Глава 3 «Что касается меня, то я всегда знала, что Бог есть. Я говорю не об ощущениях, а о знании. Это при абсолютно атеистическом воспитании в совершенно атеистической среде. То есть в полном отсутствии Бога" ("Во вратах твоих", Дина Рубина). *** На другое утро после встречи в офисе Михаил позвонил на рабочий номер: — Вы очень заняты сегодня? Не сможете встретиться после работы? Ой, подождите, я знаю, так ставить вопрос нельзя, — он засмеялся. — Мне очень хотелось бы встретиться с вами сегодня, у вас получится? — Скорее всего, получится. Она прокрутила в голове возможные препятствия — их не было. Валина мама беспокоилась только в одном случае — если дочь возвращалась домой после одиннадцати. Руслан же, как специально подгадав, утром уехал в Санкт-Петербург — отец, узнав про свадьбу, решил подарить ему машину. Как любому мужчине, Руслану не терпелось взглянуть на подарок, он взял неделю отпуска и рванул. Пошлое «муж в командировке» пронеслось в голове. — Вот и замечательно. Значит, сегодня в половине седьмого? — в гуле телефонной трубки явственно слышался параллельный разговор, и ощущение, что кто-то подслушивает, очень нервировало. Разумеется, случайно подключившимся людям не было до них никакого дела. — Хорошо, — сами собой сказали ее губы, при этом она ощутила легкую панику, а в голове пронеслось: «Зачем мне это нужно? Что я делаю?» Но думать и оценивать было бесполезно, она точно знала, что придет. Везде случайно нахожу Я деньги и стихи... Нет, я тебя не постыжусь, Не отниму руки. Когда б действительно могла Быть благодарной я, Не так мучительно б легла В письме строка моя. Такую милость нету сил Ущербностью понять, Ни осознать, ни объяснить, А только лишь — принять. (*) Снова зазвонил телефон, на этот раз мобильный, и эфир был чистым. Звонила двоюродная сестра. Разговаривать сейчас с Линкой, которая желала обсудить детали долгожданной свадьбы, где ей предстоит стать героиней номер два (и познакомила их, и будет играть почетную роль свидетельницы), совершенно не хотелось. Однако Линка настойчиво требовала, чтобы Валя отправилась с ней после работы выбирать наряд свидетельницы. Такая перспектива не прельщала, особенно сегодня. Как могла, Валя отговорилась. Линка, кажется, обиделась. Буквально на днях она уезжала с родителями в Израиль на ПМЖ, откуда и собиралась вернуться к свадьбе на пару деньков. Валя понимала, что им надо пообщаться перед отъездом, и девушки пришли к соглашению, что костюм сестрица выберет сама, а Валя завтра приедет к ней ночевать и заценит наряд. Кроме того, у нее к Валентине «важное-преважное дело», так что придется ехать… Валя посмотрела на часы. Значит, в половине седьмого… *** — Я верю в Бога. Я христианин, - он сказал эти слова, которые она на протяжении всей своей жизни боялась кому-либо сказать вслух, в первую же их встречу. Так спокойно, искренне и открыто, что она даже остановилась. Что сказать? «Я тоже»? — Но, знаешь, это совершенно не значит, что я такой замечательный. Одному человеку, чтобы быть хорошим, не надо прилагать никаких усилий, другому — нужно приложить все силы, чтобы хоть немножко улучшить свою природу, да и со стороны это вряд ли будет заметно. Хотя, думаю, на собственную природу и генетику можно списать все на свете. Помнишь, в «Обыкновенном чуде», Леонов в роли короля? «Да, я такая сволочь, сам знаю, да что поделаешь?» — Почему ты говоришь мне об этом сейчас, вот так вот сразу? — Наверно, потому, что это главное в моей жизни. Просто хочу, чтоб ты знала. — Значит, ты рассчитываешь, что я тоже расскажу о себе самое главное? По-моему, ты очень наивен. — Ну уж какой есть, — улыбнулся он. — Мне важнее другое — ты пришла на встречу. — Разве так бывает? — Наверно, только так… Они сидели в сетевом ресторанчике рядом с метро и со стороны выглядели стандартной парочкой. Только разговор был совершенно другой, впрочем, Валя уже ничему не удивлялась. Словно произошло то, чего она ждала последние полгода или даже дольше. Праздник или что-то похожее на праздник — просто сидеть, беседовать с интересным тебе человеком и знать, что это время твое и никуда не надо спешить... — Ты пришел к вере сам, или у тебя верующие родители? — Наверное, сам, насколько вообще кто-то может придти к Нему сам, без помощи созданных Им обстоятельств и посланных Им людей. — Но какая-то точка отсчета все равно была? — Была — после института я где-то полгода пытался устроиться работать в Москве, а потом сорвался. — Как сорвался? Миша потянулся за сигаретами, вздохнул: — В одно мгновенье потерял все, что имело смысл. Полная пустота была в душе. Наверное, тебе такое не понять... Давай лучше в другой раз — не хочу о грустном. Валя помолчала, потом улыбнулась своим мыслям и сказала смущенно: — Ты не станешь смеяться? У меня был совершенно дурацкий случай в детстве, сестрица двоюродная отравилась чем-то, ей стало нехорошо, все принялись носиться вокруг нее. Мне четыре года было, и ужасно захотелось, чтобы и меня пожалели. И я сотворила первый раз в жизни вот такую молитву: «Боже, если Ты есть, сделай, чтобы меня тоже стошнило». Через пять минут меня вырвало, и меня тоже уложили в кровать. Наверно, это было просто самовнушение. А сейчас думаю, откуда вообще у меня возникла эта мысль — обратиться к Богу? Откуда я о Нем узнала? Если кто-то и упоминал Его, то лишь в каких-то шуточках или даже с издевкой, как мой дядька. Он «Отче наш» постоянно напевал, коверкая. Валя задумалась. Действительно, почему ей казалось надежным обращаться к Нему по любому поводу, с раннего детства? Она ведь не знала Его. Не знала, кто Он. И сказать-то было некому. Только знала, что Он есть. В начале — как адресат ее жалоб и просьб, когда просить больше некого. Но постоянно позднее она получала доказательства (конечно же, не такие смешные) и подтверждения своему знанию, которое, впрочем, и не нуждалось в подтверждениях. Посещая иногда церковь, не понимала ничего, просто наслаждалась атмосферой и звуками песнопений, ощущением близости к Богу. Настоящее понимание того, во что она верит, пришло позже. На одном из книжных лотков она купила маленькое Евангелие от Матфея — свое первое Евангелие. Она не смогла вместить прочитанное, более того, ее охватило возмущение, когда она осознала, что понятие справедливости у Бога и у нее лично совершенно различные. «Подставь другую щеку» и «люби врагов своих» казалось невыполнимым. И, тем не менее, невзирая на внутренний бунт, она понимала, что написанное евангелистом — истина. С этого момента все ее поступки и мысли имели измерение, и, даже если она не в состоянии была заставить себя поступать по Евангелию, она всегда точно знала, как именно она должна была поступить. С этим нельзя было ничего сделать, она знала Истину, и не могла следовать ей... Однако многие свои помыслы и поступки она все-таки стала невольно корректировать. И намного чаще, чем раньше, поступать так, как подсказывала совесть, а не желание, лень или злоба. Почти ни с кем и никогда не говорила она о своей вере. Вначале боялась показаться смешной и странной, а потом, когда нашлись силы говорить о своих убеждениях, опасалась в своем лице нести людям «компромат» на христианство. Не зря же мама, когда они ссорились, тут же кричала ей: «А еще верующая!» Попытки донести свою веру до родителей провалились сразу, и именно потому, что мать была права. Валю бесил, выводил из себя этот попрек. Но мать была права! Нет, не умела она подставлять другую щеку. А если и получалось, то только после того, как самой себе и другим она доказывала свою силу. Но не гордыня ли это — подставлять другую щеку, в душе точно зная, что можешь и двинуть в правый глаз? Хотя имеет ли ценность бессилие и постоянное непротивление ударам, если оно происходит от слабости и полного неумения постоять за себя? Не трусость ли это тогда? И кто может дать ответ на все эти вопросы? И возможна ли золотая середина в этих вопросах? И вот теперь, с почти незнакомым человеком, она чувствовала, что может говорить об этом. Конечно, слова казались или деревянными, или штампованно-высокопарными, и не выражали до конца суть того, что думаешь и чувствуешь. Но сам факт, что она может это обсуждать, стал для нее чудом… *** «Ты не будешь смеяться?» Он мысленно улыбнулся, чтобы не спугнуть установившееся доверие. Как можно смеяться над тобой, как бы ты ни пришла к Богу? Пусть смешно или глупо, это неважно. Главное, чтобы ты никогда не пережила того ужаса перед следующим мигом… когда внезапно нечем дышать, или безумно хочется открыть окно на третьем этаже и полететь... Только в рай этой дорогой улететь нельзя. Но сейчас не хотелось думать про прошлое, уж больно хорошо было в настоящем. Михаил не понимал до конца, что с ним происходит. Словно и надо-то было всего лишь оказаться в кафе и начать общаться. Волна совместного душевного порыва увлекла их, понесла за собой. Вот только куда? Глаза девушки казались ему то иронично-зелеными, то задумчиво-серыми, а иногда темнели и становились почти что карими… Точный их цвет он так и не смог определить, а может быть, он просто зависел от слов и настроения (его или ее?). Иногда Михаил терял нить разговора, ловя себя на старом и любимом ощущении, с которым всегда было связано что-то редкое и чудесное в его жизни: палуба парусного корабля, и они вдвоем, помимо вахтенного офицера и матросов. Брызги от волн в лицо, и где-то там, вдали, на горизонте темнеет полоска берега... Надо только не ошибиться, не торопиться, не нарушить чего-то… В этот раз он даже не сразу стряхнул с себя детские романтические образы, будто сошедшие со страниц Жюля Верна или Грина. — Разве так бывает? — Наверно, только так… *** — Что, Руслан уже вернулся? — спросила мама, когда Валя вошла в прихожую. — Не-ет, — немного удивленно ответила она. — А-а, звонил, наверно. Кушать будешь? — мама ушла на кухню. Разувшись и сняв плащ, девушка скрылась в своей комнате. Что-то произошло? Вином от нее пахнуть не должно. Вдруг она поняла и одновременно испугалась: мама увидела ее радостной. «Ну и что? — сказала себе Валя. — Появился этот Миша, но ведь хода событий он не изменит. Через неделю приедет Руслан, и все опять пойдет своим чередом». «Именно этого-то и не хочется — чтобы все шло своим чередом». «Опомнись, ты знаешь этого Михаила буквально несколько часов, в общей сумме и дня не наберется. Парень — не москвич, чем живет, неизвестно. Что ты вообще знаешь о его образе жизни? Да, такой человек хорош для общения, но для семейной жизни… Трудно представить, что скажет мама, услышав про Старо-Мещанск вместо однокомнатной квартиры Руслана. К тому же, он тебе еще замуж не предлагал, и неизвестно, предложит ли». «Ну почему сразу замуж! Нельзя же сводить все к замужеству». «А ты нашла для себя новую форму отношений? Дружба? Внебрачный секс? Как объяснить все родителям?» «Придумаю что-нибудь. Возможно, все как-нибудь само…» *** «Интересный вечер получился», — думал он по дороге домой. Было что-то необычное во всем этом: практически телепатическом разговоре в метро, затем встрече в конторе. Только вот — для чего, к чему это все? Зазвонил мобильник, прерывая мысли — как всегда, не вовремя. И сразу головная боль, напоминающая о прошлом. Это была Вероника Соколова, или Ника, «девочка в стиле рок», старая знакомая по ряду концертов, недавно перебравшаяся в Москву, что-то среднее между толкиенисткой и хиппи. Человек очень тяжелый, талантливый, известный своими скандалами на всю старо-мещанскую богему, но Михаила по неизвестным причинам воспринимает достаточно нежно. — Миш, мне тут предлагают альбом записать. Подъедешь, поможешь песни отобрать? — Ник, вообще-то мне завтра на работу. Ночь почти. Ты что, сама свои песни не можешь отобрать? — Мне нужен взгляд со стороны. Мы ж с тобой не так часто и видимся. На Таганке когда сможешь быть? Воронич задумался, слегка приостановился. Ехать куда-либо на ночь глядя очень не хотелось, тем более на встречу с человеком из «Старо-Мещанского пасьянса», как он привык называть год своей болезни. Но отказать Нике… — Минут через сорок подъеду, давай у театра встретимся. В отличие от обычных тусовок эта встреча оказалась вполне рабочей — никаких посиделок с московскими гитаристами и, тем более, пьянок. Порядка двух часов прослушивали и отбирали песни. Наконец, костяк альбома был сделан. Миша засобирался домой. — С тобой все в порядке? — уточнила она. — Не переживай, — улыбнулся. — Извини, я поеду. Мой дом — поезд, моя квартира — купе, Где пьют на троих, а я вроде лишний. Мы едем одни, каждый — сам по себе, О наших путях знает только Всевышний… (**) Интересно все-таки, почему тогда он не нашел другой рифмы? Можно было бы «И от шума колес сам себя не услышишь». Вспомнилось вот. Интересно, отчего и к чему он назвался христианином? Точнее, что этим хотел ей сказать? «Мы с тобой одной крови», известный с детства клич-приветствие. А тут — «мы с тобой одной веры», не иначе. «Мы с тобой одной боли: желаем жить по Закону и Духу, а выбираем ежедневно компромисс с этим миром. Извини, что не так сказал при встрече. А сейчас понял, как надо было лучше сказать. Надеюсь, ты меня слышишь». *** Вечер у Линки выдался сумбурным. Она жила отдельно от родителей, и была девушкой самостоятельной во всем. Даже теперь, уезжая вместе с семьей, отправлялась к своему молодому человеку, который эмигрировал несколько лет назад. Квартиру тоже продавала сама, шмотки собирала сама, и сейчас пыталась всучить Валентине все вышедшие из моды наряды, которые, по ее собственному признанию «ну так жалко выбрасывать». Валю это ничуть не обижало, она хорошо знала Линку и не обращала никакого внимания на ее взбалмошность в сочетании с уверенностью, что весь мир крутится вокруг нее. Она твердо и беспрекословно отказалась от шмоток и по десятому разу выслушала историю с шубой. Сестра так хотела презентовать Вале свою практически новую норку, которая «в Израиле не пригодится». К сожалению, шубу сперли у нее на стадии сборов. Да так интересно: открыли квартиру ключом, вытащили шубу из большого чемодана вещей «не с собой», прихватили пару забытых на столике колечек и все. Расчет на то, что за несколько дней до отъезда никто не будет бегать по милициям, оказался верным. Настроения это происшествие, само собой, перед отъездом не прибавило. Валя и слушала, и не слушала, глядя на нее со снисходительной нежностью. Линка была отзывчивой и доброй, и, если надо, прибежала бы на помощь в любой час дня и ночи. Валю она любила всегда, как младшую сестренку. «И как я без нее буду…» Тут Линку переключило со шмоток, и принялась рассказывать подробности своих сборов. — Ладно, остановись, что там у тебя за дело, говори сразу, потому что у меня уже голова от тебя кружится. — А платье-то, платье, ты обещала посмотреть. Я же хотела костюм, все перемерила, уже уходить собиралась, тут смотрю, висит в углу, но вдруг… Валя решительно прервала длительную историю покупки платья вместо костюма. — Посмотрю обязательно. Давай про дело. — А, ну да. Ты же знаешь, квартира продана, завтра я уже должна отдать ключи. Ключи-то я сама отдам, а с деньгами не знаю, как и быть… — С какими еще деньгами? Ты не получила еще денег за квартиру? — Нет, я все получила давно. С теми деньгами, которые я должна посреднику. Ну, ты же знаешь, нам помогал Оскар Андрианович, он частный риэлтор, можно сказать, наш семейный, он и Чернявскому с бывшей маминой работы полгода назад помог квартиру продать, и отцовскому брату еще давно, в общем, надежный человек. Я должна ему за услуги пять тысяч баксов, он продал обе квартиры, и, как назло, уехал на две недели в отпуск, только в воскресенье поздно вернется. А меня тут уже тю-тю. — Что же это он денег-то не дождался? — Ой, да разве для него это деньги? — Ну и отдашь весной. — Нет, я не могу так. Надо уезжать с чистыми руками. В общем, Валечка, миленькая, передай ему в понедельник, ты же его видела, он был у матери на дне рождения, ну помнишь ведь, да? — Вроде помню. Но деньги передавать… такие большие… — Ва-аля, ну что тут такого? Я ему уже позвонила перед его отпуском и сказала, что оставлю тебе. Дала твой телефон. — Ну, спасибо! Может, для начала спросила бы у меня? — Я знала, что ты не откажешь! — сестра смотрела умоляюще. Вале это было не по нутру. Деньги немаленькие, да и вообще… как-то неприятно. — Оставь маме… — Валя сделала трусливую попытку переложить все на мать. — Твоей? — ужаснулась Лина. — Да ты что? Ты забыла, что она с нами чуть не поругалась из-за того, что мы наняли частного риэлтора. «Обратитесь в агентство…» Как будто в агентствах мошенников нет! А этот человек свой, проверенный. Ты же ее лучше меня знаешь, всю плешь переест. Валюш, ну некому, кроме тебя. Ведь ты же никогда-никогда мне в помощи не отказывала… Что же мне теперь делать, менять билеты, что ли? Сенечка будет встречать меня… — на глазах у Линки показались слезы. — Линочка, пойми, я вообще денег боюсь. А вдруг я их потеряю? — Я все продумала, мы положим их завтра утром в банковскую ячейку, у тебя будет только ключ. В случае чего, данные оставим твои, и без ключа возьмешь. Я дам тебе телефон Оскара Андриановича, ты позвонишь и договоришься, чтоб он приехал прямо к банку. Так что в руках ты их держать будешь всего несколько минут. Я бы сразу на него ячейку оформила, да паспортные данные нужны. Поводов для отказа не было, и Валя, скрепя сердце, согласилась. Даже сейчас она восхитилась организаторским талантом сестры. Все возможные «но» были отметены заранее четко продуманным планом. — Ну, хорошо, — вздохнула она. — Давай, показывай платье, а то я очень устала. Как спать-то будем? У тебя ведь все собрано. — Я постелила в гостиной, а белье заберешь с собой, оно новое, дорогое, будет тебе подарок. Не оставлять же здесь… А у меня все упаковано уже. Самолет в пятницу, рано утром. Эх, шубу жалко… Вот сволочи, а? (продолжение следует) ********** ***** ***************************************************** *стихи Галины Маркус ** стихи Д.Васильева