73.МОЯ ЖИЗНЬ. ЧАСТЬ 31. СВОИ И ЧУЖИЕ ПЕЧАЛИ. Коммунальная квартира не была благоприятна для того, чтобы продолжать здесь писать Святые Писания. Она больше исполняла функцию перекидного мостика для меня в те условия, в которых я и могла бы продолжать писать Святое Писание Волею Бога, способствовала в пополнении материального опыта моего и Туласи, как бы развивала мой мыслительный процесс в том направлении, который был угоден Богу, ибо только Бог мог знать, на что я способна, в чем у меня еще сильное невежество, что и как подправить, и это было далеко не по упрощенной схеме бытия, но в достаточно жесткой, реальной, обстановке, где никакие события уже не могли проходить мимо, но непременно вовлекали меня и телом и умом, и раздумьями, все во мне используя и направляя на изничтожение любых мыслительных дефектов и проявлений, которые бы оказаться могли губительными для написания в дальнейшем Святого Писания. Все было под контролем Бога, все меня обижающие наказывались непременно, но в свое время. А я должна была через греховные качества других познавать в сжатые сроки материальный мир в его разных лицах и проявлениях, что было и больно и очень больно и невыносимо больно. Но преодолевалось. Для всех я была поначалу нечто бесформенное, непонятное, религиозное, вне обычных правил материального мира. Но мои реакции и озадачивали и постепенно снискали ко мне уважение. Но это потом. Хотела я или нет, но и здесь денег катастрофически нам с Туласи не хватало, ибо были и другие нужды помимо еды, которые требовали средств. А Марков выдавал деньги неумолимо мало, не поддаваясь ни на какие просьбы, полагая в себе, что я работаю и потому средств должно хватать. Однажды случилось так, что все наши запасы, почти до крошки, были уже съедены. На вечер ничего из еды не оставалось. Туласи просила поесть. Я собралась и пошла к Маркову в вечернее время, когда он должен был уже прийти с работы, в надежде, что он даст деньги на один день раньше, полагая, что уговорю его, скажу, как есть, что денег нет совсем никаких и еды также. К Маркову за деньгами я всегда ходила с великой опаской, ибо часто случалось и так, что его или не было дома или он просто не открывал ворота. Достучаться было невозможно, и приходилось приходить еще и еще… Я уже начинала понимать, когда он дома и не открывает. Если он закрывал ворота изнутри на задвижку, то ворота были закрыты плотно, а значит, он дома. В противном случае ворота немного поддавались как бы колебанию. Было очень печально, когда я знала, что он дома, но уходила ни с чем, и снова мы с Туласи дожидались своего часа. Просить деньги у мамы я вообще не могла, ибо там была не очень для меня подходящая на тот период атмосфера. Дело в том, что на тот период Лена жила у мамы. Виктор уже умер, и Лена с мамой частенько подрабатывали, торгуя семечками и всякими сладостями на остановке, привозя сюда на тачке и семечки и жвачки, и разные орешки и конфеты, выкладывали все на невысоком столике и картонных коробках, и Лена полагала, что деньги это совместные и, как бы лояльно ко мне не относилась, но была против того, чтобы мама с этих денег мне помогала. Также, у мамы на тот период жил ни то квартирант, ни то сожитель, который работал в зоопарке, кормил животных, и часто с этого пая для животных выгадывал овощи и приносил домой, так платя за квартиру, и тоже был против того, чтобы мама мне и отсюда что-либо давала, и однажды это присек так, что мама или делала это украдкой или вообще не была готова мне чем-либо помочь и также рассуждала, как и Марков, ибо с ее глаз моей зарплаты и помощи со стороны Саши должно было хватать денег на жизнь. Часто мне для Маркова приходилось придумывать причины, по каким понадобились деньги. Или это было необходимо в школу, которую Туласи на самом деле не посещала, или для того, чтобы оправдать такой нуждой необходимую покупку для Туласи, что могло относиться к обуви или одежде и что было самым крайним случаем, ибо требовалось потом показать ту вещь, на которую я просила деньги. И тогда эту вещь мы просили у Даши, почти ровеснице Туласи по коридору, показывали и потом отдавали, так выкручиваясь в самых разных житейских неурядицах, ибо гнев его мог вылиться на весь коридор, а мне проблем здесь и без того хватало… Так что с деньгами у меня было далеко не самым все лучшим образом, а Туласи подрастала, требовала более дорогую пищу, такую, как пиццу с грибами, фрукты, но не мясную, нужны были ей и какие-то карманные деньги, да и одежда более дорогая, ибо она входила подростковый возраст. Оказавшись в очередной раз перед такой проблемой, причем существенной, я отправилась к Саше в надежде, что он поймет ситуацию, что его ребенок на данный момент голоден, и даст средства. Через минут двадцать я уже была на Гвардейском. Очень часто бывало так, что до него я достучаться не могла, как ни барабанила в железную калитку и приходила вновь и вновь… Но на этот раз он мне открыл. Я изложила ему свою просьбу, сказала, что дома нет денег совсем и нечем покормить Туласи, что она сидит голодная дома и ждет меня. На это он ответил, что деньги к ночи не дает, ибо это к убытку, и мне следует придти завтра утром, по крайней мере. Но это было исключено, как я могла сказать Туласи, что сегодня она не будет ужинать, что папа деньги не дал… Я стала просто упрашивать Маркова, приводя разные доводы, на что он поступил со мной крайне жестко. Он просто захватил своей пятерней мою шею со стороны спины, пригнул меня, сорока шестилетнюю женщину, как пацанку, согнув меня, как преступника, до земли, буквально потащил меня к воротам и выставил, что называется, взашей, буквально вытолкав из своего жилья на Гвардейский, так, что прохожие могли это видеть. Это было неслабое унижение, это была и жестокость, это было и то, за что ему еще предстояло ответить перед Богом. А пока… Пока я набирала свой опыт материального существования. И таким образом через такое унижение и аскезу платила Богу за то, что должна была писать Писания. Ибо за все Богу надо платить; и, чтобы не посчитать себя высоко стоящей, Бог помогал мне утихомиривать мое эго и такими путями. Но и это был не край. Дома я сказала Туласи, что до папы не достучалась и отварила горсть риса, все, что у нас оставалось. Утром деньги Марков дал, будучи далеко… далеко не бедным и не нуждающимся. А мы с Туласи Волею Бога учились претерпевать, быть аскетичными и принимать жизнь, как она есть. Плохое об отце детям я никогда не говорила. Что было необходимо показать, то Бог показывал Сам Своими путями. Жизнь в коммуналке тоже была непростой, аскетичной, унизительной, порою здесь приходилось буквально бедствовать и выживать. Все чаще и чаще я начинала задумываться Волею Бога о том, что жить в коммунальной квартире невозможно. Это было достаточно тяжело, гнетуще, в полной зависимости от других людей. Невозможно было как-то уединиться от чужих бед, как и от своих, которые, казалось, здесь усугубились, обострились, делая жизнь столь печальной, что надо было что-то предпринять. Туласи все чаще и чаще стала говорить о том, что здесь ей не нравится, что все кричат, ругаются, постоянно пьяные разборки… В этой связи я стала покупать газеты и искать покупателей на коммуналку, одновременно просматривая и варианты для покупки жилья. Начался активный круговорот звонков, люди приходили смотреть комнату, предлагая ростовскую область в самых разных вариантах… В итоге весь коридор уже знал, что коммуналка продается и в этой связи Гильщанские предложили ее купить за шестьдесят тысяч рублей. Комнату Елена собиралась купить для своего сына Игоря, которому на тот период было лет двенадцать. Просматривая газетные объявления, я нашла, как мне показалось, неплохой вариант, где в ростовской области предлагалась двухкомнатная квартира с балконом в двухэтажном доме за достаточно приемлемую цену в одну тысячу долларов, что на тот период приравнивалось тридцати тысячам рублей. Поскольку Гильщанские за коммуналку давали шестьдесят тысяч, то еще оставалось и на переезд и на мебель, и на период, пока я все же буду искать работу. Женщина, продававшая свою квартиру в ростовской области, согласилась на сделку, и я решила таким образом все документы собирать сама, минуя риэлторов. Это был достаточно тяжелый и изматывающий период, требующий денег, времени и многие состыковки… У Гильщанских была взята предоплата в четыре тысячи рублей. Но в последний момент, когда была подписана, получена последняя справка, когда оставалось только получить разрешение в опеке, когда Марков должен был под последним документом засвидетельствовать, что он не возражает в плане продажи коммуналки, он вдруг категорически отказался подписывать документы, и просить его было невозможно. Сделка сорвалась после долгих моих усилий, после многих стараний и надежд, после того, как все было пройдено и готово… Это было отчаяние. Это было крушение всех надежд, это была боль, к которой стали присоединяться все другие бедствия и печали на тот период, это было то, что невозможно было просто претерпеть… Я поняла это как то, что судьба меня выбросила за борт, что я, по сути, никому не нужна, что нет у меня дороги, что все как против меня и так всю мою жизнь. Это состояние как накапливалось и никуда не желало деться. Вновь я стала задумываться о смерти, как о выходе из своей злополучной доли, я несколько раз покупала сильные снотворные. Но Бог требовал, чтобы я их выбрасывала. И до сделки и в течение сделки я все время спрашивала Бога, правильно ли я решила, что продам эту коммунальную квартиру. Бог неизменно мне отвечал, что да. Я вручала себя и своего ребенка Богу, я надеялась, что будет так, как вижу исход. Но все пошло крахом, все не сбывалось, меня Марков не поддержал, все рушилось… Но я не могла знать, что этот путь мне также надо было пройти, ибо и это путь испытаний и опыта. Гнетущее чувство стало моим постоянным состоянием. Я не видела ни для себя, ни для Туласи в этой коммуналке никакого будущего, никакого просвета. В один из дней я, когда Туласи общалась с Дашей из 58 комнаты, приняла достаточно большую дозу снотворного… И… отключилась. Когда я открыла глаза, я увидела, что лежу в кровати в самом центре очень светлой комнаты, но мой взгляд был устремлен в темный проход двери. Там, в коридоре, медленно двигались одинокие мрачные фигуры и в одну и в другую сторону, словно проскальзывая мимо дверей и исчезая. Я подумала, что я умерла, а это… это передвигаются печальные тени умерших, отрешенных, уходящих в свою даль… И все же. Я была жива и скоро поняла, что нахожусь в психиатрической больнице с ее многими постояльцами. Мне, как и Лене, начинал все изнутри подсказывать Бог. Как оказалось, я проспала дня три…Помню только, что в этот период мне снился горьковский университет, что я блуждала по его территории… Но реальность была такова, что я не умерла, но была благополучно доставлена в Ковалевку, как та, которая покушалась на свою жизнь. С психикой у меня было все в порядке. Однако, побывать в психбольнице немалого стоит, ибо этот опыт приобрести не всякому и удается, да и не всякому смертному это нужно. Но мне было нужно, это входило в План Бога, и я при полном здравомыслии изнутри могла просмотреть, как Бог работает с некоторыми людьми и кое-что из этого и понять, прочувствовать, увидеть, наполниться пониманием и о таких людях, как и осознать причины и таких проявлений человека, хотя уже хорошо понимала, что за всем стоит Воля Бога, План Бога, все есть работа Бога над каждым, так поднимающая каждого по ступеням материального и духовного развития к Богу. Все это материальные жернова, которые усмиряют, дают терпение, смирение, убирают излишнюю раздражительность, эмоциональность, быструю возбудимость, и всяк сюда входящий корректируется Богом средствами материального мира достаточно действенными и порою долгими, чтобы уже потом пустить человека по дорогам материального бытия и здесь развития, пригодным для того, чтобы извлекать те качества, которые в свое время одни и откроют врата на духовный план… Много врат у Бога для воспитания душ. И эти врата не последние и не самые жесткие в материальном мире. Психиатрическая больница… обитель избранных. Никто не знает, за что душа обречена на этот путь и что он ей даст. На каждого здесь неизменная Воля Бога, усмиряющая и давлеющая, Воля Творца, Который Один Знает, какими путями привел сюда каждого и что из этого последует. Не видела я здесь ни буйных, ни очень буйных, ни мнящих себя гениями, ни явно психопатов, кидающихся на других, ни очень сильно отличных по своему поведению от других как бы психически здоровых людей, ибо иные как бы психически здоровые люди проявляли себя куда печальней и тревожней, судя по тому, что мне уже в жизни приходилось видеть. По здравому рассуждению, многим здесь было бы место. Но, тем не менее, все же некоторые были в своей беспокойной стихии. Помню одну женщину, худощавую, лет сорока пяти, которая на вопрос врача, что же с ней приключилось, неизменно отвечала ему, что, дескать, немного выпила, и далее из зеркала повылезали черти. Ее ответ врачу был неизменным всегда, отчего он покачивал головой и говорил ей, что ей рановато выписываться из больницы, о чем она неустанно его просила. В этой связи я сказала ей, что, если она хочет, чтобы ее выписали, то пусть начинает говорить врачу, что ничего она не видела, что это ей показалось, что чертей не бывает. На такой совет она, изумившись, ответила, что как же не бывает, если она их видела достаточно отчетливо. И снова я стала говорить ей, что если она последует моему совету, то ее быстро выпишут. В следующий раз, когда врач стал ее спрашивать о самочувствии, она последовала моему совету, сказав ему, что ничего не видела, что ей может это показалось на тот период, с кем не бывает по пьяни, что чертей вообще не существует. Удовлетворенный ее ответом, врач сказал, что будет ее готовить к выписке. Другая женщина, видимо из небедной семьи, имела очень теплые одеяла, большие цветастые простыни, пуховую подушку, в великолепном длинном халате, но порывалась, была обеспокоена тем, что пыталась напечь калачи. Для этого она постоянно стягивала с постели своей яркие простыни и крутила их, сворачивая в подобие калачей и развешивала над дверьми, угощая всяк сюда входящего, предлагая эти калачи столь радушно, что сами дольные ей указывали на то, что, дескать, пусть такие калачи ест сама. Была и та больная, которая практически никогда не вставала с кровати, лежала, накрывшись с головой и безустали занимаясь под одеялом ананизмом. Другая больная, которая почему-то, как влюбилась в меня и пыталась постоянно ходить следом, однажды от избытка чувств подняла меня на руки, подержала так и отпустила руки, отчего я достаточно жестко приземлилась. А полюбила она меня потому, что я, когда мне привезли еду Света с Туласи, которую собрала моя мама, раздала почти все, не имея особого интереса к еде, больным и медсестрам, что и далее делала неоднократно, чем заслужила у них некий авторитет, который они то и дело пытались высказать, как могли. Дочери по моей просьбе привезли мне в следующий раз стихи Бхагавад-Гиты на деванагари (санскрите), и, чтобы не терять здесь время зря, я эту тетрадь, которую в свое время Волею Бога сама написала именно на деванагари, все семьсот стихов Бхагавад-Гиты, постоянно носила с собой в кармане халата и почитывала Бхагавад-Гиту на санскрите, вибрировала мысленно или полушепотом стихи, наслаждаясь этим нектаром и, что называется, для пользы дела, не теряя времени даром. Хотя терять время даром я уже давно не могла, ибо Бог Говорил со мной непрерывно, а это и великая Благость и очень неслабое духовное развитие, ибо и одно Слово Бога не имеет цены, и мыслительный процесс даже при самом простом диалоге со Всевышним расширяется и углубляется разительно, переводя человека автоматически в глубокое понимание всех самых тайных смыслов Святого Писания, что было крайне необходимо для написания в дальнейшем Нового Святого Писания, где я уже все не только понимала, но Волею Бога знала все без слов, как бы вытягивая энергетически из ресурсов Бога все ответы, все знания, изложить которые могла только отчасти, ибо они, по сути, не имели предела и могли извлекаться из меня сколь угодно долго и в любом направлении, и с любой глубиной. Бог – неисчерпаемый источник Знаний, которые есть все, великолепие их непостижимо, необозримо, вне всех материальных наук. Это бездонная радость, но которая требует себе только Божественного присмотра, Управления и приложения. Медсестры и врачи здесь были достаточно лояльны к больным, не кричали, не унижали, смотрели за тем, чтобы не заводились вши, делали стрижки, следили, чтобы никто не отказывался от еды, говорили с больными без окриков и унижений, нормально, по-человечески, и мне показалось, что этим создается неплохая обстановка в отделении в целом, и потому я предложила женщинам моей палаты написать благодарственное письмо администрации и обслуживающему персоналу, сама же это письмо написала и собрала у всех подпись. Письмо было отдано, где также была просьба как-то поощрить или отметь медперсонал. Это событие для психиатрической больницы было неординарное, и было принято работниками отделения с некоторым изумлением. Вообще, двадцать дней, которые я здесь провела по Воле Бога, мне показали многое. Здесь были женщины вполне также здоровые и через такое обитание в этой больнице решали вопрос своего жилья и питания, подстраиваясь под больных и снося все же некоторые достаточно непростые условия и требования медперсонала, не зная годами свежего воздуха, ибо прогулки здесь не практиковались и взгляд мог только упираться в тяжелые железные решетки окон, массивные и предупреждающие тщетность всякой попытки выйти на волю. Но и кормили здесь плохо, откровенно плохо. Еда была безвкусная, чай, каши не знали сахар, прочая еда не знала ни жира, ни соли, больные всегда были голодны, и некоторые кусок плевры в супе и лишний кусок хлеба зарабатывали кухонными работами, на которые больных приглашали то и дело. Также, к слову сказать, но непонятно откуда, но почти каждый день отсюда ногами вперед увозили умерших… В смирительных рубашках мне здесь никого не приходилось видеть, но в конце коридора была железная решетчатая дверь, где на жесткой лежанке кто-нибудь прикованный к постели да лежал, без криков, усмиренный… больные, прохаживаясь по коридору, заглядывали туда и безразлично отходили… Кормили три раза в день. Люди еле успевали дождаться, когда покормят в очередной раз. Но иногда сюда привозили из женского монастыря плюшки, большие, мягкие, почти горячие, очень свежие, ароматные и самое главное все же – большие. Выстраивалась за ними целая очередь, каждый забирал свою плюшку и уединялся, наслаждаясь ею, как мог. Это были маленькие праздники, может быть раз в неделю, но это милосердие было очень дорого людям, как и ожидаемо. Но наиболее тяжелым здесь было все же последствие лекарств, которые давали неизменно и прослеживали, как каждый их глотал. От этих препаратов человек становился никакой. Руки и ноги как связывало, походка становилась медленной, вязкой, речь медленной и несвязанной. В обычные дни коридор был наполнен движущимися печальными фигурами, которые шли и в ту и в другую сторону. Ходила и я. Эти лекарства не давали мне лежать, это было невозможно, нереально, это было очень непросто лежать или сидеть, но медленно ходить, взад и вперед, может быть с кем-то, но молча или перекидываясь редкими словами. Я ходила, как все, иногда вытаскивая из кармана халата свою тетрадь с текстами и повторяла стих, который не весь помнился, читала далее на санскрите и немного повторяя про себя, пыталась более глубоко входить в смысл. Бог в любой ситуации Говорил со мной неизменно… Так пролетели все дни в этом заведении и 20 января 2021 года меня выписали. За все время врач ни одного раза со мной не заговорил. Но во время выписки он дал мне направление к психиатру по месту жительства, ибо это было впорядке вещей. Так я водворялась в свою коммуналку, ибо еще не все уроки прошла. Ничто во мне не изменилось. Туласи рассказала мне, что произошло после того, как я отключилась… когда пыталась наложить на себя руки. Просто у меня начались галлюцинации… и далее соседи вызвали скорую, а та психиатрическую бригаду, доставившую меня по выше указанному адресу. Далее, по возвращении из больницы Бог устроил так, что я пошла к психиатру, и здесь Бог повел таким образом этот диалог с врачом, дал мне такие ответы на вопросы, такую речь, такую имитацию болезни в достаточно спокойной форме, дал такое понимание врачу и комиссии, которые и дали мне, обеспечили очень скоро в мае 2001 года инвалидность второй группы, а с нею и пенсию, которая и решила вопрос о моем материальном положении на два года; далее, с 2003 года я перестала посещать врача и от этой инвалидности Волею Бога отказалась. Так Бог решил на некоторый срок вопрос о том, на что жить, и также дал мне еще один опыт жизни, который убедительно показал, как Бог работает над человеком, как управляет им, как наказывает и милует, как средствами материального мира и через такие заведения обеспечивает, развивает у человека аскетизм, терпение, смирение, неприхотливость, прибивает эго, по сути готовя те качества, которые в свое время и откроют врата к Богу и уже отсюда будет начат старт на выход из материального мира на духовный план. Надо хорошо понимать, что никогда и никакое событие не происходит с человеком просто так, но только по Воле Бога. И также надо знать, что у Бога никто и никогда не сходит с ума, никто не теряет рассудок. Здесь дело абсолютно в другом. Бог полностью Управляет человеком, дает ему все чувства, все желания, любой мыслительный процесс, легко может любого ввести в состояние любого заблуждения, легко может дать понимание о себе, как о любой известной личности, Бог легко может человека убедить в том, чего никогда не было, может дать любое видение одному или массе людей, может заставить человека вытворять любые трюки, может любую вещь представить одушевленной, наделить ее в понимании человека любыми качествами, может дать любую иллюзию в любой момент… Человек Волею Бога может говорить вещи столь странные, что никто и никогда не сможет понять его, не сможет посчитать его нормальным человеком… Все, что угодно, Бог может внушить человеку, дать любое видение, дать понимание о любом событии самое престранное, может ввести в состояние молчания, в состояние крика и паники, в состояние потрясения и боли, глубочайших переживаний по поводу событий мелких или никаких, может направить против любого, может сделать из любого и маньяка и насильника, и праведника, и грешника высочайшего... Но такие вещи Бог с человеком делает тогда, когда в этом есть божественная необходимость. Отряд психически не здоровых людей есть те люди, которые на данный момент полностью находятся под таким влиянием Бога и должны Волею Бога проявлять любую неадекватность, но каждый свою и со своим продолжением и последствием. Они могут быть изолированными или проявлять те или иные качества в семье, всех погружая в страх или потрясения, или в состояние долгого терпения. Ибо люди с психическими как бы отклонениями, а на самом деле подчиненные и Управляемые Богом в этом плане, могут проявлять те качества, которые никак не общеприняты, никак не соответствуют нормам поведения в человеческом обществе, но есть те, кто именно так развивает свои качества и именно так должен развивать качества и мыслительный процесс тех, кто рядом, кому это положено претерпеть по карме, ибо и это во благо. Это – тайные труды Бога, это - сокровенные знания. Ибо пора современному человеку видеть за всем стоящего Бога и труд Бога, ибо и нет и не может быть другой причины. И надо знать каждому, что все психически не нормальные люди с материальной точки зрения, на самом деле абсолютно адекватны и нормальны, но на данный период введены Богом в такое состояние, порою достаточно длительное, но исправляющее дефекты не психики, но качеств, прежде всего. Только о качествах может быть речь в материальном мире и все здесь делается только ради качеств творения. И никто не видит подводной, незримой работы Бога, но каждый констатирует лишь то, что на поверхности, не имея других знаний, другого понимания, не видя за всем Воли и Плана Бога на каждого. Все это, людей, с как бы травмированной психикой, и в семью и в исправительные мед учреждения дается Волею Бога и как наказание и как переформатирование качеств, и как перевод человека из очень возбужденного или агрессивного состояния в прошлой жизни к умеренному, где через долгий путь медицинских средств, тормозящих эмоциональные всплески, человек приучается к более спокойному проявлению себя. Не исчерпать все причины, по которым Бог может дать человеку видимое психическое отклонение. В любую минуту, мгновение Бог мог бы любого привести в норму человеческого поведения, но каждый такой как бы больной должен отрабатывать таким проявлением себя те качества, которые неугодны Богу, через этот путь упорядочить сознание и поведение и становиться уже пригодным в следующем рождении начать путь адекватного развития и восприятия материального мира и тех контактов и условностей, которые здесь имеют место преимущественно. Мне надо было просмотреть, как работает Бог над человеком, как манипулирует его чувствами, мыслительным процессом и пониманиями, как через препараты приводит его в состояние торможения, как таким образом усмиряет человека, также, как дает ему видения, дает великую уверенность в истинности видения и поддерживает его, это видение или направление мыслительного процесса сколь угодно долго. Работа Бога в материальном мире есть вещь потусторонняя, мистическая, непостижимая. Не знающие Бога люди любое отклонение воспринимают, как вещь трагическую для семьи, для отдельного человека, и мало кто понимает, что этот путь работы Бога над человеком есть путь, открывающий двери в материальный мир к адекватному его восприятию, но уже с теми качествами, которые более угодны Богу, которые не знают неуравновешенности, вспыльчивости, особой эмоциональности, на дают здравомыслие, умеренную эмоциональность, терпение, смирение, что в свое время есть те качества, которые и выводят на путь религии и в дальнейшем непременно открывают врата на путь преданного служения. Возвращение в коммуналку было таковым, как-будто я вышла в магазин и вернулась. Она жила своей жизнью, ничем не показывая никакого особого отношения или интереса ко мне. Это упрощало восприятие всего, что со мной произошло, и теперь надо было продолжать свой быт, но уже в качестве инвалида второй группы, что обеспечивало мне материальную помощь и таким образом решение самых насущных проблем нашего с Туласи бытия. Славочке было уже три года и Светлана оформила его в детский сад. Поэтому мне предстояло просто забирать Славика из детского сада, кормить его и дожидаться Свету с работы. Далее я возвращалась домой, уже имея возможность заниматься и тем, что называется духовное развитие. Пока Бог не давал мне никаких особых дел в плане написания Святых Писаний, но стал постоянно мыслью указывать на то, что мне надо приобрести магнитофон. Мама, как-то желая после происшедшего помочь мне материально, пригласила меня поработать с нею в ее торговом ларьке. Вследствие этого за неделю работы я заработала столько денег, что их было достаточно, чтобы купить, приобрести на Верхнем Темернике недорогой магнитофон. Этот кассетный магнитофон я стала использовать, записывая на него стихи Бхагавад-Гиты на санскрите и таким образом учась понимать и заучивать тексты Бхагавад-Гиты на слух. Это была очень увлекательная работа, и она была столь успокоительной и духовной, что мои особые переживания о своем материальном и духовном развитии уходили на нет, как и уходило на нет чувство зря прожитых дней. Надо сказать, что мои диктовки на магнитофон текстов с санскрита были все же слышны и в соседних комнатах, как я ни старалась это делать достаточно тихо. Моя речь при записях на незнакомом языке вызывала недоумение у Елены из 55 комнаты, и она почему-то решила, что я занимаюсь магией или чем-то потусторонним и в свою меру об этом оповестила коридор. Однако, не было вокруг меня какого-либо ажиотажа, никто не поднимал этот вопрос, никто Волею Бога не любопытствовал, но Лена, будучи подозрительной и черезчур себе на уме, полагала, что здесь есть что-то против их семьи, и потому относилась ко мне с элементом предвзятости, все чаще заговаривая со мной и пытаясь выведать нечто, хотя все было просто, но не для нее и ее любопытства. Однако, внутренняя неприязнь, не понятно каким образом, но в ней поддерживалась и ожидала своего часа. И этот час наступил. Дело было уже в июне, когда полетел тополиный пух. Я готовила на кухне, разделяя с Еленой одну газовую четырех-конфорочную плиту. Она готовила также на своих двух конфорках. В открытую форточку залетал пух и осаждался на еде. Я попросила Елену, поскольку форточка была с ее стороны, в части кухни, которую они отгородили себе шкафом, чтобы она ненадолго, пока я готовлю, прикрыла форточку. На это она ответила молчанием. Я повторила просьбу второй, третий раз… Видя, что она почему-то упрямится, я протиснулась мимо нее на ее часть кухни у окна и молча захлопнула эту злосчастную форточку. Бросив ложку, она гневно вытолкала меня из кухни и стала обоими руками бить меня в коридоре матерясь и гневно обращаясь ко мне, называя меня самыми мерзкими словами, громко, привлекая внимание всех, кто в это время был в коридоре, а были завсегдатаи курения; у отдаленного окна стояли Ольга из пятьдесят девятой комнаты, ее молодой сожитель Сергей, Наталья из пятьдесят восьмой комнаты, Ирина, из шестидесятой комнаты, по коридору бегали дети… Этого я от нее никак не ожидала. Ее дети часто забегали к нам в комнату, заходил и Юрий и она сама, на Новый Год я укрыла ее от пьяного мужа… И такое отношение… Через некоторое время она уже стояла у окна, держа на руках своего третьего ребенка, которому может быть было около года, и громко рассказывала ситуацию, по которой все и произошло, но рассказывала так, что я оказывалась виноватой, психически нездоровой, что мое место в психушке… Услышав ее несправедливую речь, я вышла из своей комнаты, подошла к ним ко всем и стала ее совестить, ибо все было не так. На это она, держа ребенка на руках, при всех подошла ко мне и свободной рукой, кулаком ударила меня в лицо с такой силой, что уже скоро там, у глаза, красовался синяк. Оскорбленная, я спросила всех, почему они не защищают меня, почему они, видя, как она избивала меня, не остановили ее, почему они и теперь, когда она наотмашь кулаком ударила меня, не сказали против нее ни слова… На это был мне ответ очень короткий. Сергей, сожитель Ольги из 59 комнаты, сказал: «А нечего было к ней лезть, ты сама виновата.». Увы. Я не была виновата. Безразличие, заступничество и молчание в угоду этой крикливой женщине повергло меня в отчаяние. Она же, не унимаясь, стала кричать: «Я, вот, сейчас вызову милицию и скажу, что ты на меня с ребенком набросилась. Видишь, что я с ребенком и начала со мной драться. Да ты ненормальная. Все подтвердят, что так и было и ты ничего не докажешь». Великая Боль и чувство потрясающей несправедливости и лжи были столь ошеломляющими, что я, не помня себя от этой боли сказала ей при всех: «Будь ты проклята и пусть будут прокляты твои дети и твоя семья». Бог открыл мне рот и вложил эти слова. Сказав это, я повернулась и ушла. Но это был не конец. Примерно через часа полтора кто-то в дверь постучался. Я открыла дверь. На пороге стояла бригада скорой помощи. Елена вызвала психиатрическую скорую помощь. Я посторонилась. Люди вошли. Они стали расспрашивать о ситуации. Я спокойно рассказала, как было дело, ответила на все их вопросы, указала на причину изначального разногласия. Люди встали и, попрощавшись, стали уходить. Видя, что меня не забрали, она высунулась из окна на улицу и стала кричать им, чтобы они вернулись и забрали меня. На это снизу ей был дан ответ, что в психиатрической помощи по всему нуждается она сама. Несколько дней спустя кто-то постучался в нашу дверь. Я открыла. Стоял Юрий. «Надо поговорить», - сказал он. «Хорошо», - отвечала я и вышла в коридор. Он стал спрашивать меня, почему я прокляла его семью. На это я ему рассказала о том, как все произошло. Я сказала ему, что на самом деле никому не желаю зла, эти слова вышли из меня автоматически в момент сильного волнения и боли, что Елена ударила меня кулаком в лицо и у меня хорошо виден синяк, что никто в коридоре не попытался ее остановить, что она поворачивала дело так, что не она а я напала на нее… Пока я это ему говорила к нему подошла Лена и стала вкладывать в его руку нож со словами: «Убей ее». Он нож не взял, повернулся и ушел. Ушла и она. После этого случая я перестала с ней говорить и ушла за другую плиту на кухне, которая не имела хозяев и теперь я готовила пищу спиной к ней, не желая с ней говорить и осознав для себя, что такое коммуналка, и как плохо я понимаю еще людей, как неожиданно они могут себя проявить… Эта же Лена оказалась женщиной вообще, как говорят, без тормозов. Принявшая ее сторону Наталья из пятьдесят восьмой комнаты, стоявшая среди всех и осудившая скорее меня, нежели ее, тоже Волею Бога должна была что-то о ней понять. Как-то Даша, ее дочь, пришла на нашу кухню, и они о чем-то с Туласи громко говорили и смеялись. Лена ни с того ни с сего схватила табуретку и со всей дури ударила ею по голове Дарьи с такой силой, что та получила сотрясение мозга. Увы. Наталья и здесь не предприняла ничего… разве что очень скоро Наталья засобиралась и стала продавать свою комнату в коммуналке. А между тем, назревало еще одно событие. Вообще, этих событий в коммунальной квартире было пруд пруди. И не понятно было, чей скоро будет черед. На этот раз случилось так, что Игорь, сын Гильщанских обидел Сашу, сына Юрия. Юрий за это надрал Игорю уши. Тот рассказал все отцу, Сергею Гильщанскому. Сергей, крепкий высокий мужик, выше Юрия на две головы, решил восстановить справедливость и направился в комнату Уваровых с тем, чтобы как-то разобраться, надеясь это сделать через физическое воздействие. В это время Юрий ел арбуз на балконе. Никого больше в комнате не было. Сергей ввалился и с порога стал оскорблять Юрия и пошел на него… Сначала это были крики обоюдные. Потом вдруг наступила затишье, дверь соседей хлопнула. Когда я вышла в коридор, от комнаты Уваровых тянулись кровавые лужи… Юрий, видя, что Сергей хочет с ним как бы расправиться, пустил в ход нож, тот, которым нарезал арбуз. Так Гильщанский попал в больницу, где перенес сложную операцию, а Юрий заработал пять лет условно. Но это было только начало горестей Уваровых, как и Гильщанских… Дальше Елену Уварову, мою соседку, ожидал день, когда она была порезана сама, когда Юрий попал в Ковалевку и стал нетрудоспособным, когда, также, она потеряла своего Сашу, когда ему исполнилось двадцать лет. Он умер от передозировки наркотиков… Гильщанский Сергей тоже был признан психически нездоровым, познал психиатрические больницы, получил вторую группу инвалидности и также очень скоро умер из-за травмы, которую ему ударом ножа принес Юрий. Но все это потом, когда меня уже в этой коммунальной квартире не было, как и моей дочери. Но это уже потом. А пока… пока еще было то, что и мне надо было пережить. И тоже очень больно. Об этом в следующий раз.