Нам бы кичиться слабоумием, Икоту мыслей исполнять Пред миром, сотканным безумием, И лишь надежда — правды Мать, Имеет здесь права искусные; Ей ход открыт в сердца корыстные, Но в том корысти злой навет, Чтоб понимать души секрет? И веру предающий обличается? Так поступающий ужели горд судьбой? Имея часть разумия с собой... Но все ж себя и отвергается. Лучина в сердце: будто кто-то спит. И кроме этого ни блика не горит. Искусство немощи с трудом дается. Презрение как стяг несомый во крови, И пулей жизнь решительно прервется? Да и по имени «меня уж не зови». Клоками выдраны власа от жути сонной, Блуждающей в лице судьбой покойной? Когда сидя в ногах кто воем бдит Секунды часа, что безумием горит. И ход его исчерпан в мире этом. Как будто старые фигурные часы, Вдруг, встали. И секунд весы Уже не меряют пространственно заветом. Уже не надо помнить суть вещей. Уже не следует корпеть умом над ней. Растреснется бессмертности когорта. Хвалебны речи в потолок уйдут. Не слушать уж тебе сего, забота, Взять духом только погребенья труд. Все оседает в теле, мышца плавится. И будто знойная всем обликом красавица, Пройдет, полою платья задев лицо. И канет наваждение. И сна яйцо Предстанет сутью той, и вылупляться Пора уже, вне чувств и суеты. Гляди: то непорочно только ты! Очищенный от мира, с коим знаться Уж непристало вовсе; свечой Маячит явь, и давит скорлупой.