Нагорный Карабах 1991-го, конец сентября. Я - военный цензор газеты "Советский Карабах", выходящей три раза в неделю. По совместительству - пресс-аташе комендатуры Района чрезвычайного положения Нагорно-Карабахской автономной области. Мы базируемся в городе Степанакерт. Под вечер из азербайджанского города Агдама в комендатуру прибывают два журналиста. Им - за сорок, седовласые. Это - спецкоры ежедневной английской Times, одной из самых известных мировых газет, и The Washington Post, - ведущего ежедневного издания США. За чашкой коньяка и рюмкой чая разговорился с ними. Под утро, когда собирались расходиться, вашингтонпостовец посетовал, что его репортажи с мест событий в СССР слишком кровавые. Они пугают домохозяек и бизнес-элиту США, и газета теряет читателей. По этой причине вычеркиваются некоторые абзацы текста, присланного им. Английский таймсовец горячо поддержал коллегу, предложив: "Напиши репортаж для наших читателей от имени русского лейтенанта. Мы его опубликуем за твоей подписью". Вопрос с оплатой решился незамысловато. Наличные доллары советским офицерам на руках иметь запрещено, инвалютного счета у меня нет и пишу материал ради идеи. Назавтра принес коллегам отпечатанную статью и фото к ней. На том дружелюбно расстались. Мой репортаж был не только опубликован в их газетах в США и Великобритании без купюр, но и растиражирован цитатами российским ТАСС в обратном переводе с этих изданий. Позже несколько газет, где я работал, его охотно печатали. Как отклик читателей - сотни писем и телефонных звонков. Что заставляет читателей браться за ручку и писать в редакцию газеты отзыв, иногда состоящий из пустого конверта, на котором неровно и крупно написано: "Спасибо!"?.. Репортаж: БЕРЕТЫ ОСОБОГО НАЗНАЧЕНИЯ Голодные псы рвутся с цепей, с их морд капает слюна и стекает пена. Некоторые из них ранены боевиками; при шуме двигателей БТРов испуганные псины сродни калекам боязливо жмутся к забору. Деревня опустела и наполовину сожжена, жители ушли в горы. Психоделический рев перегретых двигателей режет уши. Один за другим в гору заползают три БТРа. Они направляются к ощетинившейся автоматами позиции внутренних войск. На ее фланге - обнесенный колючей проволокой сарай на краю деревни. Давя колесами спелые орехи, БТРы дерзко разворачиваются к солнцу задницами с трехзначными номерами. Фигурки военных ссыпаются с брони на землю. Команда на построение. Два десятка бритых спецназовцев, косолапо расставив ноги, выстроились в одну линию. Без знаков различий. Без фамилий. Без места жительства. Поверх камуфляжа надеты жилеты, в их кармашках поблескивают головки гранат для подствольников. Наступательные гранаты подвешены за кольца к вшитым на груди карабинам. Спецназовцы появились, чтобы поставить точку неприятной череде событий. Боевики ведут безостановочный огонь со склон гор по расположению подразделения военнослужащих. На противоположном склоне горы закрепился на огневой позиции грузовик с бронированной кабиной и установленным на нем танковым пулеметом. На третьи сутки беспрерывного обстрела боевикам вертолетом доставлены ракетные установки и пополнен боезапас. Вновь трассеры и свист пуль. Под огнем противника на огне костра варится обед для солдат, - набросанный в котел сухпай из консервных банок. Нет хлеба. Нет чая. Нет сахара. Нет ничего, кроме жидкой перловки из котла. Набивая магазины автоматными патронами, солдаты шутят: "Горячее сырым не бывает". У единственного БТРа, приданного подразделению, на исходе боекомплект и бензин. Он не может заехать за укрытие, - последние литры горючки берегут на самый крайний случай: облить боевую машину и сжечь ее в случае отступления. С автоматными патронами негусто. Весь имевшийся запас роздан на руки. В общем, стреляют. Какой военный, пусть самый крутой и под огнем противника, будь он солдат или генерал, устоит перед желанием сфотографироваться? - Можно фотку на память? Ну, пожалуйста! Пытаюсь уточнить текущую обстановку, меня отсылают к кэпу, командиру полка, указывая в сторону невысокого мужчины в выцвевшей тельняшке. Подхожу... в мою сторону он произносит изощренный монолог. Спецназовцы жуют шоколад со сгущенкой и ложатся спать до вечера, каждый привез с собой спальник. Я, тем временем, совершаю обход территории, где пригибаясь, где перебежками, а где и по отрытым окопам полного профиля, то есть в рост среднего человека. Немного побыл на форпосту с АГэСкой, автоматическим гранатометом; через выбитое окно забрался в двухэтажную азербайджанскую школу. На полах - следы армейских ботинок, окурки, битое стекло; в углу набросана лежанка из соломы, валяются пустые консервные банки. Здесь размещался класс химии. В кабинете литературы видны огромные дыры через всю стену, - след очереди крупнокалиберного пулемета. На нестертой доске - детские каракули. У подоконника - веером разбросанные гильзы. Затоптанные детские тетрадки. Через окно видно, как солдаты устанавливают в окопе вторую АГэСку. Наблюдаю, как по непростреливаемой территории меланхолично бродит солдат с пулеметом Калашникова наперевес. Слышно, как он напевает: "Тили-тили тесто, жена и невеста". Солнце резко опустилось за гору. Оставив кофр с фотокамерой под кроватью у командира, я и четверо спецназовцев выдвинулись на высотку, где заняли круговую оборону. Накануне отсюда велся обстрел наших позиций. Мы - в засаде. Другие пятерки спецназовцев перекрыли на господствующих высотах остальные направления. Из-за туч вываливается сволочная луна, мы видны, как подсвеченные мишени в тире. Вжимаемся в холодную землю. Отползаю в сторону и перекрываю тропу. Пора бы и гостям пожаловать. Патрон в патроннике. Предохранитель снят. Перед глазами ночная картина: острые камни, дорожка в траве, облитая лунным светом, лес. Шорохи отовсюду. Кроме теней ничего не разобрать. На тропе - никого. Если кто и появится, то окажется в паре метров от ствола моего автомата. Я спрашивать имя не буду, открою огонь на поражение. Жду, наложив палец на спусковой крючок. Внизу слышны клацанье затворов, бряцание амуниции. Под прикрытием темноты боевики, предпочтя не вступать в открытый бой со спецназом, ушли с облюбованных мест. ...Обхватив голову руками и упершись ботинками едва не в потолок "коробки" БТРа, трясусь обратной дорогой. В этой железяке бросает на рытвинах так, что можно запросто проломить голову обо что угодно. Поблескивают крупнокалиберные патроны боезапаса. Из перекосившейся ленты выглядывают хищные пули. Патроны... Кажется, что БТР наполнен ими до краев. Куда ни глянь, закреплены коробки с лентами, под ногами прыгают на кочках ящики с патронами; это - деревянные ящички, в них два цинка, в каждом из которых их 1080 штук. Стыдливо притулились к внутренней стороне корпуса БТРа автоматы экипажа, в кучу свалены "броники", ватники, стальные шлемы, гремят незакрепленные котелки, в них подпрыгивают ложки. По-фрейдистски краснеет корпус огнетушителя. Все барахло измазано раздавленным виноградом и тутовкой, местным самогоном. Тусклый свет дежурной лампы. БТР заползает в гору. Из раздолбанного магнитофона доносится "Мадемуазель поет блюз" Патрисии Каас. Психоделический рев двигателей.