Главы 8 и 9. Кажется, мать тайком созванивалась с мамой Руслана, о чем-то шепталась с ней, потом бедной маме пришлось объясняться с Русланом, так как Валя наотрез отказалась подходить к телефону. Что-то несла ему про кризис, просила потерпеть и выждать время. Говорила, что это потому, что все у них решилось слишком быстро. Валя ругала себя за трусость, знала, что объясняться должна сама. Но она слышать не могла его несчастный нелюбимый голос. Ей было жаль его. Но она не могла выйти за него замуж. С Михаилом она больше не виделась и не встречалась. Надежда, что он позвонит, рухнула уже через пару дней. Валя была реалистом, она понимала, что звонить ему ей совершенно незачем. Постаралась погрузиться в работу, набрала себе и своих, и чужих заданий, благо одна из сотрудниц ушла в декрет, и работы стало навалом. Думать о будущем не хотелось вообще. Казалось, его просто не будет. Мать перестала с ней разговаривать, обиделась на то, что все ее надежды на замечательный брак не оправдались. Кажется, она уже не боялась, а просто уверилась в том, что любимый ребенок останется старой девой. Как ни странно, Лина заняла Валину сторону, несколько раз говорила сама с ее матерью по телефону и одернула свою тетку. После чего дома стало немного легче. По прошествии нескольких недель Валя смогла наконец более трезво оценить происшедшее. До настоящего момента ей казалось, что сильное влияние рассудка над чувствами, присущее ее характеру, все время выносило ее мироощущения за грань реального, сиюминутного момента, и не позволяло испытывать настоящих сильных чувств, как испытывают другие. Она почти всегда какой-то частью себя видела всю ситуацию со стороны, находясь над ней, с налетом сомнения — я ли это, здесь ли я. Наверное, есть люди, способные всецело наслаждаться пейзажем, но она чувствовала только, что должна наслаждаться; так же и внушая себе, что любит, ничего в то время не испытывала. А на страх рассудок реагировал на порядок медленнее — со мной ли это? Зато, когда момент проходил, оставался в прошлом, она с болью, что воплотить уже ничего нельзя, наслаждалась пейзажем, которого уже не было перед глазами, испытывала любовь необыкновенной силы к тому, чьи глаза только что оставили ее равнодушной, а прошедшие боль и страх испытывала многократно усиленными, хотя ситуация, слава Богу, разрешалась благополучно. Но боль, которую она испытывала сейчас, была совершено настоящей, реальной, и не проходила, она погрузилась в страдание полностью, жила внутри него, не представляя, что когда-то не знала его. Но, по крайней мере, вернулась способность что-то анализировать. Возможно, до любви в ее прямых проявлениях в отношениях с Мишей дело не дошло, точнее, зародышу не пришлось развиться, думала она. Но она успела осознать, что бывает духовная близость, понимание друг друга, когда с человеком интересно каждую минуту, не надо придумывать, о чем говорить, и даже молчать можно в гармонии, вместе. А главное, можно быть самой собой, никого не разыгрывать из себя. Ей было легко с Мишей. И стало страшно представить, что каждый день будущей жизни с Русланом ей придется разыгрывать из себя «любящую жену Валю», играть, играть. Она поняла, что так угнетало ее в отношениях с Русланом. Во время общения с ним внутри нее не исчезала утешительная мысль, что вот сейчас, еще часок она поиграет в любовь, и можно будет зайти в свою комнату, закрыть дверь, и остаться одной, без него. Остаться собой. С ним она не могла молчать в унисон. А если они поженились бы, где бы она чувствовала себя собой — в ванне, в туалете? Ведь именно в эти два места ей нередко приходилось скрываться от наставлений матери. Любила ли она Мишу — она точно не знала. Может быть, это была любовь к своему состоянию, в котором Валя находилась при общении с ним? Или это звено было первым, просто продолжить цепочку не удалось? Кому вы протянули свои ветки? Застыли в напряженном ожидании. И в позе неудобной замирая, Прислушались — не пахнет ли весной? А я — опять негодные отметки В дневник своей гордыни получаю. Но, выходя с работы, доиграю Привычную уверенную роль. Снимаю маску, выйдя за ворота, Опять упрусь глазами в эту точку. Другим ее, конечно же, не видно, Тем более, у каждого своя. Да что работа — хобби, не работа, Так что ж усталость поселилась прочно? Нет, я достану краски и палитру, Как только будет время у меня. Когда просилась в детстве — чтобы взяли Меня в игру: «Пожалуйста, возьмите! Я научусь, я, может быть, сумею!», То даже принимали иногда. Теперь меня повсюду принимают, Но кажется, не на моей орбите. Зовут — а я стучусь в иные двери. В далекие чужие города. А вот нашелся часик и на отдых! Но тупо возлегаю на диване, Смотрю всё в ту же точку — на экране? Да нет, конечно, там какой-то фильм. Всего пол-оборота — и иконы. Но взгляда я на них не поднимаю. На них Глаза — Они опять все знают. Я не готова к разговору с Ним. Я знаю, что Он ждет — так терпеливо… И верю, Он не будет слишком строгим. Но доброты Его не заслужила… Ах, правда ведь, что легче кирпичи Таскать, чем сотворить одну молитву, Предстать пред Ним — какой уж есть убогой. Порыв, и воля, — нет, не хватит силы… …Белье бы, кстати надо замочить. …И пусть лежит. Потом и достираю. Все терпит… Время есть, (как там) — «покамест». Как говорил Безухов — жизнь проходит, Покамест мы ее и проживем. …Деревья — в странной позе замирают. Как будто знают сроки. Я покаюсь. Успею, может. Тишина в природе. А я-то? Будто вовсе — ни при чём? (*) *** На работе ее старания были замечены. Главбух уже просто души в ней не чаяла. Кстати, главшу весьма порадовало, что Валино замужество отменилось. Теперь она не потеряет ценного сотрудника, и в декрет Валя не уйдет, как обычно, через год с небольшим. Кроме того, Нина Илларионовна давно точила зуб на свою заместительницу — довольно нескладную, часто болеющую женщину. Правда, Вика (а все звали немолодую замшу по имени) была опытным и старым работником, поэтому ее терпели. Валя ее тоже не любила, с первого же дня работы на предприятии. Эта Вика все время говорила ей что-нибудь неприятное: «ты бы постриглась помоднее, что ли, а то так никто на тебя и не посмотрит», или «эта юбка не для твоих ног». Притом, что сама она одевалась в жуткие балахоны. Видимо, сравнивала Валю со своими дочками, в которых души не чаяла. В этот день главбух позвала Валентину в свой в кабинет. — Садись, дорогая, отдохни немного. Как твои дела? — Нормально, — слегка удивленная, Валя присела на краешек стула. — А я так устала, голова просто заморочена, — вдруг начала жаловаться Илларионовна. — А Вика-то опять на больничном. Сколько уже можно! Я тоже, например, вся больная, давление скачет. А она все лечит свои ноги. И откуда у нее варикоз, работа сидячая, не понимаю… Валя вежливо слушала, автоматически поддакивая и кивая. — В общем, так, дорогая, я уже решила, директор меня поддержал. Вику мы уберем. Будешь моим замом. Оклад — сама понимаешь, какой. Сможешь приодеться. Я вижу, как ты, бедная, пытаешься сохранять вкус при такой зарплате… Ну, что скажешь? Ты рада? Директор сказал про тебя, что ты умница и справишься. Год закрыть я тебе помогу. Все равно она, если и выйдет, то ненадолго. Главбух смотрела на нее торжествующим взглядом, ожидая приступа неподдельного счастья и благодарности. — Ой, да… ой, спасибо большое. А как это, уберем Вику? Она же на больничном, сама же она заявление не напишет? — Не важно, как только выйдет, напишет. Я нашла у нее ошибку в отчете. Из-за нее предприятие понесет убыток, налоговая обязательно выставит нам дикий штраф. Так что, если не захочет платить из своего кармана, уйдет сама. — Ей же дочек кормить, они же учатся на дневном. — Я что-то не пойму, тебя-то это с какой стороны волнует? Нечего болеть так часто, работала бы и зарабатывала на дочек. На биржу встанет. Не твои проблемы, ты давай, возьми пока эти папки и разберись. Нина Илларионовна подхватила со своего стола пять громадных папок и всучила их Вале. Валя пригнулась к земле и пошла, ошеломленная, на место. Вечером, лежа в постели, она пыталась понять, что так ее мучает, и почему она не радуется. Сказать, что жаль эту противную бабу Вику, она не могла. И все-таки чувствовала, что в этом назначении есть что-то подленькое. Но что? В конце концов, сейчас не социализм, и те работники, которые не справляются… Но ведь она болеет… А может, пользуется возможностью поболеть, да, это все говорят, а другие — работай за нее. Но что тогда? А, кажется, нашла. Способ, которым хотят уволить Вику. Почему бы не пригласить ее в кабинет и не сказать прямо: «Вы нам не подходите?» Ведь отчет-то, в котором ошибка, еще не отправлен в налоговую! Полный бред… таких ошибок бухгалтера делают много, просто надо вовремя исправлять их, все еще раз проверив, и потом уже отослать нормальный отчет. Да вот и сама Валя, задумавшись, на днях написала не ту цифру. Однако главбух, мило улыбнувшись, сказала: — Ничего, не расстраивайся, бывает. Но, в конце концов, при чем тут она, Валя? Не она же увольняет эту Вику, она ее не подсиживала, подлости не задумывала. Какая ей разница? Тем более, что это реальный шанс вырасти наконец в должности, а Вика явно собирается работать до самой пенсии, не меньше. Немного успокоившись, Валя заснула. *** На другой день… появилась Вика. Довольная, и судя по всему, отдохнувшая на больничном. Совесть Вали, глядя на нее, совсем замолчала. Увидев у Вали на столе свои папки, Вика фамильярно спросила: — Начала уже? Тогда заканчивай, а я покурю. Не успела она выйти, как, проходя мимо Валиного стола, главбух заговорщически подмигнула своей протеже. А дальше… Валя встала спокойно с места, и, ни о чем не думая, спустилась вниз, в вестибюль, где, дымя сигаретой, Вика рассказывала своим подружкам из отдела доставки, что у нее теперь новый сосед на площадке — зажиточный пожилой мужик. Вика явно имела на него планы. — Можно вас на минутку? — Что, не можешь без меня разобраться? — Вика презрительно посмотрела на девушку. — Могу. Мне надо кое-что сказать вам. Недовольная, Вика отошла вместе с ней. — Ну что? — Вы уже сдали отчет? У вас ошибка в расчете налога. Валя вкратце сказала, где. — Скорее пойдите к Илларионовне и скажите, что нашли сами. А то вас собираются под этим уволить. Валя развернулась, и, не глядя на изумленную Вику, побежала наверх. На душе было легко. ** *** ** «Дура», — вот и все, что вертелось у нее в голове спустя время. Но она твердо знала, что ей легче быть дурой и показывать самой себе на мозги (вообще-то другие тоже показывали), чем жить с тяжестью на совести. Анализировать, хвалить или ругать себя не хотелось. Кончилась та история вот чем. Недолго думая, Вика сразу же вперлась в кабинет главбуха и принялась выяснять отношения, да так наехала, что Илларионовна скисла, заверила Вику, что ничего такого и не собиралась делать, и списала все… на Валины интриги. Из кабинета главши Вика с Илларионовной вышли лучшими подругами. На Валю смертельно обиделись обе. Илларионовна назвала ее предательницей. И, хотя ее попросили "по собственному желанию", она бы уволилась и сама. То, что все это случилось почти в середине декабря, перед самым Новым Годом, оптимизма не прибавляло. Поначалу была легкая паника и отвратительное, унизительное чувство, что ее выгнали. Большинство женщин из бухгалтерии глядели с осуждением, по странной логике жалея бедную больную Вику, которую прежде чуть не в глаза называли симулянткой. Валентина, по их версии, решила ее подсидеть. Морально ей должно было быть легко, но оказалось, что чистой совести для душевного комфорта ей мало, и было тяжело перенести несправедливость. Обидно, что никто-никто не поверил и не поддержал. Но почему она ждала этого от людей? Валя искренне надеялась на поддержку от Бога, ведь она поступила правильно, но почему-то не ощутила ее. Может быть, она что-то сделала не так? После того, как она осталась без жениха и без работы, появилось ощущение, что ее выгнали отовсюду. Нет, дома, наверное, ее бы все-таки поддержали. Но она замкнулась в себе и не стала рассказывать причины ухода. На Новый Год просто закрылась в своей комнате и легла спать в девять часов. Родители молчали. Валя понимала, что они ни в чем перед ней не виноваты, и переживают за нее. Она не срывала на них зло, просто не могла сидеть с ними за праздничным столом и изображать веселье. Настал период неуверенности в себе, старые страхи проявились сильнее, может быть, поэтому ей и не удавалось устроиться ни в одно из мест, куда она ездила на собеседования, да и рынок труда еще спал после десяти дней бестолковых, наполненных пустотой выходных. Валя старалась уходить из дома и гулять где-нибудь в центре, впрочем, в любимый прежде ЦДХ она не заворачивала, искала какие-то выставки, бродила по книжным магазинам. Финансовых затруднений не было, в семье никогда не делили денег на свои и чужие, но так не хотелось сидеть на шее у родителей. А дело затягивалось. Бегая по различным собеседованиям в поисках новой работы, в автобусе она как-то встретила бывшую одноклассницу Ленку Стрельникову. Правда, учились они вместе только до восьмого, а потом Ленка, хотя и училась сносно, ушла в ПТУ. Скоропалительно вышла замуж, не менее быстро развелась, затем ни с того ни с сего вдруг проявила чудеса энергии и целеустремленности: окончила заочно институт, организовала свою турфирму, вкалывала в ней день и ночь, чтобы содержать маленькую дочку, рожденную, похоже, без мужа. Правда, потом их фирмочку поглотили, но хозяин питал к Ленке дружеские чувства и сделал ее управляющим нового филиала. В школе Валя с Ленкой мало замечали друг друга, а тут вдруг обрадовались. Слово за слово, общаться было приятно, выяснилось, что у них много общего. Обменялись телефонами. Про поиск работы Валя специально ничего не говорила, не хотела напрашиваться на жалость или помощь. Чтобы хоть как-то скрасить существование, Валя снова взялась за рисование и стихи. Впрочем, рисование никогда особенно не шло, а вот со стихами, как это всегда бывает в трудные периоды, пошло на удивление плодотворно. Она и раньше знала, что стихи плохо пишутся в благополучии. Вопреки ожиданиям, это была совершенно не любовная лирика. Валя боялась касаться этой темы, она была ей неприятна. Так, рефлексии, на тему жизни и веры. *** В конце января вдруг объявилась Лена, позвонила и даже пригласила ее в гости. Честно говоря, Валя не ожидала ее звонка — после таких случайных встреч все договариваются созвониться, на этом все и заканчивается. Повода отказываться не было, Валя была только рада провести время вне дома, тем более жила Лена в шести автобусных остановках. Смешная лысенькая девочка, улыбчивая и не капризная, цепкими ручонками хваталась за прутики кроватки и подтягивалась в первых попытках сесть. Это чудо поразило Валю, вызвало прилив необычайной нежности и радости, как будто осветило всю ее скучную жизнь. Ленка, которой нехуденькая малышка уже оттянула все руки, с удовольствием откинулась в кресло, наблюдая, как Дашка удовлетворяет жажду познания мира с помощью новой тети, готовой развлекать ее бесконечно. Потом ребенка уложили спать, уселись на кухне, и все никак не могли наговориться. Каждой хотелось поделиться с другой, рассказать всю свою жизнь. Валя почувствовала, что Лена, при всей ее внешней энергии и силе, нуждалась в помощи и утешении, очень одинока и замучена жизнью. Мама помогала ей, но она неважно себя чувствовала, ей было тяжело. Поэтому Валя, устыдившись за свое нытье, с радостью предложила немножко помочь, пообещав по возможности сидеть с малышкой, когда ее совсем уже не с кем будет оставить. Зашла речь о крестинах Дашки, Валя испугалась, что ребенка до сих пор не крестили, и Ленка неожиданно пригласила ее в крестные. Близкими подругами они пока еще не были, поэтому Валя растерялась. Ей не очень-то хотелось брать на себя такую ответственность. — Что я могу дать ребенку, чему научить? Кроме того, ты сама-то меня хорошо знаешь? — Не волнуйся, знаю тебя достаточно. Лучше никого не найти. Никому больше не доверю, даже представить себе не могла, кого позвать, а тут тебя встречаю! Судьба! —резким и решительным голосом припечатала Лена. — Вот только про судьбу не надо, — усмехнулась Валя. Подумала и согласилась. Расставались они неохотно, уже поздним вечером. В понедельник Валя снова начала названивать по объявлениям, готовая выйти уже куда угодно и на любую зарплату. Наконец-то договорилась о собеседовании. В фирме, занимающейся продажей офисной мебели, требовался секретарь. Секретарь так секретарь, вернемся к началу, усмехнулась она про себя. По правде говоря, она уже и на это-то не слишком надеялась. Фирма располагалась в центре, арендуя несколько комнат в здании бывшего НИИ. Несмотря на то, что организация была небольшой, в ней имелся кадровик, решивший отработать свой хлеб на двести сорок процентов — щеголеватый молодой человек с крупной родинкой на подбородке, изображающий из себя гениального психолога. Скептически оглядев ее — внешность да и возраст не секретарские, — он усадил соискательницу за стол и выдал анкету на десяти страницах. Неизвестно, из каких наработок человечества в кадровом вопросе исходил этот господин, составляя анкету, но видимо, постарался охватить все, что прочитал за свою сознательную жизнь. Среди составленных им вопросов самым конкретным был такой: «Что вы ожидаете от новой работы: а) денег; б) карьерного роста; в) радости труда в хорошем коллективе; г) повышения уровня своих знаний; д) уважения окружающих; е) способа проведения свободного времени; ж) хотите быть членом одной команды; з) заслужить доверие руководства; и) познания собственных возможностей; к) творчества… Дойдя до вопроса номер восемнадцать: «Каковы ваши религиозные убеждения и какую роль они будут играть в вашем отношении к работе? (выполнение распоряжений начальства, религиозные праздники, отношение к работе, отношение к сослуживцам, деловитость и опрятность внешнего вида и рабочего места), Валя отложила в сторону ручку, встала и, взяв со стула пальто, двинулась к выходу. Навстречу ей в дверь входил немолодой полный мужчина в дорогом, но не слишком ладно сидевшем на нем костюме. Вале пришлось посторониться и сделать пару шагов назад, так как человек заполнил собой весь дверной проход, а в кабинет не проходил. Активный кадровик тотчас выскочил ему навстречу и начал тараторить что-то, отчитываясь в своем нелегком деле поиска достойных кадров. Раздраженно махнув рукой, директор (а это был, по всей видимости, он), посмотрел на Валю: — На какую должность? — На секретаря, — услужливо подсказал кадровик, интонационно намекая — мол, знаю-знаю, она вам не подойдет, и строго глядя в Валину сторону, спросил у нее: — Вы что, уже все заполнили? — Нет, я ухожу. Мне у вас работать расхотелось. — А почему, позвольте спросить? — в глазах директора мелькнуло любопытство. — У вас идиотская кадровая политика, а анкету составлял маньяк-недоучка, — заявила Валя, которой уже нечего было терять. За этот месяц у нее накопилось немало злобы на всех этих работодателей, за собственные вежливые улыбки, расшаркивание, попытки понравиться. Щеголь-кадровик чуть не задохнулся от возмущения. Однако директор расхохотался и взял со стола не заполненную до конца анкету: — А какое у вас образование? Высшее, бухгалтерия? И ВУЗ солидный. Почему в секретари-то рветесь? Мне нужен хороший экономист со знанием бухучета, фирма у нас небольшая, так что надо будет совмещать ряд вопросов, в том числе и администрирование. Так что давайте-ка, пройдемте лучше ко мне, там и поговорим. Продолжение следует...