Это все, что у меня есть. Иван Петрович как обычно выкурил свою сигарету, перед тем как конвейер людских тел внесет его в здание метрополитена, спустит на эскалаторе, ввинтит в поезд, и он понесется на свой завод, где почти четверть века, выпиливает болты, гайки, собирает их вместе, прикручивает к чему- то, и дает новую жизнь деталям. В это утро все казалось каким-то не таким, не привычным. Даже извечная «Оптима» изменила свой вкус. Иван Петрович сделал три затяжки вместо пяти и выбросил сигарету. - Странно,--подумал он—вчера я курил эту же пачку, но вкус был другой. Наверное, я старею, пора бы уже подумать о пенсии. Он поправил пальто, кепку и влился в сонную бурлящею реку. Держась за поручень, припираемый со всех сторон теснотой и духотой, Иван Петрович опустил голову на руку и задремал. «Что там у нас сегодня, вторник, значит скоро пятница—выходные. План надо успеть сдать, успеем, думаю. Смирнов молодец, хорошо работает, молодой не то что я.» Обрывки мыслей, названия станций путались в его голове. Сон брал свое. Многолетняя практика приучила его просыпаться точно на нужной станции. Протиснуться к двери стало гораздо легче, вагон заметно опустел. Взгляды людей блуждали по вагону, бесцельно смотрели в книгу, или просто отдыхали, сомкнув веки. Иван Петрович уверенным шагом двинулся к эскалатору, который вынесет его на свежий, морозный воздух. На улице он застегнул пальто, поправил шарф и одел…, и хотел одеть кепку. Иван Петрович рассеянно посмотрел на руки, похлопал себя по карманам, расстегнул и застегнул портфель. Непроизвольно левая рука коснулась головы, после чего он сплюнул в сторону и выругался. --Вот черт! Это надо же, простофиля, болван, уснул и потерял кепку. Нет, идиот, критин. Зима в самом разгаре, а зарплату как раз задерживают. Ну, вот мерзни теперь недотепа. Он поднял воротник, съежился и пошел к заводу, впервые за двадцать с лишним лет не выкурив перед работай сигарету. Ранний зимний вечер уже успел укрыть город и зажечь в окнах приветливые огоньки. --Тьфу, ты, дьяволята! Опять фонарь в арке разбили, ну хоть раз бы попались, я бы их научил уму разуму .— Иван Петрович прошел сквозь темную подворотню к своему дому. Войдя в парадную он прижал руки к онемевшим от мороза ушам. Поднимаясь по лестнице, он растирал их, чтобы не были такими красными. Немолодая женщина, успевшая потерять изрядную долю привлекательности и очарования, сидела на диване в маленькой комнатушке камунальной квартиры, и штопала носки, когда в комнату вошел Иван Петрович. --Здравствуй. Что у нас на ужин? Я ужасно проголодался, Наташа. Наташа, ты меня слышишь?— Иван Петрович разулся и бросил портфель рядом со столом. --Слышу,--Наталья Сергеевна подняла взгляд от почти оживленного носка— а что у тебя с ушами, Иван? Ты их отморозил. Где твоя кепка? --Я, я, --Иван Петрович посмотрел на жену, потом в окно, достал из пачки сигарету и стал крутить ее в руках. Он чувствовал, что скандала не избежать, этот гость стал приходить по любому малейшему поводу.— Я ее потерял, уснул в метро и она упала. Но нам скоро дадут зарплату я куплю какую-нибудь дешевенькую, вязаную шапочку, не переживай. --Не переживай, дадут зарплату! Да ты сам веришь в то, что говоришь. Вам ее уже четвертый месяц не выдают. Я вообще не понимаю, как мы еще живем, а тут ты со своей рассеянностью, не хватало тебе слечь с каким-нибудь воспалением! Нет, я так больше не могу!— Наталья Сергеевна опустила лицо на руки, ей очень хотелось заплакать, но она не смогла.— Не кури в комнате! Иван Петрович и сам не заметил как прикурил сигарету и стал ходить кругами. --Знаешь мне это тоже надоело! Я тоже не железный и мне не легко. Если ты больше не можешь, уходи, или уйду я. Ты можешь поехать к сестре в деревню, она уже давно тебя завет, езжай. А я останусь здесь подыхать от голода и какого-нибудь воспаления.—Сказав это он вышел на лестничную площадку, захлопнув за собой дверь, жадно затянулся, но тут же выбросил сигарету.—Нет, не то, не тот вкус, не та жизнь. Что же это происходит? Он вернулся в комнату, обмотал шею шарфом, обулся и набросил пальто. --Ты куда?— Наталья Сергеевна подняла свои воспаленные красные глаза на мужа. --Я не знаю…, я вернусь.—Без злобы, неуверенно, но спокойно ответил Иван Петрович, вышел и потихоньку прикрыл за собой дверь. На улице мороз сразу же вцепился в уже успевшие отогреться уши. Выйдя из парадной, он обернулся и посмотрел на свое окно, занавеска шевелилась. «Так надо—подумал он— так надо.» Он не знал куда идти и что делать. Достав пачку «Оптимы», он посмотрел на нее, сжал в кулаке и выбросил. --Знаю, понял!! Я должен уйти подольше от сюда, от жены, от дома, от всех! Иван Петрович зашагал быстро, а потом побежал. Он бежал и твердил «Дальше, дальше от всех». Редкие прохожие, с удивлением смотрели на него, а он бежал, не обращая внимания ни на ветер, ни на снег, ни на мороз, и ни о чем не думал. Впереди была длинная темная ночь, которую вместе с холодным ветром он впустил в свою голову и позволил навести порядок в своих мыслях. Раннее солнечное утро. Молодая девушка цветочница только успела открыть лавку, как в дверь вошел озябший мужчина с красными ушами. Он явно провел на морозе не один час. Онемевшими пальцами он полез в карман и достал деньги. Долго пытаясь расправить скомканные бумажки, но видя, что ничего не получается, он высыпал их на прилавок. --Это все, что у меня есть, но мне нужен самый красивый букет!! Иван Петрович осторожно открыл дверь комнаты, чтобы не разбудить жену. Она уснула на кровати не раздеваясь, шаль и пальто лежали рядом. Он достал вазу и поставил в нее букет, и только тогда заметил на столе новую фетровую шляпу, а рядом записку: «Прости! У нас все будет хорошо.» Февраль 2006 года. С.- Петербург.