Я люблю тебя… Мне кажется, я любила тебя всегда — до всемирного потопа, до сотворения неба и земли и даже до самого времени. И я не устаю повторять тебе это, каждый день вкладывая в эти три простеньких слова сакральные крупинки нового смысла. Я люб-лю те-бя. Обращённые к тебе, эти звуки удивительно легко слетают с губ, ибо не отягощены смятением, неуверенностью, кокетством, ревностью, страхом утраты, страстью, похотью или жертвенностью. И отнюдь не лукавство, жалость, зависимость или корысть щекочут ими мои млеющие от нежности уста — я просто люблю тебя, и эта нетрудная фраза одинаково сладким нектаром будоражит вкусовые рецепторы языка на всех одиннадцати подвластных моему произношению наречиях. Я люблю тебя. И по моим жилам бежит солнце. Ты молча заплетаешь мне дивные гладкие косы, и мои неумолимо прямые волосы податливо и мягко вьются огненными языками в твоих пальцах. Позже эти косы распадаются на русалочьи волнистые пряди, пахнущие речной водой и твоей кожей, и несколько дней я хожу по улицам с блуждающей улыбкой, уткнув в них нос, словно старая вымуштрованная пристяжная. Я люблю тебя… И эта любовь даже отдалённо не напоминает что-то, когда-либо уже случавшееся со мной — никогда ещё во мне так жарко и ласково не трепетало нежнейшее шёлковое пламя при упоминании одного-единственного человеческого имени. Поэтому я никогда не произношу его всуе, мой маленький бог Огня. Я люблю тебя — без надрыва, без одержимости, без угара, без ненужных обещаний и дежурных клятв. В общепринятом понимании нам никогда не бывать вместе, но это-то как раз и связывает нас крепкой пульсирующей пуповиной, никогда не стягивавшей петлями наших шей. С тобой одним мне доступна непозволительная роскошь — быть беззащитной, быть слабой, быть собой. И просто быть… Я люблю тебя. Спокойнее и блаженнее всего на свете я чувствую себя в твоей постели. И это признание не заливает краской моих щёк — всякий раз я тихо засыпаю подле тебя, трогательно оберегаемая и лелеемая, в младенческой неге, крепко прижав к устам твою сильную тёплую руку… С тобой я не стесняюсь ни своего обнажённого тела, ни своей обнажённой души — того и другого ты касаешься осторожно, бережно и деликатно, и от каждого твоего короткого мягкого поцелуя в солнечном сплетении закипает новая маленькая смешливая звёздочка, толчками разливающая по мышцам и венам восторженный ласковый воск. И невинную прелесть этого моего некрепкого, но сладостно безмятежного сна не оскверняет даже тень плотского вожделения. И вовсе не потому, что язык моего тела вскормил благословенный остров Лесбос, а огонь твоих чресел пылает в суровой мужской одухотворённости порочно-чистых ликов Содома и рафаэлитов. Ты научил меня жить сегодняшним днём, не смущаясь сиюминутных порывов и ощущений, дал мне другое будущее и совсем иное зрение, не нарушив, однако, целостности даже самой мельчайшей грани моей души. Я люблю тебя. Я люблю тебя… И как хорошо, что в светлых недрах этой любви нет и ничтожной доли слепящего и опустошающего марева влюблённости. Познавая тебя, я радуюсь и каким-то твоим недостаткам, вернее, своей бесповоротной готовности любить и их… Когда-нибудь у нас с тобою будут дети — несчастные прекрасные люди с иконописными чертами и ангельскими взорами, зачатые в райской нежности невенчанных. Когда-нибудь… А сейчас я люблю тебя. И недавно крылом невиданной бабочки меня обожгла неожиданная мечта — я хочу, чтобы крошечное влажное существо, которое, пройдя сквозь кровавый ад рождения, выскользнет из моего лона, впервые подняв припухшие маленькие веки, серьёзно и пронзительно посмотрело на меня твоими глазами… Margueritte февраль-март 2003.