ДЕТИ ЯНУСА (книга вторая, часть седьмая) « Цивилизация,- заметил в начале века итальянский журналист Луиджи Бардзини –старший,- прекрасная, но ужасно монотонная штука. Куда бы ни добивал ее мощный свет, везде он окрашивает все вещи в один и тот же размытый цвет, подобно электрической лампочке. Самые далекие страны становятся одинаковыми, постепенно стираются различия в обычаях и традициях, сглаживаются даже различия в языках и расах, все что было чудесного – разнообразие – выравнивается, и мир идет к тому, что в конце концов будет привлекать не больше, чем огромный бильярдный шар» . Резанув по России, свет цивилизации высветил пустоты, вид которых оживил заскучавший было цивилизованный мир и вновь вдохновил его на разномастное миссионерство. Подобно тому, как раньше, делая ставку на блеск атрибутики своего культа и пышность своей литургии, нас хотели преобразовать католики, теперь, привлекая православный люд в открытые ими приходы раздачей подарков, за нас взялись нахлынувшие в страну протестанты, внешность большинства из которых откровенно указывала на то, что они выходцы из тех мест, где традиционны совсем иные религии; на улицах зазвучало скандируемое быстро движущимися яркими стайками «Харе-Кришна»; с листовочками в руках по мостовым засеменили неизменно обутыми в кроссовки ножками и при этом в костюмчиках, галстучках и с рюкзачками за спиной - все примерно одинакового роста и с лицами , будто все они вышли из-под одной мамы, в общении скромные и даже застенчивые - мормоны; на всех перекрестках бодрые ребята кричали во всеуслышание о чуде века – дианетике, которая-де позволяет в миг сломать все психологические комплексы и стать преуспевающим человеком, но которая на самом деле представляет собой корыстную переработку наблюдений психолога Хаббарда, считавшего, что его теория и есть не более, чем теория; рядом с обещающими здоровье и радость жизни из баночек бойкими «гербалайфщиками», шествовали загадочные «таймшерники», заманивающие на собрания, где их лихие метры – под наглый звон колокольчиков, извещающий о выигранных у клиентов поединках,- впаривали отловленным простакам «вечные» домики в райских уголках планеты… Навстречу этому пестрому балагану, составляющему в цивилизованном мире монотонность повседневности, пошатываясь, в сапогах в гармошку и косоворотках, двигались бородатые дяди, чей полуграмотный ор: «Смотрите, православные, что деется! », сливаясь с усиленными микрофонами чуть более грамотными речами о кармической миссии России, произносимыми на площадных митингах «по-интеллигентному» пьяными мужиками, уносился меж крыш домов… Все это было неизбежно и по сути не ново… « Представьте себе, что современная нам Европа, - писал в 1905 году большой знаток истории религий Франц Кюмон,- становится свидетелем того, как христиане отворачиваются от своих Церквей с тем, чтобы начать поклоняться Аллаху или Брахме, стать последователями Конфуция или Будды, принять установки синтоизма; вообразите себе, какое великое смешение всех рас и народов наступило бы, если арабские муллы, китайские мудрецы, японские бонзы, тибетские ламы, индуистские пандиты вдруг в одно и то же время стали бы проповедовать у нас фатализм и предопределение, культ предков и поклонение обожествляемому властителю, пессимизм и освобождение через погружение в небытие; принялись бы возводить в наших городах экзотического вида храмы и совершать в них свои причудливые обряды. Эта воображаемая картина, которую будущее, возможно, еще воплотит в реальность, являет собой точный образ того религиозного разброда, какой царил в античном мире накануне эпохи Константина». И хотя о традиции русских путешествий в Европу русский поэт и искусствовед Владимир Вейдле говорил как «о залоге европейского бытия России», считая, что удаляясь от Запада, Россия тем самым не приобретает самобытность, а напротив, чем дальше она от него отходит, тем становится меньше похожей на саму себя, что более лаконично, зло и точно сформулировал русский философ и культуролог Георгий Федотов: не пожелали, поленились почаще припадать к истокам европейской культуры – хлебайте теперь упрощенного Маркса», cейчаc, когда с упрощенным Марксом было покончено и появилась возможность продолжать традицию русских путешествий в Европу, из вояжей в цивилизованный мир сами наши вынесли немного: Россия наполнилась ароматами иноземной парфюмерии; запах сигаретной селитры уже не будоражил, как раньше, воображение картинами западной жизни; в «хрущевках», у обитателей которых еще недавно все представления о комфорте сводились к тому, чтобы повесить в каждой комнате и на кухне часы и не ходить из одного места в другое «смотреть время», начали конструировать сауны, что спалило в стране не один дом; телефонные номера стали писать на цивилизованный манер слитно, обязательно предваряя их заключенным в скобки кодом города, или как стало принято говорить, префиксом номера; рекламные объявления на все лады вякали теперь о скидках, о которых так и подмывало спросить: « От какой же они цены ?», что можно было сделать посетив офисы давших их новоиспеченных «контор», где за массивными на вид столами восседали их шефы - лоснясь сытыми лицами и выставляя напоказ рукава пиджаков с подлежащими в цивилизованном мире устранению перед ноской этикетками именитых фирм… Единственное, что - в свете цивилизации –могло показаться настоящим приобретением России того времени ,- так это всеохватывающая, подобная поголовному желанию свободы в набитом рабами эргастуле, лютая жажда денег, которая в свою очередь породила и моду на дорогие импортные гробы … Сами цивилизаторы коммерчески стали приводить Россию к общему знаменателю, первым делом «влюбив» ее в такие- имеющие, пожалуй, успех лишь в Америке - глупые слова, как «уникальное», «престижное», «элитное», «эксклюзивное» … И поскольку она, несмышленая варварка, хлебая свободу, была неразборчива , да и всегда в общем-то склонялась к тому, чтобы принимать лишь ненужное и бесполезное, ее стали обманывать или откровенно , или замаскировано - что мастера торговли определяют выражением «бомбить по аналогии» . В первом случае, при прямом обмане, ей, привитой дурью роскоши, вполне можно было «на ура» втюхать, например, невесть где сшорниченные костюмы с ярлыками фирмы «Trussardi» , на которых слово «Trussardi» - во избежание судебных разбирательств – писалось с тремя буквами «s», или иную «элитную одежду», которую русские торгаши описывали фразой «от известных фирм», где предлогом «от» стало неправильно истолкованное, но одинаково с ним звучащее прилагательное «haute» - «высокая» - из французского выражения «высокая мода» , что впоследствии - в той же традиции невежества – но уже превознося и подчеркивая якобы отродясь существовавшую качественность отечественных продуктов - позволит создавать товарные серии типа « От бабы Нюры». Во втором случае, то есть при бомбежке по аналогии, все зависело от фантазии «бомбардировщиков». Так , например, если во всем мире известен лишь один миндальный ликер – довольно-таки дорогой - «Амаретто ди Саронно», то для нас, справедливо уповая на то, что , смущенный блеском мишуры, дальше слово «амаретто» русский ум не последует, и используя - один и тот же- дешевый химический концентрат, стали бадяжить «Амаретто ди Верона», «Амаретто из леса», «Амаретто бабушки» и др., позволившие нашим дамам отказаться от традиционного «портвешка» и «сухенького» и порассуждать о многообразии вкусовых оттенков напитков, сидя на кухоньках в компании своих кавалеров, хлобыщущих не пойми где состряпанную, но вероятно, для успокоения бородатых дядек в сапогах и косоворотках, водку «Распутин» - должную, согласно рекламе, иметь на бутылке обязательно две этикетки с изображением героя, что находчивый юморист «передернет» в карикатуре, изобразив на ней лежащего в постели небритого мужика, которого два одинаковые - восседающие один на другом – демоноподобные существа с задорными улыбками на рожах приветствуют с порога комнаты: «Здравствуйте, мы – Григории Распутины, поздравляем вас с белой горячкой!». Эксплуатируя такие символы цивилизации , как «кока-кола» и «пепси-кола», подобно тому как в кино рентабельный односерийный сюжет превращают в сериал, к слову «кола» стали присобачивать всевозможные приставки – лишь бы сохранить в конкуренции ставшее весьма значимым для русских само слово «кола» - и варварку Россию, готовую, все перепутав, все принять, стали, словно из брандспойтов, заливать имеющим лишь цвет американской аптечной болтушки не всегда безопасным для здоровья пойлом . Лидерство здесь бесспорно принадлежало « Херши-коле» , которую рекламировал рыжий веснушчатый бесенок, выкрикивая с экрана «Херши Кола- вкус победы» и в названии которой ее изобретатель, как утверждают, наш бывший соотечественник , проявляя свойственный времени подход к коммерческим отношениям с Россией зашифровал вполне русскую мысль : « А хули ? Кола!» В свете цивилизации или, говоря точнее, в своей причастности к цивилизованному миру отечество напоминало того, мужика, который, случайно присутствуя при беседе о римских амфитеатрах , вдруг вспомнил когда-то где-то услышанное и , счастливый от того , что может ввернуть в разговор свое слово , потрясая своим навек откляченным окучиванием картошки - как у фигуриста – задом, гордо заявил : « А кто там дрался-то ! Наши предки – скифы !» . Мауро это вдохновляло. - Вот какая мыслишка у меня зашевелилась, -заявил он однажды ,- у вас, здесь, я смотрю, имена громкие хорошо идут, так надо этикеток наштамповать, привезти из Италии ниток и шерсти и нанять бабушек – пусть сидят дома и вяжут по рисункам свитера и кофты… Мысль не была новой и имела явную связь с историей итальянской цивилизации: еще в XIII веке во Флоренции - при становлении текстильной промышленности - на отдельных производственных этапах было принято использовать труд надомников… Но спустя семь веков, подобно невесть как сохранившемуся во времени кокону бабочки, неожиданно вздрогнув в голове пытающегося освоить Россию итальянца, она не обрела ни должного развития, ни полета - и так и осталась мыслью : русским бабушкам уже успело полюбиться слово «доллар», и связывая с ним возникавшего перед ними со своим предложением иностранца, краснея и тупя взор, они просили в этой денежной единице за надомное вязание такие суммы, что, плати их семьсот лет тому назад флорентийские хозяева своим работникам, слава тосканского текстиля вряд ли бы облетела весь мир… И Мауро ухватился за новую идею: • Попробуем торговать замороженной пиццой! Начинается исследование вопроса. Оно просто: опрос знакомых и объезд крупных магазинов с вопросом « нужно?». Определенным полнозвучным «да» отвечают в магазине «Маркос», находящемся недалеко от станции метро «Сокол». Тогда Мауро отправляется в Италию за образцами. Он суетится на родине как заведенный: в городок Карпи – договориться о пицце, в Болонью – договориться обо льде, через пару дней - в Болонью, чтобы забрать лед, оттуда в Карпи, чтобы положить в него коробки с пиццей, и наконец – в Милан, а оттуда – в Москву. Но в России его ждал неприятный сюрприз: во время его непродолжительного отсутствия магазин «Маркос» надолго закрыла санэпидстанция. Что делать ? Пройтись по уже известным адресам, но на этот раз - с коробками в руках? Попробуем! Без результата. Пицца тем временем все более размораживается – и во избежание ее порчи, ее приходится есть. Едим неделю, и в конце концов от рекламного материала остаются только проспекты, в которых под аппетитными фотографиями продукта на нескольких языках написано о том, какой он вкусный. С ними-то мы и являемся к коммерсанту Жоре, которого кто-то порекомендовал нам в качестве возможного покупателя. • Интересно,- Жора разглядывает глянцевые листы.- Я бы конечно грузовик –другой взял. Но у меня клиент далеко сидит… Туда товар колесами только зимой можно доставить, по большаку… А деньги оттуда весной отпуливают, уже по воде… Вот такая схема… Короче, на реализацию могу взять. Сделка не состоялась. Два слова смутили Мауро в предложении Жоры: «большак» и « реализация». Второе – больше. В целом неудача с пиццей объяснялась еще и несвоевременностью, а точнее – преждевременностью - этой затеи Мауро. Подтверждение тому можно было также найти в истории его родины. « Социологи отметили,- пишет журналист Луиджди Бардзини,- что первые деньги, которые начинают зарабатывать батраки с юга, когда, после многовековой поденщины, их экономическое положение стабилизируется, они тратят исключительно на вещи излишние и показные: наручные часы, приемники, телевизоры, красивую одежду. Похоже, более всего им хочется продемонстрировать свое преуспеяние и преисполниться уверенности, встречая взгляды завистливых соседей. И только уже после этого они начинают улучшать свое жилье, покупают мебель, покрывала, простыни, посуду. Траты на хорошее питание делаются в последнюю очередь. Хорошее питание – незаметно». В этом психология «россиянина» начала 90-годов мало чем отличалась от психологии вышедшего из бедности итальянца начала 60-х. Приученная к «эксклюзивному», « элитному» и «престижному», прежде чем начать «прилично-симпатично» есть и запестрить рекламой «качественные продукты – качество жизни», страна, «где зависть – двигатель всего», Россия должна была еще пройти этап конкуренции внутри этого «элитного», «эксклюзивного» и «престижного», этап, который будет ознаменован появлением придорожных щитов с рекламой относящихся к внешнему аспекту жизни товаров различных именитых фирм, зазывающих надписью: « У твоего соседа такого еще нет!». Но страна со сломленными устоями заражала тогда иностранцев золотой лихорадкой и наделяла их горячечной иллюзией того, что мир может пойти вопреки своим вечным законам. Так, например, за бутылку оливкового масла в руках случайно встреченного на улице русского мужика некоторые итальянские коммерсанты с легкостью принимали бутылку олифы, после чего сразу же начинали «прогарные» завозы этого масла в Россию. Заниматься в ту пору пищевыми продуктами серьезно, открывать супермаркеты могли себе позволить лишь крупные фирмы, не заботящиеся о сиюминутной выручке и готовые в ожидании улучшения ситуации идти на долгосрочные вложения. Такое положение вещей объясняло в частности и неуспех Капитанов на продовольственном поприще, и молчание Большого Чечена относительно обязательств по контракту с «Реджана Алиментари», которое Беневелли хотел прорвать своими факсами, неоднократно напоминая в них: «Худший способ вести дела в Италии – ничего не говорить…» Тем временем с Апеннин пришла первая машина с товаром: сапогами и заказанной казахом одеждой. Попытки реализовать шмотки не увенчались успехом ни в Москве, ни в Казахстане. Казах был зол, костил Италию и итальянцев. Меня он, ввиду своих неудач, как я и ожидал, пытался обвинить в сговоре с продавцами. С сапогами же вышел «не сезон»: рынок уже втягивал ноздрями весну. К тому же приличная часть обуви оказалась бракованной. - Со слепым нужно разобраться, - сказал Большой Чечен. - Да и Кампани бы надо как-то объяснить, почему с «Ланчей» все заглохло, - ввернул я. - Скажи ему, что временно откладывается. Я позвонил в Италию и передал хозяину автосалона слова Большого Чечена. - Ладно. Подождем, - спокойно ответил синьор Кампани. Беневелли отзывает Мауро в Италию, чтобы тот «повозил по точкам» Гошиных ребят. Перед отъездом итальянец в очередной раз захлопывает дверь с «хитрым замком», и позванный им на помощь татарин, явившись пьяным, предлагает ему освободить помещение: - Только сядешь отдохнуть – как он тут с этой дверью. Надоело. Никакой личной жизни. Пусть съезжает! • Успокой его,- просит меня Мауро. • Он просит пощады, – говорю я татарину. • Во – видел! – Татарин складывает пальцы фигой. • Откуда он знает наш жест? – удивляется Мауро. «Есть у нас,- пишет итальянская исследовательница Изабелла Латтес Кауфманн, - среди прочих непристойных жестов тот, который пришел к нам из древнего Рима и символически обозначает половой акт. Жест этот - «делать фиги». Его увековечил в своих известных стихах Данте: «По окончанье речи, вскинув руки И выпятив два кукиша , злодей Воскликнул так: « На, Боже, обе штуки!» Сегодня он распространен во всем мире. Научила Италия». Помахивая «фигой» перед лицом итальянца, татарин на уговоры не поддавался и, наверно, казался ему злодеем не меньшим, чем убийца и грабитель, наставивший на Данте кукиши в аду - «зверь из Пистойи, лучшей из берлог», «любитель жить по-скотски» Ванни Фуччи. Сломить его упорство так и не удалось – и пожитки итальянца пришлось в спешном порядке перевозить из квартиры татарина на склад приятеля Большого Чечена – грузина Зураба… Мы улетаем с Большим Чеченом в Италию – вроде бы для того, чтобы утрясти вопрос со слепым обувщиком, но, как показалось мне, потому, что кавказцу просто захотелось развеяться. Марио в живет Варезе, не далеко от аэропорта «Мальпенса», в котором мы и приземляемся. Просторный особняк. Старинная мебель. Антикварные статуэтки. На стенах старые картины. Видно, обувной бизнес слепого дает неплохой выхлоп. - Рад вас видеть, - встречает нас хозяин. – Сейчас обсудим нашу проблему. Все решается за десять минут: в течение месяца брак будет заменен любыми моделями, по сезону. - Лично проконтролирую, - обещает слепой. В то время как мы выбираем по каталогу обувь, сыновья и жена Марио накрывают стол. В комнате неожиданно появляется худощавый мужик лет пятидесяти. Но носу золотые очки. Под мышкой – кожаная папка. - Вот, - говорит слепой, - хочу представить вам моего соседа. Джильберто. Мебельщик с тридцатилетним стажем. Вещи делает - загляденье. Джильберто вытягивается, по-офицерски резко опускает подбородок и усаживается за стол. - Вот, что мы умеем. - Он лихо расстегивает папку и протягивает нам фотографии. - А вот такую мебель я бы себе для дома прикупил, - говорит Большой Чечен, рассматривая фото. – Переведи ему. - Нет проблем! – отвечает Джильберто. – Я буду в Москве на мебельной выставке. Договоримся. - А мы с Беневелли, - говорит Марио, - скоро поедем к вам на обувную выставку. - Нужно будет их по-человечески принять. – Большой Чечен довольно оглядывает итальянцев. Во время обеда Джильберто безостановочно сыплет шутками-прибаутками. - Вы кладезь народной мудрости, - говорю ему я. - За что меня и ненавидят. Виски, кофе – и «До встречи». Реджо Эмилия. - Прям, как родной город, - говорит Большой Чечен. - Ясное дело: сколько понаворочили здесь! Беневелли устраивает нам встречу с Кампани, во время которой Клаудио говорит, что проект «Ланча» можно перенести на «потом», и приглашает нас в ресторан. - Обсудим одну идейку по одежде. Ресторан оказался специализированным: улиточным. Здесь под брюхоногих моллюсков родня Кампани идею об одежонке нам и изложила. - Вы у нас купили вещи фирмы «Дицци», - говорила Элена. – И мы вот что подумали: а не открыть ли в Москве магазин этой фирмы? Было бы весьма интересно. - Можно, - ответил Большой Чечен. – У меня даже место подходящее есть. – А мне шепнул: - Задействуем «Книгу и здоровье». Итальянцы вдохновились и стали развивать тему. - Показ мод неплохо бы было устроить. Можно организовать? – спросил муж Элен, Сауро. - Конечно! - Ну вот и прекрасно! - И Мауро надо будет к этому делу подключить, - вставил Беневелли. – Вы не против? – Все были «за». Деловая часть поездки была закончена, и, прошвырнувшись за несколько дней по всем найт-клубам от Болоньи до Пармы, мы вернулись в Москву. Большой Чечен охвачен новой идеей: провезти по Италии с гастрольным туром знакомого мага – корейца Кихабо Сидэо Кина. - Съезди, поговори с ним. Может, статейку о нем какую-нибудь тиснем. Через пару дней я положил на стол Большого Чечена набросок своего интервью с корейцем. «Информация – и истина, и путь» «Тот, кто владеет информацией – господин, кто ей не располагает – раб» - с этих слов, взятых из нашумевшего в свое время итальянского детективного фильма, и хотелось бы начать разговор о Кихабо Сидэо Кине – человеке творческо-духовного искусства, который, обладая феноменальными способностями, поражающими воображение обычных людей, утверждает: - Миром правит информационный образ, субстанция полного знания, к которой человечество в ходе эволюционного развития должно приближаться… - Почему же тогда развитие происходит столь медленно? Почему большинство людей не только не могут продемонстрировать способности близкие к Вашим, но даже ставят их под сомнение? - Ответ прост: догматичность их существования, черпание знаний в теориях и религиозных учениях, отстающих от эволюции. Ведь возьмите, например, мировую проблему №1 – экологию. Какое из религиозных учений ставит ее в центр своих наставлений? Ни одно. И объяснение так же просто: во время их зарождения данной проблемы практически не существовало. И все внимание было сконцентрировано на этических аспектах человеческих отношений, в решении проблем которых виделся залог успеха развития мира, эволюции человека. - Но разве это не так?.. - Давайте попробуем разобраться. Что мы получаем, если проблема добра и зла становится проблемой сугубо этической. В первую очередь, говоря языком современным, мы смещаем вопрос энергетического заряда мира на уровень межличностных отношений, забывая спросить при этом: а откуда же берется эта энергия как положительная, так и отрицательная. Фактом остается, что человек не вечный двигатель и энергетическую подпитку ему дает окружающий мир, природа. Поэтому вопрос добра и зла это, в первую очередь, вопрос отношений «человек-природа». Ставя эти отношения в центр мировоззрения людей, мы можем снять акцент с этики. - То есть, выбрав путь – более широкий – «человек-мир», - идти вперед можно быстрее? Таким путем вы идете навстречу Вселенскому информационному образу? - Да, все начинается с понятия веры. Нужно поверить, что то, что я могу сделать что-то феноменальное, уже существует в виде определенного энергетического кода, и с этой верой, а значит и в особом состоянии, реализовать задуманное. Существуют, конечно, специальные методики, которыми могут овладеть все: поверив и начав трудиться. Пример жизненного опыта Сидэо – это подтверждение факта смены формации нормальных людей. Необычное приходит в последнее время в нашу жизнь все чаще и чаще. Ширится круг информации, которой владеют люди. И, как считают некоторые ученые, наступит время, когда сегодняшнее необычное станет обычным, люди будут обходиться без языка, а значит и исчезнет ложь… - Хорошо, - сказал Большой Чечен, - прочитав «опус». – Нужно будет дернуть итальянцев. Случай сделать это подвернулся вскоре: позвонил Беневелли: - Мы с Марио собираемся в Москву, на обувную выставку. - Мы вас встретим. - Вот и чудненько! - Идея интересная появилась: прокатить с гастролями по Италии корейского мага. - У нас провалился сам Калиостро! Вместе с Большим Чеченом отправляюсь в «Шереметьево» встречать итальянцев. - Нет, Витторио, - говорит слепой, выходя из таможенной зоны - разве в Амстердаме это аэропорт! Видели бы вы аэропорт в Нью-Йорке ! Приветствия – и мы везем компанию в гостиницу «Международная». - Довольны обувью, которую я послал? – спрашивает Марио. - Да, на этот раз претензий нет. - Лично контролировал. Каждый вечер Большой Чечен закатывал итальянцам званый ужин в дорогущем ресторане гостиницы. Все лучшее из меню выкатывалось на стол, и эти композиции на белой скатерти, напоминая работы Снайдерса, радовали и гостей, и официантов. После ужина, для разнообразия, кофе пили в гостиничном баре, который, находясь на некотором возвышении над полом отеля, походил на сцену, где разномастный люд – западные бизнесмены, русские деловары, проститутки и простые ловцы удачи – на новый лад чинил старое действо «Бешеные деньги». За соседним столиком двое парней. - Знаешь, как меня японцы сегодня назвали?- говорит один из них и, склабясь, выставляет напоказ свои - как у конька-горбунка - зубы.- Иго-го! Заприметив в углу бара кабинетный рояль, жена Марио нежно касается плеча мужа: - Сыграй! Она подводит его к инструменту, поднимает крышку над клавишами - и тут выясняется, что Марио не только слепой обувщик, но и самый настоящий слепой музыкант: руки его забегали по клавиатуре в сложнейших этюдах Листа, затем последовали вальсы Шопена, куски из Стравинского, фрагменты из Грига... Словом, варезец удивил еще раз. Находивший на Беговой улице магазин «Книга и здоровье» был самым настоящим славянским базаром: тома классиков здесь чудесным образом уживались с биологическими добавками, продуктами для здорового питания, башмаками и шмотками. За прилавками стояли среднего возраста продавцы, бодро отвечавшие на вопросы покупателей. По залам степенно расхаживали два молодых администратора. А за единственной в магазине кассой на высоком табурете восседала напоминавшая настороженную сову старушка. Предложение Большого Чечена устроить в помещении салон «Дицци» показалось директрисе магазина заманчивым. - Только книги оставим, - сказала она. – И нужно некоторое время, чтобы разобраться с остальным товаром. - Дик-ду! Вернувшись в Москву, Мауро снял напротив магазина квартиру и скоро уже был в «Книге и здоровье» своим парнем. - Складно вышло: все рядом, - так прозвучала его оценка ситуации. Большого Чечена не оставляла мысль хорошенько развернуться в коммерции под Новый год: - Завезем под праздник из Италии разных сладостей и будем собирать подарки. Посадим человек двадцать – пусть крутят. И детишкам радость, и нам хорошо. Осенью на московскую мебельную выставку пожаловал Джильберто. Покрутившись пару дней в павильонах с целью пронюхать российский рынок, он довольно сказал: «Понятно!», и отправился вместе со мной в офис Большого Чечена. Наташа в тот вечер отсутствовала, и дверь в кабинет шефа была нараспашку. Большой Чечен сидел за столом, на котором лежали освобожденные от банковских лент пачки стодолларовых купюр. Около стола молча стояли четверо молодых кавказцев, а Большой Чечен, снимая с пачек - навскидку, словно с карточной колоды, - слои денег, раздавал их стоявшим перед ним парням. Увидев эту «раздачу слонов», Джильберто отцепил от носа очки и стал пальцами протирать глаза. - Что, удивляется? – сказал Большой Чечен.- Пусть не волнуется – и ему хватит. Я дам задаток за мебель, которую хочу у него купить. – Отслоив от одной из пачек несколько миллиметров долларов, чеченец протянул их итальянцу. Затем под «вискарек» Джильберто была изложена мысль о новогоднем бизнесе, которую он поддержал радостным: «Могу поучаствовать!», - после чего был доставлен в аэропорт. Большой Чечен договаривается о показе одежды «Дицци» в «Доме моды» на Арбате, о чем Кампани немедленно уведомляется факсом, в конце которого стоит просьба «прозондировать возможности приобретения в Италии кондитерских изделий». В ответ приходит лаконичная «депеша»: «Возможности есть. Прилетайте». И снова Реджо Эмилия. - Я-то сам, как вы знаете, не по кондитерской части, - говорит Клаудио. – Но познакомлю вас с уникальным человеком. У него свои люди везде. Ливиец. Его отец во времена санкций обеспечивал Ливию всем необходимым. Вы наверняка видели около вокзала дом с арабской надписью. Вот оттуда он делами и заправлял. В баре гостиницы «Астория» Джильберто раскладывал на столе конфеты и шоколадки и зачитывал из блокнота цены, которые не уступали магазинным. Неожиданно возле нас появился Кампани. • Знаете что,- заявил он Джильберто, увидев на столе образцы сладостей.- Мы сами как-нибудь разберемся. Без вас… • Не надо меня учить!- резко поднявшись, парировал мебельщик-универсал.- Я не вчера родился! Происходящее по сути ни чем не отличалось от эпизода, описанного в начале двадцатого века Аркадием Аверченко в “ Сатириконцах в Европе”, где итальянский гид русских журналистов Габриэле, замечает, что его подопечных хочет заманить к проститутке продавец открыток. “- Синьоры! Это вас ни к чему не обязывает,- отчаянно возопил продавец открыток, видя, что добыча ускользает.- Вы только можете посмотреть! Право, поедем. Но в это время Габриэль, подойдя к веранде, услышал его слова и налетел на него, как коршун, - изгнав беднягу в одну минуту. Смысл его протеста был такой, что, дескать, эти хорошие господа принадлежат ему, он их нашел, честно около них кормится и никому другому не позволит переходить себе дорогу”. Дома, как известно, и стены помогают, поэтому под давлением реджданца Клаудио варезец Джильберто отступил. Тем временем как он торопливо сваливал кондитерские изделия в свой коммивояжерский портфель и я приносил ему извинения за случившееся, сидевшие поодаль Большой Чечен и араб степенно общались. Издали могло показаться, что они разговаривают. Но араб не знал ни русского, ни чеченского, а чеченец говорил только на этих языках. Что ж, видно, для взаимопонимания мусульманам достаточно неспешных жестов и покачиваний головой. Араб был за торговлю чем угодно, кроме алкоголя, и на следующий день нас радушно приняли на рекомендованной им кондитерской фабрике, где мы и отобрали материал для планируемых новогодних подарков. На выполнение заказа поставщики взяли две недели. И поскольку время поджимало, доставлять груз в Москву было решено самолетом, что вновь наполнило офис Беневелли такими словами, как «тоннажность», «взлетно-посадочная полоса» . «таможня». Большой Чечен улетает в Москву, а я остаюсь в Италии, чтобы вернуться на родину, подобно Деду Морозу, со сладостями для детишек. Малых грузовых самолетов Большой Чечен не нашел, поэтому «зафрахтовал» «Руслан» - махину, которую ближайший к Реджо Эмилии – болонский - аэропорт, исходя из технических параметров принять, к счастью, мог. Машины с грузом въезжали через ворота аэропорта, а я в диспетчерской рубке дожидался прилета отечественного монстра. Над городом стелился туман. Легкий самолет министра внутренних дел Италии четыре раза заходил на посадку, что вызывало у диспетчеров сомнения в благополучном приземлении «Руслана». Но они были рассеяны, впрочем, как и туман, когда российское чудовище, свалившись с неба, возникло перед рубкой, непринужденно пробежало по посадочной полосе и замерло в ее конце. «Брави!», аплодисменты – восторгу итальянцев не было предела. В Италии все прошло по правилам, но мы прилетели в страну, где, как частенько утверждают, правило – исключение. В общем, хотели как лучше, а вышло, как всегда: вместо «Шереметьево», самолет посадили во «Внуково», а там – «Здравствуйте!», таможенники другие. Там молодые борцы за правильную уплату пошлин и налогов с задором и упорством комсомольцев, осваивавших целину, вскрывали каждую коробку и перетряхивали то, что предназначалось для детских радостей. На все про все ушло пятнадцать дней. Подарков все же понакрутили, но время, всепожирающее время - и на универсальный склад Зураба, где уже в одном отсеке потели сапоги, а в другом вяли шмотки, приехал отлеживаться шоколад. Нам же оставалось лишь процитировать известного политического мужа: «Съедим и это!» Перед показом одежды «Дицци» в «Доме моды» на Арбате во многие специализировавшиеся на «тряпках» магазины столицы курьерами были развезены приглашения. Клаудио Кампани прибыл в Москву вместе со всеми членами своего семейства, в дорожных сумках которых лежали последние модели и рекламные плакаты фирмы. Перед дефиле итальянские мужики взялись за распределение моделей по русским манекенщицам, чье беззастенчивое раздевание перед их глазами, затягивало эти самые глаза маслянистой поволокой. Среди прочих тружениц подиума Мауро приглянулась субтильная Ира. - Как по-русски сказать «aquila»? – уставившись на нее, спросил он. - Орел. А почему ты спрашиваешь? - Смотри, с какой горбинкой у нее нос! – Так Ира стала «Орьоль». «Мы, итальянцы, - пишет социолог Бруно Мунари, - известны во всем мире (помимо пресловутой пиццы) своим дизайном и стилингом. Предметы чистого дизайна представлены в коллекциях самых знаменитых музеев. Показы итальянской моды всегда пользуются большим успехом в любом мегаполисе планеты». При полном зале показ «Dizzy» на московском Арбате прошел на «ура!», напомнив, что произносимое итальянцами на свой лад название фирмы происходит от английского слова, имеющего значение «вызывать головокружение». Успех был отмечен широким застольем в ресторане гостиницы «Интурист». Кавказские гости Большого Чечена, коллектив магазина на Беговой, итальянцы – в этой собравшейся на одним столом компании то и дело возникали курьезности, что заставляло меня безотлагательно делать записи в блокноте. - Что ты все время пишешь? – спросила сидевшая рядом со мной Элена. - Профессия такая. - Профессия! Зачем она, эта профессия? Главное, чтобы дети нормально росли! - Зачем? Воздух хлебать? Уже на следующий день в «Книге и здоровье» начали раздаваться телефонные звонки желающих заказать одежду «Дицци». Казалось, что Бога взяли за бороду. Но… всегда есть "но"... Компания Кампани улетела в Италию, а через пару дней туда подался и Мауро, предварительно и непредусмотрительно оставив мне ключи от своей квартиры.