Бесконечны споры об искусстве вообще и о произведениях искусства в частности, их качестве, значимости, исторической, социальной, психологической и даже психотерапевтической ценности (или – антиценности), об их авторах – как великих, так и скромных. Бесконечны теории, и бесконечно число авторов, каждый из которых, находясь (в полном соответствии с антропным принципом) в рамках собственного сознания, собственных субъективных представлений, моделей, склонностей, воспитания, культурного уровня и культурного контекста, искренне уверен в правоте собственного взгляда. И только в рамках этого субъективного взгляда и там только признает право на существование (или, если автор не столь радикален – право на его, автора, внимание к) иной концепции, где утверждения соперников не расходятся с его собственными методологическими «незыблемыми аксиомами» (здесь в скобках замечу, что, по сути, все расхождения подобного рода являются методологическими, т.е. – расхождения в способе обращения с объектом (произведением искусства, эстетической теорией, ...), способе его описания и алгоритмов преобразований (интерпретаций) описаний, т.е. – расхождения в языке описания, но не в сущности описываемого). Оговорюсь, что есть расхождения и иного рода, которые тоже фатальны для плодотворной дискуссии: расхождения этического плана, т.е. – когда спор не о том, как (насколько качественно) то или иное произведение (направление, жанр, стиль, теория, гипотеза, ...), а о том, насколько этично (полезно, вредно, морально, ...) то, что в них заключается. Меня сейчас интересует другой аспект, поэтому проблематику этичности тех или иных проявлений искусства я пока оставляю в стороне. Вопросы качественности (и критериев качественности) произведений искусства, несмотря на все их разнообразие, можно, кажется, свести к спорам приверженцев трех принципиально различных концепций отношений «автор – произведение» и «читатель – произведение»: 1. Согласно первой концепции (я назову ее «интуитивистской») произведение искусства есть спонтанный внутренний порыв, всплеск эмоций, результат неосознаваемого и неконтролируемого вдохновения, по самой своей внутренней природе требующий выражения. Рассматривается ли это вдохновение и процесс его реализации (воплощения в произведения) как нечто исключительно внутреннее, личностное, абсолютно субъективное или как некий «духовный материал», инспирированный в личность «высшей силой» (Бог, природа, «вечный закон», ...) – не играет роли, поскольку результат (то, с чем читатель и критик имеет дело + отношение самого автора к произведению, к читателю и к критику) от этого не меняется. Приверженцы этой концепции (в крайнем выражении) не признают никакой объективной (обобщенной, как минимум, для группы людей) составляющей произведений искусства, не признают критики, не считают необходимым (и даже, напротив, считают вредным) интеллектуальный анализ произведений – как своих, так и чужих, - и не считают, что духовный прогресс возможен путем образования и/или осознанного самоусовершенствования. Их Путь – Дао «свободного роста». Мистические и метафизические искания, которыми они состыковывают, маскируют и украшают явные логические противоречия своих воззрений, сами по себе подчас – целые произведения искусства, или – воплощаются в прекраснейшие произведения. Взаимопонимание, со-чувствие автора и читателя здесь трактуется или как случайное, спонтанное (но тем не менее – желанное) совпадение, или как результат проявления того же мистического закона. К этому же типу отношения к искусству сводится и отношение к творческому акту как к чему-то «вторичному», как к некоему «отходу жизнедеятельности души и разума». 2. Второй тип отношения к искусству (я назову этот тип «интеллектуалистским») – это отношение к процессу занятий искусством как к навыку, к умению, которому можно научиться, обладая некоторыми способностями. Это, в свою очередь, приводит к трактовке искусства как средства коммуникации особого рода. Дальнейшее углубление в исследование проблемы искусства с этих позиций ведет к концепции искусства как средства передачи эмоциональных состояний, и роли искусства как особенного языка, посредством которого люди обмениваются эмоциональным опытом и сохраняют этот опыт в истории, подобно тому как обычный язык позволяет обмениваться мыслями, а, напр., язык математики или химические формулы – идеями (мыслеобразами) в этих специфических областях. Эта концепция, подробное и глубокое развитие которой можно найти у В.П. Бранского («Искусство и Философия»), влечет за собой, несмотря на внутреннюю логическую непротиворечивость, наипарадоксальнейшие выводы: а именно, что процесс творчества (акт творения) отчуждаем от личности – хотя бы в некоем асимптотическом пределе. Т.е. – что личность для акта творения... не нужна. Нужно лишь нечто, владеющее языком. А это, как мы уже знаем, хотя бы на самом примитивном уровне, может и компьютер. И вся красивейшая теория, развиваемая тем же Бранским, относительно искусства как движущей силы истории и Идеального Художественного Произведения как цели истории, и вообще любая теория, ставящая Искусство во главу угла или хотя бы на почетное место в историческом и/или историко-культурном процессе – рассыпается в прах, оставляя верным только обобщение наблюдаемых фактов, но не дающая ни прогностики, ни телеологии, ни этики. Люди (авторы, читатели и критики), разделяющие такое воззрение, ищут (и, надо признать, иногда находят) объективные законы искусства – как законы его воздействия, так и законы и способы порождения произведений искусства. Именно эта концепция породила такое понятие как «техника», «техничность». Именно от исповедующих такой «интеллектуализм» чаще всего можно услышать упрек в неправильной рифме или невыстроенной композиции. Именно они основываются и в суждениях, и в творчестве на неких «строгих критериях» - которые, впрочем, разнятся от «школы» к «школе» и от века к веку, и которые сами по себе вполне могут стать как «цветочным горшком, не позволяющем рассыпаться питательной почве», так и глухой догмой. И именно их (когда справедливо, когда нет) упрекают в механистичности, в излишнем рационализме, в «холодности». Надо заметить, что до того, как я начал размышлять над этой статьей, я сам во многом разделял именно этот, «интеллектуалистский», взгляд на искусство – где-то комбинируя его с «интуитивизмом», иногда – размышляя над лотмановской структуралистикой, бергсоновской философией и прочими семиотическими «наворотами разума», но – в глубине души (где обычно тип отношения к искусству и находится, иногда совершенно без выхода на сознательный уровень) исповедовал все же именно этот подход. Эта же концепция, будучи обобщена, приводит к третьему типу отношения к искусству, а именно: 3. Искусство как некая информационная структура, использующая человечество (или – отдельное общество, сообщество) как носитель. Именно к такому выводу приводит размышление об искусстве как о языке общения. В каком-то смысле это представляется верным, тем более что, очевидно, эта концепция включает в себя и первую, и вторую; ибо с этих позиций неважно, как именно образуется «атом искусства» одним отдельно взятым индивидуумом; разделяет ли он, индивидуум, преимущественно «интуитивизм» или «интеллектуализм» - какая разница, если он все равно сыграет свою роль в росте, развитии, самоорганизации той самой информационной структуры; с этой точки зрения и эта статья, и присутствующее в ней 26-ю буквами позже словосочетание «сторбий зел» :-) – тоже «атом», независимо от ценности как всей статьи, так и этого замечательного сочетания. С этих позиций (а это, собственно, самый натуральный структурализм) любое проявление текста ценно, если оно интерпретируемо (пусть и неоднозначно; более того – неоднозначность трактовки и интерпретации при наличии структурной целостности только увеличивает ценность текста) неким, хотя бы минимальным по количеству (т.е. – более одного человека) сообществом. Можно было бы сказать – если оно хотя бы потенциально интерпретируемо, но – мы не умеем заглядывать в будущее, у нас нет (как бы ни хотелось обратного «интеллектуалистам») критериев интерпретируемости, кроме практики, и потому потенциальность не имеет значения. Этот концепт ни в коем случае не должен порождать каких-либо мистических спекуляций, какого-либо «одушевления» этой самой структуры. Такое одушевление сразу отбрасывает нас к исходной точке – к идее «инспирирования» произведений искусства, и, как следствие, к «интуитивизму». А одного интуитивизма, разумеется, мало, чтобы найти... ...и вот тут встает самый интересный вопрос: а что я, автор этой статьи, вместе с читателем, собственно, тут ищу? Ответ – на какой вопрос? Здесь я вернусь к названию статьи: «О проблеме субъективности в искусстве». Я ищу – правильный взгляд на эту проблему. Правильный ракурс. Тот, с которого эта проблема – «увязывания» глубокой субъективности творческого акта с очевиднейшим наличием объективных, обобщенных, обобществленных сторон произведения искусства (т.е. - результата этого акта), - пусть и оставаясь неразрешенной (ибо она, по моему нынешнему убеждению, до конца неразрешима в принципе, если окончательным разрешением полагать полное понимание соотношения и роли объективного и субъективного в искусстве, и выработку «этического и телеологического алгоритма действий личности»), перестает быть источником бесплодных столкновений и не менее пустых дискуссов. И такой ракурс есть. Суть в следующем: принятие какой-либо из этих концепций (и, в той или иной мере, - отторжение остальных) – это, по-видимому, способ самонастройки такой сложнейшей (наверно, самой сложной в известной нам части мира) «системы», как «творческий человек». Нужно признать, что мы ничего не знаем о творческом акте. «Знать» - значит в той или иной мере уметь предсказывать события, и, кроме того, иметь возможность передать это умение другим. Но интуитивистское вдохновение не управляется, и ни опыты творцов с воздействием определенных химических веществ на психику, ни полусектанстские школы и направления, ни «кружки по интересам» ничего в части предсказания творческой потенции или «успешности» того или иного произведения у отдельного читателя не дают. То же относится и к интеллектуалистскому, и к информационно-структурному подходу: все, что можно сказать в части предсказания судьбы произведения искусства в культуре (или результата творческого акта до его окончания) – это в некоторых случаях с определенной долей вероятности угадать его успех у массового потребителя, и то – роль тут играют, скорее, не качества самого произведения, а отработанные рекламно-маркетинговые методики. Что же касается предсказания результатов взаимодействия «произведение – один отдельно взятый индивидуум» или определения «всеобщей меры качества произведений» - то тут никто еще ничего предложить не может. Поэтому нужно понять, что приведенные концепции имеют прежде всего психологическое (и, в той мере, в какой индивид «принадлежит» социальным группам – социально-психологическое) значение. В таком случае – нужны ли все эти рассуждения? Если ни одна из концепций и никакое их сочетание не представляются полными и верными, претендующими на истинность – зачем и огород городить? И здесь я должен признаться вот в чем: во многом эта статья - субъективный процесс, происходящий (вернее, для вас, уважаемые читатели, - происходивший) в разуме (и, если угодно, душе) ее автора. И я считаю этот процесс вовсе не бесполезным. Возможно, что осознать собственную «концептуальную принадлежность», а тем более (см. концепт №3) свое «место в процессе кристаллизации культуры» - невозможно. Но попытка это сделать - не бесполезна. Такая попытка, будучи честной и искренней, - возвышает. Она помогает (по крайней мере, автору этой статьи, а как он надеется – и читателю в процессе чтения) осознать и тщету отстаивания одной концепции в ущерб другим, и значение любого личностного проявления в творческой области, и что-то вроде «хлопка одной ладони» - то диалектическое сочетание полной ответственности и полной свободы, которое хотя бы в ощущении знакомо любому творцу. Эта рефлекторика, эти бесконечные примеривания самого себя к мировоззрению, мировоззрений к себе, а и то, и другое – к культуре и искусству, как локальным (внутри), так и глобальным (вовне) – тоже процесс самонастройки. Процесс кристаллизации внутри, который, благодаря толике вдохновения и некоторым размышлениям выведен наружу - и становится узелком, локальным центриком кристаллизации вовне.