И мой сентябрь бессмысленно-устало ложится на заплёванный асфальт и просит: «Посвяти мне песню, Лина! Мой воздух пахнет ладаном, а может, — духами... Спой о том, как паучки ткут гамаки из ниток серебристых на берегу речушки Петерупе! Спой обо мне — и я пообещаю, что ты истлеешь, обратишься в прах стократ быстрей твоей сушёной розы, что ты скрутила из листка бумаги, чернилами исписанного в столбик». Мой старый сад — на самом-самом дне немыслимо туманного рассвета. Я сяду на скамейку возле груши и воспою сентябрь — и всех любимых, от коих не осталось ни черта. Кораллы, бирюза и аметисты, оправленные в платину и злато, — пусть и подарки, но — всего лишь вещи, а память о любви тошнотно лжива. И толстый полосатый кот-кастрат, урча взахлёб, запрыгнет на колени. Пожалуется: «Сложно жить кастратом среди таких любвеобильных Мурок! Ещё синички — хитрые, поди-ка! — себе гнездо построили в трубе. Да не в канаве, глупая, — в ограде! Одно лишь утешает: у соседки откормленные мыши. Угостить?» Кот — оперный певец. Я — менестрель.