Глава 4 «...Стоит ли ставить такой светильник на всеобщее обозрение, если он коптит все вокруг себя?» (из переписки) Святая, тихая обитель, Ты даже средь тиши лесной Как будто тайное открытие, Как остров жизни неземной. Ничтожность собственная сразу Ясна, как взгляд со стороны, Смешны свои шаги и фразы, Ужимки, принципы и сны. Но благодати не мешает Все глубже проникать вовнутрь. Лишь торопливость не нужна здесь, Все может суета спугнуть. Но что здесь есть — стена, строенья, Откуда эта благодать? И через пару дней, наверно, Все будет трудно осознать. (*) Святая, тихая обитель, Останься в сердце у меня, Я не турист, не гид, не зритель, Но трепетная гость твоя. Они возвращались домой, то ли нечаянно, то ли нарочно отстав от группы. Чудесный осенний день, проведенный в духовном заповеднике с человеком, близким по мировоззрению, расположил Валю к новому, неведомому настроению. Они не виделись с того раза, хотя и созванивались каждый день на работе, и подолгу, насколько это было возможно, говорили в обеденный перерыв, когда бухгалтерских теток как ветром сдувало. Разговаривали по рабочему телефону, стараясь не обращать внимание на параллельные голоса. Вероятно, все дело было в качестве связи у него на работе — с другими звонками все было в порядке. Михаил несколько раз предлагал увидеться, но Валя всякий раз мягко отказывалась, хотя и давала понять, что не хочет лишиться перспективы дальнейшего общения. Это была слабая попытка компромисса и с совестью, напоминавшей об уехавшем женихе, и с рассудком, внушающем ей, что встречи с Михаилом совершенно бесперспективны. Однако, когда он предложил поехать в Новый Иерусалим, тут же согласилась: это ведь совершенно невинно, да еще и полезно, ведь она всю неделю собиралась пойти в храм. Михаил чувствовал, что Валю что-то тревожит, но сейчас ему меньше всего хотелось просчитывать настроение девушки — слишком хорошо было на душе. Атмосфера монастыря проникала в ее глубины, и сейчас надо было именно расслабиться, поддаться этому состоянию. Словно окунулся в источник, вышел из него и теперь надо идти, удерживая на себе живительную влагу... — Как хорошо ты сказал тогда: я верю в Бога. А быть верующим — это что значит? Вот я — все понимаю правильно. А живу... Не по заповедям, в общем, — задумчиво произнесла Валентина, глядя на сверкающие золотом купола, которые были видны даже с пригородной платформы. — А как же «будьте святы, ибо Я свят»? Я вообще не знаю, что могу реально предъявить... Как не идти на поводу у окружающих, моды, желания успеха? Она повторяла его мысли, она действительно их услышала! Его это уже даже не удивляло. — Валь, понимаешь, мы с тобой сейчас ничего нового не откроем. Когда обращаешься к Богу, сначала кажется, что приближаешься к святости, и только потом вдруг осознаешь, что все прежнее прилипает к тебе с той же скоростью. И начинаешь винить окружающий мир, людей, которые тебя провоцируют, заводят, обижают. Наступаешь в ответ на ногу... Наверно, единственная мерка для нас — Божья любовь. Только через нее мы можем все. Помнишь, «возьмите иго мое на себя, ибо иго мое легко, и иго мое благо» — так, кажется? Или как Августин говорил: «Люби, и поступай, как хочешь». — Хорошо, оставим в покое грехи. Предположим даже, что их у нас не было бы. А все равно, можно ли называть себя христианином, если при этом ничего и не делаешь? Как там поется: «я добрый, но добра не сделал никому» (**). Миша посмотрел на часы. Электричка через десять минут. Они стояли на подмосковной платформе, дышали чудесным октябрьским воздухом, свежим и прозрачным. Валя, похоже, думала, что, вот сейчас они найдут ответы на все вопросы, надо только поскорей задать их друг другу, и даже не замечала, что, говоря о каких-то книгах или намечая темы, она уже подразумевает, что Миша читал эти книги и обдумывал эти темы. Ну да, и читал, и думал. Удивительно, всегда удивительно то, что человек почти тридцать лет существует вне тебя, и так близок по своим мыслям! Даже разговор между ними больше похож на монолог, спор с самим собой. Этот день сблизил их так, что даже не хочется расставаться. Но надо проводить девушку и спешить на другую электричку — домой… *** Когда уже дома Валя вспоминала прошедший день, это открытие поразило и ее. В ее жизни ни разу еще не было такого человека, с кем она могла говорить вот так — обо всем. Конечно, самое глубокое и личное все равно остается только между человеком и Творцом. Миша молодец, в монастыре его присутствие было ненавязчиво, и она чувствовала себя естественно, когда подходила к иконам. Он просто держался в сторонке и не мешал. А на заданный ею вопрос ответил так: — Наверное, каждое мгновенье жизни и ставит перед нами проблему выбора. Мы живем и выбираем каждую секунду, иногда не задумываясь, а иногда мучительно решая, как правильно… Как это верно, подумала Валя. А как правильно поступить мне сейчас, ведь скоро вернется Руслан? А что тут гадать? Надо сказать обо всем Михаилу. Тогда все и решится. «Скоро я все ему расскажу», — решила она, уже засыпая. Миша обещал позвонить в понедельник в конце рабочего дня. *** В голове звучало танго. Ровное, размеренное. Михаил никогда не занимался танцами всерьез, если не брать в расчет первый семестр третьего курса — ровно до сессии. Потом возвращаться было лень. А вот сейчас играл именно ритм танго, оттого и идти хотелось, немного пританцовывая. Стоп. Танец — он и она. Декорации — непременно осенняя аллея. Или не декорации, а съемки в такой аллее — но это пока из области фантастики. Нет, если осенняя аллея, тогда лучше не под танго, а что-то другое, в духе «L’ete Indiene». Или Морриконовского «Chi Mai»? Надо продумать музыку, надо продумать... Осенний ветер растревожил душу — ей хочется дороги и любви. И тишины, чтоб шелест листьев слушать. Чтоб миг — как жизнь: Иди, дыши, живи. (***) И кстати — кто идет? Откуда и куда они идут? Что связывает этих молодых людей? Девушка — невысокая шатенка с задумчивым взглядом, непременно в синем или темно-голубом платье, похожем на бальное, этакий романтический образ... Та-ак, значит — романтический образ? Невысокая шатенка с задумчивым взором? Ну да, всего час назад расстались. Причем именно романтична в классическом понимании этого слова — там, в монастыре, когда подходила к иконам, даже неловкость брала. Чувствовал только, что у него настолько искренне не получится. Хотя здесь со своими мерками нельзя: у каждого свой путь к Богу, через свои сомнения, страдания, обретение и потерю иллюзий. Его путь начался не так естественно, как у этой одухотворенной, но такой домашней девушки, прошлое которой так чисто и просто. А у него в прошлом — белые стены убогого здания, тоскливые елки и забор… Нет, сейчас вспоминать не хочется. Не надо портить себе настроение. Но для чего произошла эта их встреча, такая чересчур литературная? Сначала — метро, потом — контора, теперь так все совпало, что им удалось целый день вместе провести... Да еще в монастыре, где им обоим действительно надо было оказаться. Интересный сюжет... В приподнятом настроении он и вошел в квартиру, только сейчас обратив внимание на время: четыре с лишним часа в дороге (два — от Москвы до монастыря и обратно, остальные в электричке до Старо-Мещанска), не говоря о времени в монастыре, должны были порядком измотать его. Однако чувствовал он себя на удивление бодро. Отец поприветствовал его, уточнив: — Молодой человек, вы сегодня, похоже, навеселе? — Обижаете, барин, — в тон ему среагировал, — я в паломничество ездил. — Хорошо поездка прошла? — из кухни уточнила мама. — Да, все хорошо. — А с кем ездил? — Мам, ты ее все равно пока не знаешь. — Ну, надеюсь, все-таки пока? — Там будет видно. — Видно, не видно, а возраст уже соответствующий. У тебя сколько подруг-то? — Ну, положим, самих подруг — раз-два и обчелся. Есть еще коллеги по творчеству. Есть бывшие и нынешние коллеги по работе. Наконец, просто знакомые. — На этот-то раз кто была? Коллега или знакомая? Кто… Кто бы ответил… — Ладно, давай, переодевайся и к столу. Опять твой мобильный из куртки надрывается? Да сиди, сейчас принесу. Небось, этот Сашка неугомонный. Звонил, действительно, Мудродуров. — Ну, как, хорошо погулял? — Даже более чем. У тебя-то почему не получилось? — А, потом расскажу. Тут такие дела, можно сказать, проводил кастинг. И знаешь, интересное занятие. Ты много потерял. Кстати, ты в курсе, что Ира снова в городе? — Вернулась? — Так вот и я о том же. Ну что, в восемь у «Цезаря»? — Саш, я и так весь день на ногах провел. — Смотри, конечно... Только Ирке позвони сам, а то исчезнет, ищи потом. Она же у нас дама с характером. Михаил прикрыл глаза, мысленно оценивая свое состояние — все-таки два с половиной часа в электричке можно записать в счет сна. Да и Иришка, «сестра», как ее привыкли уже все называть... — Ладненько, сейчас я с ней созвонюсь. Ты пока дома? — Ну да. До связи. — Не успел приехать, опять исчезаешь? — покачала головой мать. — Ты сначала хоть пообедай. — Пообедаю, мамуль, конечно… Глава 5 День рождения Жанночки, хотя начали праздновать пораньше — затянулся. И угораздило этому дню рождения прийтись на понедельник. Воронич хорошо знал, что увлекаться спиртным не надо, тем более с утра что дала знать о себе головная боль. Но в какой-то момент контроль был все-таки потерян, поэтому, уже выходя из конторы, он почувствовал себя неважно, и решил на метро не ехать, а поймать такси или попутку. Конечно, сегодня и речи быть не могло ни о каких свиданиях. Он скорее дал бы оторвать себе руку, чем предстал перед Валей в таком виде. Было еще светло, однако, кажется, ни одна собака не хотела сегодня видеть его в своем лимузине. Рука уже начинала действительно отваливаться, когда — о чудо! — рядом притормозила видавшие виды «Волга». Сидящий за рулем парень был примерно его возраста, насколько можно было разглядеть в темноте салона. Обрадовавшись, что так быстро сошлись в цене и направлении «полета», Миша залез вперед. «Волга» тронулась. Парень явно был не прочь поболтать, но его речь показалась Михаилу какой-то странной. «Уж не подшофе ли он?» — Миша не чувствовал запаха спиртного, так как и сам источал соответствующий аромат. — Извините, а вы случайно не выпили сегодня? — решился он все-таки уточнить. — Да, есть такой грех, — ответил парень, лихо крутя баранку. — И как, в состоянии контролировать ситуацию? — Да ты не бойся, доедем! У меня вчера дочка родилась, а в такой день ничего со мной случиться не может, верно? У тебя есть дети? — Не завел. Ты хотя бы потише на поворотах-то… — взмолился Михаил после очередного виража. — Слушай, я не первый год за рулем. И в таком состоянии тоже. — Ты этим хвастаешь, что ли? У тебя жена, вот дочка родилась, с какого перепуга водку-то кушаешь? — Да ты и сам сегодня малость поддал, разве нет? Машина с ревом свернула в переулок, и Миша решил, что выйти будет безопасней, чем читать парню мораль. — Ладно, останови, я лучше пешком. — Да не дрейфь… Суждено быть повешенному — не утонешь. — Жену не жалко? Эгоист хренов! — Слышь, дядь, а ты часом не из семинарии? Ладно, не обижайся. Вот ты сидишь, смотришь на меня, презираешь, да? Думаешь, примитивный водила, водку жрет... Я, может быть, не меньше тебя книжек прочитал. Только нет в них, в книжках-то, никакого ответа, как жить... «Ну, все, — подумал Михаил, — сейчас товарищ начнет излагать свои взгляды на жизнь, и начнется один из бессмысленных пьяных разговоров про ее смысл жизни и про то, что его нет». — Захочешь — найдешь ответы. Для меня все ответы — в одной книжке. Точнее, книге. — Ага, думаешь дурной, не пойму твоих загадок? Нет ничего в Библии твоей о том, что мне — вот мне конкретно, Паше Симонову, помогло бы сегодня. — Думаю, что есть. Езжай, блин, потише, сказал тебе… — Ну, про веру давай не будем, — Паша Симонов не обращал на его слова никакого внимания. — У меня своя истина, я её выстрадал. Я, между прочим, Афган прошел, и многое повидал, кто может учить меня тому, во что верить? — Таких выстраданных истин до фига и больше, а настоящая только одна. Чем она отличается от наших — узнаем потом. Только не сегодня, я надеюсь… Надежды было мало, они только что едва разминулись с маршруткой. — А почему я не могу оказаться правым? Если уж и быть верующим, то для чего мне ваша церковь? Вера должна быть в душе, — Павел махнул рукой. У Миши раскалывалась голова, он нервничал, совершенно не имея настроения что-то доказывать. Чисто автоматически, через силу он произнес: — Церковь создана Христом. В ней есть то, чего нет у нас дома. Таинства. И потом — плохо быть пастырем самому себе. Ты вон уже себя не туда завел. — Ну да, ты сейчас меня прям просветил! Да нет, я может, согласен, церковь дисциплинирует слабых людей. Но я-то — сильный. Больше, чем ты можешь себе представить. Поэтому я могу идти своей дорогой. И потом не известно ещё, не впала ли церковь в заблуждение. Ты глянь на иных попов — сраму не оберешься. Миша вздохнул. — Гордыня у тебя. Безмерная и глупая. Мы все слабые, все рабы своего греха. Мне, может, тоже многое не нравится. Но от грехов некоторых священнослужителей Таинства, данные Христом, своего значения не теряют. — Ну ладно, красиво говорить хорошо. А вот ты можешь взять, выслушать незнакомого человека, да и помочь ему — помнишь, как самарянин, а? Вы все, верующие, такие. Проповедь прочтете — и вперед, в теплую квартирку. А на деле никто из вас по вашим же законам не живет. Там что сказано — отдай последнюю рубашку, помоги ближнему. А, слабо тебе? Вот это номер! Только позавчера, в субботу, разговаривали на эти темы с Валей. И вдруг из уст шофера, случайного человека, получить такой же упрек. Что с ним вообще происходит? Где следующий разговор будет? — Расскажи, что у тебя случилось, там посмотрим. Только скорость убавь, а то я и так ничего не обещаю. Он решил перестать следить за дорогой — видимо, Бог сейчас действительно распоряжается его судьбой сам. Из бессвязного и периодически сворачивающего на ответвленные темы рассказа парня, который решил начать свою биографию из далекого детства, в конце концов вырисовывалась одна основная проблема, или, скорее, основное следствие духовной пустоты и мании величия: алкоголизм. Написано это было красным курсивом по всей биографии, однако оставалось совершенно незаметным для самого Паши. Люди кругом оказывались сплошь непонимающие и злые. Сначала родители, посмевшие что-то требовать от него вместо того, чтобы вырастить и отвязаться, потом друзья, которые его предавали на каждом шагу, потом любимая женщина, которая не хочет понимать, что человеку плохо, что он ищет чего-то в жизни. Оказалось, в начале перестройки Павлу даже удалось раскрутить небольшой бизнес с бывшими сослуживцами по Афгану, который рухнул, по его словам, из-за происков партнеров. Воронич подумал, что, скорее всего, партнеры просто сами постарались избавиться от пьющего товарища. Не трудно догадаться, что новые проблемы были залиты новыми порциями спиртного. Затем на какое-то время Павел взялся за ум, устроился на работу в автосервис, благо руки золотые, пару лет не пил, познакомился с будущей женой, прожил с ней около года. Но и с ней в итоге вышло полное непонимание. На настоящий момент, несмотря на рождение ребенка, отношения на грани разрыва. Кажется, жена поставила условие: чтобы к ее возвращению из роддома его и его вещей дома не было. Видишь ли, ее разозлило, что он вместо того, чтобы купить все необходимое для выписки, потратил деньги на то, чтобы отметить рождение дочки с друзьями. Не понимает, что пили-то за ее здоровье! Чем больше Миша слушал, тем больше понимал, что никакого желания помогать парню, который даже не способен понять, в чем его проблемы, да и просто запутался в себе основательно, не испытывает. Услужливая совесть даже готовое оправдание подкинула: уйма времени уйдет, да и не по силам ему вытащить из болота другого… самому бы не увязнуть. Однако обещание было в некотором роде дано. Поэтому Михаил решительно прервал Пашины излияния, тем более, они уже подъезжали. — Послушай… Я обычный человек, и проблем, и грехов у меня не меньше. В свое время мне повезло, мне очень помогли. Но без твоего желания не получится. Единственное, что я могу, это отвезти тебя к одному человеку. Он действительно священник (да подожди ты, не ёрничай), у нас в маленькой церквушке служит. Раньше был врачом-наркологом, в психиатрии тоже специалист. А потом понял: надо лечить не последствия, а причину — то есть именно душу. Окончил семинарию, стал священником, но и врачом тоже остался. Если хочешь, я договорюсь насчет тебя. Вот здесь останови, за углом. И еще. Перестань во всем винить судьбу и окружающих, посмотри на себя со стороны хоть раз. Больше ничего предложить не могу. — Думаешь, я псих или алкоголик? — Паша резко затормозил у подъезда, — я хоть завтра перестану, если захочу. — Можешь не рассказывать, слышали. Ты сейчас снова на грани потерять все — семью, нормальную работу. Не хочешь, как хочешь, уговаривать не буду, вроде взрослый, сам отец уже. Ладно, вот телефон. Решишь — звони. Миша написал на обрывке бумажки свой рабочий и мобильный телефоны. Павел взял бумажку, сунул в карман. Помолчал, что-то обдумывая, потом, кряхтя, сказал: — Ты тоже мой телефон запиши, а то вдруг я твой потеряю, — вид у него теперь был растерянный. Мише стало его жаль… видел он таких. Способный ведь парень, должно быть… — Хорошо. Давай договоримся — завтра вечером я тебе отзвонюсь. Только протрезвись, поезжай с утра к жене. Возьми еще… — Миша достал из кармана какие-то деньги. — Не возражай, отдашь потом. Купи, что она просила для ребенка. Не пропей, смотри. — Обижаешь… Что я, совсем скотина, что ли? У меня тоже понятия имеются. Миша вздохнул и вылез из машины. И правда, скорей бы «в тепленькую квартирку», что-то сегодня совсем голова нехорошая. Другого учить замечательно получается... Он глянул на часы: сейчас мать начнет звонить по межгороду, видишь ли, по мобильному слишком дорого. Надо бы позвонить самому, но она сразу поймет, что он сегодня выпил. И действительно, не успел он закрыть за собой дверь, как услышал разрывающийся звонок телефона. Бросился к городскому, но потом сообразил, что трезвонит его мобильник. Кому он еще понадобился сегодня? Дайте же человеку отдохнуть… (продолжение следует) ********************************* * стихи Галины Маркус ** строка из песни К. Никольского *** стихи Д. Васильева