В расчете на податливость, иное благодушие, Постриг в носу, купил цветы, начистил обувь. Всем видом вроде бы изобразил радушие, Ведя по зеркалу глазами, да впритык, и бровь Поднявши, осознал готовность прыткую. Поправил ворот, застегнув, потом ослабив, Пальцем ковыряя у кадыка, но ни в какую Не нравится. От пуговки себя освободив, Вздохнул, припрыгнул, как разведчик. В кармане звякнуло чуть слышно: мелочовка, Которую копил три года, и лопнул счетчик: Решил, что тут нужна уже приятная концовка. Копилку свинскую не разбивал — выуживал, Монетку каждую линейкой школьной. Верил. Что не напрасно взорами скользя обхаживал Соседскую Наталку, ночами по ней грезил. Итак, уж зеркало его, пожалуй, отпускает. На самый напоследок втер ладонью с одеколоном По всей моднячей, гарусной прическе, тает Впечатленье, но все насыщено, с задором. В себе уверенно последний вздохом взгляд. Пора идти, уж верно, что — так надо, право. И зеркалу явив, что сам собою непрестанно рад, Пошел на дверь, уже вникая самолично здраво, Куда идет, зачем, к чему весь лоск, и побужденье. Пред ним она — фигурой складно стройной. Ох, был бы нынче у нее что ль день рождения! Тогда бы был в душе своей совсем уже покойный. Цветы в руке, в подмышку сунул, возясь с замком. Дурацкая, ишь, дверь. Давно чинить пора. Но как-то все не до того. А вдарить молотком? Закрылось. Провернулось. Тайное «ура». И повернулся. Воодушевляясь. Странным чувством. А, вдруг, не станет и смотреть. Не согласится. В затылке будто неохватным властно буйством Тут голос матери седой: «Пора тебе жениться». Подумав, что давно ей не звонил, и рассердился На мысли суетой что забавлялись. Хмыкнул. Но снова весь нахмурился. Как с шага сбился. Опять хоть к зеркалу иди: «Ширинку застегнул?!». Испуганно почти пощупал. Нет, нормально, кхм. Все мама так учила: не будь, сынок, растяпой! Но мало ли... забудешь. И встанешь среди дам. Какой же срам, несказанно! И тихой-тихой сапой Пошел уже себе, спускаясь (вниз) без лифта. Спускаться вверх не мог он, это против физики. Но мог и так, особливо вмечтав ее без лифа... Ну, и пошли иные, такие-всяческие бзики. Обструкция дыхания. Ногой нащупав лестницу, Проваливаться начал, чтоб идти. Подошва щупала. Воображенье колдовало — сущую прелестницу. Наталочку соседку. О нем, пожалуй, что не мечтала. Он был уверен в том. Кивки при встрече. Здрасьте. Глазами встретится с ее, чуть-чуть вспотеет. Наверно, сердце-то его в той беспощадной власти, Которая есть чувство, в котором он немеет. Но если по-серьезному, он невезунчик в этом. И с женщинами ладить не умеет. Кроме мамы. Но мама, то как ангел, на сем свете, да с секретом Видавшей виды, знающей его неловкость дамы. «Вот, женишься, и будет тебе счастье, сыночка». Но он не верил, хоть глагол от мамы свят. И боль его вместит ли тут какая строчка? Глаза в ночи лишь — неусыпно верою горят. Еще шажок. Спустился в три ступеньки. Рукой букет задумчиво качнул. Прикинул. Зайдет он к ней, разъяв чумнея зенки. И скажет — что? И раз еще шагнул... Но воля прытко подгоняла ниже, ниже, ниже. Пролет вот пройден, дверь ее близка. Опять шутиха в мозг: откроет в неглиже! И нападет тот час на прыть его тоска. Подъяв духовно полностью себя, очнулся. Идти же дальше, надо, в этом смысл весь. Слегка на следующей лестнице споткнулся. Но удержался, ибо смысл есть. Так самоубеждаясь, и молясь невнятно, сонно, Пролет очередной, последний, одолел. Теперь направо, палец ватный словно, Тянясь к звонку, и вмиг оторопел. Открылась дверь, она стоит, на выход. Свежа весной, что в ней по жизни — суть. Собралась в город. Он закрыл проход... Вмещая всей душой несказанную жуть. Взгляд удивленный, но слегка приветен. Хоть смотрит прямо, но букет ей явен. А взор его, видать, намереньем секретен. Со всею силой мысли, неприкрыто странен. «Чего хотел» читается в зрачках пудовых. Он утонул в них, с гирями в ногах дрожащих. И губ обмякших чувство, предательски безмолвных. И аромат духов ее, французских, настоящих. Смешалось все, бездумие и радость. Вера. Рука пошла вперед, букет «метая», кадром Замедленного фильма, средь шального мира. В котором, следовать по жизни им надо рядом. — Тебе. — Сказал, на выдохе бессильном. И про улыбку вспомнил, только губы чужды. Но на лице ее предчувствием обильным, Вдруг, ожила мечта его: хотя бы просто дружбы.