Глава двадцать шестая

«Увы! Самое жалкое убожество — убожество характера — часто глубоко скрыто и обнаруживается лишь при длительном общении».

Андре Жид.

«От любого из нас можно ждать чего угодно, мы способны на поступки как удивительно благородные, так и удивительно низкие. Да и найдётся ли человек, втайне не помышлявший вкусить запретного?»

Джон Стейнбек.

Из дневника Ивана…

Чрейда понимает, что в созданном ею процессе развития неизменно выделяется и отрицательная энергия, которую она вынуждена получать и перерабатывать, в большей степени с помощью плазменных сущностей на месте излучения. Иначе, создаётся необходимость появления тёмных сил, противоборствующих работе вселенского компьютера.

Что вычисляет Чрейда? Задаю себе вопрос и отвечаю… Саму себя вместе со всей вселенной, её поведение. Как только появляется очередная вселенная, Чрейда неустанно принимается вычислять. Вычисляет все конструкции, которые были простыми. Затем, обрабатывая огромную массу информации, Чрейда даёт начало любым запутанным и удивительно сложным объектам, включая близкие и далёкие галактики, звёзды любой величины и, конечно, планеты. Природа, жизнь на планете, а далее – человек, общество с языком и культурой и т.д. — всё это обязано своим существованием невероятной способности вещества вместе с энергией обрабатывать любую информацию. Чрейда со своей квантово-вычислительной природой такова, что конкретные детали будущего всё-таки остаются в определённой мере непредсказуемыми. Даже такой огромный комп, размером со вселенную неспособен это осуществить. Другое дело, что Чрейда может управлять альтернативой в развитии в параллелях, меняя что-то в прошлом. Таким образом, не давая самой себе при развитии вселенского сознания зайти в тупик и самоуничтожиться.

Сгусток сформированного сознания, хотя бы та же душа, есть микронная частица Чрейды, а его странствие в процессе развития есть испытание. Если в своей неистовой любви к материи оно сближается с пороками общества, да так, что теряет воспоминание о своём происхождении, то рассеивается невидимыми частицами вселенной.

...............................................................................

В то время, когда в России активизировались разносолы революционных кружков, разделявших идеи непременного построения социализма Чернышевского и Герцена, один известный тип в лице нашего доброго знакомого из полицейского участка города Казани, пытался сделать личную выгоду для своей подлой душёнки, пользуясь своими высочайшими полномочиями. Но, помилуйте, таковые всегда найдутся… Они были, есть и будут при любом стремлении во имя высших государственных интересов или же при их развале. Они тут же возникнут при построении общества на образовавшемся пустом месте, уверяю вас. Уж такова природа человека. Тот, кому не дано отведать от лакомого кусочка пирога, должен терпеть. Ведь простые граждане при любом строе давно должны привыкнуть к своим драным штанам во имя чего-то и кого-то. Терпение нужно проявлять и в том случае, когда разные собаки будут грызть людишек, опять-таки во имя тех высших интересов. И опять же, стоит только простому гражданину возвыситься до известных пределов, то вдруг, или не вдруг, а по известному сценарию — он начинает верить в то, что ему уготована в мире особая стезя и он-то уж точно, в обязательном порядке заслуживает большего, нежели другие люди.

Так же, как у любого человека есть черты сходства с животными, так и те чем-то иногда похожи на людей. Сома можно, например, представить дипломатом, а собаку полицейским, ведь она тоже вынюхивает и выслеживает. С единственной разницей: полицейская собака добывает пищу, а полицейский-собака, окромя оклада, всегда стремится сорвать, нечестно пользуясь полномочиями, куш-добавку. И так привыкает, что ты… Ему уже кажется, что так и должно быть, что он ничего особенного не делает, что таковы правила жизни, в которой он даже не игрок, а наоборот — распорядитель.

Перед глазами Никонора Евграфьевича Полыгалова, того самого начальника полицейского участка, проходило много разных проходимцев и дельцов: глухари, конокрады, скамеечники, поездушники, домушники, голодушники, забирохи, карманники, просто жулики и ерши, а также много другой дряни, к которым он себя, естественно, не причислял, но сам был ещё большей откровенной скотиной. Впрочем, чемоданы давно стояли в собранном состоянии и Полыгалову оставалось сделать небольшой рывок, дабы окончательно отчалить из города Казани в зарубежную командировку на постоянное поселение. Необходимых документов было предостаточно заготовлено впрок, и он уже пребывал в мечтательных снах — в долгожданной заморской свободе курортного образца. Какой вам тут непонятный социализм, когда можно вот так, запросто прожигать оставшуюся жизнь весело и непринуждённо в обществе обаятельных прелестниц, в море шампанского и благостном дыму дорогих сигар. А почему бы и нет?

Очень хороший знакомый господина Полыгалова Симбирский ювелир Давид Соломонович Ривман некогда проходил в Казани по одному уголовному делу, касающегося скупки краденного. Полыгалов прикрыл это дело в пользу собственных меркантильных интересов и был очень доволен, когда определил ювелира в Симбирск, где тот продолжал скупать краденное золото. Давид Соломонович исправно сдавал полицейскому имена воров и делился с наивысшей щедростью доходами с жадным покровителем. Иногда, разговаривая с собственной совестью, которая просыпалась всё реже и реже под утро, Полыгалов откровенно заявлял…

— Поймите, — говорил он с надрывом в стену, — обидны мне, да, обидны и, представьте себе, унизительны подобные сцены. Но что тут поделаешь? Без таковых мошенников высокого разряда служить совершенно невозможно! Ежели обкрадут лицо какое значительное? А мне указка сверху, мол, найтить немедля! Чтобы к завтрему найтить! Ну и как я найду? Обыскать Казань? А вот позову ту братию, да и скажу всё что требуется… Мол, ну-ка, а не то искореню! И принесут… Принесут, даже больше чем думалось! И сдадут кого надобно, или же без надобности. Лишь бы начальство высшее было довольно.

Духовное свинство и нравственное невежество, какими бы их плакатами не прикрывай, точно такими же и останутся. От этих плакатов ничего к ним не прибавится и, к сожалению, не убавится тоже. Но, чёрт возьми, сдвинь Полыгаловщину в сторону, ведь окажется, что и неугомонные социалисты больше восприимчивы к драке чем к созиданию. Ведь человеческую особь намного проще обучить «грабить награбленное», чем деликатно относиться к собственности, даже к своей, в первую очередь. Гораздо сложнее выткать в человеке истинное бескорыстие, благородство души и столь необходимое трепетное отношение. Безусловно, Родина должна знать не только своих героев, но и своих сволочей, которых иногда, копаясь в исторических подробностях, сложно отличить друг от друга.

Никонор Евграфович Полыгалов, ещё перед отправкой в Симбирск, напялил гражданскую одежду и чувствовал себя в ней очень неловко. То рукав потянет, то брючина в сторону поведёт. Но, тем не менее, он, нырнув со сходен в жавшуюся вдоль набережной толпу и, быстро работая локтями, оказался на свободном пространстве, где первой мыслью было то, что дал полиции себя заметить. С большим сожалением, надвинув шляпу на глаза, он торопливо засеменил к извозчику. Намерения у Полыгалова были подлые… На этот раз задумал он грязное дельце, при свершении которого, наконец-то, свалить из России. А как же, террор набирал свои революционные обороты, что, конечно, теребило мерзкую душонку начальника полицейского участка. А ведь Давид Соломонович предупредил, будто Полыгалов следующий в списке у революционеров на очереди по террору. Уголовники донесли. А уж кто и когда – неизвестно. Впрочем, и от вышестоящего начальства стали доходить некоторые сведения, мол, не пора ли заняться деятельностью Никонора Евграфьевича во всех подробностях.

Извозчик был один и Полыгалов, не думая, и не обращая на знаки, исходящие от мужика с кнутом, бойко вскочил в крытую коляску.

— Ничего-ничего, — раздался женский голос из-под навеса, — пусть этот господин с нами прокатится.

— Ах, — удивился Полыгалов, но присел рядом с прелестным созданием в пышном платье и чудной шляпкой на голове. — Вам в какую сторону надобно? — только и оставалось спросить ему.

— В какую и вам, — кокетливо подмигнула попутчица, уверенно дав понять кучеру, чтобы непременно трогался, — небось, с Давидом Соломоновичем стремитесь повидаться?

— Что? Что такое? Откуда вы… Да как вы… А ну-ка, стой! — пытался привстать Никонор Евграфьевич и ударить по плечу кучера.

Но, куда там… Милая дамочка успела просунуть тоненькую ручку под локоть господина Полыгалова и словно тисками сдерживала его свершить любые действия.

— Не беспокойтесь… Ну, что вы какие нервные?

Никонор Евграфьевич почувствовал укол в плечо и… Словно наваждение какое-то случилось вдруг с сопутствующим помутнением рассудка, когда кровь стала наполняться чем-то жгучим. Ему вдруг показалось, что повернувшееся в его сторону лицо извозчика вывернулось наизнанку и стало напоминать невесть что…

— Рожа какая-то, а не лицо, — говорил он уже в слух, впрочем, совершенно не пугаясь увиденного.

А испугаться обычному человеку было чего. Тут тебе и пятак вместо носа и волосатые уши непонятного образца, да и рога, образовавшиеся из-под картуза в стороны.

— Куды трогать-то, барышня? — спрашивал мужик не мужик, а чёрт его знает кто, грозя здоровущим указательным пальцем Полыгалову.

— На кладбище, куда ж ещё, — отвечала дамочка.

— Куда? — совсем непринуждённо и при великом спокойствии переспросил Никонор Евграфьевич.

— Так вы же хотели к ювелиру? Вот к нему и едем.

— На кладбище?

— Разумеется.

— А вы кто?

— Я? Зовите Аделиной.

— А с какого… это… чёрта Ривман на кладбище?

— Дык, вот с этого, — резво отвечала Аделина, показывая пальчиком в спину кучера. — Помилуйте, господин хороший, вы же его укокошить сегодня собирались? И золотишко с денюжками прикарманить? И свалить?

— Укккокккошить? Да, сссобирался. И ппприкарманить. И сссвалить. — Совсем не хотел, но отвечал, заикаясь Полыгалов.

— Опоздали, дорогуша. Намедни уже до вас укокошили.

— Как укокошили? Кто?

— Видите ли, у вас в кармане лежит одна вещица из благородного металла, которой я очень дорожу.

— А как вы…

— Я и не собиралась догадываться, я знаю наверняка. Но, этой же вещицей заинтересовался ещё кое-кто. Этот кто-то поиграл чуть-чуть со временем и заявился к вашему доносителю загодя. Да хоть сами посмотрите, если не верите…

На спине кучера образовался экран такой величины, что вполне возможно было рассмотреть на нём всё до малейших подробностей. Эйда достала пульт и щёлкнула попеременно несколько кнопок. Показалась одна из улиц Симбирска, по правой стороне которой шёл небольшого роста человечек, справно одетый, с тросточкой под мышкой и котелком на голове. По выражению его лица совершенно невозможно было понять, какое у него настроение. Он то и дело оглядывался по сторонам, рассматривая вывески, что сразу говорило о том, что мужчина приезжий и ищет то, что ему надо. Эйда включила операцию, опережающую время. Появилась картинка внутреннего помещения ювелирной лавки. Продавщица протирала стекло витрины на столах и тут… Дверь открылась, зазвенел колокольчик и во внутрь шагнул тот самый чёрный человек с тросточкой и в котелке.

— Ривмана Давида Соломоновича могу я здесь видеть? — сходу, не здороваясь, спросил он.

— Не извольте беспокоиться, — проговорила уверенно дамочка, — он сейчас будет.

И, действительно, буквально через минуту явился из-за дверного косяка вначале нос, а за ним, вскорости, и сам ювелир последовал. Еврей, проживший интересную жизнь, каждую минуту рассчитывая и взвешивая собственные и чужие мысли, сразу понял, что пришёл не совсем обычный человек. Он махнул рукой и сей жест очень скоро воздействовал на продавщицу, которая незамедлительно покинула помещение, скрывшись в другой подсобной комнате.

— Позвольте вас спросить, — ни сколько, не смущаясь и сразу в лоб начал задавать вопрос посетитель, — почём ваша душонка, Ривман?

— Вы от кого, господин хороший? — вопросом на вопрос ответствовал Давид Соломонович, проигрывая в голове великую множественность комбинаций.

— Для вас было бы лучше от чёрта.

— А что ещё хуже бывает?

— Ага!

Человек в котелке крепко взялся за шкирку ювелира и резко перетащил его через витрину на свою сторону. Сделав щелчок, который пришёлся прямёхонько в лоб Ривмана, он взялся обеими руками за челюсти обмякшего, не сопротивляющегося Давида Соломоновича и раздвинул их до той степени, что впору засунуть в глотку руку до упора. Чем незамедлительно и воспользовался гость не званный. Он сунул руку в ротовое отверстие по локоть и вытащил через мгновение, держа корявыми пальцами что-то круглое с неимоверно ярким светом. Чуть-чуть полюбовался незнакомец со всех сторон светящимся чудом и, с размаха, запулил вверх. Это то, неизвестно что — прошибло потолок на великой скорости, затем и крышу, взмыв высоко в небо, прошивая облака. Следящая камера переместилась на околоземную орбиту, наблюдая за перемещением необыкновенного объекта. Достигнув расстояния, примерно равное расстоянию от Земли до Луны, объект взорвался, рассыпавшись на бесчисленное множество искр, разлетающихся во все стороны бескрайней вселенной. Камера переместилась обратно в помещение ювелирной лавки как раз в тот момент, когда человечек в чёрном, неизвестным земной науке образом, закружился на месте и чёрным вихрем, так же через рот, влетел в тело ювелира.

Давид Соломоновил обеими руками поставил на место челюсть, двигая ею вправо и влево, затем вытер носовым платком кровавую слюну и, сунув большие пальцы за края жилетки, крикнул в сторону подсобки:

— Роза!

— Да, слушаю вас, — незамедлительно откликнулась продавщица.

— Ви, видели внимательно этого некрасивого гражданина? А? Они хотели поиметь мои мозги. Ви, видели? Пусть теперь покупают их в другом месте. А ви, Роза, свободны! Не подумайте о плохом, конечно, лишь до завтрашнего дня.

Экран давно исчез со спины извозчика, но Полыгалов ещё долго смотрел неотрывно в его сторону.

— Барышня, — повернулся чёрт с кнутом, — кладбище. Будем господину ихнюю могилу показывать?

— Разумеется. Господину надобно увидеть для всеобщего интереса, где он будет похоронен совсем скоро – через два дня. Кстати, по соседству и могила Ривмана имеется. Только, вот беда, встретитесь вы с ним только телами гниющими, ну а душами — нет, никогда. Душонка ювелира, сами изволили наблюдать, знатно навернулась в космических далях. И нет ей возврату никакого.

— А… а моей? — страдальческим голосом спросил Полыгалов.

— У вас гораздо лучше ситуация образовалась. Но очищения с исправлением сознания не избежать. В кого, собственно, вы желаете воплотиться?

— Что здесь имеется ввиду?

— Кем желаете быть, буквально сегодня вечером? Собакой, козлом, свиньёй? Или же какое-либо пернатое создание вас более прельщает? Может насекомое вас интересует, на худой конец? В растение не могу, увольте…

— Ни то, ни другое, ни третье… Уж лучше, как Ривман.

— Эко… каков, — ухмыльнулась Эйда и окликнула кучера, — расскажи-ка, дорогуша, этому господину, что его ожидает в таком случае.

— А неча тут рассказывать, — повернулся тот, остановив лошадок, аккурат возле ворот кладбищенских. — Оне щас сами всё испробуют и взвоют по-звериному. Один барин тоже так кочевряжился, не к месту будет сказано. А какой бабник был… Ого, вроде вашего подобия – профурсеток разных обожал до той степени безумия, что готов был и душу за них продать. Вот я яво и испросил, мол, не желаете ли к бабам наведаться, к прелестницам, так сказать. Оне не против были такого поворота в жизни своей. Знамо дело — намного лучше, чем свиньёй полгода до убоя хрюкать. Ага… Дал согласие он, значится. А кладбище-то враз в газон аккуратно подстриженный превратилось. Дорожка красная по нему легла до самой избы добротной, аж с тремя этажами и башня ажурная, под стать Парижской, невдалеке мелькала. По краям дорожки той деревья возникли невиданные, а на ветвях птички райские запели удивительными голосами. Барин-то чуть ли не бегом по той дорожке помчался. А на встречу ему вышли девицы, одна другой краше и сексуальные до самого не могу. И вот ведь какая штука — буквально на следующий день вся округа узнала о пропаже барина того. А он-то… Он вовсю кружился в танцах разных и утехах сексуальных в чудном райском парке… Только вот незадача, недолго сие чудесное представление продолжалось. Исчезло всё, как и появилось внезапным образом, и проказница луна вдруг осветила кладбище во всех его мерзких проявлениях. Увидел барин, что средь него проклятого находится, средь раскрытых могил и целуется с отвратительными полуистлевшими созданиями. Тут ему в голову-то и втемяшилось, что вечность вечную ему, оглоеду, придётся здесь, средь крестов, по ночам вытанцовывать, а днём в могилах с красотками отлёживаться.

— А нельзя ли в зверя какого дикого? — пошёл на попятную Полыгалов, его проняло не на шутку и заливался, горемыка, горючими слезами.

— Не… Нельзя. Чудак человек, ты ж и с неделю в диком образе не проживёшь. Изничтожат, либо сам пропадёшь не за понюшку табаку.

— Коли так, давайте хоть в бычка, что ли…

— Да, пожалуйста! Сию минуту и устроим…

В это же самое время хозяин дома, куда устроятся на постой предстоящей ночью Прохор и Иван, выгодно прикупил упитанного бычка. Справный был бычок-то, шустрый. Мы ещё вернёмся к нему, а пока…

Полыгалов уверенной походкой подошёл к ювелирной лавке Ривмана. Звякнул дверной колокольчик, и улыбка Давида Соломоновича расплылась на встречу долгожданному посетителю. Не было сказано и полслова ни с той ни, с другой стороны. У ювелира вытянулись руки до неимоверных размеров, которыми он резво уцепился в шею Полыгалова. Тело того, обмякнув, стало медленно опускаться на пол. Ривман дико хохотал, предвкушая быстрое окончание задуманного дела. Вдруг из Никонора Евграфьевича вылетела плазменная огненная сущность и застыла над головой Давида Соломоновича. К ней, неизвестно откуда, присоединились ещё несколько таких же, точно такого же образа и подобия. Хитрый еврей только и успел охнуть протяжно, предчувствуя беду неминучую и из его тела, прямо изо рта, высвободился чёрный вихрь, который внезапно был окружён, схвачен и унесен в неизвестность вселенной. Впрочем, всё это было уже предрешённым делом. Через долю секунды, когда Эйда шагнула в лавку, на полу лежали два трупа: ювелира Ривмана и начальника полицейского участка Полыгалова.

Эйда знала и давно ждала такого момента и вот… Прямо перед ней возникла голограмма её шефа. Самбездныч страшный путаник, очень ироничное и саркастическое лицо. Но сам он не терпит иронии и насмешек в свою сторону.

— Аделина, — проговорил шеф, — вы, разумеется, причастны к поимке чёрной сущности, за что премного благодарен. Давно за ними охотимся. И вы чётко всё обстряпали, с удивлением наблюдал. Как должно было быть — два трупа, так и в действительности оказалось два трупа. Ничего в историческом течении не нарушено. Но…

— Я…

— Молчать! Коротко и ясно: свой ключ оставляешь у себя, мой ключ отдаёшь Ивану! Посмотрим, как посмеётся он без твоей помощи. Сроку даю два земных дня. Прощаетесь навсегда и… Отправляешься ко мне в приёмную, а я начинаю охоту. Если обведёт вокруг пальца, тогда… Тогда, посмотрим…