мелочи В маршрутку вошли две бабушки, и две девушки уступили им место. - Слава богу, мне не уступили, - невпопад подумала Вера. - Значит, еще не так плохо выгляжу. В последнее время чувствовала себя, как мешок, набитый усталостью. И даже когда пыталась подбодрить себя и улыбнуться, видела в зеркале серое лицо с измученными глазами. Улыбка не спасала. Нужно взять себя за волосы, как Мюнгхаузен, и тащить из болота, думала Вера. Только куда? Женщина беспомощно оглядывалась. Сплошная чача, берега не видно. Кажется, шагнешь, и чавкнет над головой. А все-таки нужно тащить, тогда, глядишь, и не чавкнет. Все-таки шанс. Размышляла о том, как красит людей счастье. Однажды наблюдала со стороны, как играла в снежки молодая семья, муж, жена и ребенок, маленькая девочка. Бегали друг за другом, хохотали. Вроде бы ничего особенного, но чувствуется, как хорошо им вместе. Вера остановилась, смотрела на чудо чудное. Порылась у себя в памяти, нет, не помнит такой вот легкости, такого полета. Подняла голову к небу, снежинки кружатся, медленно падают, так медленно, что весь мир вокруг кажется ненастоящим. Как во сне, далеком забытом сне, когда ты помнишь, как это хорошо и красиво, но не чувствуешь. И эта семья – как будто рядом, и можно посмотреть и погреться у чужого счастья, но Вера его не чувствует. Счастье брызжет из них, казалось бы, дыши, лови ртом благотворный напиток, но эти брызги разбиваются о Верину скованность, как о броню, ни внутрь, ни на кожу ничего не попадает. Бывает такая выключенность из общего потока, когда люди и все вокруг кажется нереальным, обтекает тебя, не касаясь. Ты не чувствуешь их энергетику, улыбки, слезы, все мимо, вовне… А ты только мешок, набитый усталостью. Вспомнилось, как приехали в гости к товарищу, ты все смотрел на его девушку, удивленно, словно недоумевая, что она в нем нашла. Я-то знала, что. Его байк завораживал, девушка просила товарища взять ее покататься. Что тут непонятного? Но я тогда была рада, что у товарища есть байк, и девушка на тебя не смотрит. Одной соперницей меньше. Сколько лет прошло, а все помню. Помню, но не чувствую. Организм словно выключает все чувства, когда боль становится нестерпимой. А все-таки, грех жаловаться на судьбу, чтобы той не захотелось вдруг доказать, как много еще можно вынести. Хватит, пока хватит. Все приемлю, не жалуюсь. Но странно, правда, странно, что сквозь толщу усталости пробилось именно это крошечное воспоминание. Совсем безобидное. Вера встряхнула головой, словно отгоняя его, но не тут-то было. Память наплывала, и было даже приятно помнить. Вера тогда сказала, что это все байк, он застит глаза, окрашивает образ товарища радужным цветом. Ты усмехнулся. Цветок. У тебя был такой кактус, казался безобидным, словно плюшевым, с мелкими, мягкими иголками. Вера его нечаянно задела, колючки вонзились в ладонь. Вера тогда сказала: совсем как ты. Подумать только, какие мелочи лезут в голову. Ёжик, как смешно он бежал по дороге. Вера тогда ахнула, шла за ним и сюсюкала: какой хорошенький! А ты шел чуть позади, улыбался, вот этому самому сюсюканью бабьему. Потом прислал в письме фотку, оказывается, этот ёжик тебя навещал. Кажется, это было последнее твое письмо, одно из последних. Вот, собственно, и все. Не хочется вспоминать. Но вот странно, стало немного легче. Совсем капельку. Подумать только, какие мелочи тогда волновали, и странно, что сейчас от них тепло. И хорошо, что тепло. Хорошо, что есть мелочи. Хорошо, что они были, и можно прислониться к прошлому, почувствовать, как оно согревает.