Друг Глава первая. Взаимосвязь комаров и изуродованых пациентов. Я сидел как обычно на третьем столике, в первом ряду по отношению к сцене, положив руки на стол и обняв тяжелую усталую голову. Комары так и норовили ужалить меня в нос или губу. Я отгонял их поморщиванием. Надоедливых насекомых тянуло к тем частям тела, которые остались во мне от человека. Эх.. Как только начинаю свой монолог о мошках, вспоминаеться та авиокатастрофа, в которой я лишился всего, особенно дорогой потерей, конечно, была кожа. Лишь мои познания в медицине не дали мне погибнуть холодной зимой. Боже, боже.. Я каждый раз вспоминаю лица тех больных, кашляющих женщин в тёмных палатах, когда я приходил к ним в их снах… И… Но мне же была нужна кожа! Теперь, наверное, они каждую секунду помышляют о мести. Глава вторая. Шоу. На сцену вышли двое: местная звезда — проститутка со стажем, фокусница, алкоголичка повесившая мужа на турнике в его личном спорт зале, и маленький горбатый ребенок, толкающий впереди себя табуретку и поставленую на неё мутную, но всё же слегка прозрачную банку с чем-то, очевидно, безумно тяжелым, но жидким. Все четыре ножки табурета, царапали пол, выли со скрежетом, изредка искрили, оставляя на дешевом заменителе паркета глубокие шрамы. Дотолкав до нужного места груз, ребенок свалился со сцены и замер на полу, разбросав свободно руки и ноги. Вжавшись в пол лицом. Одна из тысяч желтых, давно не мытых лампочек на потолке, подмигнув, потухла. Я захлопал и свистнул. Звезда на сцене приветливо поклонилась залу (мне) и начала свой номер. Натянуто улыбаясь, она закатала рукав и опустила руку по локоть в странное варево в банке, подержала там с минуту и вынула. Рука позеленела и распухла. Улыбнувшись ещё шире, она протянула руку залу, словно подавая её невидимому джентельмену, мечтающему её поцеловать. Прошла секунда. Две. Неожиданно плоть вздыбилась и забурлила, как кипяток. Зелёные пузыри вздувались и лопались, расплескивая по залу в небольшом радиусе багрово — желтушные от температуры капли крови. Странно было, что она вовсе не дрогнула, даже когда кипящая жидкость стекла с белых костей на пол, забрав всю кровь и плоть с её левой руки. Наоборот! Улыбка росла! Становилась шире, пока побелевшие губы не лопнули, а глаза не вывалились с чмоканьем из орбит. Никому не нужный, грязный, уродливый труп, упал со сцены. Жалкий маникен, из переломаных при падение ног которого, выпирали куски замершего, мёртвого мяса. Слепая голова на свёрнутой шее смотрела на очередную погаснувшую лампочку, пусть даже мёртвой и безглазой ей не был безразличен её свет. Откланявшись, я встал из-за столика и направился к выходу. Глава третья. Kролика не сменили! Выходил я всегда через кухню. Мой приятель, безголовый выпотрошеный кролик (каждую неделю предыдущего заменял свежий), всегда покачивался на стальном крюке в ритме моего дыхания, а я приветствовал его дружеским шлепком по худющей безшерстой заднице, от чего он пускался в орбитальный полёт вокруг своей, как я окрестил, вешалки. Но в этот раз полёта не случилось. Я шлёпнул, а он прилип. Шлёпнул, а он прилип. Шлёпнул, а он прилип к моей ладони. Я дёрнул на себя, кролик порвался. На лакированый штиблет, высыпались сгнившие до состояния однородной массы внутренности. Передние лапы продолжали мерно покачиваться. Кролика не сменили. ЭТОМУ кролику было больше недели… Даже больше двух недель. Я простоял, таращась то на кролика, то на испачканый штиблет около семи часов. Всё до чего я додумался, занимало меньше чем килобайт моей памяти: — Кто то сменял кролика раньше. А на этот раз не сменил. Значит он уехал, заболел, или умер. И мне надо узнать, какой из этих вариантов справедлив. Почему? Кажеться Сменщик Кролика, которого я никогда не видел, понимал что мне нравиться приветствовать этот забавный трупик аккурат напротив двери на улицу, то есть он делал это ради меня. Он был моим другом. Я не оставляю друзей. Никогда. Глава четвертая. Подсобка. Отодвинув шкаф с посудой, между ножек которого сквозило, словно он прикрывал дыру, я увидел глубокое, узкое отверстие, ведущие в мрачную бездну. Делать нечего, я просунул в него руку по плечо, а в след за ней попытался просунуть голову. Где-то я слышал, что куда пролезает голова, туда и зад пролезет, главное постаратся. Странно. Вытянутыми пальцами я отыскал тупик. Это была странной формы кнопка. Словно бюст человека, но без выпукностей глаз, губ и носа на лице (сказать я это могу точно, у меня осязание как у слепого.) Не долго думая, я свернул Бюстику шею. На миг всё замерло, а потом я и отверстие в стене, и кишки кролика на клетчатом полу, и шкаф, вобщем, вся в целом кухня полетели вниз. Во мрак. Глава пятая. Полёт — синоним начала. Полёт. Летели. А потом мы упали. Где-то сложилась гармошкой плита, выпуская струйки задержавшегося в ней газа, рядом зазвенели осколки раковины, истерзанный шкаф с посудой лишился дверцы и ножек. Где-то конвульсировала моя оторваная рука. Было очень темно. Я был как на той сцене, только тут — все лампочки погасли. Я встал и с опаской сделал шаг вперед. Я боялся, что это и правда сцена, а значит можно шагнуть в пустоту. Свалиться в зрительный зал. Шажок… Ещё шажок… Куда же я иду? Я успешно преодалел несколько метров, как вдруг почувствовал холодную сталь у мочки уха. Я замер. Стальной язык прогулялся по щеке, погладил шею и коброй впился в плечо. Я вскрикнул от боли, меня потянуло назад. То был стальной крюк в руках убийцы или мучителя. Остриё второго я почувствовал на животе. Это было как безумие. Меня повалили на пол, сорвали одежду, обувь. Крюки царапали обрубок руки. Сдирали кожу с шеи и ног, спины и груди. Я кричал, я зажмурился крепко — крепко, что бы было легче терпеть. Я знал, что этим существам от меня надо, знал, что не отбиться. Зажмурился, но потом мне содрали и веки. Забрав всё, до лоскутка, они исчезли. А я остался один. Мне снова было холодно. Как много лет назад. Я трясся, выбивал дрожь зубами. Глава шестая. Уборщик. Я открыл глаза, когда наступило утро. И действительно, я лежал на той самой сцене, почти у самого её края. Голый. Не как мать родила — без одежды. Ещё более голый, беззащитный, неприспособленный. С содраной кожей. В зрительном зале убирался тучный, седой старичок. Его не смущала моя нагота. Уже протерев столики, он принялся за уборку Звезды, насадив на вилы труп, он упаковывал его в коробку от телевизора. - Кто вы? - Уборщик. Отвечаю тут за всё.. прибираюсь… - Это вы меняете кролика на кухне? - Разумееться, начальство не стало бы нанимать кого-то ради такой рутины. - А почему… - Ах простите… Не сменил. За сутки поступило множество жалоб. Это вычтут из моей зарплаты. Ох как вычтут. Но я не буду бурчать. Я же на самом деле виноват. — Я смотрел на него как завороженый. Трясущийся, гнилой, окровавленый, однорукий скелет, наконец-то промолвил слово — «Друг».. Старик мне улыбнулся. - Любишь шахматы, друг? — Я кивнул, как в сказке, я был очарован и счастлив. — Пошли.. Я люблю шахматы.. Так люблю. — Друг раздвинул шторы, и пошёл в свет. С трудом поднявшись, балансируя единственной рукой, я поковылял за ним. В первый раз за сотню лет, я был счастлив. - Так безумно счастлив!!! Чернов. 08.01.04.