меч и моя рука – это все, что у меня было. Я шел по сочинской набережной, солнце светило в глаз, море шелестело, туристы смеялись и покупали обычную сувенирную хренатень втридорога, а меня зазывал пожилой мужчина в тирольском наряде в какой то немецкий пивной ресторан, выкрикивая задорную речевку-замануху. Когда я отказался, он грустно сказал: «Меня уволят». Почему в нашей стране старик должен подрабатывать зазывалой, стоя на неуверенных от усталости ногах по 10 часов подряд под палящим солнцем на сочинской набережной и бояться, что его уволят? Мне стало его нестерпимо жалко, но я не мог остаться, честно, не мог – бой в закрытом пространстве – сомнительное удовольствие. Там могут быть внезапные засады и подкрепления темных, о которых я и понятия не имею. К тому же, даже пара глотков алкоголя, даже самого легкого пива, сводит шансы на победу к нулю. Тут, на Земле, все просто – или удовольствия, или победа в бою, «Tertium non datur»(с). Я мысленно кинул ему благословение на удачу, по моим подсчетам, сегодня в его ресторан зайдет толпа человек и сволочной менеджер оценит уже ,блин, старания этого старика! И даст ему лишнюю копеечку, и отпустит домой пораньше. Это все, что я мог сделать для него. Я шел достаточно быстро, и я знал, что мои преследователи отстали от меня метров на 100-200, но слежка ощущалась, даже если я физически не видел того, кто меня преследует. Слежка висела в воздухе как черное сливочное масло, которое можно было резать ножом. На фига я им вообще сдался? Да, светлый. Но небольшого ранга. Официально на отдыхе. Даже не на задании. А пес их поймет этих темных, я не хотел даже вникать. К тому же, нам по закону было запрещено с ними общаться. И мы не общались. Мы их убивали. Я старательно избегал толпы, шел там, где людей было меньше всего. Не хотел, чтобы кто-то покалечился. Мы умеем аккуратно воевать, не задевая людей. А вот темные.. Мягко скажем, им глубоко по барабану. На их поле боя всегда много случайных и ненужных жертв. Зачинщики этого дерьма хотят выслужиться перед своими начальничками,- «Вот, приговорили мимоходом несколько сотен человек, какие молодцы мы», -ублюдки, тьфу. Передо мной маячила возможность сражаться с ними прямо на набережной, при этом рискуя зацепить толпы людей, сражаться на пирсе, где не было никого, но при этом рискуя утонуть или уйти в верхний парк, где народу гораздо меньше. Наверное, третий вариант был жалким компромиссом, но я выбрал именно его. Что ж. «Помирать, так с музыкой. Запевайте, братцы».(с) Я максимально легко взбежал по лестнице, всей кожей ощущая слежку. Встал на краю крыши какого-то из ресторанов, вгляделся в морскую даль. Внизу бушевала туристическая набережная – туристы сгребали втридорога то, что полетит в первые же две недели после отпуска в мусорное ведро. Кто-то пел, кто-то завлекал народ в рестораны, кто-то играл на музыкальных инструментах. Какофония звуков внезапно прекратилась и я оказался в тишине. Внутри меня шуршало море, шшшш-шшшшш… Если уж Вселенная решила обратиться ко мне, то она выбрала максимально неподходящий момент: преследователи, должно быть, были совсем рядом. Но молочная тишина не хотела меня отпускать, я вдруг почувствовал мощь бушующих волн внутри меня, силу окружающей меня тишины. Я был всесилен. Я находился в точке равновесия. Вокруг и внутри меня была безграничная Сила. Без условий. Без усилий. Без напряжения. Просто текущая во всех направлениях сразу, извне и внутрь, Сила. Внутренним зрением я посмотрел на двух моих врагов, карабкающихся по лестнице, чтобы убить меня. Они выглядели как две красные точки у меня на внутренней карте. Я легко сделал ладонью взмах и они покатились по лестнице. Сразу после этого моя молочная тишина разорвалась громкими звуками с набережной, я даже услышал стоны тех двоих – видимо, они нехило сгрохотали вниз. Мне стало странно все равно, что до них, что до моей безопасности, что до моих новых способностей. Если бы у меня был плащ, я бы запахнул его и, гордо взмахнув головой, ушел бы в туманную даль. Но вместо этого я вздохнул, поднялся еще на один пролет лестницы среди огромных деревьев и пошел по узенькой улочке между двух отелей. Мне хотелось перекурить, но я не курил, поэтому я пошел пить кофе. Кофе – такая же дурная привычка, но она не убивает. В основном, это привычка светлых. Замена всех существующих дурных привычек сразу. Мы не можем пить и курить, не говоря уже о наркотиках, кофе- единственная дурная привычка, которую без относительных последствий мы можем себе позволить. Кофе нас не убивает (в умеренных количествах, разумеется). Кофе нас бодрит. Я сел за столик, состроил умоляющие глаза кота из Шрека, принесли мою пол-литровую лоханку кофе как постоянному клиенту. Они еще в прошлый раз не нашли мне подходящей кружки, и, кажется, эта посудина в прошлой жизни была салатницей или кастрюлей для каши. Мне было все равно. Официанты похихикали надо мной – а мне было по фиг, я любил кофе, кофе был единственным моим грехом, моей тайной страстью, моей подушкой, в которую я мог выплакать все мои мужские невыплаканные слезы, моим другом, готовым всегда выслушать, моей ежедневной отдушиной, моим Эверестом. Мысли мои уносились во всех направлениях сразу и я не в силах был их остановить. Иногда небо дает нам Любовь, которую мы не в состоянии удержать, пронести, вынести, сохранить. Мы даже не в состоянии насладиться ею. Любовь похожа на хрупкий хрустальный шар – одно неверное движение, и вот вы уже рыдаете над осколками. Любая попытка склеить обречена на провал – вы же видите следы от клея «Момент». Там, где раньше был свет, сверкающие грани, торжество красоты и невесомости – сейчас уродливые коричневые липкие склейки. И вы понимаете, что легче выбросить то, что вы пытались склеить, но фишка в том, что вы никогда. никогда. никогда. не сможете забыть, как великолепен был тот невыразимо прекрасный хрустальный шар, и как фатально вы его разбили на тысячи мелких кусочков. Небо посылает хрустальные шары в наши кривые слабые руки. Разбив один такой, на следующий вы уже будете бояться дышать. И вот это самое верное, что вы можете сделать – беречь этот подарок небес изо всех ваших человеческих сил. Разумеется, когда зарастут все кровавые раны и все выдранные куски мяса встанут на место. «Когда»… у кого то заменится на «если».. Я пил кофе и думал о своих хрустальных шарах. Небу было нечем меня вознаграждать – я был в самом конце списка в очереди на Любовь. Я разбил уже парочку хрустальных шаров. Об этом можно было продолжать страдать, продолжать думать и мучиться, но я предпочитал запихать эти воспоминания об этом горьком горе в самый дальний угол памяти, не думать совсем, не мучиться, забыть, забыть. Только работа. Только война. Темные стеной, идущие на тебя – разве это не развлечение? Этого должно хватить до самой смерти. Пей свой кофе и молчи. Молчи, душа, молчи. Иначе эта чашка кофе не примет столько слез. Если бы я мог только повернуть свою жизнь вспять, ооо…Но мы стоим в нашей жизни как у края горной реки, никто из нас не сможет войти в эту воду дважды. Мы все обречены на бесконечное выуживание из памяти счастливых моментов и на горькое сожаление о них же, прекрасно осознавая, что река жизни давно уже унесла их за тысячи тысяч миль от того места, где мы стоим, бросая в воду желтые осенние листья. Я решил подсластить свою жизнь и положил ложку сахара в кофе, начал размешивать и увидел, как от ложечки расходятся черные волны по моей лоханке с кофе. В моей чашке жило море. Я посмотрел, как волна от ложечки идет к краю чашки и меня вмиг унесло. Я стоял по щиколотку в горячем песке. Обжигающий ветер целовал мою кожу на лице, я чувствовал, как она иссушена и выжжена его страстью. Совсем рядом где-то шумело бесконечное синее соленое море. Все мое тело, каждая клеточка его ощущала Её взгляд, Её глаза, неотрывно глядящие на меня задолго до того как я поднял на Нее свои. Её глаза были размером с небо. Она смотрела в меня насквозь, Она была в каждом уголке моей души. Во мне не было даже миллиметра свободного места, которое бы не занимала Она. И Она это знала. Мне некуда было деваться – позади меня было море, впереди бесконечная пустыня, посреди всего этого – Её глаза. Это было похоже на ловушку, капкан, выверенный тысячелетиями план по захвату моего бедного сердца. Она молча смотрела на меня. Я же подумал, что прямо сейчас умру. Умирают ли от любви? Просто оттого, что пришла любовь и заняла каждую клеточку твоего тела. И тебя прошлого не осталось. Ты больше не принадлежишь сам себе. Она руководит тобой. Она правит балом. Все что я мог – это смотреть на Неё. Я представлял собой жалкое зрелище. Я больше не принадлежал сам себе. Я был полностью, целиком в Её власти. И Она это знала. Она знала. Я вздрогнул от резких звуков и очнулся. В кафе зашли те двоё темных. Покоцанные при падении с лестницы, но еще вполне живые, и, к сожалению, дееспособные. Злые. Причина их раздражения ясна – им дали задачу последить за мной, возможно, припугнуть слегка или сразу грохнуть - плевое дело, учитывая мой уровень, а вместо этого они позорно скатились с лестницы на виду у всей набережной. Ай – яй. Стыд и позор. Не хорошо. Совсем не хорошо. Зная нравы темных, я отлично сознавал, что свои над ними будут издеваться и подтрунивать еще как минимум год. Мда, им можно было только посочувствовать. Темные злопамятны и злорадны – всегда радуются промашкам их .а кто они им? коллеги? приятели? друзья? товарищи? Нет, нет и нет, темные могут спасать только свою задницу, у них отсутствует чувство локтя, чувство дружбы и тд. И нам этим не грех воспользоваться. Была у меня одна мыслишка – в закрытых помещениях у нас не так много способов для сражения, мы же не Джеймсы Бонды в конце-то концов. Но за все время службы я ни разу не опробовал огненные лианы. Честно скажу вам – мое изобретение, еще не запатентованное в наших кругах, так, новая разработка «для своих». Меня часто прижимали к стенке, и я не любил сражения в помещениях – всегда неудобно, не знаешь где засада, боишься зацепить людей, не найти выход, нечаянно разрушить здание. Я всегда неуклюж в таких случаях, мама бы покачала головой и сказала: «Как слон в посудной лавке». Я и был большую часть жизни этим слоном. Ну и потом, как биться ? Любые фаерболы, любая перестрелка или даже, казалось бы, невинная драка на мечах неминуемо заденет людей или здание или еще что-то. Я, честно сказать, боялся. И придумал свой способ отхода – самонаводящиеся огненные лианы. Выборочно душат врагов, пугая их и заставляя задуматься о срочном бегстве. Ты просто представляешь огромные огненные канаты толщиной сантиметров пять-десять, свисающие с потолка. Они выстроены в хаотичном, понятном только тебе порядке. Даешь команду примерно трети из них начать душить твоих врагов (разумеется, лицензии на убийство у светлых нет, поэтому только придушивать). Не до смерти. До хрипоты. До легкого чувства страха. Самосохранение у темных никто не отменял. Пока треть лиан делает свое дело, ты берешь в руки самую ближайшую, она перекидывает тебя до второй, та подхватывает - и до третьей. Легкими движениями буквально в несколько секунд ты оказываешься у дверей, и даже если выход закрыт, огненные лианы знают что делать: любой замок вскрывается в считанные секунды. Что еще особенно важно: каждая лиана обладает своим собственным «мозгом», они автономны. Даже если врагам удастся навести на мой мозг туман или что-то в этом роде, лианы будут действовать автоматически( туман на них не действует), и не только меня вынесут из здания, но и продолжат самостоятельно крушить врагов даже после того, как я покинул поле боя. Я любил их, если честно. Я хотел показать шефу, мечтал о премии. Но мне сказали: «Давай в другой раз, сейчас другая повестка дня». В итоге я услышал, что этим способом уже вовсю пользуются коллеги, и презентовать шефу уже как то поздно. Жаль, конечно, я очень хотел премию. Премию в виде оплачиваемого отпуска – только я, удочка и чистейшие озера Карелии. Это ли не прекрасно? Но даже в мире светлых на планете Земля случаются несправедливости. Это же не рай. Надо терпеть. Тьма в нескольких метрах от меня сгустилась – темные нашли меня взглядом, навели непрогляд. Идиоты. Самое глупое, что можно сделать в здании, сейчас я сделаю откачку и им обратно прилетит в глаза тот же самый черный туман, заставляя ошибаться и нападать на кого угодно, кроме меня. Плавали – знаем. Я отвел непрогляд, отправил его им обратно в глупые и злые зенки, приправив немного солью – не удержался. Просыпался во мне в самый разгар боя некий озорник, Эмиль из Лённеберги, всегда готовый надеть супницу на голову: себе, врагам, в общем, кому попадет. Я знал, что он живет внутри меня, но кроме самых жарких моментов в сражениях он больше никак в жизни и не проявлялся. Возможно, его дикие безумные смешные выходки придавали мне сил: если я был способен на такое в самую страшную минуту боя – значит, я был очень даже жив. Очень даже. Вот и сейчас, сыпанув соли врагам в глаза, он довольно хихинул, и унырнул обратно в глубь моей необъятной души. Я вызвал свои огненные лианы. Ну и что ж, что не запатентовано и никто не знает, что это я, я гений – изобретатель. На нашей планете вся слава принадлежит небесам, глупо перетягивать одеяло на себя. Небо меня на это вдохновило, а я один, что ли, буду пользоваться? Ну и пусть пользуются другие – на общее дело ничего не жалко. Огненная лиана послушно подставила ступеньку, я кинул деньги на стол – нехорошо улетать на лиане, не заплатив. Мы, светлые, никогда этим не занимаемся. Даже если огонь сражения застал нас за обедом в кафе, всегда пытаемся сначала заплатить, а потом уже крушить врагов. Ибо если в конце боя придется использовать портал, мы уже никогда не найдем ни этот век, ни этот год, ни этот день. Я накинул немного непрогляда на посетителей кафе и официантов и максимально красиво перенесся с одной лианы на другую, попутно отправив парочку душить моих гамадрилов, которым как раз удалось протереть себе глаза. Между тем, меня подхватила третья лиана, мягко поднеся меня к четвертой, которая с явным напряжением держала дверь, все норовившую захлопнуться. На дверь было поставлено вражеское заклинание на закрытие, но в спешке и суете не договорили его до конца, оставалась прореха, за эту то прореху и уцепилась лиана и удерживала ее в открытом положении. Ах, ты ж умница моя! Умница – разумница! Я вылетел на лиане в дверь, слыша за спиной стоны придушаемых и выстрелы в воздух: ага, смогли достать все-таки табельное оружие, но никак не могут попасть по лианам: еще бы, с их-то скоростью и гибкостью… Меня отнесли к морю, положили прямо на гальку. Я отключил непрогляд и от меня сразу же шарахнулось несколько чаек. Этот пляж был пустынным, в самом начале набережной. Да и мне, если честно, видеть никого не хотелось. Как говорила моя бабушка, когда я приходил из школы без сил, падал на диван и засыпал, а мама ворчала на меня: «После боя солдату нужно отдохнуть, чтобы набраться сил для следующего боя». Бабушка всегда меня поддерживала. Она была моим якорем, моим маяком, моим Человеком Силы. Всегда и везде, где бы я ни был, как бы больно не упал, я всегда знал, что ее мягкие морщинистые теплые руки поддержат меня и поставят заново на ноги. Как бы я не сопротивлялся. Потому что бабушка очень меня любила. Ее любовь стояла вокруг меня как непробиваемый стальной щит. Никому невозможно было пробить его: ни врагам, ни друзьям – предателям. Я знал это. Я был непобедим. А потом как то внезапно и тихонько бабушка умерла. В больнице. Одна. Мне даже родители не сказали – резко и внезапно отправили меня в пионерский лагерь. А я знал! Я чувствовал, что что –то непонятное происходит. Мои способности тогда были на нуле. Нет, ну наверное зачатки какие то были. Но тут дело не в этом. Любовь дает глаза, которые могут видеть за тысячи километров, сквозь пространство и время. Я видел, что ей было нехорошо в больнице. Мы всей семьей приходили, приносили апельсины. Ей было совсем нехорошо. А в ту ночь, когда это случилось, я знал что ей совсем плохо. Меня рано утром собрали в пионерский лагерь – внезапно, неумытого, непричесанного, с затолканными кое – как в чемодан вещами. У мамы были глаза на мокром месте, но она отчаянно делала вид, что это аллергия, капала себе что-то в нос. А потом я приехал в лагерь, даже уже с кем то подружился, кого-то наметил, чтобы подраться и успел получить по щам от самой красивой девочки отряда, и на третий день она мне приснилась. Светлая. В длинном белом платье. Молодая. Светящаяся. Сидела на берегу реки, заплетала косы, а вокруг – лютики, ромашки и такой сумасшедший запах от трав, какой бывает только в июле после жаркого счастливого дня. Я как увидел ее, подбежал, упал на колени и стал почему-то рыдать. А она меня гладила по голове, утешала и просила заботиться о маме и папе. Сказала, что в жизни никогда такой счастливой не была, как сейчас, у этой реки. Я посмотрел ей в глаза. И поверил. И проснулся. Я смахнул соленые капли с моего лица, бормоча себе под нос: «Это море, это море, это море». Хотелось лечь в эти камни и никогда не проснуться. Но я не мог себе этого позволить – мы, светлые, даже в минуту слабости не можем себе подумать о таком выходе из жизни, потому что это не выход, а прямой портал в ад. Потому что за вашим левым плечом сидит некто, кто запихивает вам эти мысли в левое ухо, как мясо в советскую мясорубку - без устали, сна и отдыха: «Ну давай же, спрыгни с крыши, шагни в пустоту, затяни на шее потуже веревку, порежь себе руку и ложись в ванну и все муки закончатся». Спешу вас разуверить – настоящие муки только начнутся, вы миллиарды раз об этом пожалеете, в вечности будет много времени на раздумье, особенно, когда вашу душу будут выворачивать наизнанку, причиняя бесконечные и неизмеримые боль и страдания. Мы все очень хорошо знали об этом. Я не помню, кто это сказал, но смысл такой: «Ад невозможно сделать приятным местом, потому что место сие отвратительно и ужасно, поэтому темные придумали сделать путь в ад приятным и привлекательным». Мой папа всегда говорил: «Если тебе легко, значит, ты стремительно катишься вниз». Я был полностью согласен с ним, путь в гору всегда невыносимо тяжел. Дыхание сбивается, мышцы ног болят, спину ломит, рюкзак давит на плечи – но ты знаешь, что твоя цель – Эверест, а не новая пачка чипсов с пивом на диване. Мне было тяжко в этой командировке. Тяжко. Наконец я признался сам себе. Без связи с Центром, в чужом городе, терпя постоянные нападки темных. Можно самому себе признаться, что ты проходишь сложный период своей жизни, ничего страшного в этом нет. В этом нет пресловутой «женской» слабости, какую русские мужики не могут позволить по отношению к себе априори. Нет. В этом была сухая констатация факта. Если же ты собрал все свои мысли в кучу, определил кто ты и зачем ты в заданном отрезке времени и места, то ты фактически наполовину победил ситуацию. 50 % победы зависит от того, как мы правильно распределим силушку. Кому то нужно вылежать 33 года на печи и только после этого пойти крушить врагов и завоевывать славу на весь мир. И в этом нет ничего такого. Все бы было хорошо, но сейчас у меня не было печи и времени, чтобы лежать на ней, и темные вышли на меня, чтобы убивать здесь и сейчас. Было бы странно, если бы я вышел к ним и сказал: «Обождите, мне тут 33 года полежать нужно, сорян, ребята» и демонстративно лег на печь посреди Красной площади. Я лежал на голых камнях набережной Сочи, глядя в синее небо и размышляя, на сколько меня хватит. Пока я априори сильнее тех двоих, кого практически замочили мои лианы в моем кафе: полупридушенные, они сейчас ползли с докладом к своему шефу, не проявляя больше никаких желаний связываться со мной. Но что будет завтра? Этих я победил, а вот если они выставят кого сильнее? Я убрал свои огненные лианы на ночь в гараж, поставил на подзарядку. Поцеловал их на прощание – молодцы, девочки, отлично сработали. Одна из них лизнула меня в щеку: ох уж эти нежности. Я подумал, что, скорее всего, темные будут совещаться и сегодня уже можно не ждать нападений. Ну что ж. У меня есть еще одна ночь. При слове « ночь», я увидел Её огромные карие глаза, распростертые на все небо. Она смотрела на меня призывно, неотрывно. У меня перехватило дыхание. Я потерял дар речи. Все что я мог – молча смотреть в ответ, погружаясь в Её зрачки. Меня засасывало в этот омут с дикой силой, я не мог даже пошевелить рукой. Я был Её раб, люмпен. Она прекрасно осознавала это. Она практически вобрала меня в себя, когда мимо пробегали какие-то дети и один из них стукнул пластмассовым совком мне по колену. Я взвыл от боли и мгновенно обрел способность двигаться и соображать. Я не знаю, что это было, я согнулся в позе эмбриона, схватившись за коленку, одновременно испытывая физическую боль и дичайшую, огромную, великолепную эйфорию и прилив сил во всем теле. «Должно быть, так и умирают,- с горечью подумал я, - от любви». Хотелось вообще взять какую то умную старую книгу мудрого и талантивого чувака, который жил за несколько веков до моего рождения и прямо сейчас получить вопрос, как он справился с расставанием с любовью всей своей жизни. Как он, блин, пережил это, как не сдох? Или сдох в мучениях? Я хотел знать! Я хотел получить гребаную инструкцию – что делать, если тебя, куда бы ты не шел, преследуют огромные карие глаза в пол-неба?! Что делать то вообще? Ась? Куда бежать? Как спасаться? Как спасти свою шкуру? Свою душу как спасти? Как не чокнуться? Как сохранить мозг? Вопросов было много, но ни один ответ ко мне так и не пришел. Я встал и пошел по кромке берега, ловя на себе взгляды отдыхающих. Было во мне что то, чего я никак не мог исправить, чтобы быть полностью конфиденциальным. Это что то было не в одежде: я одевался по всякому, пытался притвориться безалаберным москвичом – туристом, «стилягой» местным, незаметным понаехавшим из Новосибирска – нет, все равно на меня останавливались очумевшие взгляды, никто не признавал меня за своего, я был чужим, чужим среди своих. «Ауру не спрячешь»,- глубокомысленно сказал Михалыч в моих мыслях, вкусно сдувая пенку с запотевшей кружечки пива. «Как будто из другой жизни»,- подумал я. Как будто все это – шеф, ребята, планерки, такая выверенная распланированная жизнь – все это было не со мной. Как будто я живу на два города – Сочи и древний Самарканд уже несколько тысячелетий. Эти карие глаза проехали по мне, как танк. Эх. Я вздохнул и купил пакетик барабульки. Это конечно, что то новенькое – когда рыбу тебе продают в упаковке букета цветов. Так и хочется кому-нибудь вручить «от сердца и от почек дарю я вам цветочек». Еще соус дали впридачу – но это уже было извращением, непонятно было, как есть барабульку, между прочим, с косточками, на ходу, ну и у меня, как ни странно, не было третьей руки чтобы держать соус. Ох уж эти европейские штучки в российских реалиях. Тот иноземец, кто придумал этот пакет для закусок, явно не предполагал что «эти русские» запихают туда барабульку! Третья рука так и не появилась, поэтому вышел на берег и сел на пустой шезлонг. Откуда ни возьмись, как из автомата выскочил мужик, из тех, что приезжают в Сочи на сезон из Новосибирска за красивой жизнью и пафосно заявил, что шезлонги платные, я молча сунул ему рубли, он быстро заткнулся и так же быстро растворился в воздухе. Я ел барабульку и смотрел на море. Соус тек по моим пальцам, мне было все равно. Море дышало со мной в унисон, море зализывало мои раны. Мы молча смотрели друг на друга – я и море. Нам было хорошо вдвоем. Говорят, что чувства обостряются, когда ты находишься на краю смерти. Я знал, что именно сейчас, в эту секунду идет совещание темных о том, как бы получше грохнуть меня. Они строят планы, чертят на карте мой график передвижения, мониторят меня online. Думают, как бы получше меня убрать, стараются. А я сижу на берегу и жру барабульку. Ни капли страха, лишь недоумение: как можно тратить эту, такую прекрасную жизнь на попытки подставить, насолить, погубить, убить? Неужели это прекрасное синее море, это закатное солнце, пение птиц, зеленые деревья, это прекрасный, созданный Богом мир способствуют этому? Наоборот, это свидетельствует лишь о том, что счастья хватит на всех. Так откуда же пролезает зло в человеческие души, расцветая там махровым цветом, если с первого же взгляда на окружающий мир становится понятно, что все – все могут быть в нем в одинаковой степени счастливы? Понятно, что не одним способом, но одинаково по уровню счастья. Естественно и логично, что счастье для всех разное (что русскому хорошо, то немцу – смерть), но и глядя вокруг, становится ясно, что мир существует во всем многообразии форм. Бери – не хочу. И будь счастлив. Но нееет же нет. Кто, кто внушил людям, что для того чтобы быть счастливым самому нужно подсидеть товарища? Навредить, украсть, убить? Почему многим так важно не свою хату довести до ума, а чтобы соседская сгорела? Что за несусветная чушь? Это бесконечный путь в прямо противоположном направлении, с гостеприимно распахнутыми порталами в ад, по обеим сторонам от которых стоят бесы с рушниками. Нет, где то все же человечество свернуло не туда, раз зло в таких размерах пробралось в наш мир. Где то мы, ребята, крупно накосячили… По сути, мне больше нечего было делать здесь, в Сочи. Я не понимал ни своих целей, ни своих задач. Я был один: вряд ли я могу держать линию фронта между нашими и темными. Я не обладал выдающимися способностями и беспрецедентной силой. Я не был самым лучшим светлым воином, я не был маршалом наших войск, вряд ли я мог своей решимостью поднять всех в сражение, к бабке не ходи, наверное, я был никудышным воякой. Совсем глупо с моей стороны было бы признать, что сосредоточение всех темных сил в Сочи в это время года происходило исключительно из-за меня. Но я не нашел никаких светлых вспышек, из-за которых бы темные могли так конкретно напрячься. Не было ни съездов, ни конференций, ни обмена опыта штаб- квартиры с регионами. Да что там, тут даже не жили пострадавшие в битвах светлые. А ведь в том же Краснодаре, я чувствовал, были наши. Да, для темных не было вообще никакого смысла выволакивать сюда, в этот небольшой курортный город, половину своих мировых сил тупо из-за меня. Я был вроде мышонка, для которого организовали рейс «Титаника», чтобы он один утонул. Чушь какая. Можно сделать вид что, ты продал билет для мыши но невозможно ее заставить забраться по трапу. Можно было бесконечно гадать, с какой стати я тут вдруг оказался. Можно было строить миллион гипотез, зачем и почему сюда приволокли лучшие силы темных. Я ни на йоту не мог приблизиться к разгадке, потому что я был дурак. Дурак дураком. Я жил свою маленькую жизнь с моими маленькими событиями, радовался, когда попал к светлым, радовался моей тихой и незаметной должности, радовался, когда попал в командировку в Сочи. Радовался, когда влюбился (идиот). Бежал по своим маленьким мышиным тропам и радовался каждому найденному орешку. Пока в один прекрасный день мне не собрали мой маленький чемодан и посадили на «Титаник». Зачем? Почему? Кому была нужна моя мышиная возня? Внезапно небо почернело, мой вопрос остался немым воззванием к небесам. Подул резкий ветер, кинув мне пригоршню песка прямо в лицо. Я гневно отплевывался: «Как обычно, на самом патетическом месте». Наверное, начиналась гроза. Да, такой как я, погруженный в свои мысли, даже не сразу мог бы сообразить, что же происходило. Все всегда смеялись надо мной и только море знало, что мы с ним на одной волне. Крупная теплая капля упала мне на нос. «Дождь», - догадался я и заспешил прочь с пляжа. Я так и не приблизился к разгадке. Беда зависала надо мной как эта гроза. Беда, как черная туча, висела над моей головой. И как бы быстро я ни бежал, она следовала за мной по пятам. Я не был идиотом. Я знал свое место. Я не высовывался, я не выпендривался. Я придерживался исконно русской линии поведения – сиди тихо, и тебя не убьют. Будь тише воды, ниже травы. Я бежал по своей маленькой тропиночке, и хихикал от своего маленького счастья, как те ёжики которым травка щекотала пузики. Может быть, я был рожден для того, чтобы долго в продуктовом выбирать хлеб, определяя качество, вдыхая сводящий с ума запах свежеиспечённых батонов через пакетики. Может для того, чтобы сидеть в кофейне, вдыхая волнующий запах секунду назад сваренного кофе и наблюдая мир через огромное панорамное окно. Может быть, чтобы носить в сумке заветный пакетик и кормить бездомных кошек. Я не был создан чтобы вести войну против сил зла, это точно. Внутри меня все завыло. Ну почему я? Почему вечно я?? Я так хочу проживать свою маленькую жизнь, спокойно уже хотя бы раз, хотя бы в этой вечности родиться, радостно пожить и нормально умереть, но нет же, нет! Я опять скачу впереди войска с флагом и подо мной умирают кони! Пачками! Кто решил, что это мне подходит? Кто придумал, что я смогу? Я же сам ни хрена, ни хренашечки не соображаю. Я не стратег, я не тактик, я не священник, я не святой. Почему я? Мне бы со своими грехами справиться, почему параллельно я должен справляться с грехами человечества, если само человечество с ними справиться не может? Если они ему нравятся? Если ему в кайф? Человечеству в кайф и оно продолжает грешить. Ну причем тут я то? Я бегу по своей маленькой тропинке и трава щекотит мой животик. Давайте, кто-нибудь другой поведет дивизии в бой, а? Небо молчало. Я почувствовал себя несчастным. Никто не выдает инструкции к этой планете каждому младенцу, только что явленному на свет. Никто не пытается разжать розовые кулачки и впихнуть ему инструкцию с точным описанием той роли, что он должен исполнить на земле. Все это покрыто мраком. Я подумал, что некоторые нюансы не знают даже ангелы. Никто не знает, кроме того, Кто придумал этот мир. Солнце расслабляло. Оно поджаривало беспечных отдыхающих снаружи, а меня еще и изнутри , вскрывало мозг, насаживало на огненный вертел мои глупые мысли, следило за степенью прожарки безумия. «Мне, пожалуйста, с кровью, средней прожарки!», - кричал я, но меня уже никто не слышал. Мое мнение здесь никого не интересовало. Я был просто придаточной частью к происходящим событиям, я был здесь вписан и прописан самой судьбой. Как же неотвратимо будущее надвигалось на меня. Я знал, я понимал, что извернуться или сбежать с тонущего корабля шансов никаких не было. Меня отправили сюда, чтобы я мог завершить свою миссию. Ох, если бы хотя бы точно знать, в чем она заключалась! Хотелось тупо сосредоточиться и собрать все события, все нити воедино. Что привело меня сюда, в Сочи, что изначально требовалось, куда я мог сгодиться, куда не мог, где были основные расстановки сил. «Если нет уверенности в победе в мозгу, значит, ее нет и на поле боя», - передо мной замаячило одно из крылатых высказываний Михалыча, да прямо перед глазами, да красными буквами на транспаранте! «Я знаю, я все знаю»,- пробормотал я,- «я никудышный боец, но я стараюсь». Тьма закрывала город, жар спадал к вечеру, оставляя сиреневую похмельную дымку, солнце давало красную ковровую дорожку на море, щедро обещая нас сварить как раков завтра от 30ти градусной жары. Я поежился. Идти мне кроме, как спать, было некуда. Для построения стратегических планов мой мозг не соображал. И я отправился искать кофе точку. Кофеманы тянутся к источнику кофе всякий раз при принятии трудного решения. Кофе не смотрит на тебя презрительно, как высший и дорогой сорт зеленого чая с цветком, вытащенным из задницы капибары, кофе нежно обнимает тебя. Вспотел ли ты в Сочи при 30ти градусной жаре, или твои руки замерзли и еле могут открыть термос на Эвересте – кофе обнимает и спасает тебя. Я не знаю, может в моем мозгу есть разъем который подзаряжается только через кофе? Мне принесли огромную чашку кофе, я смотрел в его темноту. На дне лежала моя трусость, моя лень, мое уныние и нежелание жить. Я провел рукой над кофе, все рассеялось, кроме тайминга принятия решений. Эта сука тикала, не давая мне спать, в любое время дня и ночи. Возможно, это единственное, что хоть как то организовывало меня. Небо было в курсе моих слабостей, небо было в триллионы раз мудрее меня, оно не позволяло мне окончательно попасть в ловушку моих грехов. Било больно, но аккуратно. Куда мне было до него «в лаптях за паровозом», я всегда удивлялся высшему разуму, который лепил из меня и моей жизни нечто героическое, хотя, ту безвольную массу из которой состоял я, даже приблизительно нельзя было назвать примером для подражания. Среди всех материй и планет я был песчинкой, которую случайно задуло ветром в это чистилище, каплей кофе, которую пролили на стол, пером птицы, случайно попавшему в турбину самолета, криком одинокого кита, дающего позывные в вечности не на той частоте. Словом, я был случайностью. Про которую все решили, что именно она – кара небесная. Странно, что меня не могли уничтожить. Я все еще был жив. И все еще толком не умел обращаться с оружием. У меня было горькое ощущение, что я никогда не научусь. Я подбадривал себя тем, что некоторые вон, и с 30го раза не могут сдать на права, а я же все таки сдал. Со второго. Необходимо регулярно давать себе пить, даже если ваша душа так долго ползет по пустыне, не встречая людского одобрения, что может подумать, что ей не нужна вода. Нужна, еще как нужна. Нужно вспомнить про все свои победы, свои успехи и всю любовь, которую дарило вам небо и сказать себе, что я точно дотяну до оазиса. Что осталось недолго. Что все будет хорошо, буквально несколько метров, еще чуть-чуть, и я найду оазис. Нельзя не подбадривать себя самому, даже если весь мир выстроился против вас. Себя нужно любить и жалеть, как любит и жалеет само небо, создавшее вас. Никогда луч света, полный нежности и любви, ниспадающий с неба на человека всю жизнь, не сможет прерваться от козней врагов, от ненависти бывших друзей, от яда завистников, и даже от уныния и отчаяния самого человека. Любовь никогда не перестает. Моим оазисом была Она. Я видел Её карие глаза, глядящие на меня с неба. Она была моим светом, моей мукой, моей тайной, моим вдохновением, моим горем. Мне было понятно, что, мы, видимо, никогда больше не встретимся. Я не хотел об этом думать. Мысль об этом неотвратимо вгрызалась в мое сердце, ела мою плоть, пила мою кровь. Со стороны неба было достаточно жестоко дать мне Её и тут же отнять. Мысль о Ней была моим наваждением. Я плохо владел собой, когда это наваждение приходило. Мой разум затуманивался, я ничего не видел и не слышал. Даже если бы я собрал все свои силы воедино, напряг разум, я не смог бы снова провалиться в ту же реальность, где была Она. И даже если смог бы, найти Её снова было бы там нереально. Почему все самые грустные мысли приходят после заката? Почему неотвратимость горя приходит, когда солнце уже село? Почему становится понятно, что все попытки тщетны и уныние и грусть поселяются в душе людей, когда темнеет за окном? Нас как будто перестают охранять. Власть ночи простирается от горизонта до горизонта. Она не щадит никого, особенно тех, в ком много света. Она пытается потушить светильники душ неспящих, поглощающих литрами кофе, нервно курящих в ночи. Каждый знает об этом. И каждый надеется, что и в эту ночь он выдержит и его светильник не потухнет. О, как важно спать сном младенца в эти ночи… О, как редко это получается… Каждый, чья душа светлее тьмы, должен стоять на посту. С трех до четырех ночи происходят самые важные битвы. В двенадцать ноль-ноль все посвященные слышат гонг начала сражения. До полуночи еще можно успеть набраться сил и доделать все самые важные дела. После – тьма вступает в свою силу. Поберегись, прохожий, если в тебе недостаточно света! Тьма в курсе наполнения твоей души. Один неловкий шаг, и ты поскользнулся на крыльце, сигарета выпала из рук, и ты, выскочивший из барного чада в полночь покурить, уже никогда не вернешься в свой кабак. Сиди тихо, делай движения четко. Будь размерен. Следи за теми, что чрезмерно любезен с тобой, равно как и за теми, кто искренне тебя ненавидит. Избегай тех и других. Делай свое дело. Не жди результата сразу. Борись. В первую очередь сам с собой. Ты же знаешь, как часто тьма ложится на дно души и делает вид, что она тут всегда была, протягивая серые нити, чтобы управлять тобой. Гони ее прочь! Ее здесь никогда не было! Пусть твоя чистая душа управляет тобой, а не алкоголь, сигареты, страх, гнев, чувство вины, жалость к самому себе. Не жалей. Ты идешь через огонь – одежда по любому загорится, простись с ней заранее. Но ты выстоишь. Ты выстоишь, ты и не такое переживал, и не через такое проходил. Ты выстоишь, небо поставило на тебя, у тебя нет других вариантов, ты выстоишь. В глаза смотри не всем, а только любимым. Радуйся жизни, даже сидя в окопе под артобстрелом. Шквальный огонь людской ненависти не должен тебя лишить радости жизни. Не тебе судить, кто на каком уровне в этом чистилище. Те, кто ненавидит все и вся находятся, вполне возможно, совсем на дне черного огромного котлована – их можно только пожалеть. А ты храни свое пальто чистым, следи за собой, не допускай ни пятнышка, суд будет справедлив, все что найдут – учтут. Не будь ветрен. Служи своей идее. Не забывай целовать детей на ночь. Храни себя от бед. Эти маленькие истины вылетали в мой мозг как зайцы на поляну. Быстро осматривались, прижимали уши и скрывались в чаще леса. Я не знаю, кто вложил мне в мозг эти установки. Вполне возможно, страховочная версия. Ведь я предался унынию. Самое страшное, что может произойти со светлым. Уныние – это тот стальной канат, что связывает руки и ноги, после которого человек не может и не хочет ничего делать, а кто то и жить. Идеальное оружие против светлых людей – главное, вовремя нашептать что все зря и все напрасно, и вот – человек лежит в луже собственных слез, связанный по рукам и ногам и не отсвечивает. Нет человека –нет проблемы. Все гениальное просто. Я знал, что я был предрасположен к унынию. Поэтому я и не мог жить в Питере. Я просто знал, что я не переживу ни позднюю питерскую осень, ни глубокую зиму. Я знал, что уныние в черном плаще придет за мной, скажет собирать свои вещи, и что я после этого? Пойду топиться в Фонтанку? Не-не-не, уж лучше помереть от сумасшедшего темпа жизни, чем от уныния. Все трудоголики смогут сказать после смерти: «По крайней мере, я старался». А что скажут пребывающие в депрессии? «Я так страдал что не мог ничего делать»? Не-не-не, мне ближе первый вариант. Не хочу растечься лужей на полу. Стыдно. Мне всегда было стыдно, ребята. Стыд – единственное, что двигало мной в подростковом возрасте, и почти единственное, что двигает мною сейчас. Только это стыд не перед людьми, а перед собой и небесами. Мне почти каждый день бывает за себя стыдно, да не по разу. Как хороший родитель пакостливого ребенка, я краснею и бледнею по нескольку раз на дню. На что я надеюсь? На милость небес. Я так несовершенен, что не могу править сам себя. Я хочу, чтобы меня правило небо. Я взял себя в руки и приплелся домой. Слежки не было, я несколько раз проверил. Я не был никому нужен. По крайней мере, не нужен врагам – уже хорошо. Надо везде находить свои маленькие плюсы, ведь черные мысли накинуть петлю на шею не появляются вдруг, они роют подкоп к тебе годами, десятилетиями. Я знал, что есть то, чего делать в этой жизни никак нельзя, если не хочешь быть обреченным на вечное мучение. Как глупо думать что после того как ты убьешь свое тело на этой планете, твои мучения окончатся. О нет, они только начнутся. И все что ты испытывал здесь, покажется тебе раем. Душа то твоя бессмертна, она и есть самый лакомый кусочек для темных, то, за что они бьются тысячелетиями. То, что отбиваем у них тысячелетиями мы. Не будьте идиотами, это не конец. Это только начало, взмах ресниц, наша жизнь – микроскопический момент в масштабах Вселенной, порожек, который нужно переступить, чтобы прийти к вечности. Вот только некоторые на нем застревают навсегда. Я закинул вещи в стиралку, постоял под душем. Мыться не хотелось. Почему то в душе всегда приходят самые философские мысли. Их бы думать, покуривая трубку, вечерами в кресле перед камином, не торопясь, вальяжно, закатывая глаза. Но нет. Они приходят в тот момент, когда я включаю воду погорячее. В итоге я застываю в раздумии и спохватываюсь уже тогда, когда кожа моя краснеет и сморщивается, и я вылезаю из ванны вареный как рак. Ничего с собой не могу поделать – этот фокус сознание проделывает со мной каждый раз, как я лезу под душ. Я набодяжил себе опять чашку кофе, завернулся в махровый халат, выполз на балкон. Остывающий лиловый вечер обнимал Сочи, где то невдалеке был слышен треск цикад. Моя голова раскалывалась. Я был никчемен. Потерян. Разбит. Но не сломлен. Наверное, во мне осталась сопротивляться последняя нервная клетка, вот уж она то планировала наверняка показать всем моим врагам, где раки зимуют. Остальная моя нервная система послала меня глубоко и надолго. Вот бы оттуда вернуться загоревшим и с магнитиками, но нет. И я, поколебавшись минут пять, пополз спать. «В конце-то концов»,- ворчал я про себя, впихивая легкое летнее одеяло в дурацкий пододеяльник с прорезью на боку, - «в конце концов, пусть спасает мир сегодня ночью кто-нибудь другой. Им что, некому доверить спасать мир? Хм, да народу до фига! А я что? Я маленький человек. Я люблю кофе. Ненавижу пододеяльники. Я ошпариваюсь каждый раз в душе. Разве я на что-то способен? И вообще, у меня перерыв. Шишки-шишки, я на передышке». Пододеяльник такого типа был придуман специально для садомазохистов. Нет, серьезно, у нас были самые лучшие технологи в советском союзе – они придумали для пододеяльника дырку ромбом! И спасли тысячи советских пар от развода! Если бы сейчас мне было с кем развестись, я бы после этого пододеяльника с прорезью в боку, обязательно бы это сделал! Моя последняя нервная клетка угрожала оторваться, когд, наконец, в неравном бою я его победил. Одеяло, измочаленное моей силой воли, наконец, было заправлено. Пододеяльник был разбит, но, чую, замышлял новые планы коварной мести. Я горестно вздохнул, провел рукой по вспотевшему лбу и завалился спать, жалеющий сам себя. Ощущающим себя в чугунной советской мясорубке, из которой выход только фаршем через дырочки. «Почему Ты оставил меня?», - бормотали мои губы. Я спал. Душа моя витала в иных мирах. Но тело свое, как все уважающие себя светлые, оставил бормочущим на минималках. Так очевиднее, что душа на месте, бормочущее сонное тело не вызывает вопросов у темных. Я не хотел палиться, как кошки. Вот уж палевные создания, с их сонным параличом люди стали догадываться, что кошки во сне проваливаются в порталы и шастают по другим измерениям. Надо быть аккуратнее, надо хотя бы оставлять тело храпящим. Ну, чтобы не вызвать ненужных расспросов. В советские годы многие использовали храп для прикрытия. Я бы мог учить начинающих подобным приемчикам, иногда я был очень дидактичен. Сам себя не похвалишь – никто не похвалит. Истина проста – всегда начинайте с себя. Кто-то где-то косячит и вы это видите? Скорее всего, такой же грех за вами, или сделан или планируется, вот и всё. Раскайтесь перед небесами и наваждение пройдет. Наваждение пройдет, тьма рассеется. Всегда сначала думайте, потом делайте. Следите за собой, будьте осторожны. «Будьте осторожны»,- на этом функция моего мозга на этой планете встала на паузу. Люблю себе понаговаривать что-нибудь, этакое пафосное, когда засыпаю. Лучше спится. Гордыня сворачивается от удовольствия клубочком. Эго улыбается сквозь лисью шерсть. Красота. Во сне я нашел себя сидящим на ветке дерева посреди огромной оранжевой пустыни. Мне не было ни холодно, ни жарко, на востоке сиял луч восходящего солнца. «Возможно, как только оно взойдет, я умру от жажды»,- мелькнула мысль и тут же пропала. Внизу прибежала пустынная лисица. Она задрала морду вверх, внимательно рассматривая меня. Черные – глаза бусинки блестели. Клянусь, она передавала информацию обо мне в online режиме. Возможно, сразу с видео и фото. К ней подбежала вторая лисица, они о чем-то быстро переговорили на своем зверином языке. Обсуждали видимо, когда я устану сидеть, засну и свалюсь вниз. Я вцепился в ветку посильнее. Обе подняли свои мордочки вверх, еще раз просканировав меня. Первая махнула хвостом и поспешила удалиться, что-то тявкнув на прощание. Вторая осталась меня караулить. Я сидел, не шевелясь. Я не мог себе ответить, что плохого могли сделать мне лисицы, которые едва доставали мне до колена. Укусить? Возможно, было бы больно, но не смертельно же. Страх, страх сидел в глубине меня. И тут я увидел их. Песочного цвета тени людей в капюшонах. Длинные бежевые балахоны покрывали все их тело сверху до низу. Я не видел их ног, такое ощущение, что они парили в воздухе. Они двигались мягко, непрерывно, направляя друг друга. Когда они подплыли ко мне чуть ближе, я увидел, что они начали разворачивать достаточно большой экран. Я не слышал ни единого звука, но, готов поклясться, они разговаривали. Они развернули экран передо мной и встали чуть поодаль, в виде почетного караула. Я клянусь, они специально так выстроились, это было не случайно, а так задумано. Один из них взмахнул рукой и экран включился. И тут я познал, что значит выражение «холодный пот». Холодный пот ручьями, потоками, реками тек по моей спине. Я чувствовал, как я седею в реальном времени. Пот струился по мне, хотя было не жарко. Руки, вцепившиеся в ветки, онемели. Я открыл рот в беззвучном крике, но ни одного звука не исторглось из меня, потому что душа, душа моя застыла от ужаса. На экране демонстрировались все мои грехи, начиная с рождения. Четко, без прикрас. Демонстрировались именно те моменты, когда я откровенно грешил. И как разрушающе действовало это на всю мою последующую жизнь и окружающих меня людей. Грех – последствие, грех- последствие, грех..грех..грех…Я задыхался, я задыхался, открывал беззвучно рот и при этом не мог вдохнуть. Дрожь пробирала все мое тело. Пот тек потоками по спине, я никогда так не потел, ни от болезни, ни во время соревнований, ни в самом страшном жару, никогда. Я был мокрый и одновременно дрожал от холода. Зубы мои стучали друг о друга. Ужас обнимал мой мозг. Это было несладко. Не зря не всем людям небо открывает список их грехов, опасаясь, что те от ужаса могут совершить самоубийство, окончательно ввергнув себя в ад. Я не мог предположить, что даже греховные мысли могут так влиять на мою жизнь и жизнь окружающих меня людей. Мне хотелось крикнуть, громко и отчаянно: «Это не считово! Я же только об этом подумал!» Традиционная ошибка всех людей, населяющих эту планету – думать, что этот грех уж точно им не засчитается. Всем засчитается, а им нет. Пронесет. Если бы все люди на планете Земля четко знали, что они на счетчике, наш мир в один момент избавился бы зла. Как бесстрастно ангелы тьмы собирают, записывают и копят наши грехи, как складывают один к одному, чтобы предъявить их, предъявить их все на страшном суде, как трепещет душа грешника, познав, что ничего, ни капли, ни песчинки греха не осталось неподсчитанной. Как просто и как сложно – жить и контролировать каждый свой шаг, зная, что на левом плече тоже сидят, контролируют, считают, записывают, взвешивают, не упускают. Все грехи с младенчества до последних дней промелькнули передо мной. Я беззвучно рыдал. Я рыдал так, что слезы мои скопились перед деревом и там образовалась маленькая лужа. Лисица, караулившая меня, провела по ней языком, и лужа сразу же, мгновенно высохла. Я почему то сразу же успокоился. Как будто она дала мне понять, что все это мне показали вовсе не для моих слез. Тени молча свернули экран и снова выстроились «во фрунт». Они чего-то ждали. Чего-то или кого-то. Лисица настороженно принюхалась к ветру с востока. Я напрягся и внутренне похолодел. Когда человек не знает, чего ждать, он, как правило, ждет худшего. Я сидел, полуголый, на ветке дерева посреди пустыни, только что узревший все свои грехи. Руки мои, вцепившиеся в ветку, одеревенели, я не знал, сколько мне придется просидеть в той же застывшей позе, я чувствовал голод и жажду, я был разбит всей моей никчемной жизнью, показанной мне на экране. Что хуже, чем это, могло произойти со мной? Чем еще моя судьба хотела попотчевать меня? Ей казалось, видимо, личным вызовом, что я все еще жив. Я жив и все еще могу сдвигать горы. Как бы темным не хотелось стереть меня с лица земли, я был все еще жив. Я был жив и я все еще функционировал, как светлый. Да, я был грешен. Но я не поменял свою суть. Отчаяние на мгновение ослабило мертвую хватку и чуть-чуть расслабило руки с моего горла и я тут же, неожиданно сам для себя, крикнул: «Я светлый!». И как мгновенно от молитвы сходит морок, я увидел как черное облако, растущее на западе, резко вспыхнуло и рассеялось, а я шлепнулся на горячий песок. Я летел, зажмурив глаза, и даже когда упал, я держал их закрытыми, и поэтому не сразу сообразил, что меня окружает неестественный шум, не присущий пустыне. Это был шум моря. Я широко раскрыл глаза. Я лежал на белом песке огромного пляжа, море с шумом накатывало на песок, я лежал в тени пальмы, усеянной кокосами, рядом в траве бил родник и я не преминул жадно напиться ледяной воды. Иийууухххуу! Слава Богу, я был спасен! Мироздание было благосклонно ко мне даже на краю погибели. Я лежал около родника в каких-то зарослях и не хотел шевелиться. Все было бессмысленно. Моя жизнь была никчемна и бессмысленна, я это только что понял. Как себя ни контролируй – а все равно грешишь. Хоть в мыслях, да черная дрянь- мысль проскочит, зараза, как себя ни береги. Я закрыл глаза. Я не мог увидеть Её, но я почувствовал. Как легкий цветочный запах, легкий освежающий бриз, дыхание ветра были ее шаги. Её нельзя было увидеть или услышать, но можно было почувствовать. Мое тело немедленно откликнулось, еще до того как я разлепил глаза. Повинуясь теплой волне я откинул назад голову и увидел Её. Она набирала воду в кувшин из источника и еще не видела меня. Она смотрела на море. По ветру развевалось ее дымно- розоватое легкое платье и бирюзовая тончайшая накидка. Она рассеянно придерживала подол, другой рукой держа кувшин, но все еще вглядываясь в море, как будто ждала кого-то. Я застыл в неудобной позе, вывернув шею, и в какой-то момент громко сглотнул. Она вздрогнула, наши взгляды встретились и в то же мгновение, Она вскрикнула, накинув шарф на лицо и мгновенно побежала, расплескивая воду. Я чуть замешкался, вставая, и тоже побежал за Ней. Я бежал изо всех сил и никак не мог догнать ее, Её спина все удалялась и удалялась от меня, пока я не споткнулся о какую то корягу и не полетел о земь. Я упал с дивана, больно, обидно, тяжело дыша, как будто пробежал стометровку. Горькое осознание, что это всего лишь сон пришло мгновенно. Обескураженный, лишенный всяких сил я сел на пол. На постели пододеяльник и простынь сбились в ком, свидетельствуя, что сон был не без борьбы. Время показывало 6 утра. Я протер глаза, пытаясь сообразить, кто я и зачем я. Поплелся на кухню, включил кофемашину. Утро только еще брезжило над беспечными отдыхающими и хмурыми сочинцами, день еще не собирался заявлять себя в полную силу, отдав власть сиренево – розовому моднику – южному утру. День еще не начался, а я уже был потерян. Потерян и разбит. Я снова видел Её. Во сне. И Она снова от меня ускользнула. Ни надежды, ни светлой мечты. Только мрак разочарования. Снова и снова. Судьба играет со мной как рыжий сытой кот с полудохлой мышкой. Делает вид, что я ей не очень то и интересен, но иногда надавливает лапой на грудь, чтобы убедиться что полудохл, больше мертв, чем жив и не помышляю бежать. А вы пробовали убежать от судьбы? От нее да, старухи в латах, которая стоит со счетчиком, калькулятором и секундомером? Ну и как? Удалось? Или вам только кажется, что удалось? Не забудь подставлять вторую щеку, когда получаешь пощечины от судьбы, вертись на пыточных тренажерах, будь активен. Будь активен и не забывай, что наш путь конечен. Нет более депрессивного человека, чем тот, которого разбудили в 6 утра. Все самое ужасное на этой планете придумали люди, которые не высыпались. Кофе дало мне небольшую затрещину и я почти мог соображать. Это радовало, я думал, что эта функция моего мозга навсегда утеряна. Что мы имели? Она живет у моря и ходит за водой к источнику. Что от меня хотели? Показать мне мои грехи. Зачем? Этот вопрос остался без ответа. Что-то там эти товарищи с лисицами мне явно не допоказывали. И что-то глубоко внутри меня говорит, что к лучшему. Я даже не понял, темные это были или светлые? Кто они вообще? Серые? Хранители времени? «Да, именно так»,- ответил какой то глухой голос внутри меня,- «Серые хранители времени. Скоро ты с ними столкнешься еще раз». Холодный пот снова прошиб меня после таких слов. Я снова глотнул кофе, но он уже не помогал, волшебное действие кофе закончилось. Да и кофе не могло справиться с проблемами мирового масштаба, а появление серых Хранителей Времени, пусть даже во сне, обладало именно таким масштабом. «Боже мой, почему снова я?»,- причитала моя внутренняя трусливая мышка, пока я собирал табельное оружие,- «Почему я? Разве они не могут разрешить свои мировые конфликты как то без нас? Как то безотносительно вот меня лично? Меня, просто какого-то малозначимого винтика в светлой системе? Отвечающего даже не за весь Сочи, а так, за квартал? Ну почему снова я? Опять я там этому начальству не угодил, что ли?» Мои грустные размышления были прерваны звонком из Штаба – давали разнарядку. Опять мое дежурство в районе Морского вокзала. Место, которое я с одной стороны люблю за красоту, а с другой ненавижу – за многолюдность. Все энергетические следы стираются в то же мгновение. Нужно работать очень четко, да что там, в этом районе нужно просто впахивать, и то не факт, что ты найдешь нашкодивших там темных – очччень легко скрыть следы в толпе туристов. Толпа туристов как отдельное море, сжирающее все на своем пути, все следы, все намеки, все энергетические воздействия. Там легко можно высосать энергию из человека до полной остановки сердца и оставить его там умирать, оставшись незамеченным, и вампиры это прекрасно знают. И мы знаем. Нелюбимое, в общем, это у светлых место – Морской вокзал. Нелюбимое, но пост там необходим. Мы все это знали и дежурили поочередно. До моего сегодняшнего сна, который собрал намеки воедино. Я вышел на улицу, накинув капюшон на голову. До того момента когда начнется дикий солнцепек это была хорошая защита а потом все равно придется напяливать кепку. Немного потренировался по дороге, делая огненные лассо. Да, пожалуй, против крупного врага не очень то сработает, нужна большая сила чтобы удерживать, но против мелких – вполне. Мы вообще не любили демонстрировать оружие до боя, это даже было где то предписано в правилах и запрещено. Но, видимо, моя усталость и отчаяние начинало работать против меня – я наплевал на правила. Внутри меня жгло и полыхало. Я никогда Её не увижу. Короткие свидания во сне, во время которых Она от меня удирает как подорванная лань – это все, что у меня есть, это все, что у меня будет. Отчаяние накрывало меня с головой. Очень плохое состояние для человека, худшее состояние для светлого. Именно в нем мы делаем максимальное количество ошибок. Надо сосредоточиться. Надо собрать мысли в кучу. Я зашел в ближайшее работающее кафе, заказал двойной американо. Сонные с ночной смены официанты двигались на замедленной скорости. Рядом сидело несколько помятых страдальцев, неспящих в «экую рань». Никто не был свеж и бодр в радиусе 10 метров вокруг меня, никто. Осознание этого почему то произвело заживляющий эффект на мои открытые душевные раны. Всегда приятно, когда вокруг тебя еще кто-то страдает, а не ты один. Ох уж эта русская любовь к горящей хате соседа. Хотя я привык страдать. Я могу пересчитать все моменты истинного счастья, что у меня были с рождения, и мне хватит пальцев на обеих руках. Может, даже парочка останутся свободными. «На свете счастья нет, но есть покой и воля»(с), - кто это сказал? В общем, прав ли ты чувак, если в моей жизни счастья не было, но покоя и воли тоже не предвиделось? Я был в роли амебки, разлившегося желе, грустненькой лужицы, такая хорошая иллюстрация к хипстерам, поколению Z и родной, родненькой прокрастинации. А отчего она там появляется то? Оттого что результат недостижим. Я могу быть самым крутым светлым, лучшим воином года, я наверное, судя по вниманию, которое мне оказывают темные, могу разбить их всех в Сочи, но это ни на йоту не приблизит меня к Ней. Она осталась там, на том побережье, в том древнем городе, в параллельной реальности, без шансов, без шансов, без шансов снова с Ней пересечься. Никогда больше до этого я не чувствовал себя таким идиотом. Ошибка небес, точка на несущейся поверхности, микропаззл, который никуда не подходил, кем я был? Для чего я был сделан? Когда все мои достижения можно было перечеркнуть одним нелепым провалом в другую реальность? Тот слой, который мне никогда не догнать, в который никогда не попасть? Зачем все это было? Зачем небо продолжает мучить меня? Я посмотрел еще раз на ровную гладь кофейной мути у меня в чашке. Я прищурился. Я нырнул. Ничего не могло нарушить моего равновесия. Только я и кофе. И больше никого. Мир лежал под моими ногами. Я нырнул в кофе, я ушел на глубину, я был в нем. «Был в моменте»,- как сказали бы современные «гуру», пластиковые одноразовые мальчики и девочки, не нюхавшие пороху, уверенные, что за их инфоцыганные марафоны им никогда не прилетит обраточка от Вселенной. И только такие, как я, знали точно, что уже заряжается и уже в пути. Только такие, как я, умеющие нырнуть в любую поверхность любого напитка в радиусе достижения, знали, что все взаимосвязано и ничто не случайно. В конце концов, видимо, мои страдания были прописаны в схеме моей судьбы при изначальной отправке моего несчастного тельца на эту планету. Это было в программе, что я мог сделать? Предписанное судьбой не изменишь, как ни рыдай, как ни бейся головой об стенку. Надо собраться, подумал я, наматывая восьмой круг по чашке. Внутри было хорошо, внутри было спокойно. Кофе обволакивал мое тело, кофе ласкал мою душу. Не было никого рядом, кто мог бы так обнять и успокоить как кофе – он понимал. Гремел гром, обрушивался мир, я не мог найти точку опоры, но он понимал и находил для меня ее. Я вынырнул свежим, бодрым, веселым. Если нет сил быть таким, нужно притвориться. «Fake it till you make it». И я в этом деле преуспел. Михалыч бы сказал: «Далеко пойдет». Я был суперменом, я владел собой, я владел миром. И только своими чувствами я не владел. Я вздохнул, напялил кепку и солнечные очки и вышел в просыпающийся город. Утренний Сочи сонно потягивался и пах распускающимися цветами. Трудно представить себе более невинное место в качестве арены для битвы темных и светлых. Однако же, оно было таким. Если говорить честно, весь наш мир представляет собой место для битвы темных и светлых. Весь наш мир. Если вам кажется, что в радиусе двух метров от вас ничего подобного не происходит, вы крупно ошибаетесь. Битва идет 24/7, 365 дней в году, на 100% поверхности земного шара. Если вы этого не замечаете, значит, ваши мозги основательно припудрены, значит, кто то постарался сделать так, чтобы вы этого не замечали. «Тем, кто ложится спать – спокойная ночь»(с),- как поется в одной небезызвестной песне. Можно очень дорого заплатить за беспечный сон, жизнью например. Душой. Выход. Я просто искал выход. Можно ли бесконечно действовать на нервы человека, да так, что он забудет самого себя, свою жизнь, свои чаяния и стремления? Можно ли окутать человека туманом неопределенности так, что это высосет из него все силы, истончит его душу? Уверенного, сильного человека, принимающего по работе важные решения. Средней руки светлого, много о себе не мнящего, но уверенно противостоящего темным вот уже несколько тысячелетий? О да, если в этом замешана любовь. Вернее, фейковая сторона любви. «Fake it till you make it»(с). Посмотри в глаза своей судьбе, очнись, это всего лишь хитро простроенный лабиринт, по которому ты несешься как подопытная белая мышка, и кто-то наверху кидает кусочки сыра в нужных местах на нужных поворотах, чтобы мышка ускорилась, чтобы мышка побежала туда, куда надо, чтобы мышка никогда не нашла выход. Самое главное, чтобы мышке не пришло в голову, что это фейк, лабиринт, который не имеет выхода, бесконечное ралли, и никто не обещает счастье за поворотом. Будь умной белой мышкой. Включи мозг. Спроси себя, почему кусочки сыра попадаются в определенное время в определенных местах? И почему тебя бьет током, когда ты поворачиваешь в другую сторону? Может быть, просто потерпеть боль, пересилить себя, повернуть туда, куда ты ни разу не поворачивал, потому что боялся боли, может быть, там ждет тебя выход? Выход. Я искал выход. Время. Время тикало, оно отсчитывало часы, минуты, секунды до. До того самого момента, когда я пойму, как же мне действовать. Время томительно тянулось, и в то же время оно неслось, и я чувствовал его жаркое дыхание на моем затылке. Время невозможно было уговорить, умолить замедлить свой бег, время было стремительным палачом. Одна надежда была, что оно закрутится, запутается в спешке, в поту и мыльной пене, как нерадивая хозяйка на кухне, и отрубит не ту голову. Кем я был? Что я делал? Кому расскажешь – не поверят. А мне и рассказывать то было никому нельзя. Так. Что мы имели? Они пытались выйти на меня через сон. Излюбленный способ. Способ, легко подходящий для 99 процентов землян, кроме тех, кто настолько замордован в битве, что перестал видеть сны. Вернее, видеть не перестал, но ни хрена, нихренашечки уже не помнит после пробуждения. Наверное, для них есть свои способы воздействия, но мне сейчас не вспомнить, какие именно напечатаны в тысячестраничном мануале. Моя жизнь разделилась на «до и после». Линия войны, прожигающая Сочи насквозь, прошлась и по моему жизненному пути. Почему я один защищал этот огненный пункт? Почему? Кем я был? Ни уровня, ни должности, ничего – только странные сны… Туман рассеивался, совсем скоро наступит адское пекло. Совсем скоро решатся последние вопросы плана, острый карандаш проедет по центру карты города и разделит его напополам, оставив одним участь защищаться, а вторым нападать. Я вышел на одну из центральных улиц, двигаясь к Морскому вокзалу. Я смотрел вперед, на дорогу, но всюду я видел лишь Её глаза, бесконечно прекрасные, манящие, глубокие, бархатные, удивительные, волшебные, в них хотелось утонуть. Её глаза преследовали меня всюду, они шли за мной, куда бы я не повернулся, что бы я ни хотел сказать или сделать. Я пытался уйти от наваждения, но даже если я закрывал глаза, я продолжал видеть их. Чувствовал ли я, что пришло мое время? Я не знаю. Единственное, что я понимал – мне нужно идти к центру города и точка. Прямо сейчас единственное, что я мог сделать – идти. Надо было действовать чуть умнее. Ну, я не знаю, построить огненные защитные щиты около Морвокзала. Ну, меня же этому всему учили. Энергии моей должно хватить, и это не сложно – справится любой ученик последнего уровня. Энергии схавает достаточно, это правда. Могу ли я сейчас ей пожертвовать на эти укрепления? Ах, если бы знать, кого конкретно защищать? Я вышел к морю, справа от меня было хипстерское кафе с дурацкими фигурками бегемотиков из искусственной травы вокруг. Я тоскливо посмотрел на море, пощупал пространство. Ничего, кроме праздношатающихся туристов, планирующих оставить тут все свои бабки, уехав с послевкусием быстро пролетевшего рая. Морской ветер освежал. Не выдержав, я заскочил в эту хипстерскую кузницу праздности и безделья и взял себе вполне себе узнаваемое фраппучино с разноцветными сливками. Да а по фиг уже было, ребята. Погибать – так с музыкой. Это прям основное правило моей жизни. И когда я включаю музыку, погибать уже становится необязательным. Я был хорош. Надо было себя уже похвалить когда-нибудь, да? Я опустил губы в бархатную пенку. А хотелось все лицо опустить куда-нибудь в сливочную пену и забыться. Да что там, всего себя целиком. Сбежать, расслабиться, исчезнуть, раствориться, уйти, пропасть, улететь навсегда отсюда. Если бы можно было исчезнуть от своих мыслей! К сожалению, они летят за мной как черные вороны за самолетом Бритни Спирс. Кофе почти закончился, а мысли не исчезали. Если не защитные сооружения вокруг Морвокзала, тогда что? Ждать нападения с воздуха? Сделать себе над головой огненный микрощит, при опасности сверху, увеличить его на несколько километров по центру Сочи? Это, пожалуй, было лучшим решением. Щит над головой см. 50 в диаметре не займет много энергии, растянуть я его смогу за доли секунды. Если бы у меня были эти доли секунды.. Знать, когда враг нападет – непозволительная роскошь для нас. Мы всегда должны быть в боевой готовности. Всегда. Каждый год, месяц, неделю, день, час, каждую минуту. Каждую секунду нашей жизни. Да, это сильно выматывает. Согласен. Но ничего не бывает слаще, чем момент, когда ты понимаешь, что ты их обыграл. Ты поставил шах и мат и перевернул доску. Ты все просчитал. Ты спас своих, ты спас людей, тебе благодарно небо. Разве может быть что-нибудь лучше этого момента? Да ничего! Это то, для чего я был сделан. Защищать. Может быть, я еще плохо справляюсь. Не расторопен. Не самый высокий уровень. Подтормаживаю при распознавании знаков. Но зато, когда мне становится ясна задача, я очень стремителен. Да, да, да, пока сам себя не похвалишь – никто тебя не похвалит. Выглядит, как прописная истина, но на самом деле так и есть. Возможно, кто-то из наших справился бы и лучше. Но ни одного из нас до этого не оставляли в информационном вакууме. Ничего –ни одного сообщения, ни приказа. Барахтайся, мол, как хочешь. Мы тебя, как новорожденного котенка, в море, а ты уж сам там выплывай. И ты барахтаешься, шевелишь лапками, наглатываешься холодной соленой воды на глазах у всего мира. Но самое главное – на тебя смотрят небеса. И ты не вправе их подвести. Мне бы хотя бы немного мозгов, Господи. Как же я надоел сам себе своей нерешительностью, своим тугодумием, своей вечной тоской на мосту, глядя на берег озера с плакучими ивами! Ведь есть среди нас и ребята посильнее и поюморнее меня! Те, кто не стонут, не страдают, те, кому по барабану! Ну, шквальный огонь, так шквальный огонь! Ну, нападение демонических сущностей, так нападение! Все, о чем они сожалеют – что не успели как следует пожрать перед боем, в сущности, это все! Бравые ребята, о, как мне хотелось быть на них похожим! Почему же я тут один бьюсь как одинокий пахарь посреди поля, и конца и края не видно этой пашне! Ты пашешь, думаешь, вот еще чуть-чуть, чуть-чуть поднапрячься и будет лучше, будет совсем хорошо, и я всех победю, ан нет, смотришь и видишь нераспаханный край и понимаешь, что ты в самом начале. Смотришь в голубое небо, жмуришься от солнца, капля пота ползет по щеке – и ты абсолютно один под этим небом, под этим солнцем, и все, что ты можешь – это пахать, пахать, пока не упадешь, сваленный в ту же пашню, пока небо не смилуется и не заберет тебя уже, грешного, наконец, к себе. Я не был примером, я не был примером даже для самого себя. Сколько я сегодня их убью? 4? 5? 8?Смогу ли защитить город? Дадут ли мне, наконец, подкрепление? Часом, не сошел ли я с ума? А что, легко! Солнце напекло мне голову, и мне кажется, что я один вот уже много дней сражаюсь с многотысячным войском темных, и, что самое удивительное, побеждаю. Вот в чем загвоздка. Я посмотрел внутренним взглядом. Нет. Не сошел. Караулят примерно в километре от меня, передвигаются по параллельной улице в том же темпе что и я. Я немного замедлил ход, потом пошел быстрее. Потом резко встал. И внезапно сорвался с места, побежал. Да, точно, следят за мной. Да и плевать. «Помирать, так с музыкой, запевайте, братцы»(с). Сколько я бежал, я и сам не знаю. Сначала, конечно, несся как молодой конь, и кофе бодро булькал у меня в желудке. Потом перешел на рысь. Потом задумался. Потом пошел пешком. Я не замечал никого и ничего, и если бы сейчас на меня напали, я сомневаюсь, что успел бы оставить щит. Я прикрыл глаза. Моя душа кувыркалась на поверхности темной воды старой грязной дачной бочки как желтый высохший листок, и я знал, что еще какие то несчастные несколько минут, и лист намокнет и опустится на дно, туда, где вековая стоялая затхлая вода, там, где тьма, где страх, откуда нет выхода. «Ну и пускай они убивают мое тело», - вдруг отчаянно мелькнуло во мне,- «Душу же не смогут убить. Душа моя им не принадлежит». От этой мысли мне стало легко и свободно. Как будто я сбросил с себя огромный камень, просто кусок скалы со своих плеч. Они ничего не смогут со мной сделать. Пусть убивают, пусть. Это всего лишь тело. У меня будет новая жизнь и новое тело, и я смогу их сокрушить. Я буду перерождаться снова и снова, бесконечное количество раз, беся темных до белой пены у рта, то обморока, то искр из глаз, до изнеможения, я буду их врагом №1, пока не выполню задание от неба. От этих мыслей я стал подпрыгивать при ходьбе, как счастливая второклассница, трясущая хвостиками с бантами, получившая только что пятерку. Я снова был силен. Страх и сомнения больше не сковывали меня. Я был готов к битве. Я зашел чуть левее морского вокзала, там, где были припаркованы яхты местных нуворишей и стояли пару бестолковых кафе. Воздух сгущался, воздух был напоен грозой. «Может, пронесет»,- мелькнула во мне спасительная мысль. На тот момент я уже не очень понимал, что может быть для меня спасением. Чуток отвлекся и вздрогнул, увидев себя с чашкой кофе в правой руке: я не помнил, чтобы я покупал ее. Наверное, это произошло на автомате, когда я загляделся на кофейню через пару – тройку метров от меня. Плохо. Светлые всегда практикуют осознанность. Мы всегда должны знать, что и откуда взялось. Ничто не должно быть скрытым за завесой тумана: ни действия противника, ни наши собственные. Ничего не начиналось. Ничего, кроме моего предчувствия. Небо выглядело чистым, лишь пара облачков на горизонте. Никаких черных туч. Ничего, как водится, не предвещало. Я был свободен. Полон сил. Я мог сокрушить любого врага. Я начал подтягивать нити реальности, чтобы понять, где именно находятся темные. Я не думаю, что я был их конечной целью – я не был того уровня, чтобы ставить меня как конечную цель, по крайней мере мне хотелось так думать. Несомненно одно – я был тем, кто им мешал. Определенно, мешал. Был, как кость в горле. Камушек в ботинке. Пенка на молоке в детском садике, которую фюрер-воспитатель заставляет съесть перед лицом всех твоих друганов. Они хотели меня убрать. На всех линиях реальности маячила моя смерть. Убрать, чтобы что? Чтобы что? Я не знал их конечную цель, поэтому не мог опережать их на полшага вперед. Но небо знало. Небо знало. Оставалось отдаться на его волю, отключить мозги, включить интуицию. Я поднял глаза вверх. Я стоял под этим небом: глупый, беззащитный. Тупо пытающийся всех спасти, стоя на краю собственной гибели. Рядом со мной на ветку сел воробей и отчаянно зачирикал, глядя на меня. Я бы сказал: «Не рожаешь, не ори»,- но он чирикал так истошно, как будто рожал. Я посмотрел на него еще раз, и вдруг меня осенило: это и был знак, о том, что там, наверху, в курсе моих дел, и мне помогут. Воробей – единственная птица, которая видела Его распятие, и я ему доверял. Ободренный, я вышел перед каким то советским памятником спортсменов и увидел внутренним зрением, как по нитям реальности побежали черные шары. Они были похожи на сгустки ртути – такие же подвижные, вертлявые, живучие и ползучие гады. Я видел, куда они все слетались. Буквально в тридцати метрах от меня на более старых слоях реальности было что-то вроде котлована. Именно туда слетались все эти шары. Видимо, готовился взрыв. Я посмотрел на мощность. Взрыв такой силы, который способен похоронить под собой все Сочи и захватить Краснодар. Мне было не совсем понятно, а на фига. «На фига? Ты хочешь знать? Ты отдаешь нам всю свою силу, а мы оставляем всех этих людей жить», - четко сказал ледяной голос примерно в метре от меня. Я судорожно оглянулся. Обычным зрением невозможно было разглядеть кого-то рядом со мной, рядом было пусто. Я посмотрел глазами души, немедленно увидел его и все мое тело пронзила дрожь от омерзения. «Что, не нравится?», - усмехнулся тот, чье тело составляли щупальцы, шипы, бородавки, на чьем лице было несколько маленьких глаз, а тот, что был в центре лба, со слепым бельмом, источал холод и смерть,- «Привыкай, скоро ты будешь у нас». «Да не бывать этому!»,- с омерзением вырвалось у меня. «Тогда все эти люди погибнут»,- хмыкнуло то, что не имело рода и возраста. И растворилось в тридцати метрах от меня, там, где сгущалась тьма. Отличная дилемма – отдать силу и спасти людей, тем самым убив себя, либо оставить, принять бой, и, скорее всего, тоже погибнуть. Они умеют шантажировать и искушать, искажать в свою угоду реальность, всегда умели. Безвыходное положение – это их конек. Сделать так, чтобы человек почувствовал себя в тупике, заметался между стенок клетки, прижать его в углу, заставить дрожать – это было их целью всегда, во все века. И, надо сказать, они не плохо справлялись. Не на того нарвались. Я был прост, прост как картошка. Картошка не может бояться, не умеет. Картошка не может цепенеть от страха. Ее губы не могут побелеть от ужаса предстоящих перспектив. Все, что она умеет – это расти и приносить свои плоды. Да, не манго, но однако ж от голода спасла всех во время ВОВ. Я мог бороться. Просто сражаться, не думая ни о чем. Я посмотрел на воробья. Он коротко чирикнул. Явно, одобрял. Я начал закрывать свое тело золотыми доспехами, смотрел, чтобы нигде не осталось ни одного зазора. Все происходило на виртуальном уровне, я мог только контролировать взглядом, как доспехи автоматически защелкивались на мне. Свет и сияние исходило от них – подарок небес. Всегда ими гордился: не у каждого светлого такие были. А у меня да. Есть в жизни приятные моменты, как ни крути. Я почти полностью облачился, как услышал шорох. Шорох Её платья. Она висела в воздухе в паре метров от меня, ноги Её не касались земли. Она смотрела на меня печальным и тоскующим взором и делала какие-то странные жесты вокруг моей головы. «Благословляет», - догадался я и сквозь щемящую боль, разрывающую мою грудь, улыбнулся Ей. Она улыбнулась мне в ответ. Вдруг я услышал шелест, такой, звук такой приглушенной частой упругой барабанной дроби, как будто бегут сотни тысяч маленьких лапок. И я увидел их. Полчища насекомых: жуков, сороконожек, пауков наводнили Курортный проспект и все близлежащие улицы. Я посмотрел внутренним взором – они все сползались именно к той точке, где был котлован. Разумеется, никто, кроме меня не видел эти полчища насекомых: они были сделаны из сгустков тьмы. Ничего более отвратительного, наверное, за всю мою недолгую жизнь я не видел: пауки налезали на жуков, жуки на сороконожек – эти твари явно торопились к месту взрыва. Я быстро пролистал в своей голове хроники самых масштабных сражений между светлыми и теми, кого выбрала тьма – ничего подобного перед сражениями не случалось. Не взрывчатку же они торопятся заложить, в самом деле»,- раздраженно подумал я, -«думай, дуболом, думай»,- подгонял я свое охреневшее сознание, надеясь выудить хоть одну светлую мысль, которая бы помогла мне понять, как действовать дальше. В моей голове было пусто. Я почувствовал на себе очень внимательный взгляд черных глазок-бусинок. Я оглянулся: воробей все так же сидел на ветке и внимательно, мне даже показалось, насмешливо, смотрел на меня. Я понял намек. Какой же я идиот, что сразу не догадался. Я вскинул руку, быстро прочитал молитву и клонировал воробья на сотни тысяч огненных воробьев. Огненная стая взвилась в воздух и закрыла солнце. Казалось, что небо состоит из огня. Карающего огня. Я почувствовал сопротивление воздуха (быстро работают, гады), взмахнул рукой и обрушил всю эту стаю на ползущих насекомых. Для ползущих тварей наступил мини-Армагеддон. Противно запахло чем-то жженым, я увидел вздымающиеся вверх на полтора метра трупики насекомых, из которых равномерно исходили сгустки тьмы, вспыхивали и лопались на глазах. Я получил странное удовольствия от созерцания этой мини битвы. Хотя воздух вокруг меня сгущался – вычислили, суки, где я. «Быстро»,- ухмыльнулся я. Хотя, впрочем, огненные птицы – это знак нашей конторки, тут уж вычисляй не вычисляй… На светлом горит его меч, как на воре шапка, никуда не денешься – вычислить легко. Была ли сильнее тьма? Нет. Были ли мы сильнее? Да. Почему же мы так часто забываем об этом? Небо резко потемнело. И я мгновенно увидел «обраточку» - черные ястребы летели с севера, каждый размером со здоровую антилопу, с горящими глазами, нацеливаясь на моих воробьев. Я хлопнул в ладоши и поставил огненный заслон перед моими воробьями, предварительно подпустив ястребов поближе, и я увидел, как быстро они начали втыкаться в огненную стену, не в силах развернуться и затормозить, несущиеся на дикой скорости, клацающие металлическими клювами, жаждущие убить наших воробьев. Черные перья с шипением, искрами, ошметками темного мяса рухнули перед стеной. Я почувствовал запах серы. Не сегодня, дорогие мои, не сегодня. Кофе бодро булькал во мне, я был полон решимости. «Не съем, так понадкусываю»(с), как говорится. Я готовился сделать все, что от меня зависело, если надо, положить тут свою голову. Жить без любви мне все равно надоело, а самоубиваться нам нельзя – все жизненные решения мои проще, чем у второклассника. Что там моя жизнь для неба – в Вечности? Один взмах ресниц. А нам тут мучайся, живи, страдай, чисти душу, избавляйся от грехов, бегай от искушений, взращивай добродетели. Столько всего, что мама не горюй. Ворчать нам, кстати, тоже было запрещено, поэтому я перестал. Что мы имели? Насекомых я грохнул с помощью воробьев, ниспосланных всеведущим небом, ястребов грохнул. Что там дальше по плану? Черные ртутные шарики собрались в котловане, наполнив его почти на треть, и это меня беспокоило. Думай, думай, дуболом, чем их нейтрализовать. Мозг отчаянно размахивал розовыми пухлыми ручками – ничего умного, как назло, на ум не приходило. Я чуть-чуть расправил золотые крылья, решил взлететь и посмотреть на котлован сверху. Как выяснилось, это была отличная затея, однако ж, никаких плодов она не принесла. Я увидел сверху, что к котловану тянутся тонкие паучьи нити, тянутся и подрагивают. Очевидно, что по ним намеревались отправить и еще что то. Еще что-то, что сможет подвзорвать эти шары. То есть, эти шары что то вроде топлива. Что-то вроде бомб без фитиля, а фитиль подъедет попозже. Отдельным экспрессом. Хитро. Я вернулся на место и почувствовал, как уплотнился воздух. Возможно, одним из их решений будет просто перетереть меня между слоями реальности, как морковку. Одна из самых неприятных смертей в нашем деле – когда тебя просто прессуют со всех сторон плотной атмосферой, сжатой до состояния свинцовой наковальни, и от тебя даже мокрого места не остается, я не фигурально, я буквально сейчас. Один шанс выбраться – вовремя открыть портал, потому что при сжатии воздуха открыться то он откроется, но в него почти невозможно будет войти. Просто не хватит сил сопротивляться. По крайней мере, даже у сильнейших это редко получается. Я выставил все свои огненные золотые щиты, где смог, до какого расстояния дотянулся, даже сверху. И младенцу было понятно, что, скорее всего, где то в течение получаса непрерывного пресса меня продавят. «Будет больно»,- подумал я,- «будет очень больно». Легкий мороз пробежался по моим лопаткам. Да что там мороз, мурашки величиной с лошадиную голову пробежались по моему телу! Но лучше уж тут перетерпеть чуток, чем вечность в аду. Подумал про ад и передернул плечами. Всех, куда по работе туда заносит, половину жизни преследуют адские видения, от которых любой человек немедленно упал бы в обморок, кому, а может, и словил бы инфаркт вместе с инсультом. Ничего более отвратительного ни один человек не видел на земле. Когда говорят, что на земле ад – не верьте. На земле очень даже милое чистилище. Ад внизу и я ни одному врагу не пожелаю там очутиться, поверьте мне. Что мы имели? Атмосфера вокруг меня сгущалась, воздух уплотнялся, а стоял, как дурак, под всеми моими щитами и ждал смерти. «Не самое лучшее решение для того, из-за которого вся каша и заварилась»,- вдруг подумалось мне. Я вспомнил, что нас учили молниями расшивать швы воздействий. Ну, то есть, если несколько колдунов сделали пресс, то между влияниями на вас, между стенами из плотного воздуха есть швы. Они только выглядят единым монолитом, на самом деле, нет, ни фига подобного. Я сделал пару молний, зажал в кулак, нашептал искать швы. И началось. Молнии тут же автономно нашли пару швов и расшили их. Уплотненное пространство, как натянутая резинка в рогатке у веснушчатого мальчишки, отскочило и влетело в того, кто это сделал. Послышался приглушенный стон колдунов. Сработало! Я торопливо сделал еще десятка два молний, руки мои тряслись, как у первокурсника, сдающего экзамен по противостоянию злых сил профессору «Никогданесдадитеиненадейтесьдаже», и отправил их так же расшивать швы пространства. Какой же я был дебил, что собрался так быстро помирать! Молнии делали свое дело, как часы, швы расшивались, пространство возвращало темным их зло обратками (и в эти моменты я не завидовал своим врагам), воздух вокруг меня редел, и не прошло и получаса, как я смог вздохнуть полной грудью. «Хм, странно,- подумал я,- почему они предпочли пресс? Где открытое сражение? Может, они решили, что я так ничтожен, что не заслуживаю отдельного сражения? Или… Или… или… так силен, что они решили собрать всю свою силу и энергию и тупо сдавить меня? Я еще раз посмотрел на шары. Они посерели, покрылись серым пеплом и как будто окаменели. «Деактивировали их»,- догадался я. Хм, странно. Намеревались взорвать все живое и вдруг передумали. На них не похоже. «Думай, дуболом, тупая башка, думай! Думай, самый тупой из учеников, думай! Думай, или это может стоить всем вокруг тебя смерти. Думай! Ну же!»,- я сжал голову так сильно, что побелели костяшки пальцев. Мне было необходимо срочное решение, промедление могло стоить всем окружающим жизни. Я беспомощно посмотрел по сторонам и увидел абсолютно белый одуванчик, чуть колышущийся на ветру. Есть. Нашел! Я немедленно скатал из слоев реальности белый светящийся шар, вложил туда энергию света, кинул в котлован. Раздалось бурлящее шипение, взметнулись тонны черных сгустков энергии над котлованом. А я думал, не сработает. Нас учили делать деактивацию бомб еще на третьем курсе. Я это умел. Однако, этот шарик был рассчитан на одну небольшую темную бомбу, а не на котлован, в который стекалась вся сила темных полдня сегодня. Однако же, вслед за первыми черными всплесками взметнулись и все остальные, уже намного выше, по размеру самого большого сочинского фонтана. Никто кроме меня и темных не видел этой картины: нефтяные фонтаны черного цвета одновременно взметнулись над Морским вокзалом и закрыли собой солнце. Сработало. Хм. Странно. Сработало. Возможно, потому что они уже успели отозвать часть силы и шары покрылись пепельной дымкой. Или…Или… Или я набрал силу? Такого количества силы не было даже у Семеныча. А он был самым главным по нашему региону. И не схватил ли я ненароком гордыню? Ох, как бы мне сейчас прилетело если так! К бабке не ходи, почище пресса бы меня свои размазали. Потому что проще отрубить ногу или руку чем вся душа подвергнется гниению. И наши это хорошо знали. «Сражение без сражения» - это высший пилотаж. Это то, о чем мечтает всякий уважающий себя светлый. Победить, не воюя. Прижать врага к земле, не развязывая войну. Никаких случайных жертв, ни одного мирного жителя, волею судеб попавшего под пули врага. Чистое устремление, чистый результат. Уважение и легкая зависть своих, белая пена ненависти на челюстях врагов. Бинго. Но по факту мало кто умел, а на практике еще меньше из тех, кто мог. Дело это было сложное и почти невыполнимое, так как темные всегда стремились довести любой конфликт до тотального хаоса и Армагеддона. Чем больше крови – тем лучше. Чем больше случайной крови – тем лучше вдвойне. Война до последнего живого светлого, до руин, до трупов, до сравнивания с землей городов, стран, континентов. Война – хлеб этих тварей, война их развлечение, война их жизнь. И наша смерть. Я не был так горделив и заносчив, чтобы подумать, что именно я являюсь результатом того, что их нападение было деактивировано. Не было в определенном смысле сражения «стенка на стенку», что бы в это понятие любой человек ни вкладывал, не погибло ни одного случайно попавшего на поле боя мирного человека, и даже не осталось ни одной воронки от взрыва, которую было бы видно на всех слоях реальности – все это был проведено настолько идеально, что было сложно поверить, что причиной этого был я. Скорее всего, это походило не на войну, а на тестирование. И тут я похолодел. Эти суки измеряли мою силу. Мою конечную силу, типа, сколько по времени выдержу пресс, качество моей энергии смотрели и как быстро я соберусь и вспомню заклинание, чтобы достать белый шар и деактивировать черные. То есть, кроме силы проверили еще магический интеллект и потенциальные силы. Суки. Просто суки. Нет слов. Я еще раз оглядел небо, землю, пространство перед собой. Не было даже намека на темных. Суки. Улетели обрабатывать информацию. У меня не было слов. Суки, суки, суки. Злой и раздосадованный сам на себя я шел по сочинской улице, куда глаза глядят. Глядели они у меня внутрь себя, я петлял, заворачивая в переулки вновь выходя на прямую. «Продал себя с потрохами,- кипятился я, - выдал себя, как полуторогодовалый ребенок, позволил себя обмануть. Выкатил им все на блюдечке с голубой каемочкой – нате, держите, не подавитесь. Кто я, что я – сам не понимал, но темным с готовностью, радостно, все выдал, разве что не на полотенце с рушниками – проходитя, гостя дорогия. Вот, уровень моей энергии такой, стреляю я вот эдак, приёмчики у меня такие, а убить меня можно вот так», - проще не бывает. Тупой и еще тупее. Я тот, который еще тупее. Было стыдно. Невозможно стыдно. Хотя, что я мог еще сделать, когда они меня полирнули сжатием пространства? Было сложно не поддаться на эту игру в поддавки. Эти черные знали, что они делали. Ладно, фигня война, главное - маневры. Ну, проиграл одно сражение, ну и что? Даже не проиграл, а тупо информацию спалил. Так тоже бывает. Тоже бывает. Мы все тут светлые живые люди, мы тоже ошибаемся. Это у них из живого – только тлеющая кожа, натянутая на оскал зубов, а все остальное внутри – тьма. Главное – допустить свое право на ошибку, иначе твоя же светлая совесть сожрет тебя, светлого. Сделать маленький шаг назад, чтобы сделать много больших шагов вперед. Позволить себе оступиться, пообещав самому себе на будущее впредь внимательнее смотреть по сторонам. Сосредоточиться, собраться. Постараться не слышать противный смех темных в ушах. «Ты даже не проиграл сражение, ты тупо случайно слил всю инфу»,- говорил я сам себе, пытаясь успокоить. Ноги мои ускорялись по раскаленному тротуару, чем больше я сам себя ненавидел за оплошность, тем быстрее я шел. Я летел по сочинской улице так быстро, как только позволяла мне моя ненависть к самому себе, пока резко не налетел на внезапное препятствие. Непреодолимое. Невозможное. Невероятное. Это была Она. Её глаза смотрели на меня с нежностью и любовью. Я увидел ее на расстоянии вытянутой руки так внезапно, что резко остановился, как будто наткнулся на стену. Её глаза светились изнутри, они мягко обволакивали мое измученное тело и вопиющую от горечи и раскаянья душу и утаскивали к себе на дно: туда, где светился мягкий янтарь и накатывала бирюзовая волна. Не было ни возражений, ни протестов: Она могла вить из меня веревки, даже не присутствуя в моем пространстве, Ей достаточно было послать ко мне волну, чтобы она в сию секунду достигла меня, Ей достаточно было посмотреть на меня сквозь века и пространства чтобы забрать меня в плен. Я был пленник, я был вечный пленник, раб, пребывающий в кандалах сотнями тысячелетий. Небо знало об этом. Все об этом знали. Я был привязан к Ней, пришит, примотан, пристегнут, я был впаян в Неё. О чем тут можно еще говорить? Моя кровь была Её кровью. Моя жизнь была Её жизнью. Мы были одним целым. На века. Должно быть, я опять провалился в параллельное пространство, потому что опять обнаружил себя на том самом пляже, лежащем на песке. Я еле разлепил глаза, ощущение было, как при самом тяжелом похмелье – болела голова и тошнило. Где то на кромке моря и берега я увидел маленькую женскую фигурку в белом. Белое платье со шлейфом развевалось, фигурка показала рукой наверх. Наверху я увидел огромные горящие огнем буквы: «Ты, Создание мое», как только я прочитал их, они исчезли и появились другие «Я знаю все, что когда либо происходило и происходит с тобой», и эти исчезли и появились новые : «Прекрати укорять себя, воин», а последняя строчка вспыхнула высоким огнем и спустя несколько секунд заискрилась: «Ты близок к победе, как никогда». Я быстро и тяжело дышал. Тело мое тряслось мелкой дрожью. Было ощущение, что я только что пробежал стометровку. Мне всего лишь открылась истина. «Всего лишь». Как же сложно было принять внутрь себя это все. Я бы стал себе говорить, что я не понял этого раньше, но мне запретили укорять себя. Я перевел глаза на кромку моря – женской фигурки больше не было. Я горестно вздохнул, закрыл лицо руками и заплакал, горько, отчаянно, навзрыд, как ребенок. Когда я отнял руки от лица, я понял что сижу в сочинском парке им. Орджоникидзе. Если вспомнить все, о чем небо говорило со мной, можно сказать что об этом же пишут все дурацкие мемы из соцсетей. Можно читать их, не напрягаясь, постигать «истину» в мемчиках для девятиклассников, не хлопотное дельце. Но совсем другое ощущение, когда ты лежишь на морском песке, выдернутый из своей реальности и видишь их, написанными чьей-то Великой рукой огромными горящими буквами в полнеба. В ту реальность, в которую тебя как беспардонно выдернули, не спрашивая, не дожидаясь ответа, просто выдернула Та, которая играет в игры разума с тобой. Когда хочет, выдергивает, когда хочет, возвращает. Вьет из меня веревки. Знает, что сердце мое стремительно несется на небесном лифте вверх, когда я вижу Её. Я почувствовал недоуменные взгляды прохожих, должно быть, их сознание забыли подготовить, а материализовался я здесь достаточно бодро, если не сказать, внезапно. Бабулька на соседней лавочке пристально изучала меня, и по ее взгляду можно было понять, что она готовится звонить в полицию, ну или расчленить меня за вон тем кустом – по взгляду было точно не сказать. С другой стороны на скамейке сидела парочка влюбленных, очевидно целующихся до моего появления, теперь же их глаза были квадратными, и они пялились на меня изо всех своих молодых и влюбленных сил. Вариантов не было: я вздохнул, резко встал и пошел куда глаза мои глядят, чувствуя на спине испытующие взгляды. Эх, вот не люблю телепортироваться среди людей, в общедоступные места, вечно палят на ровном месте, пялятся, как будто никогда не видели. Я вот их в каждой свой жизни вижу, и молчу же, да? А они вечно устраивают вой – ой вы так похожи на того то, ой, я видела вас но не могу вспомнить где. Конечно, идиотка, не можешь. Потому что это было в твоей прошлой жизни, из которой ты, милая, ни хрена не помнишь. Мало кто мог вспомнить в своей настоящей жизни предыдущую. Для этого нужно обладать определенным уровнем Силы. Вспомнить, и от шока не наделать глупостей – на это не каждый светлый способен. Поэтому нам всем предусмотрительно вычищают память. Ну а если уж ты сподобился чести вспомнить прошлую жизнь в этой – держись, что тут скажешь. Это очень почетно, но очень уж горько. Особенно, если дело касается любви. Особенно, если дело касается любви. Все мы бабочки с обожженными крыльями, всем нам есть о чем поплакать перед концом, нет ни одного не раненного солдата на этой планете. К концу жизни мы приходим истерзанными, с душой, представляющей кучей рваных ран, с телом из кучи костей, с разумом, столкнувшимся с тем, что он так и не смог осмыслить и преодолеть. Только бесконечная любовь неба способна воскресить то, что от нас остается к концу жизни. Ворох разочарований, горечь утрат, сгустки горя, отчаяния, равнодушия и нелюбви, тоски и уныния, горечи и забвения – вот из чего мы состоим к концу пути. Наверное, только тому, кто всю жизнь прошагал, глядя на небо, легче идти. Пусть он бесчисленное количество раз упал, пусть запачкался, замерз от одиночества и смертельно устал – но он смотрел на небо, он видел облака, он стремился ввысь. Каждого, кто еле приполз кучкой руин, кучкой костей и горой бед и скорбей – небо принимает в свои объятия. Небо прощает, небо залечивает раны, склеивает разбитое сердце, да так, что не остается швов, сращивает осколки души, вдыхает жизнь и энергию в то, что казалось мертвым, казалось кучей костей, праха, казалось, не воскреснет никогда – небо делает это вот уже бесконечность веков и будет продолжать делать это до скончания мира, каждый светлый знает это. Я шел по парку, слушал тихое бряцанье моих доспехов – не было времени их снять, а может и к лучшему, ведь никто не знает, что ждет меня за поворотом. По крайней мере, в этом во всем был один жирный плюс - я больше не обвинял себя. Я не смел, я видел огненные буквы в пол-неба, я был не дурак. Лучше погибнуть здесь, чем ослушаться тех приказов, что идут сверху. Нет уж, пусть я погибну здесь от руки полчищ темных, чем ослушаюсь те огненные слова. Я знал, от Кого они были. Проблема с телепортацией оставалась – не то, чтобы мне закружило голову, я делал это не в первый раз, но, по ходу дела, или как то неправильно, или сильно шумно, или толком не выбрал место дислокации – парк Орджоникидзе был переполнен туристами в этот солнечный полдень, и, конечно, здесь я был так же незаметен как кошка с привязанными к ее хвосту банками. Я ловил взгляды на себе, всех встречных – поперечных и никак не мог представить, что же со мной было не так? Не могли же они чувствовать мои доспехи, правда? Да и уровни, позволяющие это прочувствовать, я бы легко заметил. Почему же я был объектом усиленного внимания всех этих туристов, беспечных зевак в разноцветной одежде, с курортным летним настроением, рассекающими по парку? В чем было дело? Я начал заметно нервничать. Неужели это кольцо внимания темных, накинутое на весь парк. Двинулся к выходу, петляя по дорожкам, чтобы понять зону действия. Оно было везде. Я был как мышь, несущаяся по лабиринту к выходу, сожравшая весь сыр и до сих пор не понимающая, где же спасение. Обидно, больно. Жирные вздохи сожаления. Просранная жизнь. Как же я устал, знал бы кто. Я моментально споткнулся и брякнулся на песочную дорожку, пролетев добрых пару метров. Пока летел, видел все те же огненные буквы. Доходчиво. А, главное, с юмором. Больше не захочется себя гнобить, точно. Еле встал, колено было разодрано. Полил минералкой, полез в рюкзак за пластырем, когда поднял глаза, обнаружил, что вокруг столпилась кучка зевак. Они пялились на меня, как бараны на новые ворота. Какая-то сердобольная женщина начала причитать, другая предложила мне салфетки, мужик молча протянул пластырь. Я схватил пластырь, на ходу приклеивая его к колену, и, пятясь, пошел от них к выходу. Создалось впечатление, будто бы они знали, что я упаду и собрались заранее. Странно звучит, да, но по-моему, это все было подстроено. Непонятно с какой целью. Но. Но. Я редко когда не доверяю своей интуиции, а тут она прямо кричала о подставе. Я вышел, наконец, из парка и вздохнул полной грудью. Пошел в сторону набережной, я чувствовал себя, как Добби, который наконец-то получил свой носок. Пресс выдержал – молодец. Вернулся через портал из параллельной реальности – молодец. Да, накосячил. Да, случайно засветил свои способности при прессе. Да, так грохнулся через портал, что привлек внимание всего парка. Да, разбил колено. Споткнулся на ровном месте. Но жив. Свободен. Полон сил. Готов на подвиги. Одна только змея мирно спала, свернувшись клубком вокруг моего сердца, и имя ей было – любовь. У каждого приличного героя должно быть слабое место. Моей слабостью была Она. От мыслей о Ней подкашивались коленки, мозг окутывала стая звездочек, мой желудок щекотали крылья бабочек, я был типичным влюбленным подростком. Примерно, лет 14-15ти, именно в таком возрасте невозможно понять, что твоя первая любовь разобьет твое сердце, и ты встретишь еще миллион, нет, миллиард новых девушек, с которыми у тебя будут отношения разной степени тяжести. Нет, в 14 лет кажется что вот Она- это точно Та Самая, одна на всю жизнь, та, о которой пишут песни, сочиняют стихи, и ты готов прямо сейчас умереть у ее ног. Но жизнь не требует твоей смерти, она хочет, чтобы ты научился держать в руках хрустальную вазу из тончайшего стекла, беречь и не выпускать из рук. Первую ты разобьешь. Один из осколков вопьется в твое сердце и при всех последующих близких к краху моментах будет отчаянно ныть. Но ты научишься жить с этим. Ты будешь беречь свои хрустальные вазы, как зеницу ока, и в конце концов найдешь Ту, которая уже научилась беречь их так же как ты. Вы сможете держать чистейший горный хрусталь по очереди: когда один устанет, второй будет подменять его, и наоборот. И ваша ваза никогда не разобьется. Но это потом. А пока просто нужно выжить, чтобы тебя не завалило горой осколков. В 14 лет сложно понять, что все еще будет. В 14 лет хочется умереть на коленях любимой, лишь бы не видеть, как все это волшебство исчезнет, закончится, сотрется в труху. В 14 лет хочется, чтобы счастье длилось вечность, безо всяких компромиссов. Я был таким. Я хотел быть с Ней, не важно, в какой реальности. Ну если уж Она заарканила мою душу, так что теперь я могу поделать? Быть рабом Ее сердца – это единственное, что мне оставалось. В Сочи был все тот же жаркий полдень, было ощущение, что солнце застыло на небе, и время застыло… и все застыло – я вгляделся в прохожих: по ходу дела было нанесено какое то замерзающее заклинание. Я поднял глаза на небо – как раз над моей головой чайки раскрыли свои белые красивые крылья, и одна из них даже выпустила белую пулю, намереваясь скинуть какашку мне на голову, но она застыла в воздухе, не долетела пару- тройку метров. В такие моменты мне приходит шальная мысль сказать «спасибо» за все в моей жизни: не было бы счастья, как говорится… Я пошел вдоль улицы по невыносимо горячему асфальту, прожигающему даже подошвы моих кроссов. Я не мог их видеть, но прекрасно чувствовал. Севернее меня медленно поднималось что-то отвратительно темное и масштабное. Открытый бой? Хм, на них не похоже. Я не задавал вопросов, почему заморозка не подействовала на меня – мне было все равно, я не хотел знать. Если небо оставило меня действующим, значит надо действовать. Я шел, лавируя среди людей, застывших в самых разных позах, хохочущих, что –то бурно обсуждающих, целующихся, понятия не имеющих, какая угроза зависла над ними. Я подумал, что перед концом мира многие будут так же беспечно веселиться, расслабленно утопая в таких приятных и таких страшных грехах, не желая слышать о приближении момента, когда придется дать ответ за все содеянное. Я шел, ускоряя шаг. Если бы от мыслей мгновенно седели, то я за эту дорогу был бы уже весь седой. Потому что, судя по моим ощущениям, они согнали все мировые силы в этот маленький городок на юге России. Чем мы опять не угодили мировому сообществу? Почему опять добро и зло в жесточайшей схватке на нашей территории? Лес рубят – щепки летят. Что бы ни происходило, попадает всегда мирным жителям. Это они – пушечное мясо. Пока главы добра и зла борются за главное место в мире, сотни и сотни тысяч людей просто умирают, не выдерживая энергетического накала. У меня были мысли на этот счет, но меня никто не спрашивал. Мы должны были победить в этой борьбе. Сражение, то затухающее, то снова возгорающееся, шло уже несколько тысяч веков. Мы были все завязаны на эту битву. На светлых была кровь темных, на темных –кровь светлых. Мы были к этому моменту уже по уши в крови. Нам каждый раз чуть-чуть не хватало до победы. Самую малость. Крошечку. Мы успешно держали это противостояние уже несколько веков, нас не в чем было обвинить. Мы держали остатки мира на планете, в тех местах, где мы смогли собрать наибольшее количество светлых среди местного населения, чтобы держать оборону. Там, где произошли прорывы инферно – случились самые настоящие войны, и это наша боль. Мы ничего не смогли поделать с этим. Ничего до определенного момента, который описан в трех главных книгах трех главных религий всего мира. Я чувствовал, как напряглось пространство. «Ну, вот и пришел тебе конец, Бонифатий Пафнутьевич»,- почему то мысленно сказал я сам себе. В такие минуты даже попытки рассмешить самого себя - фатально провальны. Я даже не улыбнулся уголками губ, было понятно, что я в полной жопе. «Эх, умирать так с музыкой»(с),- сказал я сам себе и ринулся к тележке с мороженым, над которой удивленно застыла продавщица с пухлыми красными губами, очень похожая на девицу из советского мультика, распевающую в море на сундуке: «Оставайся, мальчик, с нами, будешь нашим королем»(с). Я вытащил мороженое у нее из под носа и бросил мятую сотку на блюдце. Очнется – найдет. Ничто не бывает вкуснее клубничного пломбира за секунду до Армагеддона. Я вгрызался в него так отчаянно, как будто пачка мороженого могла спасти меня от неминуемой смерти. Нет, спасти, конечно, не могла. Но это мороженое напомнило мне вкус советского пломбира, из детства. Когда со мной были живы папа и мама, когда они любили и баловали меня, и всегда покупали пломбир, когда я хорошо вел себя. Я старался хорошо вести себя, но кто же знал тогда, кто я и зачем я? Мне не прилетело письмо из Хогвардса, я должен был догадываться сам. Как жаль, что до меня дошло только в таком позднем возрасте! Сколько лет, потраченных впустую. Если ты не присоединен к небу, ты проживаешь свою жизнь зря. Это просто трепыхание биологической оболочки до момента смерти и полного распада. Никакого смысла такая жизнь не несет. Любой верящий и верующий человек даже в самые тяжелые минуты всегда знает, что он не один, и, если не сбиться с Пути, то он достигнет цели. Так просто и так сложно одновременно. Мы все с разной скоростью шли к Свету, и даже самый медленный из нас заслуживал уважения, ведь были те, кто просто лежали на месте или те, что стремительно спускались во Тьму. Я никого не укоряю, полагаю, что это самое сложное на планете Земля – душе определиться с верным направлением и успеть доползти туда вовремя, успеть до момента физической кончины тела. Со всех сторон ярмарочные зазывалы зовут неокрепшие души в двери ада, припорошив перьями голубей и шкурами ягнят. Но красные рога предательски торчат из под нимбов – для вас не составит труда раскусить их. А раскусив раз, вы будете это успешно делать всю оставшуюся жизнь, это не слишком то трудно. Труднее не идти на поводу у внутренних демонов – страстей, дурных привычек, привязанностей. В каждой цепи всегда есть слабое звено, нужно лишь как следует надавить – и вот вы на свободе. Будьте такими же умными, как змеи. Будьте такими же простыми и неискусными с любящими вас, как голуби. Это не так сложно, как кажется. Это помогает делу спасения души. Собственно, единственное дело, ради которого все эти миллиарды людей на планете Земля и собрались. Мы можем все. У нас все получится. Да. Эти слова я себе повторял как мантру, пока пломбир нестерпимо жег холодом мой рот и мягко проваливался в желудок. Пристрастие к мороженому в моменты паники – это единственное, что я могу себе позволить. Зачем темным знать, что я паникую. «Ешь мороженое и молчи», - вот все, что я твердил себе как полоумный в эти секунды. Я видел, как нарастал с севера этот огромный черный ком. По движению энергетических волн от него я понимал, что мне тупо не справиться. Больше скажу – если сейчас по тревоге вызвать весь наш отдел, включая Михалыча, мы бы не справились. У меня было ощущение, что они собрали вообще все темные силы, когда-либо воплощенные на планете Земля. Было обидно. Я был словно майский жук перед танком – еще жужжал, но и ежу было понятно, что это ненадолго. Моего запала тут недостаточно, здесь нужна Сила. Даже не так – Силища. Они планировали меня убивать силой. Просто тупо собрали силу отовсюду и решили меня подмять под этот многотонный «танк», чтобы от меня даже мокрого места не осталось. И вот тут мне стало обидно. Не для того меня мама в муках рожала. Не для тебя, темный, ягодиночка росла. Мне захотелось сделать что-то такое, чтобы они на фиг меня долго помнили. Чтобы в кошмарах я им снился. Чтоб они веками икали при упоминании моего имени. Что-то такое, что позволит отомстить им всем за невинно пролитую кровь всех светлых. Моя голова наполнилась золотистым светом: никогда, ни до, ни после я так быстро не соображал. Мои руки ослабли и я выронил остатки пломбира, мелькнула мысль: «Эх, жаль, он был вкусный». Я увидел, как тень от моего тела стала золотистого цвета, и я стал увеличиваться в размерах. Я рос вместе с ней, и никогда в жизни, ни до, ни после, я не ощущал себя так комфортно, тепло. Я чувствовал какую-то Силу. Мощь. Я наливался этой Силой изнутри. Ничто не могло сокрушить меня, я был всесилен. Я не знаю, кто накачивал меня Силой изнутри, но, пожалуй, не было на планете Земля никого сильнее Его. Ни разу в жизни я не обладал такой Мощью. Ни разу в жизни. Я молча наблюдал, как мое энергетическое тело наливается золотистым светом и растет. На уровне размера с пятиэтажный дом я вздохнул и посмотрел вниз. Там все так же замершими букашками стояли люди, даже не подозревая о нависшей над ними опасности. Темный шар с севера уже был в пределах черты города, я видел его, видел, как он неторопливо двигался ко мне: как кот, который заприметил свою добычу. Еще несколько минут назад я надеялся, по возможности, достойно умереть. Я мог сопоставить свои и силы врага – шансов не было, это понял бы и светлый ребенок нулевого уровня. Но сейчас. Но сейчас. Я не знал, какой это был уровень, я видел свое тело гигантским, на уровне 9 этажа и оно продолжало расти! Я накачивался этой силой, я владел ею. Я собирался биться до последнего. Я не видел никого. Никого. Никого. Никого из светлых хорошего уровня в радиусе черты города, кто бы мог помочь или подстраховать меня. Что было очень странным. Такое ощущение, что всех просто эвакуировали, зная об этой битве. То есть всех светлых эвакуировали перед битвой, а меня сослали из Москвы. Найс. Весело. Но у меня не было выбора – то, что надвигалось на город, явно не шутило и готовилось меня стереть с лица земли. Навсегда. Сейчас, когда меня накачали Силой под завязку, мне стало вдруг ясно, что их целью был я. Да, невысокий по уровню, маленький, неказистый, сотрудник светлой конторы. Счастливчиком меня, правда, даже с большой натяжкой, назвать нельзя. Видимо, я как то странно внезапно повысил свой уровень, когда ко мне из параллельной жизни пришла Она. Видимо, через Нее я стал лакомым кусочком для темных. Видимо, было что-то такое, о чем я даже не догадывался. Любовь активизировала вокруг меня глубокие слои реальности, я то выпадал из первого слоя, то впадал во второй. И, по ходу дела, как то незаметно поднял свой уровень. И теперь меня стало возможно накачать Силой под завязку. Я не знал, не понимал, кто это может быть такого уровня, чтобы залить меня такой Мощью по самую макушку. Но я и не хотел знать. Судя по масштабу происходящего, это могли быть ангелы, а нам их не рекомендуется видеть в любой ситуации. Они тоже не всегда довольны тем, чем мы занимаемся на Земле, а лишний выговор никому не охота получать. Я остановился расти примерно на уровне 20ти этажной высотки. Вот уж воистину планировался бой какой-то там гориллы с динозавром. Colombia pictures отдыхает. Видимо, я выступал в роли гориллы. Ждал, в кого превратится этот шар. Я начинал чувствовать темный пресс задолго до его проявления на финишной прямой. Хотел поотбиваться, но какой-то внутренний голос сказал: «Терпи». И я терпел. Даже когда обстоятельства против вас, и вы хотите начать мельтешить и отбивать их ракеткой, со скоростью Андрэ Агасси, всегда есть возможность просто потерпеть удары меча о ваше тело. Да, это больно. Да, это неприятно. Обидно, да. Останутся синяки. Возможно, кровоподтеки. Но зато вы не потратите ни капли своей энергии, останетесь «над боем», при этом вычислив уровень сил противника. Иногда удары жизни летят в нас так быстро, что у нас не остается сил отбиваться, есть возможность просто терпеть. Терпение собирает ваши силы воедино. А если вы еще наденете сферу невнимания на все эти удары врагов – вы просто перестанете их чувствовать. Рассказывать это легко, радостно улыбаться в камеру и трындеть о тренинге « Успех на миллион» - что может быть проще? Но на деле я чувствовал, как сплющиваются все слои у моих доспехов, как идет волна темного пресса, неостановимая, все сметающая на своем пути. Решили начать с пресса, значит. Что ж, излюбленный прием, как всегда, без фантазии. Как я должен был на это реагировать? Что я должен был делать? Я чувствовал, как они пытаются продавить все мои слои защиты, проткнуть ореол моих щитов, залезть под мой огненный скафандр. Я подпустил их поближе, зачем – я не знаю сам. Собрал всю тьму, что они уже успели направить на меня, все-все темное дерьмо, все удары разрывных бомб, все зло, что они мне прислали – развернул и отправил это все им обратно. Темные ошметки энергии, обмотанные струями мощного светлого огня вперемежку с искрами полетели обратно. Я никогда такого не видел. По темному шару пошли всполохи огня. Если бы я был кардинально несведущ в этом всем, я бы сказал, что это ад прорывается наружу, но нет, я знал, что это рвутся связи между каналами, заряжающими и направляющими удары. Это было и ежу понятно – я нанес им разрушения. Хм, понять бы еще какие. Никогда в жизни я не чувствовал себя таким всесильным, таким воином света, который мгновенно отражал удар и мог перенаправить его в противника, да еще и нанести разрушения! Я чувствовал себя героем. Я был им. Все, что было в прошлом, было неважно. Все, что будет в будущем – тоже. Существовал только этот бой, и ничего больше. Только реальность, в реальности моя аура на 20 этажей и противник в виде сгустка мирового зла, собранного за тысячелетия. И ни одного светлого в радиусе доступности, способного меня поддержать. Найс. Мило. Это то, чего я хотел. О чем мечтал. Час честной битвы. Некоторые светлые только ради этого и живут. А я все-таки, еще хотя бы раз хотел увидеть Её глаза. Но для этого мне требовалось всего ничего – остаться живым. Всего лишь. От мирового зла, накопленного тысячелетиями. Ха-ха. Но ничего не попишешь, мы можем принимать решения на поворотах судьбы, но сами развилки мы не выбираем. Если небо решило, что я справлюсь, значит - я справлюсь. Без «всяких – яких». В жизни каждого наступает момент, когда становится просто некуда отступать. Все карты- на стол. Курок взведен. Фитиль горит. За спиной – стена. Отступать некуда. И ничего не попишешь. Ты – светлая военная единица. Воин Света. Хочешь – не хочешь, а должен участвовать в Битве. Той, что с переменным успехом ведется уже несколько тысячелетий. Мы не вольны выбирать момент, когда нас призовут. И если нас уже призвали, мы не имеем права бежать с поля боя. Все, что нам остается – стоять лицом к врагу. Сражаться до последней капли крови. Стоять на нашей линии фронта, не смотря на шквальный огонь. Молиться, взывая к небу. Защищать близких. Не унывать. Пусть враг унывает, ей – ей, а мы еще потанцуем! Я еще станцую с Девушкой Моей Мечты фокстрот в тени цветущей черемухи, я еще зажму розу в зубах, и приглашу ее на танго, мы еще станцуем вальс посреди ромашкового поля, да! Все еще будет. Все еще будет. У меня просто нет права сдаться или умереть. У меня просто нет такого права. Я должен победить это дерьмо. Я должен выжить. У меня дела, понимаете? У меня еще до хрена дел на этой планете. «Чо стоишь?»,- сказал какой-то строгий голос мне на ухо. Я обернулся, но никого, конечно же, рядом не было. Я внезапно вспомнил медвежонка Винни- Пуха, который в детском садике после вкусного обеда, или когда был очень голодным, активно гладил свой живот по часовой стрелке. «И ты делай так же», - бросил голос. Я, не задавая лишних вопросов, активизировал свой центр солнечного сплетения и увидел, как от него пошли золотые волны, пронизывающие пространство вокруг меня: высотки, дворы, улицы и скверы. «А теперь иди»,- продолжил голос. Я пошел по направлению к шару. Я видел, как от солнечного сплетения внутри меня расходятся золотистые круги, которые становились все больше и больше. Я видел, как от каждого из кругов взлетают развоплощенные черные души темных и сразу же, отскакивая, проваливаются в землю. Видимо, эти волны были способны развоплощать прямо на ходу. Я не чувствовал ничего. Я понимал, что меня кто то накачал энергией под завязку, самой светлой из тех, каких я когда либо чувствовал, видел и знал. Кто это был – я не имел понятия. Способен ли я был сейчас победить? Я не знал. Все, что я мог, на что я был способен – это идти, исторгать из себя и разводить по кругам волны света, развоплощающие силы тьмы буквально на ходу. Нам бы семь таких огромных, каким был сейчас я, и мы бы победили на этой планете раз и навсегда. Всего ничего – вера размером с горчичное зерно, и вот мы уже победили. Я приблизился настолько, насколько я смог. Передо мной и вокруг меня стояла плотная завеса из спрессованной тьмы. Темные давили по старинке прессом. Моя золотая оболочка не протиралась, не прогибалась, не истончалась. Я не чувствовал, что кончаются мои силы, в принципе, мог бы и дальше идти. Но голос велел встать. Я встал. Шар не шевелился. На нем не было нарисовано глаз, но клянусь, тысячи, сотни тысяч, миллионы, миллиарды наполненных ненавистью глаз смотрели сейчас на меня. От одного такого взгляда я бы немедленно, в сию же секунду умер, если бы не ниспосланная мне небом защита. Я ощущал важность момента всей кожей. Всем сердцем. Мозгами. Душой. Я понимал, что сейчас или никогда. Пан или пропал. Что если я сейчас что-то не сделаю, или сделаю не так, не только я буду жалеть всю оставшуюся жизнь, но и все светлые, и весь мир и все небеса. Я чувствовал, что даже мочки моих ушей побелели от напряжения. Я был всем и был никем. Я был частью всех светлых, когда либо населявших Землю в этой или в другой жизни, и при этом я почти не ощущал своего «я». Все растворилось, утонуло в золотом свете. Мне было хорошо. Я был всем и был никем. И я собирался дать достойный отпор этому гребанному злу. Я почувствовал, как шар стал разворачиваться. Медленно. Не быстро. Разворачиваться, чтобы что? Мне показалось, что, возможно, у него там какие то орудия, чтобы он мог направить их на меня, ему необходимо развернуться. Что ж. Достойный ответ достойному маневру. Я собрал остатки энергии с листьев деревьев, цветов, бабочек и птиц и стал лепить из золотистого цвета что – то наподобие светлой атомной бомбы. Она должна была погубить Зло. И меня. Да, я тоже был в комплекте, я понимал это. Голос молчал, я думаю, он тоже был в курсе. Что ж. Моя жизнь была маленькой ценой за то, чтобы прекратилось это бесконечное зло на этой планете. Моя жизнь ничего не стоила, была ничем: пушинкой, перышком, парящим над пересечением нитей миров. Моя жизнь подошла к закономерному концу. Что ж. Если это нужно небу, то плакать не будем. Умрем максимально весело. Жаль. Только одного мне было жаль – того, что я так и не побыл счастливым с Ней, девушкой с чарующими глазами в этой моей короткой бестолковой жизни. Все пришло к логическому завершению – мне нужно умереть. Принести себя в жертву. Что может быть лучше? Главное, чтобы небо приняло ее. Все люди, которых я когда то знал, проносились перед моими глазами со скоростью света: сослуживцы, коллеги, Михалыч, шеф, однокурсники, пара друзей- приятелей, одноклассники, мама с папой. Её глаза парили над этим всем. Её глаза неустанно смотрели на меня. Ее взгляд окутывал, защищал, затягивал на глубину. Эх, жаль, милая, не довелось нам с тобой… Все есть у солдата – ранняя смерть, долгая память, вот только счастливых лет с милой у него нет. Не положено семейное счастье солдату, нет его в обмундировании, нет его в приказе. Иди, воюй. Вот выживешь, тогда можно. Тогда тебе и флаг в руки. И счастливое будущее. И Ее глаза на горизонте. И пылающий закат в волнующих сладких сумерках, и розовый рассвет, и сиреневая дымка над голубым озером и золотой песок, и вечная нирвана. А пока – ты просто солдат. А солдаты умирают с улыбкой на губах. Держись и иди вперед. Никого не волнует, что ты оставил и что ты приобретешь. Все, что от тебя нужно – сразиться со Злом и ты сражайся, сражайся, милый. Я почувствовал, что максимально набрал энергии света с соседних кварталов, да и что там, со всего города. Я чувствовал, что буквально лопну сейчас. Шар продолжал медленно разворачиваться, я почувствовал, что время вокруг меня завязло, остановилось и только четкий командный голос внезапно влетел в мое правое ухо: «Пли!», и я выстрелил. На автомате, не размышляя ни секунды. Раздался ужасный грохот и все вспыхнуло. Взрыв был похож на ядерный, по крайней мере, так как я представлял его себе со второго класса. Одновременно с этим я потерял сознание и провалился в небытие. В небытие была одна чернота, не было ни пола, ни потолка. Небытие управляло мной, а не я им. Небытие проглатывало тебя как голодный студент холодную склизкую кашу по скидке в столовой. Небытию было все равно на тебя. Кто ты, откуда – эти вопросы не волновали небытие. Я почувствовал корни своих волос. Вы когда-нибудь чувствовали корни своих волос, при этом ничего, кроме них, не чувствуя? Я почувствовал, как они мягко шевелятся, меняя направление. Потом как то сразу я почувствовал кожу головы, ступни ног и затекшую кисть. И сразу все тело. И тут же ко мне в уши ворвался шум волн. Я приоткрыл щелочкой глаза. Мне сразу как то стало понятно, что кто-то меня гладит по голове. Я лежал на песке. Пахло морем и белыми лилиями. Кто-то мягко и ласково гладил меня по голове, и я хотел посмотреть, кто же это. Кое-как я повернул голову и увидел Её глаза, неотступно, непрерывно, необратимо глядящие на меня. Я смотрел в Её зрачки и одновременно падал в сладкие объятия Рая. Я знал, что над морем полыхает красный закат. Я мог не смотреть, я знал, что я лежу на самом длинном золотом песчаном пляже мира. Что в небе поют райские птицы. Рядом со мной цветут белые лилии. И в море – бирюзовая волна. Я знал, что мы с ней в параллельной реальности. Вместе. Навсегда. И мы больше никогда не расстанемся. Я знал, что мы победили и зла больше нет. Нет нигде. Ни в одной из реальностей нет больше зла. Мы победили.