Родился я на спине огромного ската и с молоком невидимой матери впитал страх перед высотой, прижимаясь к его тёплому мясистому телу и широкой спине. Боялся оторвать лицо от мягкой кожи добродушного животного. Мы летели по небу, через многократно повторяющиеся плотские арки, свисающие с высоты, летели над мудрыми лесами, в которых ещё теплилась белковая жизнь. Остальное было просто осколками бога, которые ещё копошились, позволяя талантливым вообразить свою разумную жизнь, подчинить себе, всё же теряя телесное тепло. Огромные горы мяса… Лоскуты кожи, плавающие на поверхности семи морей и трёх океанов. Огромное око, зависшее на ниточке сухожилия где-то слева очень-очень высоко. Бог, который пал, правил когда-то бытием — теперь этого бога не было. Когда я возмужал и стал изредка подползать к краям скатова плавника, который, кстати, беспрестанно колыхался, разгоняя воздух, прорезаясь в следующую точку Расстояния, я стал замечать, как жизнь лесов, которую я видел в детстве, возмужала вместе со мной. Теперь это были уже не личинки, но ящерицы. Прошла пара лет, и ящерицы встали на две ноги. Скинули чешую, обнажив жёлто-серое мясо. Останки павшего бога не пережили меня и моего вечного коня — Небесного ската. Гниль разошлась сернистыми тучами, а кости исчезли в огненном чреве мира. Огромное око перестало гореть и лопнуло, оросив мир гноем. Кажется, и люди–ящеры позабыли о том, что тут когда-то случилось. Я летел, лёжа спиной к спине того, кто делал меня иным, и смотрел в ту точку, что когда-то была глазом. Теперь же это был просто хрусталь, освещающий замараный мир. Осколок хрусталя без мутной слизи, оберегавшей некогда его от прямого контакта с воздухом. А после того, как я умер, умер и мой скат. Люди-ящеры подчинили небо и загнали его в пучины. Новый бог посетил этот мир немного позже падения первого. Но он не пал, а ушёл, поняв, что жизнь возможна и без него. Размышления и причины никому не нужны. Вторым богом был я, и я умер не так, как первый. Я ушёл, когда никто ещё не мог этого опровергнуть.