В 95-м году прошлого века мне довелось работать в еженедельнике, крупнейшем издании Центральной Азии. Он позиционировал себя как "газета для семейного чтения", имел тираж 350,000 экземпляров, печатался одновременно в трех типографиях по всей стране и накануне уик-энда появлялся в киосках сразу 15 городов. Еженедельник был "толстым", 96 страниц. В первой "тетрадке" публиковались статьи собственных корреспондентов и журналистов, во второй - реклама, в третьей - частные объявления и в четвертой - эксклюзивные переводы из зарубежных СМИ. Моей "грядкой", окучиваемой в огороде свершений и открытий, была 7-я страница, - новости шоу-бизнеса, музыки, кино и театра. По вторникам к обеду я сдавал замредактора собственные творения. Репортаж, интервью, три-четыре заметки и фотоснимки к ним. В пятницу утром, с выходом очередного номера, читатели в числе прочих материалов могли лицезреть на газетных страницах мои опусы светского хроникера и всезнающего сплетника. В середине апреля столичный Русский театр юного зрителя выкатил минорное обновление литературного спектакля на тему "листая Пушкина нетленные страницы". Как человек, ощущающий на своих хрупких плечах уже не офицерские звездочки, а патриотичный груз ответственности за наследие великого могучего русского слова, я посетил пушкинскую литературную проповедь. Из нее школьники могли почерпнуть необходимые знания, как общаться с капитанскими дочками, русалками, котами и золотыми рыбками. Инновационный подход к трактовке набора юного пушкиниста не мог не поразить моё воображение. На сцене в потемках, декларируя и путаясь в электрическом шнуре питания, передвигался актер с настольной лампой в руках. Как следовало ожидать, он споткнулся и абажур упал, скатившись в зал со сцены. Многосотсвечовая люстра, весившая в тонну и зависшая над зрителями, в кульминационный момент татьяно-онегинского эпистолярного послания начала раскачиваться из стороны в сторону. По гениальной задумке постановщика, к ней привязали бечевку и дергали за нее со стороны световых пушек. Учитывая, что в столице по меньшей мере два раза в год происходят землетрясения в 4-5 баллов, податливые умелым рукам рывковые движения люстры произвели неизгладимый эффект на зрителей. Повышение отставного поручика Дубровского до штабс-капитана и его появление на сцене в белогвардейской форме среди русалок лишь добавили ощущение, что в нашем дурдоме настоящий праздник. Равнодушным модернистские перлы режиссера, - им оказался худрук театра с дивной фамилией Преображенский, - меня не оставили. О чем искренне и честно сообщил в короткой заметке. Не задерживая материалы в очередной номер, вовремя сдал ожидаемую секретариатом подборку "7-я страница, шоу-биз". В пятницу в два часа дня, едва не опоздав к всеобщему священнодействию и пренебрегая настоятельными рекомендациями "читать свою газету" и "появляться на планерке за пять минут до ее начала", скромно занял место среди пишущей братии. По идее, сначала дежурный обозреватель из числа журналистов кратко дает оценки значимым материалам вышедшего номера, эстафету принимает великая тройка, - ответсек, зам и главредактор; затем намечаются глобальные пути улучшения, ускорения, увеличения всего и вся. На это раз планерка началась с финиша, с перерезания алой ленточки и определения лучшего журналиста номера. По количеству откликов читателей на ту или иную статью, позвонивших в редакцию с утра и до обеда в день появления газеты, выводилось среднее значение актуальности материалов. К ним присовокуплялось субъективное мнение редколлегии, и счастливчик получал заветный конверт с премией. - Сегодняшний шквал звонков, - издалека начал редактор, - не оставляет сомнения, что наша газета популярна и читаема. 121-м чувством понимаю, что не в курсе главного события под небесами обетованными. Редактор обращается ко мне: - Вы читаете свои публикации в газете? - Нет, конечно, да, но не всегда. Действо разворачивается стремительно. По настоятельной просьбе разворачиваю номер на странице "шоу-биз" и вижу броский заголовок к заметке о театре-Пушкине-люстре: "АБАЖУРНЫЙ ПИЗДЕЦ". Причем, не "в подвале" внизу страницы, а вверху на заметном месте. В газете подобных ляпов с использованием арго-слов желательно не допускать. - И? - Задаю риторический вопрос. - Заголовок я поставил как рабочий. Нужно уточнить по оригиналу сданного материала. Действительно, на первой странице распечатанной заметки моей рукой проставлено количество знаков, рубрика, номер страницы, расставлены знаки абзацев, подчеркнуты слова, что необходимо в тексте выделить полужирным шрифтом. Степлером прикреплена памятка для верстальщика: "Заголовок поместить так: "АБАжурный КонецЪ". Что касается рабочего варианта, на странице с заметкой я не сменил его на тот, что пойдет в номер. Поворачиваюсь к редактору и спрашиваю: - Вы просматриваете заметки журналистов перед тем, как отправлять их в газету? Вашей рукой написано "в номер", и подпись ваша. Я при чем? Не надо быть дураком, чтобы заметить, что заголовки разные. Один в тексте, другой для секретариата. Кроме вас просматривал страницы ответсек, вычитывал корректор, вы, в конечном итоге, подписывали номер в печать. Ответственный секретарь примирительно говорит: - Я заметил разночтение заголовков. В полосе поправил пиздец на конец и хотел уточнить, какой именно оставить. Забыл и закрутился, компьютер завис, и мы опаздывали с фотовыводом. Оказалось, что пригласили на планерку и корректора, кто вычитывал текст. Женщина оправдывается: - Я сама исправила в полосе конец на пиздец. Потому что редактор подписал пиздец, а не конец. Вижу, что замкнутый круг их концов в конце концов не разорвать. Как ни крути, а виноват главный редактор. Обращаюсь ко всем присутствующим: - Мой материал - самый яркий и запоминающийся в номере, но премии мне не видать из-за сотрудников, запутавшихся в концах. Ухожу с концами, на пресс-конференцию опаздываю, сегодня в редакцию не вернусь. Разбирайтесь сами. Организационных выводов из кончено-концовой-абажурной истории не последовало. Главный редактор - не унтерофицерская вдова, и сам себя высечь не может. В театре после моей заметки пушкинский спектакль сняли из репертуара. С секретариатом договорились, чтобы я вычитывал заголовки своих публикаций после верстки полосы. Затишье на планерках продлилось недолго, до моего репортажа, начинающегося со слов: "Сексуально озабоченная девушка грязно прижимается ко мне автобусе..."